Схема 52. Место России в мировой культуре
В споре русских западников и славянофилов (не имеющем буквальных аналогов в истории культурологической мысли Европы или Востока) столкнулись между собой два во многом противоположных, если не взаимоисключающих, дискурса – просветительский и романтический. Первый, просветительский, исходил из априорных представлений о требованиях человеческого Разума и о единстве мировой истории и всемирной культуры, связывающих человечество общностью разумных целей и средств их достижения. Для просветителей национальная разобщенность культур преодолима, а общечеловеческая цивилизация – дело ближайшего будущего. Второй дискурс, романтический, связан с представлениями об исключительности национально-культурного развития народов и регионов, о принципиальной неуничтожимости межкультурных границ и невозможности объединения национальных культур в одну всемирную цивилизацию. Законы Разума для романтиков не обладают свойствами универсальности и не объясняют всего происходящего в мире. Напротив, в мире и культуре есть много иррационального, даже мистического, индивидуально-личностного, а значит, непредсказуемого и необъяснимого. Сами народы, с точки зрения романтизма, – это коллективные «личности», и унифицировать их, не уничтожив при этом их сущности, нельзя.
Полемика западников со славянофилами – это спор просветителей с романтиками. Нигде, как в России, в русской культуре подобный спор не обрел ни столь колоритной остроты, ни столь жесткой непримиримости, ни столь прямого временного совпадения разных культурных парадигм. Поэтому полемика западников и славянофилов в России способствовала формированию наиболее общей, универсальной «матрицы», по которой (или по аналогии с которой) в дальнейшем строилась конфронтация глобализма и антиглобализма, отстаивавших соответственно идеи культурно-цивилизационного универсализма в мировом масштабе и культурно-цивилизационной автономии и самобытности (также в мировом масштабе). В этом свете глобалистские концепции выглядят как неопросветительские, а антиглобалистские – как неоромантические.
Однако в объяснении проблематики глобализма/антиглобализма выявления ее культурологических корней оказывается явно недостаточно. Необходимо вспомнить, что полемика западников и славянофилов, а затем космополитов и почвенников в России, продолжавшаяся без малого целый век, завершилась формированием дискурса, соединившего в себе идею всемирности и национальной исключительности, общечеловеческой «разумности» и организованного субъективного фактора (в формах диктатуры, насилия, партийной организации, планового централизованного хозяйства, единой идеологии и т.п.). Речь идет о дискурсе тоталитаризма, впервые сложившемся именно в России (в формах ленинизма и большевизма), а затем повлиявшем на все разновидности тоталитаризма практического или теоретического (итальянский фашизм, немецкий нацизм, троцкизм, сталинизм, маоизм и т.д.). Будучи порождением не одной только русской революции, но и первой мировой войны, тоталитаризм дал трещину в итоге второй мировой войны и потерпел крах в ходе холодной войны, также имевшей характер мировой.
Собственно тоталитаризм и был первой исторической моделью глобализма: ведь он претендовал на всемирно-исторический, общечеловеческий охват всего мира, на выведение всеобщих законов человеческого общежития, на обоснование универсальных путей исторического развития всего мира. Другое дело, что модель, разработанная в разных вариантах теоретиками и практиками тоталитаризма, на протяжении XX века многих то увлекавшая, то отталкивавшая, в конечном счете поразила мир своей бесчеловечностью, жестокостью. Это был первый вызов глобализма человечеству.
Современный глобализм, порожденный либеральной цивилизацией, является ответом на вызов тоталитарного глобализма. Во многом он оппозиционен и прямо противоположен тоталитаризму. Однако в обоих вариантах глобализации – тоталитарной и либеральной – есть и нечто общее. Это стремление унифицировать национальные культуры и пути национально-культурного развития, это использование исключительных средств давления на мыслящую и творческую личность, приводящую к шаблонизации и рутинизации культуры, к формализации и технократизации цивилизаций.
Постсоветская Россия, пройдя длительный (почти 80-летний) путь тоталитарного развития, сразу окунувшись в омут американизированного глобализма, в условиях современной конвергенции тоталитарного и либерального дискурсов, переживает период глубокого и трудно разрешимого кризиса, органично вписанного в глобальный контекст. Почти неизбежно антиглобалистские тенденции в России получают характер почвенно-националистический и антизападный, более того они поддерживаются и прототалитарными силами в России, во многом отражая индустриальный этап исторического развития России в XX веке. Соответственно глобалистские тенденции опираются на либерально-буржуазные и антитоталитарные течения в постсоветской России, естественно ориентирующиеся на Европу и США, на формирование постиндустриального общества в России.
Однако именно в России становится – более, чем где-либо, очевидно, что глобализм и антиглобализм – это лишь две разные формы глобализма, конфликт между которыми может быть «снят» и разрешен лишь в рамках постмодернистской, мозаичной парадигмы мультикультурализма, постепенно складывающейся на наших глазах.
ПРИЛОЖЕНИЕ 4
ИСТОЧНИКИ
А. Основные:
1. Бердяев Н.А. Истоки и смысл русского коммунизма. М, 1990.
2. Бердяев Н.А. Русская идея: Основные проблемы русской мысли XIX века и начала XX века; Судьба России. М., 1997.
3. В поисках пути: Русская интеллигенция и судьбы России. М., 1992.
4. В поисках своего пути: Россия между Европой и Азией: Хрестоматия по истории российской общественной мысли XIX и XX веков / Сост. Н.Г. Федоровский. 2-е изд. М., 1997.
5. Евразия: Исторические взгляды русских эмигрантов. М., 1992.
6. Ключевский В.О. Курс русской истории: В 5 ч. // Ключевский В.О. Соч.: В 9 т. М., 1987 – 1989. Т. 1 – 5.
7. Мир России – Евразия: Антология. М., 1995.
8. О России и русской философской культуре: Философы русского послеоктябрьского зарубежья. М., 1990.
9. Плеханов Г.В. История русской общественной мысли: В 3 кн. М.; Л., 1925.
10. Пути Евразии: Русская интеллигенция и судьбы России. М., 1992.
11. Россия между Европой и Азией: Евразийский соблазн: Антология. М., 1993.
Б. Дополнительные:
1. Белов В. Лад: Очерки о народной эстетике. Л., 1984.
2. Иоанн, митр. Санкт-Петербургский и Ладожский [Снычев]. Самодержавие духа: Очерки русского самосознания. СПб., 1994.
3. Ильин В.Н. Религия революции и гибель культуры. М., 1994.
4. Ильин И.А. Путь к очевидности. М., 1993.
5. Лосский Н.О. Характер русского народа // Лосский И.О. Условия абсолютного добра. М., 1991.
6. Размышления о России и русских: Штрихи к истории русского национального характера. Далекие предки. I – XVII вв. / Сост. С.К. Иванов; Отв. ред. Ю.П. Сенокосов. М, 1994.
7. Россия и Европа: Опыт соборного анализа / Сост. П.В. Тулаев. М., 1992.
8. Русская идея / Сост. М.А. Маслин. М., 1992.
9. Савицкий П. Континент Евразия. М., 1997.
10. Серафим (Соболев), архиеп. Русская идеология. СПб., 1992.
11. Соловьев B.C. Национальный вопрос в России; Русская идея // Соловьев B.C. Соч.: В 2 т. М., 1989 («Из истории отечественной философской мысли»).
12. Солженицын А.И. Как нам обустроить Россию. Л., 1990.
13. Солженицын А.И. «Русский вопрос» к концу XX века. М., 1995.
14. Солженицын А.И. Россия в обвале. М., 1998.
15. Степун Ф. Бывшее и несбывшееся. М.; СПб., 1995; Встречи. М., 1998.
16. Трубецкой Н.С. История. Культура. Язык / Сост. В.М. Живов. М., 1995.
17. Федотов Г.Л. Судьба и грехи России: Избранные статьи по философии русской истории и культуры: В 2 т. СПб., 1991 – 1992.
18. Франк С.Л. Русское мировоззрение. СПб., 1996.
19. Шубарт В. Европа и душа Востока. М., 1997.
ЛИТЕРАТУРА
А. Основная:
Учебная и справочная литература
1. Вернадский Г.В. Русская история: Учебник. М., 1997.
2. Викторов А.Ш. История русской культуры: Курс лекций. М., 1997.
3. Замалеев А.Ф. Лекции по истории русской философии. СПб., 1995.
4. Ионин Л.Г. Социология культуры. М., 1996.
5. Ионов И.Н. Российская цивилизация и истоки ее кризиса. IX – начало XX в. М., 1994.
6. История отечества: Люди, идеи, решения. Очерки истории России IX – начала XX в. М., 1991.
7. Кондаков И.В. Введение в историю русской культуры. М., 1997.
8. Кондаков И.В. Культура России. Русская культура: краткий очерк истории и теории. 2-е изд. М., 2000.
9. Коржихина Т.П., Сенин А.С. История российской государственности. М., 1995.
10. Краткий очерк истории русской культуры: С древнейших времен до 1917 года / Под ред. Ш.М. Левина. Л., 1967.
11. Культурология: история и теория культуры: Учебное пособие. М., 1996 (Раздел IV. История русской культуры).
12. Культурология. XX век: Энциклопедия: В 2 т. СПб., 1998.
13. Мир русской культуры: Энциклопедический справочник. М., 1997.
14. Новиков А.И. История русской философии. СПб., 1998.
15. Новикова Л.И., Сиземская И.Н. Русская философия истории. М., 1997.
16. Рапацкая Л.А. Русская художественная культура. М., 1998.
17. Рябцев Ю.С. История русской культуры. Художественная жизнь и быт XI – XVII веков. М., 1997.
18. Рябцев Ю.С. История русской культуры. Художественная жизнь и быт XVIII – XIX веков. М., 1997.
19. Семенникова Л.И. Россия в мировом сообществе цивилизаций. М., 1995.
20. Хорос В.Г. Русская история в сравнительном освещении. М, 1994.
21. Шульгин B.C., Кошман Л.В., Зезина М.Р. Культура России IX – XX вв. М., 1996.
Исследования
1. Ахиезер А.С. Россия: Критика исторического опыта (Социокультурная динамика России). Новосибирск, 1997. Т.1: От прошлого к будущему.
2. Биллингтон Дж. X. Икона и топор: Опыт истолкования истории русской культуры. М., 2001.
3. Вернадский Г.В. История России: [В 6 т.]. Тверь; М., 1996 – 1997.
4. Вернадский Г.В. Русская историография. М., 1998.
5. Гефтер М.Я. Из тех и этих лет. М., 1991.
6. Гумилев Л.Н. От Руси к России. Очерки этнической истории. М., 1992.
7. Зиновьев А. Смута. М., 1994.
8. Зиновьев А. Коммунизм как реальность. М., 1994.
9. Кульпин Э.С. Путь России. Кн. I: Генезис кризисов природы и общества в России. М., 1995.
10. Кульпин Э.С. Бифуркация Запад – Восток: Введение в социоестественную историю. М., 1996.
11. Лифшиц Мих. Очерки русской культуры. Из неизданного. М., 1995.
12. Лихачев Д.С. Историческая поэтика русской литературы. Смех как мировоззрение и другие работы. СПб., 1997.
13. Лотман Ю.М. Избранные статьи: В 3 т. Таллинн, 1992. Т. 1: Статьи по семиотике и типологии культуры.
14. Лотман Ю.М. Культура и взрыв. М., 1992.
15. Лотман Ю.М. История и типология русской культуры. СПб., 2002.
16. Милюков П.Н. Очерки по истории русской культуры: В 3 т. М., 1993 – 1995.
17. Пелипенко А.А., Яковенко И.Г. Культура как система. М., 1998.
18. Степанов Ю. С. Константы: Словарь русской культуры: Опыт исследования. М., 1997.
19. Успенский Б.А. Избранные труды: В 3 т. М., 1996. Т. 1: Семиотика истории. Семиотика культуры; Т. 2: Язык и культура.
20. Флоровский Г., прот. Пути русского богословия. Вильнюс, 1991.
Б. Дополнительная:
Исследования
1. Аверинцев С.С. Поэтика ранневизантийской литературы. М., 1977; 1996.
2. Ахиезер А.С. Социально-культурные проблемы развития России. Философский аспект. М., 1992.
3. Берковский Н.Я. О мировом значении русской литературы. Л., 1975.
4. Боков Х.Х., Алексеев С.В. Российская идея и национальная идеология народов России. М., 1996.
5. Бурсов Б.И. Национальное своеобразие русской литературы. Л., 1967.
6. Вежбицкая А. Язык. Культура. Познание. М., 1997.
7. Гарднер К. Между Востоком и Западом: Возрождение даров русской души. М., 1993.
8. Гачев Г.Д. Образ в русской художественной культуре. М., 1981.
9. Гулыга А.В. Русская идея и ее творцы. М., 1995.
10. Ергин Д., Густафсон Т. Россия: двадцать лет спустя. Четыре сценария. М., 1997.
11. Зимовец С. Молчание Герасима: Психоаналитические и философские эссе о русской культуре. М., 1996.
12. Зиновьев А. Запад: Феномен западнизма. М., 1995.
13. Зиновьев А. Посткоммунистическая Россия: Публицистика 1991 – 1995. М., 1996.
14. Ионин Л. Свобода в СССР: Статьи и эссе. СПб., 1997.
15. Капустин Б.Г. Современность как предмет политической теории. М., 1998.
16. Кара-Мурза А.А. Между «империей» и «смутой»: Избранная социально-философская публицистика. М., 1996.
17 Касьянова К. О русском национальном характере. М.,1994.
18. Конрад Н.И. Запад и Восток: Статьи, 2-е изд. М., 1972.
19. Коротец И.Д. Россия в ожидании / Очерк теоретической социологии послеоктябрьского периода) М., 1993.
20. Коул М. Культурно-историческая психология: наука будущего. М., 1997.
21. Кочетков А.П. Россия на пороге XXI века. М., 1998.
22. Коялович М.О. История русского самосознания по историческим памятникам и научным сочинениям. 4-е изд. Минск, 1997.
23. Крамник В.В. Имидж реформ: Психология и культура перемен в России. СПб., 1995.
24. Красильщиков В.А. Вдогонку за прошедшим веком: Развитие России в XX веке с точки зрения мировых модернизаций. М., 1998.
25. Купреянова Е.Н., Макогоненко Г.П. Национальное своеобразие русской литературы. Л., 1976.
26. Кьеза Дж. Прощай, Россия! М., 1998.
27. Лихачев Д.С. Очерки по философии художественного творчества. СПб., 1996.
28. Люкс Л. Россия между Западом и Востоком. Сборник статей. М., 1993.
29. Марков А.П. Отечественная культура как предмет культурологии. СПб., 1996.
30. Медведев Р.А. Миражи и реальности капиталистической революции в России. М., 1997.
31. Медведев Р., Медведев Ж. Россия и Запад в конце XX века. Главы из книги «Пути России».
32. Менталитет и аграрное развитие России (XIX – XX вв.). М., 1996.
33. Ментальность россиян (Специфика сознания больших групп населения России). М., 1997.
34. Миграяян А. Россия в поисках идентичности (1985 – 1995). М., 1997.
35.Платонов О.А. Русская цивилизация. М., 1992.
36. Полярность в культуре / Сост. В.Е. Багно, Т.А. Новичкова. СПб., 1996 (альманах «Канун» / Под ред. Д.С. Лихачева. Выпуск 2).
37. Ранкур-Лаферрьер Д. Рабская душа России: Проблемы нравственного мазохизма и культ страдания. М., 1996.
38. Россия – Запад – Восток: Встречные течения / Отв. ред. Д.С. Лихачев. СПб., 1996.
39. Россия и Запад. Сборник статей. СПб., 1996.
40. Руднев В.П. Словарь культуры XX века. М., 1997.
41. Сикевич З.В. Национальное самосознание русских (Социологический очерк). М., 1996.
42. Степин B.C. Эпоха перемен и сценарии будущего: Избранная социально-философская публицистика. М., 1996.
43. Тимофеев Л. Черный рынок как политическая система: публицистической исследование. Вильнюс; М., 1993.
44. Троицкий Е. Русский народ в поисках правды и организованности (988 – 1996). М., 1996.
45. Тульчинский Г.Л. Самозванство: феноменология зла и метафизика свободы. СПб., 1996.
46. Уваров М.С. Бинарный архетип. Эволюция идеи антиномизма в истории европейской философии и культуры. СПб., 1996.
47. Фонотов А.Г. Россия: от мобилизационного общества к инновационному. М., 1993.
48. Хабибуллин К.Н., Скворцов Н.Г. Испытания национального самосознания. СПб., 1993.
49. Хоружий С.С. После перерыва. Пути русской философии. СПб., 1994.
50. Цивилизации и культуры: Россия и Восток: цивилизационные отношения. М., 1994. Вып. 1; 1995. Вып. 2.
51. Человек и духовно-культурные основы возрождения России / Под ред. Г.П. Выжлецова, В.Т. Пуляева, В.Н. Сагатовского. СПб., 1996.
52. Чешков М.А. Развивающийся мир и посттоталитарная Россия: Новые конфигурации мирового пространства (В поисках глобального и теоретического синтеза). М., 1994.
53. Чубайс И. От Русской идеи – к идее Новой России: Как нам преодолеть идейный кризис. М., 1996.
54. Шапошников Л.Е. Философия соборности: Очерки русского самосознания. СПб., 1996.
55. Янов А. После Ельцина. «Веймарская» Россия. М., 1995.
56. Янов А. Тень грозного царя: Загадки русской истории. М., 1997.
КОНТРОЛЬНЫЕ ВОПРОСЫ
1. Запад и Восток в истории культуры России.
2. Пограничность как ключевой фактор становления и развития культуры России.
3. Роль природы в истории культуры-России.
4. Образы природы в российской художественной культуре.
5. Природа и культура в истории России: древность и средневековье, Новое время, XX век.
6. Этногенез российской культуры: от истоков до советской эпохи.
7. Россия как мультикультурное и поликонфессиональное культурное пространство.
8. Этнокультурные противоречия России как своеобразной цивилизации или полицивилизационного образования.
9. Ментальное своеобразие русской культуры и формирование общероссийского менталитета.
10. Бинарность культуры России: истоки и пути преодоления.
11. История как фактор культуры России.
12. История России как феномен культуры.
13. Архитектоника российской культуры: основные конфигураторы и коллизии.
14. Процессы культурной интеграции и дифференциации в истории культуры России.
15. Россия и Запад в XX веке: диалог и противостояние культур.
16. Россия и Восток в XX веке: диалог и противостояние культур.
17. Культурный плюрализм в России XX века (на конкретных примерах – по выбору).
18. Культура России перед лицом глобализации: общее и особенное.
19. Российская и мировая культура: точки взаимодействия.
20. Россия – Запад – Восток в современном культурном мире.
ТЕМЫ ПИСЬМЕННЫХ РАБОТ
1. Русская культура и культура России: общее и особенное.
2. Россия как феномен цивилизационной пограничности.
3. «Евразийский соблазн» в истории цивилизационного самосознания России.
4. «Запад» и «Восток» в истории российской культуры.
5. «Западное» и «восточное» в российской культуре.
6. «Русский космизм» как выражение российского мессианизма.
7. Россия как «мир миров»: отношение к мировой цивилизации.
8. Образ «природы» в российской художественной культуре.
9. Образ «истории» в российской художественной культуре.
10. История самосознания российской цивилизации в культуре России.
11. «Всемирная отзывчивость» русской культуры.
12. Отражение российского менталитета в истории российской культуры.
13. Бинарность и тернарность в истории российской культуры.
14. Ю.М. Лотман как исследователь культуры России.
15. Культура и власть в отечественной истории XX века.
16. Россия и Запад в XX веке: диалог и противостояние культур.
17. Массовая культура в истории России XX века: достижения и потери.
18. Элитарная культура в России рубежа XX – XXI веков: анализ и прогноз на будущее.
19. Тенденции глобализма и антиглобализма в современной российской культуре.
20. «Пост-Россия»: российская цивилизация в XXI веке – опыт прогноза.
Заключение
Итак, завершен наш краткий курс истории и теории русской культуры. В силу изначального лаконизма его замысла многие проблемы в этой книге были только поставлены, не получив должного обоснования, анализа, развития и обобщения. Так, за ее пределами остались осмысление изменчивых взаимоотношений и взаимовлияний русской и мировой (в том числе западной и восточной) культур на разных этапах всемирной истории; оказалась только намеченной проблема соотношения в социокультурной истории собственно социальных и культурных, а также материальных и духовных факторов (применительно к разным историческим периодам); не стало предметом специального изучения взаимодействие менталитета, обыденной, институциональной, специализированной и спекулятивной культур в истории России; историческая морфология русской культуры (в том числе историко-типологическое изучение мифологии и религии, философии и богословия, литературы и публицистики, музыки, живописи и архитектуры, общественно-политической и социальной мысли, гуманитарных и естественно-технических наук и пр.) также остается задачей новых исследований и учебных курсов.
Тем не менее целый ряд теоретических и исторических проблем российской культуры получил в настоящей книге свое определенное научное и учебное выражение, и пришло время подвести некоторые итоги всему предшествовавшему изложению.
Осмысляя культурную семантику истории как единый сложно организованный текст, переменный по своему составу, структуре и композиции, исследователь каждый раз имеет дело со структурами смысла, в той или иной мере сравнимыми со структурами реальности. Каждая национальная культура может быть представлена как система общих для сознания и бытия смысловых структур разных уровней, связанных между собой (в идеальном случае социокультурной полноты, т.е. взаимооднозначного соответствия социальных реалий и культурных значений) отношениями гомоморфизма или изоморфизма; в случае же нарушения социокультурной полноты – иными, более сложными и конфликтными отношениями между культурными текстами и внекультурным (или инокультурным) контекстом. Именно к числу отношений второго типа – на всем пути своего исторического развития – тяготела русская культура.
Осуществленный в настоящем издании анализ русской культуры как целого выявил глубокую и органичную взаимосвязь между национально-культурной семантикой и социокультурной динамикой. С одной стороны, характер культурной топологии служил предпосылкой порождения определенных форм динамики данной культуры; с другой – культурно-историческая динамика, отливаясь в типологически значимые формы, тем самым продуцирует появление новых пластов национально-культурной семантики. Национальное своеобразие русской культуры (как, впрочем, и любой другой) проявляется не только в ее глубинных, практически неизменных структурах (менталитете), но и, по-своему, во всем многообразии ее обыденной, институциональной, специализированной и спекулятивной сфер (каждая из которых, разумеется, заслуживает того, чтобы быть специально исследованной в этом отношении).
Более того, сама история русской культуры обладает определенной структурой, направленностью, последовательностью, конфигурациями и иерархией смыслов, в конечном счете продиктованными ее неповторимой культурной семантикой. Иными словами, сама логика культурно-исторического развития каждой конкретной цивилизации, воплощенная в архитектонике культуры, определенна и национально-своеобразна.
Теоретическое представление о национальной истории культуры (в данном случае – истории культуры России) как саморазвивающемся ценностно-смысловом единстве, основанном на определенном менталитете, может быть выражено как внутренняя динамика сменяющих друг друга социокультурных смысловых структур, сопряженных в единую иерархизированную топологию. Универсальность этих смысловых структур позволяет одинаковым образом (изоморфно) структурировать современные друг другу формы одной культуры: религиозные и философские идеологемы, политические и этические доктрины, научные и художественные произведения, мыслительные и поведенческие модели и т.д., включая исторические роли и обстоятельства, событийные узлы и сценарии социальной и культурной истории.
Одни и те же конфигурации смысловых структур отражаются в строении менталитета, обыденной и специализированной, институциональной и спекулятивной сфер данной культуры, принадлежащих конкретной исторической эпохе. Изучение динамики ментальных структур и ее имманентных закономерностей позволяет преодолеть «дурную бесконечность» параллельных «культурных рядов», случайно перебираемых исследователем (историком, культурологом, искусствоведом, религиоведом и т.п.) и разрушающих связную картину культуры как сложно структурированного ценностно-смыслового единства (совокупности конфигураций).
В результате такого видения истории, предстающей ее субъекту как своеобразный феномен культуры (конфигурация смысловых конфигураций), философская ее рефлексия (философия истории) с необходимостью выступает как философия культуры, культурологическая рефлексия.
Историю любой культуры можно представить в виде определенной последовательности концептуальных фреймов и парадигм, «встроенных» в логически упорядоченное целое своеобразной архитектоники. История национальной культуры оказывается во многом «запрограммированной» ее сложившейся семантикой, являясь порождением ее устоявшейся феноменологии, хотя наиболее значительные из исторически «приобретенных» ею инноваций откладываются в ее культурной семантике и дополняют национальную феноменологию культуры в качестве ее «поверхностного пласта». В случае же масштабного накопления смысловых изменений в культуре происходят мутации менталитета. В этом отношении история и феноменология культуры взаимно обусловливают и определяют друг друга.
Пограничное положение России между Востоком и Западом, Азией и Европой породило внутренние противоречия русского национального характера, образа жизни, быта, общественной психологии и идеологии, специализированных областей культуры, социокультурных институтов – всей русской культуры и российской цивилизации в целом. Эти противоречия, отложившись в менталитете культуры, послужили источником вековых конфликтов, идеологических споров и обусловили по преимуществу бинарное строение смысловых структур русской культуры, которые предстают в ней как далее неразложимые смысловые антиномии (что как раз и является прямым следствием социокультурной пограничности русской культуры и России).
Для русской культуры как последовательно пограничной характерна интертекстуальность (т.е. сочетание и взаимодействие различных по происхождению культурных текстов), а значит, неоднородность культурной топологии, образованной контрастным сопряжением текстов и контекстов, рефлексивных смысловых структур и дорефлексивных представлений, «ядерных» и «периферийных» процессов; культурная интерференция, вызванная наложением нескольких смысловых структур друг на друга и порождающая исключительную проблемность и гипертрофированную инновативность русской культуры (что связано, например, с контрастностью сопряженных между собой радикалистских и консервативных культурных экспликаций одной и той же социальной реальности, совмещением действительных и мнимых феноменов культуры в рамках, одних фреймов); диффузность и маргинальность множества социокультурных процессов и форм, основанных на сложном переплетении ментальных и спекулятивных, специализированных, обыденных и институциональных явлений культуры; переменный модус культурной открытости/закрытости и следующий отсюда неустойчивый баланс центробежных и центростремительных сил, процессов одновременно происходящего ускорения и торможения в культуре. Все это в целом порождало и усиливало непредсказуемость культурно-исторического развития.
Осмысление феноменологии российской культуры также начинается с представления о ее «пограничности» и вместе с тем «вненаходимости» – по отношению к культурам Запада и Востока, чертам, соответствующим положению самой России среди цивилизаций Запада и Востока. Подобное внутренне противоречивое, даже межеумочное положение российской культуры в контексте культуры мировой породило ряд следствий.
1. Топология русской культуры отличается ярко выраженной саморазорванностью и асимметричностью смысловых структур (сращение текста и контекста, непосредственное взаимодействие центра и периферии, ядра и маргиналий, переменный модус смысловых оппозиций: мягкости / жесткости, традиционности / инновативности, динамичности / стабильности, определенности / неопределенности; едва ли не извечное столкновение консервативно-охранительных и радикалистски-революционных, почвенных и космополитических целей и идеалов, отвлеченно-романтических и конкретно-реалистических тенденций и т.п. – вплоть до совмещения в одних и тех же феноменальных формах жестких структур и аморфно-размытых образований).
2. Культурно-исторический процесс в России характеризуется дискретностью, напряженностью, ярко выраженной непредсказуемостью, гипертрофированными как традиционностью, так и инновативностью, благодаря которым творческий поиск в русской культуре почти всегда граничит со стремлением к самоотрицанию, с риском ее саморазрушения – в одном отношении непосредственно (усобицы, ереси, юродство, критика, нигилизм, эпатаж, бунт), в другом – опосредованно, через нивелирование ценностей и смыслов (шаблонизацию, рутинизацию, схематизацию и т.п. упрощения культуры). Специализированные формы российской культуры часто оказываются совмещены с профанными (обыденными и спекулятивными) или срастаются с институциональными формами (официальное искусство, светская религия, государственная философия и т.п.); рядом с действительно революционными новациями укореняются «эпифеномены», или «мнимости» культуры, «тупиковые» и утопические формы сознания, нередко выступающие как важные факторы социокультурного и в целом исторического развития.
3. В пограничных культурах, к которым относится и культура России (особенно характерно в русской), наблюдается явление «интерференции» разных (исторически, этнически, социально и т.д.) культур в едином смысловом пространстве: отсюда берут начало интертекстуальность и диффузность гетерогенных компонентов в целом российской культуры, наложение и противоборство в ней центростремительных и центробежных, магистральных и маргинальных процессов, взаимная поляризация самобытных и инокультурных начал (свое/чужое), совмещение противостояния культуры России как Западу, так и Востоку, с включением того и другого вовнутрь себя как своей собственной бинарной структуры; одновременное выражение «всемирности» (в том числе «всемирной отзывчивости») русской культуры, в этом отношении оказывающейся изоморфной мировому целому, и «внеположное™» мировому развитию, самобытности, исключительности и избранничества русской культуры в контексте всемирной истории.
Будучи интериоризованным в семантику русской культуры, атрибут ее положения в мировой культуре – пограничность – получает в отечественной традиции свое продолжение и развитие в:
1) парадигмальном, синхроническом плане – это феномен сквозной бинарности и смысловой амбивалентности в системе русской культуры (реализуемый на разных ее исторических этапах и в разных парадигмах различно);
2) диахроническом, интерпарадигмальном плане – феномен смуты и как следствие «смутности», присутствующей в русской культуре как постоянный фон ценностно-смысловой релятивности, неопределенности, двойственности, прочно-противоречивого совмещения «старого» и «нового» в рамках одного дискурса, – но особенно обостряющейся в переходные, кризисные периоды: при катастрофической смене культурно-исторических парадигм, резком сломе цивилизационных эпох (от Древней Руси к Новому времени, от классической к неклассической фазе развития, от тоталитаризма к демократии). В эти переломные эпохи смута выступает как своеобразный аморфно-регулятивный механизм российской культуры, обладающий релятивностью, гибкостью, толерантностью, открытостью, а потому эффективно размывающий ценностно-смысловую определенность всей культуры (или ее определенной парадигмы), что наиболее соответствует самим задачам социокультурной переходности и облегчает перекодирование «старого», нормативного в «новое», эксцессивное в условиях социальной и идеологической нестабильности и конфронтации.
Особыми смысловыми образованиями в истории русской культуры являются динамичная модель контрастного баланса сил («взаимоупор») и парадигмальные стыки исторически взаимоисключающих дискурсов, образующие феномен «смуты» (периодически размывающий ценностные критерии смыслов и процессов, происходящих в культуре). Эти смысловые конструкции, работающие по одному принципу (смысловых «сдержек и противовесов»), порождают бинарность, амбивалентность и «смысловую неопределенность» российской культуры как ее постоянные атрибуты и обусловливают специфику ее отношений с мировой культурой как целым. Российская культура одновременно и противостоит Западу и Востоку, составляя вместе с ними своеобразную триаду (мировую культуру как целое), и сама является Западо-Востоком, включая «всемирность» в качестве своего конститутивного монистического свойства, а западно-восточный синтез – как свою непреодолимую сквозную дихотомию.
Культура России, характеризующаяся постоянно воспроизводимой и моделируемой социокультурной неполнотой, асимметрией и внутренней поляризацией социальных и культурных структур (организованных по принципу «взаимоупора» на всех уровнях семантики), оказывается исключительно адаптивной, пластичной, активно приспосабливающейся к постоянно меняющимся историческим условиям, т.е. наиболее соответствует динамичному контексту, в котором она функционирует и развивается. Отсюда происходит ее гибкая устойчивость по отношению к внешним изменениям и ценностно-смысловая стабильность ее семантики, диалогически соотнесенной с историческим фоном. Однако этим же можно объяснить и исключительную историческую выживаемость российской культуры в крайне неблагоприятных для нее, кризисных социально-исторических условиях, порождаемую динамизмом отношений любых контрастных или «полярных» противоположностей, заключенных в модели «взаимоупора».
Некоторой компенсацией пограничности, размывающей ценностно-смысловую и цивилизационную определенность Руси – России (как в синхроническом, так и в диахроническом аспектах), в российской культуре выступает цепочка регулятивных механизмов, призванных «удержать» ее феноменологическое своеобразие и в то же время придать ее имманентному развитию импульс динамики, определенный на каждом историческом этапе. Каждый регулятивный механизм, осуществляя разветвленное структурирование целого культуры и упорядочивая ее развитие, выполняет в ней одновременно и дифференцирующие, и интегрирующие функции, однако приоритет тех или других в истории культуры поочередно меняется. Так, кумуляция, культурный синтез и конвергенция по преимуществу заняты интеграцией русской культуры в форме той или иной конфигурации; соответственно дивергенция и селекция по преимуществу нацелены на дифференциацию культурных явлений в рамках той или иной конфигуративной модели; механизм же «смуты» («смысловой неопределенности») «снимает» само различие между интеграцией и дифференциацией культурных явлений.
В истории российской культуры постоянно наблюдается параллельное усиление дифференциальных и интегративных тенденций; при этом силы объединения и синтеза до последнего времени в конечном счете всегда торжествовали и господствовали над силами дробления и распада, что удерживало целое российской культуры и цивилизации от разрушения и гибели в кризисных ситуациях. Поэтому вслед за победой дифференцирующих тенденций в российской культуре следует мощное наступление культурной интеграции, на смену которой, в свою очередь, приходят новые дифференциальные силы, вызывающие борьбу и выдвигающие стимулы социокультурной динамики России.
Таким образом, смена парадигм в истории российской культуры объясняется «маятниковым» характером и противоречивой смысловой направленностью ее культурной семантики, ее контекстуально обусловленной системностью (конфигуративностью). В то же время каждая историческая конфигурация культуры России, в свою очередь, «задана» имманентной логикой социокультурной динамики этой культуры – динамики, несущей на себе печать своей цивилизационной специфики России, а потому во многом метаисторичной.
Историческая последовательность конфигураций культуры России складывается иерархически, как ступенчатая, динамическая композиция уровней, функционально и организационно взаимосвязанных между собой в качестве единой семантической системы, т.е. как архитектоника. Каждая предшествующая конфигурация подготавливает и предвосхищает последующую, выступая как ее смысловой фундамент («низшее» в контексте «высшего»); каждая последующая конфигурация («высшее») одновременно и отталкивается от предшествующей, и обобщает ее содержание в новом, более широком и многообразном контексте (за счет исторического приращения смысла).
В ходе исторического развития каждой национальной культуры ее смысловое единство и семантическое своеобразие сохраняются в качестве неотчуждаемого константного ее свойства (менталитета) и в то же время модифицируются в результате сложного взаимодействия дифференцирующих и интегрирующих процессов, регулятивными механизмами которых и выступают идеальные системомоделирующие устройства – регулятивные механизмы культуры, в своей совокупности и исторической последовательности обладающие цивилизационной общностью и имманентной логикой.
Исторически складывающаяся архитектоника российской культуры образуется в виде иерархии пяти регулятивных механизмов, последовательность которых «задана» логикой национального культурно-исторического развития – смысловой цепочки: кумуляция, дивергенция, культурный синтез, селекция, конвергенция. Своеобразие направленности, функций и результатов действия каждого регулятивного механизма культуры зависит всегда от суммы и содержания предшествующих механизмов, выступающих как смысловой фундамент последующих конфигураций культуры (цивилизационное наследие). Можно сказать, что архитектоника каждой культуры исторически закономерна, поскольку, с одной стороны, определена историей, а с другой – сама управляет ходом исторического процесса.
По-видимому, имманентная логика национально-исторического развития каждой исторически значительной культуры (и соответствующей локальной цивилизации) оказывается во многом запрограммированной ее семантикой и может изучаться как неповторимая смысловая конструкция, определяющая строение данной цивилизации, а в контексте мировой истории – принципы типологии культур мира и вариативность культурно-исторических и цивилизационных процессов.
Имманентной логике развития культуры России присуща такая цепочка культурных механизмов, которая в принципе не характерна для других культур и цивилизаций и составляет ее неповторимое своеобразие. На исторических гранях соответствующих конфигураций (весьма контрастных и плохо стыкующихся между собой) в российской культуре действуют хаотические процессы, объединяемые общим для них релятивным механизмом культуры – «смутой». Логическая преемственность и смысловая взаимосвязь механизмов российской культуры, которая составляет своего рода «каркас» российской цивилизации, и формирует цивилизационный алгоритм самой отечественной истории. Этот «смысловой каркас» и определяет строение архитектоники России как типа цивилизации.
Выстраивая подобные конфигуративные цепочки для каждой конкретной культуры, мы получаем возможность типологически сравнивать и анализировать не только культурные системы (ценностно-смысловые единства), но и типы их динамики (социокультурные истории), тесно взаимосвязанные между собой.
Построение типологии не только культур, но и историй культур возможно в той мере, в какой история каждой данной культуры есть развертывание во времени ее актуального и потенциального содержания, т.е. предстает как архитектоника. Однако сравнительное изучение и осмысление национально-культурных архитектоник – новая, неизмеримо более сложная научная и учебная задача, не входившая в кругозор настоящей концепции истории культуры России и сложившегося на ее основе краткого курса лекций.
Кондаков И.В.