Василий III во время последней болезни. Миниатюра из Лицевого свода XVI века

Глава I

НАЧАЛО

Наследство
Ребенок в шапке Мономаха
Царь и великий князь
"Вниде страх в душу мою"
Избранная рада
Десятилетие реформ
Кто же правил страной?
Разбуженное общество

НАСЛЕДСТВО

Чтобы понять деятельность Ивана IV, надо знать, какую страну он получил в наследство, когда в 1533 году трехлетним ребенком вступил на престол и стал государем великим князем всея Руси.

К исходу первой трети XVI века Россия была большой страной, но все же намного меньше, чем в последующее время..На западе пограничной областью была Смоленская земля, да и то она совсем недавно, в 1514 году, была отвоевана у Великого княжества Литовского. На юго-западе только начинали заново осваивать районы вокруг Орла, Курска, Тулы. Калуга была пограничным городом. Дальше простиралось Дикое поле - степь, находившаяся под постоянной угрозой нападения крымского хана. На востоке Россия кончалась Нижегородским и Рязанским уездами. Трудно себе представить, что еще не только не было ни Тамбова, ни Пензы, ни Саратова, но и их округа еще не входила в состав России. На востоке с Россией граничили Казанское и Астраханское ханства. Лишь на севере рубежи страны, как и сейчас, доходили до Ледовитого океана, до Белого моря. На северо-западе в руках России было и побережье Финского залива, в том числе те места, где теперь стоит Ленинград: Петру I пришлось лишь отвоевывать то, что было потеряно в конце XVI - начале XVII века.

Это государство уже было единым, но объединение русских земель закончилось лишь недавно. К 1533 году со времени присоединения Новгородской земли к единому государству прошло немногим более полувека (для средневековых темпов жизни срок совсем небольшой), меньше полувека - от присоединения Твери (а до того уже Клин был зарубежьем!). Всего за 12 лет до вступления Ивана IV на престол потеряла самостоятельность Рязань.

Политическое объединение было отнюдь не равнозначно централизации. Сохранялось живое и красочное разнообразие жизненных укладов в разных землях. Эту ситуацию гениально точно отразили наши великие архитекторы Барма и Постник в соборе Покрова "что на рву" (чаще его называют храмом Василия Блаженного) на Красной площади: мощный центральный шатер объединяет восемь разнообразных главок. Каждая из них неповторима, но все вместе они составляют нерасторжимое единство. Так, быть может, интуитивно в художественной форме воплотилось сочетание политического единства с сохранением особенностей отдельных земель, то, что В.И. Ленин называл "живыми следами прежней автономии" *.

* Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 1. С. 153.

Церковный писатель рубежа XV-XVI веков Иосиф Волоцкий, говоря о Василии III (отце Ивана IV), как-то назвал его "всея Русский земля государем государь". Разумеется, в этом определении содержится и обыкновенная лесть: великий князь предстает своего рода "царем царей", этаким шахиншахом. Но вместе с тем эта формулировка отражала и истинное положение вещей: под верховной властью государя всея Руси сохраняли свою долю власти многие "государи" рангом пониже. Князья многих из тех территорий, что вошли в состав единого государства, владели обломками своих прежних княжеств как вотчинами, сохраняли частички своей былой власти.

Василий III во время последней болезни. Миниатюра из Лицевого свода XVI века - student2.ru

Василий III

Но жизнь брала свое, и черты прошлого постепенно бледнели. Представим себе одного из таких князей. От его былого удела (части княжества) у него осталось два села с двумя-тремя десятками деревень. Был ли он врагом централизации? Нет. После присоединения княжества к Москве он женился на московской боярышне и получил в приданое вотчины на старой территории Русского государства, далеко за пределами своего родового гнезда. Еще в нескольких уездах он прикупил вотчины, вдобавок благодаря своим связям и положению ему удалось получить бесплатно поместье еще в одном уезде. Такой князь постепенно превращался в обычного, хотя и богатого и знатного, московского служилого человека. Вотчина в былом родовом гнезде составляла теперь лишь небольшую часть его владений. В конце XV - первой трети XVI века русский господствующий класс интенсивно перемешивается. Феодалы из разных частей страны перемещаются, получают вотчины и поместья в новых местах. Постепенно складывается единый общерусский класс феодалов. Впрочем, в первой трети XVI века этот процесс только начался.

Да и вообще до централизации было далеко. Ведь не существовали еще центральные отраслевые правительственные учреждения - приказы. Только чуть-чуть намечалась специализация на тех или иных вопросах управления государевых "дьяков" - незнатных чиновников. Это была только тенденция, каждый дьяк занимался разнообразными делами.

Архаичной и неуклюжей была система местного управления. На местах власть принадлежала наместникам и волостелям. Они были кормленщиками: получали уезды (наместники) или их части - волости и станы (волостели), как тогда говорили, в кормление. Это означало, что кормленщику полагалась определенная часть податей с его уезда или волости. Кроме того, в его пользу шли судебные, пошлины. Но этим вознаграждалась не административная и судебная деятельность наместника или волостеля. Ведь само кормление было наградой или платой за прежнюю военную службу. Получал его служилый человек раз в несколько лет. Потому-то к своим прямым административным и судебным обязанностям кормленщики относились спустя рукава. Подчас наместники передоверяли свои функции своим холопам, а сами уезжали домой и спокойно занимались хозяйством. Сложилась парадоксальная ситуация: в феодальном государстве реальная власть на местах оказывалась подчас в руках холопов.

Да и в получении кормлений не было порядка. Вероятнее всего, чтобы получить кормление, надо было дать взятку распределявшему их дьяку. Если же взятку не хотелось давать, могла возникнуть ситуация, в которой уже при Иване IV оказался один служилый человек - Суббота Стромилов-Шолохов. Он рассказывал, за что побывал в тюрьме: "Бил есми челом царю государю о кормленье, и докуки моей было государю много, и про то меня в опальную тюрьму не одиножда посылывали - пятья и шестья (пять-шесть раз.- В. К.) Да таки есьми у государя кормленья добился!"

Власть великого князя была достаточно суровой. Он мог "за непригожие речи" о себе приказать отрубить голову любому. Так был казнен придворный Василия III Берсень Беклемишев, который в беседе с выезжим с Афонской горы монахом Максимом Греком жаловался, что государь "встречи (возражений.- В. К.) против собя не любит". Раз, когда Беклемишев осмелился дать совет Василию III, тот ему сказал: "Пойди, смерд, прочь, не надобен ми еси". Но эта суровая власть была на самом деле слаба, ибо у нее не было своего аппарата, а потому ни один закон никогда до конца, полностью не выполнялся. Ведь кормленщики - еще не аппарат власти. Вопрос о централизации стоял на повестке дня. Его и предстояло решать в середине - второй половине XVI века.

Пережитком прошлого были и существовавшие еще удельные княжества, полусамостоятельные государства. К концу княжения Василия III их осталось всего два; принадлежали они младшим братьям великого князя: Юрию, владевшему Дмитровом и Звенигородом, и Андрею, в удел которого входили Старица в Тверской земле и Верея на юго-западе.

Братья - удельные князья тем более беспокоили Василия III, что у него долго не было наследника. Брак его с Соломонией Юрьевной из боярского рода Сабуровых оказался неудачным: у супругов в течение 20 лет не было детей. Великий князь и его княгиня и на богомолье ездили постоянно, и ко всем возможным чудотворным иконам прикладывались. Все напрасно. В конце концов Василий III решился на неслыханный поступок - развод.

Официальные летописи, льстивые и придворные, описывают развод великокняжеской четы в слезливо-сентиментальных тонах. В одном из текстов можно прочитать, как на охоте государь видит гнездо с птенцами, и глаза его увлажняются слезами: у птицы, мол, птенчики, а у меня - нет. Плачут, глядючи на великого князя, бояре, плачет и великая княгиня и просит отпустить ее в монастырь. Еще пуще плачет государь, не желающий расстаться с супругой... Не плачет лишь митрополит Даниил, который сурово поучает: "Неплодную смоковницу посекают и измещут из вертограда".

На самом же деле, судя по другим источникам, не зависимым от официальной версии, мы знаем, что хотя слез и вправду было много, но все они текли из глаз только одного человека - Соломонии. Она отказалась идти в церковь для пострижения. Приведенная туда насильно, растоптала монашескую одежду, не стала произносить монашеский обет, криком заглушала слова женщины, произносившей обет за нее. Тогда приближенный Василия III Иван Юрьевич Шигона-Поджогин ударил великую княгиню плетью, чтобы она замолчала. Бывшую государыню, ставшую "старицей Софьей", отвезли в Суздаль, в Покровский женский монастырь *, который с тех пор стал традиционным местом заточения постылых жен русских монархов. Впоследствии его невольной постоялицей была первая жена Петра I Евдокия Лопухина.

* Не подтверждается сообщение одноо позднего летописца, что до Суздаля Соломония провела пять лет в Каргополе.

В монастыре Соломония не смирилась и даже распускала слухи, что ее будто постригли беременной, что в монастыре она родила сына. Проведенное тогда же расследование не подтвердило этого невероятного происшествия: рождения сына после 20 лет бесплодного брака. Тем не менее и сегодня эту придворную сплетню усиленно гальванизируют падкие до сенсаций дилетанты.

Новой женой Василия III стала княжна Елена Васильевна Глинская - молодая красавица. Недаром летописец прямо говорит, что государь прельстился красотой ее лица и фигуры (женился "лепоты ради ея лица и благообразия возраста"). Происходила княжна Елена из своеобразной семьи. Заинтриговывает уже родословная легенда князей Глинских. Рассказывали, что после того, как разбитый на Куликовом поле Мамай погиб в борьбе со своим соперником Тохтамышем, сыновья свергнутого правителя Орды бежали в Великое княжество Литовское, крестились, получили в удел город Глинск и стали князьями Глинскими. Если легенда верна, то получается, что Иван IV был одновременно потомком Дмитрия Донского и Мамая.

Отец княжны - Василий Львович Глинский ничем выдающимся себя не прославил. Зато дядюшка молодой великой княгини Михайло Львович был одним из самых блестящих авантюристов Европы XVI века. В молодости князь Михайло перешел из православия (Глинские были традиционно православными) в католичество, получил образование в одном из европейских университетов и стал дипломированным врачом. Но медицинская карьера была не для князя; Михайло Львович стал рыцарем Германской империи, успешно сражался в войсках саксонского курфюрста, воевал и где-то в Испании. Его личными друзьями были магистр Тевтонского ордена Фридрих и сам великий князь литовский и король польский Александр Казимирович. При короле Александре Глинский был фактически правителем Великого княжества Литовского. Православные литовские феодалы - русские и белорусские считали его, несмотря на католичество, своим вождем.

В 1506 году король Александр умер, на престол вступил его младший брат Сигизмунд, и влияние Глинского кончилось. Он превратился в одного из многих литовских князей. С таким падением Михайло Львович не мог смириться. В 1508 году князь возглавил восстание русских, украинских и белорусских феодалов против Великого княжества Литовского, за воссоединение с Россией. Русским войскам не удалось пробиться на соединение с восставшими, мятеж был подавлен. Обширный клан Глинских и приближенные к ним феодалы - вожди восстания бежали на Русь. Среди новых подданных Василия III была и маленькая (лет двух) княжна Елена.

В Москве Михаило Глинский стал одним из тех, кто руководил русской внешней политикой на западном направлении. Ведь его имя оставалось знаменем для православных феодалов Украины, Белоруссии и Смоленщины, у него были давние личные контакты с видными деятелями и Великого княжества Литовского, и Германской империи, и Тевтонского (Ливонского) ордена. Велика была роль Глинского в том, что в 1514 году удалось отвоевать у Великого княжества Литовского Смоленскую землю. Но князя подвело честолюбие. Ходили слухи, что он рассчитывал стать не подданным, а лишь вассалом Василия III, князем (или даже герцогом) смоленским. Когда же оказалось, что великий князь и не думает превращать Смоленщину в новое удельное княжество, Глинский совершил новый поворот в своей политической карьере: вступил в тайные переговоры со своим еще вчера злейшим врагом королем Сигизмундом и попытался бежать в стан противника. По дороге его поймали, в оковах привезли в Москву и приговорили к смертной казни. И тут князь Михаило вспомнил, что был рожден в православии и пожелал умереть в вере предков. За "новоприсоединенного" к православию "печаловался" митрополит и его "от казни взял". Глинского помиловали, но оставили в тюрьме. Дважды посол Германской империи барон Герберштейн передавал великому князю личную просьбу императора: освободить имперского рыцаря князя Глинского и отпустить в Германию. Тщетно. Но то, что не удалось императору и его послу, сумела сделать красивая племянница. Дядя государыни был не только освобожден, но занял почетное место при дворе, стал снова одним из советников Василия III.

В новом браке первое время опять не было детей. Только через четыре года Елена наконец родила первенца - Ивана. Радость государя не поддавалась описанию. В подмосковном великокняжеском селе Коломенском в честь рождения наследника была построена великолепная церковь Вознесения. В далеком Кирилло-Белозерском монастыре воздвигли церковь Иоанна Предтечи, небесного патрона новорожденного. Неподалеку оттуда, в Ферапонтове монастыре, по этому же случаю создали церковь с удивительным, даже, пожалуй, кощунственным, с точки зрения христианина, названием - церковь Благовещения. Вспомним, что Благовещение - это посланная деве Марии "благая весть" о предстоящем рождении Иисуса Христа. А родился-то всего лишь сын великого князя. В Новгороде по повелению архиепископа Макария был отлит огромный колокол. Впоследствии в нем видели даже некую примету будущего характера младенца: ведь звук его "яко страшной трубе гласящи"... Итак, ликуй, Россия, дождалась: Иван Грозный родился!

Вскоре Елена родила и второго сына - Юрия. Он оказался глухонемым, а поскольку в те времена еще не умели развивать таких детей - обреченным на умственную неполноценность, был, как тогда говорили, "умом прост".

РЕБЕНОК В ШАПКЕ МОНОМАХА

Всего три года было будущему Ивану Грозному, когда внезапно тяжело заболел его отец. Болезнь поначалу была пустяковой - царапина. Но царапина стала нарывать, нарыв перешел в карбункул, а дальше (ведь антисептики еще не знали) - общее заражение крови, сепсис. И 54-летний великий князь, только вчера еще "тешившийся" охотой, умер, успев перед смертью благословить старшего сына на великое княжение. Впоследствии Иван IV очень гордился тем, что он монарх всю свою жизнь, что не помнит даже, как его "батюшка пожаловал благословил государством".

Василий III во время последней болезни. Миниатюра из Лицевого свода XVI века - student2.ru

Василий III во время последней болезни. Миниатюра из Лицевого свода XVI века

Разрушительная для неокрепшей детской психики ситуация: сочетание формальной власти самодержавного государя с детской беспомощностью. Ребенок, перед которым стоят на коленях, которому целуют руку почтенные, взрослые люди. Недаром замечено, что из тех, кто стал монархом в детстве, чаще вырастают деспоты. Но первые пять лет при ребенке была мать, которая твердо и решительно правила страной.

Сначала великая княгиня на всякий случай заточила в тюрьму брата Василия III - дмитровского князя Юрия Ивановича. Ему очень хотелось стать самому великим князем. Князя Юрия можно понять. Ведь он был всего на один год моложе Василия III. Долгие годы бездетности старшего брата укрепляли его в надеждах самому занять трон. Почему же государем должен был стать его трехлетний племянник? Почему страной будет править иноземка из Литвы, а не он, такой же сын Ивана III, как и его покойный брат? Боярам и митрополиту пришлось запереть дмитровского князя на замок, пока он не принесет присягу, не поцелует крест своему племяннику. Но такую невольную клятву легко объявить недействительной. В свое время дед Юрия - великий князь Василий Темный, свергнутый своим двоюродным братом Дмитрием Шемякой, тоже поцеловал крест, что не будет искать великого княжения. Но услужливый игумен Кирилло-Белозерского монастыря "снял" с него клятву. Потому-то Елена Глинская решила не испытывать судьбу, даже не дала Юрию Ивановичу уехать после похорон в Дмитров, а оставила в Москве. Правда, в тюрьме. Там он и умер через три с половиной года.

Но борьба за власть только начиналась. Василий III умирая, особенно рассчитывал на Михайла Львовича Глинского. 0бращаясь к боярам, он говорил что хотя князь Михайло "человек к нам приезжей" бояре должны держать его "за здешняго уроженца" ибо он государю "прямой слуга". А самому Глинскому напоминал, чтобы он за малолетнего великого князя с братом и великую княгиню "кровь свою пролиял и тело свое на раздробление дал". Михайло Львович, опытный государственный муж, думал, что пришло его время, что станет он правителем огромный страны. Но иначе думала его молодая племянница, которая, кстати, нашла себе другого советника: боярина князя Ивана Федоровича Овчину-Телепнева-Оболенского. Поговаривали, что князь Овчина не только советник, но и возлюбленный великой княгини.

Глинский был крайне недоволен, пытался все же добиться власти, вступил в конфликт с племянницей. И та, некогда освободившая дядю из тюрьмы, отправила его туда же. Со дня смерти Василия III прошло меньше года. В темнице Михайло Львович и умер через два года. Обвинения ему были предъявлены самые вздорные: он-де хотел овладеть престолом и отравить Василия III. Один из летописцев прямо говорит, что заточен был Глинский "по слову наносному от лихих людей".

Трудно найти более богатое событиями время, чем 30-е годы ХVI века. Меньше чем через три года после ареста М.Л. Глинского возникла новая коллизия. Пока был жив дмитровский князь Юрий, старицкий князь Андрей не имел никаких прав на престол, а потому выступал как союзник Василия III, а затем и его вдовы. Но после смерти Юрия Андрей Иванович сам понимал что теперь стал опасен, оказался под подозрением как реальный претендент на трон. Значит, ему может прийтись плохо. Надо было принимать меры предосторожности. Когда в начале 1537 года князя Андрея вызвали в Москву, чтобы возглавить войска в походе, он на всякий случай решил не ехать и сказался больным. Посланный в Старицу врач пришел к выводу, что болезнь князя не так уж и тяжела. Симуляция показалась Москве подозрительной, а потому от Андрея Ивановича снова потребовали ехать. В свою очередь, повторный приказ ехать в Москву вызвал законные опасения у старицкого князя, тем более что до него доходили зловещие слухи, что в Москве его "хотят... поимати" (арестовать.- В. К.). Андрей резко отвечал: "...прежде сего... не бывало, что нас к вам, государем, на носилках волочили". В Москве теперь окончательно уверились, что удельный князь что-то замышляет и на всякий случай арестовали его посланца. У Андрея Ивановича не выдержали нервы, и он поднял мятеж.

Традиционно в нашей науке этот мятеж рассматривался как борьба удельного князя против центральной власти. Это было бы верно, если бы князь Андрей добивался независимости своего Старицкого княжества или хотя бы расширения своих прав. Но цели-то мятежного князя были обширнее: захватить всю страну, сесть на великокняжеский престол. Недаром он обратился к новгородским помещикам с таким призывом: "Князь великий мал, а держат государьство бояре. И вам у кого служити? А яз вас рад жаловати!" Следовательно, речь шла не о том, будет или нет Россия единым государством, а о том, кому в этом государстве будет принадлежать верховная власть. Недавние исследования выявили, что, как это ни покажется парадоксальным, любой результат мятежа укреплял централизацию. Победи Андрей, стань он великим князем, его княжество было бы тем самым ликвидировано так же, как и при его поражении. От исхода междоусобия зависели судьбы Ивана IV, Андрея Старицкого, Елены Глинской, а не страны.

Старицкий князь проиграл. Овчина-Телепнев-Оболенский, выведший навстречу мятежному князю московские войска, "поцеловал крест", что волос не упадет с головы Андрея Ивановича, если он добровольно приедет в Москву. Удельный князь поверил. В Москве Елена Глинская разыграла удивление: как мог боярин Иван Овчина дать такое обещание сам, "с великим князем не обослався", для виду даже наложила на него опалу. А Андрея Старицкого бросили в темницу, где он и умер "страдальческою смертью" через полгода.

А через год скоропостижно скончалась и Елена Глинская. Почему тридцатилетняя, полная сил женщина умерла? Естественно, возникли слухи, будто великую княгиню отравили. Вряд ли они справедливы. Медицина в те времена была еще в зачаточном состоянии, люди умирали от тех болезней, которые сегодня без труда вылечивает свежий выпускник медицинского института. Любопытно, что сам царь Иван никогда нигде не писал о том, что его мать умерла насильственной смертью. А ведь он был готов обвинить бояр в любых грехах, он даже утверждал, что не может без слез вспомнить о судьбе своих дядьев - Юрия и Андрея, которых, оказывается, замучили в тюрьме бояре, а не его мать. Уж он не упустил бы повод еще раз поговорить о "боярских изменах", верь он хотя бы немного этому слуху.

Итак, с 3 апреля 1538 года Иван IV - круглый сирота. Восьмилетним мальчишкой он восседает на троне в шапке Мономаха, со скипетром и державой, а вокруг - ожесточенная борьба боярских кланов за власть. В наши дни много пишут о том, как вредно детям видеть на экранах кинотеатров и телевизоров сцены насилия. Малолетнему Ивану Васильевичу привелось наблюдать эти сцены не на экране, а вживе. При нем люди из враждующих группировок врывались во дворец, избивали, арестовывали, убивали, не обращая внимания на просьбы малолетнего государя пощадить того или иного боярина. В этой обстановке насилия выковывался характер государя.

Василий III во время последней болезни. Миниатюра из Лицевого свода XVI века - student2.ru
Венчание на царство Ивана IV.
Миниатюра из Лицевого свода XVI века.

Окружающие не только публично выражали малолетнему великому князю чувство покорности, но даже раболепно льстили ему, потакали любой детской прихоти. Политический противник царя Ивана бежавший за рубеж князь Андрей Михайлович Курбский писал: "Питаша его велицые гордые паны, по их языку боярове, на свою и своих детей беду, ретящеся (соперничая.- В. К.) друг другом, ласкающе и угождающе ему во всяком наслаждении". Но это были корыстные, неискренние восхваления, а потому ребенок-государь часто чувствовал себя забытым и оскорбленным. Бояре заискивали перед великим князем, но пренебрегали мальчишкой. И о своем детстве царь Иван вспоминал иначе, чем пишет Курбский. "Нас же (Ивана и его брата Юрия. - В. К.), - пишет царь, - питати начаша, яко иностранных (чужих.- В. К.) или яко убожейшую чадь (беднейших детей. - В. К.). Мы же пострадали во одеянии и в алчбе (еде. - В. К.). Многажды поздо ядох не по своей воле", - т.е. не раз мальчика забывали вовремя накормить. Через два с лишним десятка лет Иван не мог без негодования вспомнить одну сцену своего детства: он и брат Юрий играют, а князь Иван Васильевич Шуйский, "седя на лавке, локтем опершися о отца нашего постелю, ногу положа на стул, к нам же не прекланяяся", не только как родитель, но даже и не как властелин. Мол, играют себе мальчишки, и пусть. А ведь один из мальчишек - государь.

А мальчишка рос очень приметливым и сообразительным. Причем замечал он то, на что обычно дети обращают внимания. Ему все время казалось, что его обворовывают, растаскивают великокняжескую казну. Впоследствии он писал, что Шуйские и другие бояре украли из казны золото и серебро, сделали из него себе посуду и вычеканили на ней, чтобы замести следы, свои имена. А если начнут говорить, что посуда не ворованная, а наследственная, то (удивительно, что это воспоминания о детстве мальчишки, а не сельской сплетницы): "А всем людем ведомо: при матери нашей у князя Ивана Шуйского была шуба мухояр (полушерстяная ткань. - В. К.) зелен на куницах, да и те ветхи; и коли б то была их старина, и чем было сосуды ковати, ино лутчи шуба переменити".

Мальчишка был не только наблюдателен, но и жесток и злобен. По воспоминаниям Курбского, лет в двенадцать Иван начал "безсловесных крови проливати", сбрасывая их с высоких крылец. Далеко не все те, кто любит животных, - добрые и хорошие люди. Но хорошо известно, что все мучители животных - люди злобные и жестокие. Курбский же продолжает: когда Ивану подошло уже к 15-ти годам, начал "человеков уроняти". И Курбский описывает те забавы, которым предавался юный государь. С компанией молодых аристократов великий князь начал по площадям и рынкам "на конех ездити и всенародных человеков (людей из простого народа .- В. К.), мужей и жен бити и грабити, скачюще и бегающе всюду неблагочинне". Такие невинные забавы нравились боярам, которые, по словам Курбского, на свою беду, восхваляли подростка: "О, храбр будет сей царь и мужествен!"

Может быть, Курбский, политический антагонист Ивана Грозного, клевещет? Но вот официальная московская летопись. Из нее мы узнаем, что первый свой смертный приговор великий князь Иван Васильевич вынес в возрасте 13-ти лет, когда приказал своим писарям схватить ненавистного ему боярина князя Андрея Михайловича Шуйского и убить, что и было исполнено. Официальный летописец сообщает этот факт с подхалимским восторгом: «И от тех мест начали бояре боятися, от государя страх имети и послушание». Еще бы! Мало ли что взбредет в голову тринадцатилетнему мальчишке, обладающему всей полнотой власти. Конечно, казнь А.М. Шуйского была не совсем самостоятельной акцией великого князя: на него влияли родственники по матери - Глинские, которым удалось таким образом сбросить господствующую боярскую группировку Шуйских и прийти к власти самим. Но их приход к власти, естественно, не означал окончания боярского правления.

Малолетство Грозного - тяжелое время для страны. В науке по-разному оценивают этот период. Есть точка зрения, согласно которой злонамеренные бояре целеустремленно пытались разрушить аппарат государственной власти и вернуть страну к временам феодальной раздробленности. Однако, если бы это было так, то, вероятно, князья Шуйские, потомки суздальско-нижегородских князей, захватив власть, первым делом попытались бы восстановить независимость своего бывшего княжества. Впрочем, непонятно, как бы вернулись к временам феодальной раздробленности одно время стоявшие у власти князья Бельские - их родовые земли находились за рубежом, в Великом княжестве Литовском, откуда они перебрались на службу в Москву и получили в награду вотчины. Мы не знаем в годы боярского правления никаких попыток двинуться по направлению к сепаратизму. Но все же процесс централизации затормозился. Ведь шла острая, абсолютно беспринципная борьба за власть. А такая борьба дезорганизует правительственный аппарат, который и без того был слаб. Недаром современники говорили, что тогда наместники были «сверепы аки львове». Их произвол ничто не сдерживало.

Но тем не менее даже в те годы медленно, непоследовательно, но продолжались начавшиеся еще при Елене Глинской, а то и при Василии III реформы, которые шли в направлении централизации государства. Так, при Елене Глинской была сделана попытка изменить систему местного управления. Правда, наместники и волостели, получавшие кормления, не были отменены, но наряду с ними начали вводить выборных из поместных дворян, так называемых губных старост, которые должны были бороться с «разбоями» и с «лихими людьми». Эту реформу проводили постепенно, сначала лишь в отдельных уездах. В годы боярского правления губные старосты появились и в некоторых уездах, где их раньше не было.

При Шуйских было роздано невиданно много поместий. Так, в Тверском уезде всего за один-два года помещики получили больше земли, чем за предшествующие четыре десятилетия. А ведь развитие поместий системы (о ней подробнее см. ниже) укрепляло централизацию.

И все же реформы проводились медленно и нерешительно: все силы правителей поглощала борьба за власть, было не до больших государственных дел.

ЦАРЬ И ВЕЛИКИЙ КНЯЗЬ

С конца 40-х годов XVI века Иван IV переходит уже к самостоятельному правлению. В те времена люди взрослели куда раньше, чем сейчас. Мужчина становился совершеннолетним в 15 лет. До этого возраста юный феодал был еще «недорослем», т. е. подростком, а к 15-ти годам он, как тогда говорили, «поспевал» к службе и становился «новиком». Через год после совершеннолетия, в 16 лет, Иван Васильевич собрал бояр и сообщил, что хочет жениться. Привести жену «из ыного государства» ему кажется неверным, так как он опасается не сойтись с иностранкой характерами («нечто норовы будут розные»), а потому решил взять себе жену «в своем государьстве». Должно быть, великий князь считал, что жену из своих подданных легче, чем иноземку, отправить в монастырь, если вдруг «норовы будут розные». Бояре и митрополит, по словам летописи, которая часто изображает их людьми сентиментальными, даже всплакнули от умиления («от радости заплакаху»), что государь, хоть и молод, а уже сам догадался жениться. Но государь порадовал своих слушателей еще одним сообщением: он желает «наперед своей женитвы поискати прежних своих прародителей чинов». Конкретно же речь шла о том, чтобы принять новый титул.

Почему Иван IV прародительским чином называл титул царя, которого на самом деле не носили его предки? Ведь все они были лишь великими князьями, только иногда, не столь в официальных документах, сколь в публицистике, их для пущей торжественности именовали царями. Причина состоит в том, что особое уважение к старине, традиции, «пошлине» характерно для средневековой идеологии. В наше время говорят, что новое - хорошо забытое старое, ибо у нас часто старое маскируется под новое: так велико наше уважение к прогрессу, к новаторству. Средневековый темп жизни, когда человек обычно оставлял мир почти таким же, каким застал при рождении, диктовал традиционность общественного сознания. Наша пословица не могла сложиться в те времена, когда новое обязательно маскировалось под старое, под восстановление нарушенного обычая. Основанием же была популярная легендарная повесть «Сказание о князьях Владимирских». В ней рассказывалось, что византийский император Константин Мономах (византийских императоров на Руси называли царями), родной дед киевского князя Владимира Всеволодича Мономаха, прислал внуку свой царский венец – «шапку Мономаха» и все права на царский титул. Нужды нет, что тот головной убор, который называли шапкой Мономаха, на самом деле - золотая тюбетейка среднеазиатской работы, опушенная соболем и увенчанная уже в Москве крестом, как полагают, подарок хана Узбека Ивану Калите.

Вряд ли 16-летний Иван IV сам был инициатором принятия царского титула. В его окружении важную роль играл митрополит Макарий, один из самых образованных людей России того времени. Он активно участвовал во всей государственной деятельности в 40-е и 50-е годы. Поднять авторитет государя при помощи нового титула, должно быть, стремились и его родственники - Глинские.

Принятие царского титула было очень важно. Само слово «царь» происходит от латинского термина «цезарь», который из личного имени Кая Юлия Цезаря постепенно превратился в составную часть императорского титула. Потому-то на Руси и называли царями императоров Византии, называли так и ханов Золотой Орды, а затем и выделившихся из ее состава ханств. Естественно, «великий князь» казался стоящим ненамного выше просто князя, тем более что среди служивших Ивану IV бояр-князей было немало сыновей и внуков великих князей же (ярославских, суздальских и т. п.). Великий князь мог еще восприниматься как первый среди равных. Царь - резкое выделение из ряда, принципиально иной титул. В Византии императоры фактически возглавляли церковь, В произведениях византийских богословов и проповедников, провозглашенных «святыми», «отцами церкви», немало места уделено поучениям о том, что нужно почитать царя и воздавать ему честь. Эти поучения теперь как бы автоматически переходили на личность государя всея Руси.

Важную роль играл царский титул в международных отношениях. Ведя переговоры с Казанским, Крымским или Астраханским ханствами, русский государь выступал теперь с тем же титулом, что и его партнеры. В сношениях с Западной Европой титул царя был не менее важен. Титул «великий князь» обычно переводили словами «принц» или «герцог», иногда - с добавлением определения «великий». Но оба эти титула ниже королевского, не говоря уже об императорском. Слово же «царь» либо оставляли непереведенным, либо передавали как император.

Сама коронация торжественно состоялась в январе 1547 года. А вслед за тем, в марте, «государь царь и великий князь Иван Васильевич всея Руси» вступил в брак с боярышней Анастасией, дочерью отпрыска старого московского боярского рода Романа Юрьевича Захарьина. Брат Анастасии - Никита Романович Юрьев, а также другие родственники молодой царицы вскоре заняли видное место в правительственной верхушке.

Однако после коронации и свадьбы сначала мало что изменилось: как и раньше, правили Глинские, а молодой царь предавался разнообразным забавам. Не раз проявлял он и свой жестокий нрав. Смертный приговор Андрею Шуйскому был только началом серии опал и казней. В сентябре 1545 года по приказу 15-летнего великого князя Афанасию Бутурлину отрезали язык «за невежливое слово». Через месяц попали в опалу (кто знает почему - летопись молчит о причинах) четверо бояр, но были прощены всего через месяц.

Летом 1546 года государю пришлось испытать неприятные ощущения: под Коломной (там ожидали прихода крымского хана) к великому князю, отправившемуся на увеселительную прогулку, пришли с какими-то жалобами новгородские «пищальники» (стрельцы). Не выслушав жалоб, Иван приказал им через своих посланников уходить. Пищальники оказали сопротивление и вступили в бой с дворянами. Потери были немалыми - по 5-6 человек с каждой стороны. Великий князь немедленно приказал найти подстрекателей: «Проведати, по чьему науку бысть сие супротивство». Ведший следствие дьяк Василий Гнильевский нашел виновных в своих личных врагах - боярах Воронцовых и князе Иване Кубенском. Перед тем они были любимцами государя, но это не помешало 16-летнему монарху приказать отсечь им головы. В тюрьмы и ссылку были отправлены еще двое.

Все это происходило еще до венчания на царство и свадьбы. А в начале июня 1547 года молодой царь вновь продемонстрировал свой крутой характер. 70 самых почтенных, самых уважаемых псковичей приехали в подмосковное село Остров к царю Ивану с жалобой на злоупотребления наместника - князя Ивана Ивановича Турунтая-Пронского. Царь пришел в негодование: как смеют простые «посадские мужики» бить челом на князя! Псковская летопись рассказывает, что царь псковичей «бесчествовал, обливаючи вином горячим (спиртом. - В. К.), палил бороды и волосы да свечею зажигал, и повелел их покласти нагых по земли». Представим себе эту отвратительную сцену: 17-летний юнец в царском венце не просто строго наказывает ослушников, а жестоко, садистски издевается над почтенными стариками. Кстати, этот эпизод - одно из доказательств ошибочности распространенной легенды о том, что Иван IV ненавидел знать и стремился возвышать людей низкого происхождения. На самом деле он был аристократом до мозга костей. Но об этом впереди.

«ВНИДЕ СТРАХ В ДУШУ МОЮ»

Волнения пищальников, жалобы псковичей были первыми сигналами о неблагополучии в стране, о народном недовольстве. Но особенно ярко проявилось оно в конце июня 1547 года.

Весна и лето в том году были на редкость жаркими. В Москве то и дело вспыхивали пожары. Во время одного из них, еще в апреле, от высокой температуру взорвался порох в кремлевской башне, и ее кирпичу разлетелись по берегу Москвы-реки. Но тот пожар, который бушевал 21 июня, современники недаром назвав «великим».

День был не только жарким, но и ветреным. По словам летописца, «бысть буря велика, и потече огнь якоже молния». Ураган смахивал горящие крыши и разносил их по городу. Современник пишет, что языки пламени вздымались к небу «великия яко горы». Пожар продолжался, пока было чему гореть: около десяти часов. Казалось бы, в каменных зданиях Кремля можно было спастись, переждать разгул стихии. Но в Кремле стояла нестерпимая жара, горели иконы деревянные части зданий, «от дымного духа» люди задыхались. Многие из тех, кто был в Кремле, погибли. Царь вместе с молодой женой и приближенными успел вовремя перебраться в свое подмосковное село Воробьево (там, где ныне Ленинские горы). С высокого воробьевского холма царь видел, как гибнет вся охваченная пламенем его столица.

Запоздал митрополит Макарий: он еле выбрался из Успенского собора (двое сопровождавших его погибли), пытался покинуть Кремль через подземный ход, но там уже был «дымный дух тяжек и жяр велик». Пришлось спускать митрополита со стены на веревке. Недалеко от земли канат оборвался, Макарий упал, расшибся, и его «еле жива» отвезли в Новоспасский монастырь.

Результаты пожара были устрашающими. Несколько тысяч человек погибло, у уцелевших сгорело имущество; все население города осталось без крова. Горе требовало выхода, хотелось найти виноватых. И весь гнев обратился на бояр, поскольку других провинностей, реальных, было за ними достаточно. Их ненавидели за притеснения, за взяточничество, за безнаказанность. Считали особенно виновными тех бояр, которые стоят у власти, от бесчинств которых страдают сейчас, - Глинских. Ведь, по словам официальной летописи, «в те поры Глинские у государя в приближение и в жалование, а от людей их черным людем насилство и грабеж, они же их от того не унимаху».

По городу ползут слухи о Глинских. Тогда была еще жива бабушка царя, мать Елены Глинской - Анна, дочь сербского воеводы Якшича. Возможно, старость в сочетании с иностранным акцентом делали ее в глазах москвичей, настроенных к тому же недоброжелательно, похожей на колдунью, ведьму. Может, были и другие обстоятельства, но, во всяком случае, о ней рассказывали, что она вынимала из мертвых тел сердца, «клала в воду да тою водою, ездя по Москве, кропила, и оттого Москва выгорела». Какова должна была быть ненависть к Глинским, чтобы поверить такому нелепому слуху.

Восставшие москвичи убили одного из дядьев царя - Юрия Глинского, а с ним и многих дворян, другой дядя - Михайло Васильевич пытался даже бежать за рубеж, был пойман, но прощен, так как бежал не по политическим мотивам, а «обложася страхом» из-за убийства своего брата. Толпа же москвичей двинулась к царю в Воробьево - требовать выдачи Глинских.

Подготовились к этому походу на совесть: несли с собою метательные копья-сулицы и щиты, предводительствовал толпой городской палач: должно быть, чтобы тут же привести в исполнение смертный приговор. Молодой царь перепугался до смерти. Через несколько лет в выступлении на церковном соборе, вспоминая о тех днях, он признавался: «...вниде страх в душу мою и трепет в кости моа и смирися дух мой». Насчет смирения духа царь Иван явно слукавил: у него хватило его присутствия, чтобы успокоить толпу, уговорить, что Глинских в Воробьеве нет (это была правда). Толпа разошлась, успокоенная тем, что царь «не учинил им в том опалы». То была лишь уловка. Уже вскоре Иван IV «повеле тех людей имати (арестовывать. - В. К.) и казнити».

Василий III во время последней болезни. Миниатюра из Лицевого свода XVI века - student2.ru

Наши рекомендации