Этапы развития античной цивилизации в рамках Римской державы
В римской истории можно выделить два важных рубежа, связанных с эволюцией римского гражданства и античного гражданского коллектива.
Первая переломная эпоха связана с событиями I в. до н.э., содержание которых определялось борьбой италиков за римские гражданские права. Союзническая война не решила эту проблему, а лишь сделала ее из внешней по отношению к коллективу римских граждан его внутренней проблемой. Все основные события эпохи кризиса республиканского строя – от диктатуры Суллы и восстания Спартака до "заговора" Катилины и диктатуры Цезаря – определялись этой проблемой. Возникновение принципата было лишь политической формой, сумевшей обеспечить наиболее полное разрешение этой социальной проблемы.
Результатом наделения италиков правами римского гражданства стало уплотнение античного социального поля в Италии. Муниципальный закон Цезаря был призван унифицировать гражданское устройство италийских городских общин. Как следствие, этот процесс получил резонанс в западных провинциях. Это вызвало, казалось бы, немотивированные завоевания Цезаря в Галлии. Чуть позднее процесс муниципализации стал развиваться в Южной Галлии и особенно в Испании. Западный центр цивилизации усиливал свой социальный потенциал перед лицом ведущего в социокультурном отношении восточного.
В то же время восточный центр требовал к себе от политической системы адекватного своему потенциалу внимания. Фигура принцепса оказалась удобной во главе республики потому, что как лидер (вождь) римских граждан, он отвечал интересам италийского центра, а как правитель (император) подданных, он был обязан заботиться и об интересах восточного центра цивилизации. Двойственность общественной структуры порождала двойственный характер ее орудия. Восточный вопрос, как известно, занимал наиболее известных лиц начала имперской эпохи: Помпея, Цезаря, Марка Антония, Германика, возможно, Калигулу, Нерона. Хотя в историографии каждый из них оставил свой след, всех их объединяет печальная личная судьба, которая вовсе не кажется случайностью. Италийская знать внимательно следила за восточной политикой. Лишь Веспасиану удалось найти нужную форму занятий восточными проблемами, сохраняя верность римскому сообществу. Но к этому времени соотношение сил между цивилизационными центрами сместилось в сторону более или менее устойчивого баланса.
Целенаправленно проводившаяся в течение века романизация западных провинций дала свои результаты. Римский муниципальный строй оказался не менее распространенным, чем греческий полисный. Приобщавшийся к цивилизации римлянами Запад очевидно следовал в фарватере их социальной и культурной политики. Во II в. римская знать уже не боялась отпускать на Восток своих императоров. Тайная эллинофобия сменилась более спокойным и взвешенным отношением. К этому времени и сам Восток смирился с политической зависимостью от Рима, поколениями осознавая вторичность своей общественной жизни по сравнению с римской. Отдушиной для интеллектуалов оставалось культурное первенство. Утвердившееся деление населения империи на римских граждан и перегринов порождало две тенденции. Конформисты стремились заполучить римское гражданство и таким образом почувствовать себя людьми первого сорта. Для этого требовались не только заслуги перед римским государством, но и приобщение к стандартам римской жизни. Те, кому это было недоступно или претило, вставали на путь пассивной конфронтации. Объединяющим началом такой естественно развивавшейся идеологии нон-конформизма римскому господству и распространению италийских традиций на Востоке стало христианство. Как своего рода государство в государстве, оно объединяло вокруг своих идей всех, кто оказывался на обочине официальной общественной жизни. Эта тенденция развивалась независимо от наличия или отсутствия у аутсайдеров римских гражданских прав, что, с одной стороны, скрадывало оппозиционность христианства, а с другой, повышало его жизнеспособность. Идеологически это учение всегда было готово поменять вызвавшую его к жизни социальную полярность на более терпимую для власть предержащих.
Две силы медленно, но верно распространяли свое влияние навстречу друг другу – римское гражданство, объединяющим началом которого было государство, и христианская идеология, в качестве объединяющего начала представленная церковью. Наличие адептов христианской религии среди римских граждан и жаждущих стать римскими гражданами среди перегринов, в том числе и христиан, подчас затемняет суть происходивших процессов. Но теоретически их первоначальная принципиальная конфронтация очевидна. Обе силы объективно стремились к одной цели – объединить в своих рядах все население империи. Каждая из них сформировалась в оппозиционной другой среде: римское гражданство в политически господствовавшей Италии, христианство – в населенных перегринами подчиненных областях некогда эллинистического мира. Два центра античной цивилизации боролись друг с другом за лидерство, используя разные орудия. Поэтому эта борьба кажется незаметной современным исследователям.
Вторая переломная эпоха в развитии римской цивилизации приходится на III век, начало которого было ознаменовано новым расширением круга римских граждан. С превращением провинциалов в римских граждан почти исчез буферный слой, отделявший гражданский коллектив от варварской периферии. Общественная жизнь граждан вступила в непосредственное соприкосновение с варварской. Социальное поле, порождавшееся античным гражданством, прежде растрачивавшее свой потенциал на провинциалах, теперь стало более мощно воздействовать на варваров. Поэтому племенной строй варваров стал особенно заметен в римской политике и в источниках со второй половины II – начала III вв. Его давление ощущалось и на саму империю, стимулируя в ней процессы консолидации подданных с гражданами. Это смещение акцентов в отношениях с варварской периферией, обычно выражающееся формулой "перехода империи к обороне", проявлялось уже в правление Марка Аврелия.
В течение III в. происходило нивелирование социального поля в империи, выражающееся в распространении римских форм общественной жизни и римского права на получивших гражданство провинциалов. Этот процесс активно разворачивался на территориях, где носителем цивилизации выступал Рим, то есть преимущественно в западных провинциях. Отработанные предшествующими столетиями общественные формы эллинистического Востока не позволяли римскому влиянию проникать глубоко в толщу общественной жизни этой части империи. Поэтому оппозиция обоих центров империи продолжала сохраняться. В III в. их поля социо-культурного влияния пришли в непосредственное соприкосновение, и таким образом сложилась предпосылка для решающей схватки за лидерство в популяции (империи). В течение III в. активно развивалось противостояние двух идеологических систем: официального императорского культа и все более гонимого христианства. Обе главные силы империи постепенно сумели перенести свою борьбу на единое, подходящее для схватки, поле. Таким полем стала идеология. Императорский культ, постепенно из римского гражданского культа гения императора принимавший форму эллинистического культа монарха, был призван сплотить воедино граждан и подданых империи на основе официальной идеологии. Его восприятие народными массами наполняло его чертами, близкими архаическим представлениям о сакральной царской власти, в соответствии с которыми цари рассматривались как посредники между мирами богов и людей и подателями космических благ для последних. В III в. императорский культ стал активно срастаться с культом Солнца, аккумулировавшим в себе почитание небесного светила в различных местных формах от Испании и Италии до Египта и Сирии. Солнце в имперской идеологии символизировало власть над космосом, а император рассматривался как его представитель (посланец) в мире людей. Сходные установки, но в других формах, выработало и христианство с его Единым богом и рожденным им богочеловеком Христом.
Исход борьбы двух центров античной цивилизации за лидерство был предопределен изначально большей прочностью эллинских античных социокультурных форм. Органичность античного общества Восточного Средиземноморья определялась слитностью обоих таксономических уровней его культуры (этнического и цивилизационного). Длительное доминирование Италии определялось военно-политическим господством Рима, которое позволяло рассматривать в качестве социально значимых только римские гражданские нормы. После уравнения в гражданских правах всего населения империи в 212 г. и восстановления на этой основе античных общественных форм Диоклетианом, социальное поле империи приобрело формальную однородность. Как только это произошло, оба центра цивилизации оказались в равных условиях, и восточный центр стал быстро наращивать свое преимущество, облекая его в политическую и идеологическую форму. Исторически, как известно, этот процесс выразился в политике императора Константина и его премников. Столица империи, то есть формальный центр популяции, была перенесена на восток в Константинополь, который к концу IV в. развился в реальную альтернативу Риму со всем его гражданством и государственным аппаратом. Одновременно и христианство, перестав быть гонимой идеологией оппозиции официальному обществу, при Феодосии I превратилось в господствующую религию империи.
Таким образом, в течение IV в. происходила концентрация основных орудий манипулирования популяционным полем – политического аппарата и идеологической системы – в руках восточного центра цивилизации. Одновременно началась утрата Италией качеств центра цивилизации (популяции). Плотность популяционного поля в западных, оказавшихся теперь удаленными от реального центра цивилизации провинциях стала снижаться. Конкурентом городской общине (муниципию) на западе стало крупное сельское поместье, квази-муниципальный характер организации которого способствовал превращению его в центр притяжения окрестного населения. В поле социальной норматики западного мира начинают появляться лакуны, заполнявшиеся неантичным варварским содержанием. Это способствовало проникновению на эту часть территории популяции находящихся в зоне ее притяжения племенных групп. Различие между этими варварами и римлянами кельто-иберийского или иного происхождения в IV-V вв. было не столь существенным, как различие между германцами и римлянами в эпоху Цезаря и Тацита. Самосознание провинциалов пыталось утвердить эту ускользавшую грань повышенным вниманием к своему статусу "римлян", но эта попытка не подпитывалась реальной основой. В то же время плотность популяционного поля в Восточном Средиземноморье повысилась, а различие между готами и персами и ромеями имело реальную основу. Парадоксально, но к концу позднеантичной эпохи оба центра античной цивилизации поменялись своими орудиями: политические институты оказались на Востоке, а Запад "довольствовался" христианством.