Место прагматики в системе языка

Прагматика как область теоретических исследований и решения прикладных задач прошла в своём формировании и развитии сложный путь, опираясь на достижения многих областей знания.

Своими корнями она уходит в семиотику в том её варианте, который был создан американским учёным Чарлзом Сандерсом Пирсом (Charles Sanders Peirce, 1839—1914) и развит Чарлзом Уильямом Моррисом (Charles William Morris, 1901—1979). Заложенная Ч. Пирсом ещё в 60-х гг. 18 в. и начавшая своё шествие по миру после опубликования в 1930-х гг. многих его работ, семиотика мыслилась как метанаука, на основе которой должно было происходить объединение всех областей знания.

По своим претензиям на универсальную значимость к ней близка, но отличается от неё преимущественной ориентацией на естественный человеческий язык как наиболее развитую знаковую систему семиология. Её основы в общих чертах наметил швейцарский учёный Фердинанд де Соссюр (Ferdinand de Saussure, 1857—1913).

Для начала рассмотрим слова авторов, которые первыми изучали раздел языкознания, ныне известный нам как прагматика языка:

Прагматика изучает язык в употреблении. Так коротко определяют эту дисциплину многие авторы.

С.К. Левинсон тоже сперва характеризует предмет прагматики в традиционном для англосаксонской мысли плане, а именно как изучение языкового узуса (language usage). Отметив неполноту этого определения, он критически анализирует одну за другой дефиниции, которые касаются разных возможных основных исследовательских объектов прагматики.

В их число входят:

1) те отношения между языком и контекстом, которые грамматикализованы, иными словами, закодированы в структуре языка (сюда входят средства дейксиса, в том числе социального, пресуппозиция, речевые акты; но при таком подходе из рассмотрения исключаются разговорные импликатуры, не затрагиваются также проблемы социолингвистики и психолингвистики);

2) все те аспекты значения, которые не охвачены семантической теорией (т.е. из рассмотрения выводятся условия истинности и конвенциональные импликатуры, лишь частично принимаются во внимание пресуппозиции и условия успешности, зато анализируются разговорные импликатуры (контекстно зависимые индивидуализированные / конкретные и обобщённые); выводы, проистекающие из интерпретации разговорных феноменов; изучается ироническое, метафорическое и имплицитно-коммуникативное содержание высказываний, исследуется так называемое значение говорящего);

3) отношения между языком и контекстом, которые основаны на учёте понимания языка;

4) способность носителей языка устанавливать связи предложений с контекстами, которые делают их уместными или успешными;

5) дейксис (по крайней мере частично), импликатуры, пресуппозиции, речевые акты, аспекты конверсационной структуры.

Здесь внимание обращено на контекстно обусловленные, дискурсивные, прагматические значения использованных в коммуникации языковых объектов. Тем самым прагматика сближается с семантикой и социолингвистикой, отчасти с психолингвистикой, но не сливается с ними. Она должна рассматриваться как лингвистическая дисциплина в рамках интегрированной теории языка [1].

Ч. Моррис, опираясь на идеи Ч. Пирса и творчески их развивая, строит по существу оригинальную семиотическую теорию. Семиозис по-прежнему понимается как процесс, в котором взаимодействуют его составляющие, не определяемые сами по себе.

В семиотике, согласно Ч. Моррису, намечаются три раздела:

1) Отношения знаков к их объектам принадлежат семантическому измерению семиозиса, их изучает семантика.

2) Отношения знаков к их интерпретаторам образуют прагматическое измерение семиозиса. Изучает эти отношения прагматика. Данную трактовку Ч. Моррис как бихевиорист позже дополняет указанием на необходимость изучать знаки в контексте поведения, включая в предмет прагматики происхождение знаков в биологическом, психологическом и социальном аспектах, их употребление и производимые ими эффекты.

3) Отношения знаков друг к другу (в рамках одной знаковой системы) составляют синтактическое измерение семиозиса. Эти отношения описывает синтактика (или синтаксис). [2, с. 37]

Дж.Н. Лич включает прагматику в состав лингвистики. Она, по его мнению, изучает, как высказывания получают значения в ситуациях. Наиболее сильное воздействие на формирование прагматического подхода он признаёт за трактовкой значения в терминах иллокутивной силы у Дж.Л. Остина и Дж.Р. Сёрла и в терминах разговорной импликатуры у Г.П. Грайса.

Язык как коммуникативная система включает в себя язык как формальную систему (грамматику в самом широком смысле слова) и комплементарную по отношению к ней прагматику. В отличие от грамматики, прагматика аксиологична (goal-directed) и оценочна (evaluative). Вместе с тем Дж. Лич считает правомерным и необходимым сближение между грамматикой и риторикой.

Свою «формально-функциональную парадигму» Лич строит в виде набора постулатов, фиксирующих различия между формальной и функциональной составляющими.

Дж. Лич отмечает, что семантика традиционно работает со значением как членом диадического отношения (знак — объект), в то время как прагматика имеет дело с отношением трёх сущностей (знак — объект — говорящий). Прагматика изучает значение с учётом речевых ситуаций.

Теория значения (и фактически всего языка) есть, по Дж. Личу, который здесь следует Дж.Л. Остину и Дж.Р. Сёрлу, часть теории деятельности; значение определяется в терминах описания того, что говорящие как создатели речевых актов производят по отношению к слушающим.

Касаясь вопроса о взаимоотношении семантики и прагматики, Дж. Лич занимает позицию «комплементаризма». В общей прагматике он различает прагмалингвистику, более близкую к грамматике, и социо-прагматику, более близкую к социологии [3].

Один из русских языковедов Валентин Васильевич Богданов предмет лингвистической прагматики видит в условиях использования языка коммуникантами в актах речевого общения. К этим условиям он относит:

а) коммуникативные цели собеседников,

б) время и место речевого акта,

в) уровень знаний коммуникантов,

г) их социальные статусы,

д) психологические и биологические особенности,

е) правила и конвенции речевого поведения, принятые в данном обществе.

Они нередко подводятся под единый термин контекст. Иногда их подразделяют на:

1) лингвистические условия (контекст),

2) экстралингвистические условия (конситуацию) и

3) уровень лингвистических и энциклопедических знаний коммуникантов (коэмпирию).

В лингвистической прагматике В.В. Богданов выделяет три фундаментальных направления:

1) учение о речевых актах, включающее понятия перформативных высказываний, а также локутивного, иллокутивного и перлокутивного актов (Дж. Остин и многочисленные продолжатели);

2) изучение правил и конвенций речевого общения, а именно:

2а) правил организации речевого взаимодействия в диалоге (обмен репликами, доля вербального участия сторон и т.д.);

2б) правил организации дискурса (обеспечение цельности и связности текста, линейная организация дискурса, описанные Дж. Личем правила структурирования текста);

2в) правил организации информационного обмена (принципы кооперации, вежливости, интереса, принцип Поллианны и др.),

2г) правил учёта статусных ролей коммуникантов в общении (иерархические и неиерархические отношения между коммуникантами; правила иерархии возраста, пола, служебного положения и сферы услуг);

3) изучение характера знаний и информационных потребностей коммуникантов. [4, с. 268-275]

В своей работе о видах перевода А. Паршин классифицировал переводы, выполняемые по признаку основной прагматической функции:

1) практический перевод - перевод, предназначенный для практического использования в качестве источника информации:

a) рабочий (информационный) перевод – это неотредактированный перевод, в основном пригодный для практического использования, но не оформленный для опубликования;

b) консультативный перевод – это вид информационного перевода, осуществляется обычно в устной форме, включает элементы аннотирования, реферирования и выборочного перевода с листа, выполняется, как правило, в присутствии заказчика, уточняющего по ходу перевода интересующие его аспекты содержания текста оригинала;

c) издательский (печатный) перевод – это письменный перевод, тиражированный при помощи средств массового размножения и предназначенный для широкого распространения;

d) опубликованный перевод – это практический или учебный перевод, тиражированный при помощи средств массового размножения.

2) учебный перевод - перевод, используемый в учебном процессе для подготовки переводчиков или как один из приемов обучения иностранному языку;

3) экспериментальный перевод – перевод, выполненный с исследовательской целью;

4) эталонный перевод - образцовый перевод, используемый для сравнения с квалифицируемым переводом [5, с. 12-13].

Также о прагматической функции в переводе было упомянуто в книге Комиссарова В. Н., где он подробно останавливается на вопросе прагматического потенциала текста и разбирает эту тему детально.

Всякий текст коммуникативен, содержит некоторое со­общение, передаваемое от Источника к Рецептору, какие-то сведения (информацию), которые должны быть извлечены из сообщения Рецептором, поняты им. Воспринимая полученную информацию, Рецептор тем самым вступает в определенные личностные отношения к тексту, называемые прагматическими отношениями. Такие отношения могут иметь различный ха­рактер. Они могут иметь преимущественно интеллектуальный характер, когда текст служит для Рецептора лишь источником сведений о каких-то фактах и событиях, его лично не касаю­щихся и не представляющих для него большого интереса. В то же время полученная информация может оказать на Рецеп­тора и более глубокое воздействие. Она может затронуть его чувства, вызвать определенную эмоциональную реакцию, побу­дить к каким-то действиям. Способность текста производить подобный коммуникативный эффект, вызывать у Рецептора прагматические отношения к сообщаемому, иначе говоря, осу­ществлять прагматическое воздействие на получателя инфор­мации, называется прагматическим аспектом или прагматиче­ским потенциалом (прагматикой) текста.

Прагматический потенциал текста является результа­том выбора Источником содержания сообщения и способа его языкового выражения. В соответствии со своим коммуникатив­ным намерением Источник отбирает для передачи информа­ции языковые единицы, обладающие необходимым значением, как предметно-логическим, так и коннотативным, и организует их в высказывании таким образом, чтобы установить между ними необходимые смысловые связи. В результате созданный текст приобретает определенный прагматический потенциал, возможность произвести некоторый коммуникативный эффект на его Рецептора. Прагматический потенциал текста объекти­вируется в том смысле, что он определяется содержанием и формой сообщения и существует уже как бы независимо от создателя текста. Может случиться, что прагматика текста не полностью совпадает с коммуникативным намерением Источ­ника («сказал не то, что хотел, или не так, как хотел»), В той степени, в которой прагматика текста зависит от передаваемой информации и способа ее передачи, она представляет собой объективную сущность, доступную для восприятия и анализа.

Прагматическое отношение Рецептора к тексту зависит не только от прагматики текста, но и от того, что собой представ­ляет данный Рецептор, от его личности, фоновых знаний, предыдущего опыта, психического состояния и других особен­ностей. Анализ прагматики текста дает возможность лишь предположительно предусмотреть потенциальный коммуника­тивный эффект текста по отношению к типовому, «усреднен­ному» Рецептору.

Осуществление прагматического воздействия на полу­чателя информации составляет важнейшую часть любой ком­муникации, в том числе и межъязыковой. Установление необходимого прагматического отношения Рецептора перевода к передаваемому сообщению в значительной степени зависит от выбора переводчиком языковых средств при создании им тек­ста перевода. Влияние на ход и результат переводческого про­цесса необходимости воспроизвести прагматический потенциал оригинала и стремления обеспечить желаемое воздействие на Рецептора перевода называется прагматическим аспектом или прагматикой перевода.

Переводчик, выступая на первом этапе переводческого про­цесса в роли Рецептора оригинала, старается как можно пол­нее извлечь содержащуюся в нем информацию, для чего он должен обладать теми же фоновыми знаниями, которыми рас­полагают «носители» исходного языка. Успешное выполнение функций переводчика предполагает поэтому всестороннее зна­комство с историей, культурой, литературой, обычаями, совре­менной жизнью и прочими реалиями народа, говорящего на ИЯ.

Как и у любого Рецептора оригинала, у переводчика возни­кает свое личностное отношение к передаваемому сообщению. В качестве языкового посредника в межъязыковой коммуникации переводчик должен стремиться к тому, чтобы это лично­стное отношение не отразилось на точности воспроизведения в переводе текста оригинала. В этом смысле переводчик должен быть прагматически нейтрален. На втором этапе процесса перевода переводчик стре­мится обеспечить понимание исходного сообщения Рецепто­ром перевода. Он учитывает, что Рецептор перевода принадлежит к иному языковому коллективу, чем Рецептор оригинала, обладает иными знаниями и жизненным опытом, имеет иную историю и культуру. В тех случаях, когда подобные расхожде­ния могут воспрепятствовать полноценному пониманию исход­ного сообщения, переводчик устраняет эти препятствия, внося в текст перевода необходимые изменения.

Отсутствие у Рецептора перевода необходимых фоновых знаний вызывает необходимость в эксплицировании подразу­меваемой информации, внесении в текст перевода соответству­ющих дополнений и разъяснений. Особенно часто это проис­ходит в связи с использованием в оригинале имен собствен­ных, географических названий и наименований разного рода культурно-бытовых реалий. При переводе на русский язык гео­графических названий типа американских Massachusetts, Okla­homa, Virginia, канадских Alberta, Manitoba или английских Middlesex, Surrey и пр., как правило, добавляются слова «штат, провинция, графство», указывающие, что обозначают эти наи­менования, чтобы сделать их понятными для русского читате­ля: штат Массачусетс, провинция Альберта, графство Миддл-секс и т.п.

Добавление поясняющих элементов может потребоваться и при передаче названий учреждений, фирм, печатных органов и т.п.:

The strike movement in Spain is on the increase, "Newsweek" reports.

Как сообщает журнал «Ньюсуик», в Испании растет забасто­вочное движение.

Аналогичные добавления обеспечивают понимание назва­ний всевозможных реалий, связанных с особенностями быта и жизни иноязычного коллектива:

..for desert you got Brown Betty, which nobody ate....на сладкое - «рыжую Бетти», пудинг с патокой, только его никто не ел.

Добавление избавляет русского читателя от необходимости ломать себе голову над значением «рыжей Бетти», которую подают на сладкое.

В некоторых случаях необходимая дополнительная инфор­мация может быть дана в специальном примечании к тексту перевода:

Against my will I felt pleased that he should have considered my remarks interesting, though I knew that it was Dale Carnegie stuff, a small apparently casual compliment. (J. Brain?)

Я был невольно польщен тем, что он находит мои замеча­ния интересными, хотя и понимал, что это был дешевый трюк - как бы случайно брошенный комплимент по рецепту Дейла Карнеги.

К этому предложению в переводе можно дать примечание, указывающее, что Дейл Карнеги - автор популярной книги «Как приобретать друзей и влиять на окружающих». В других случаях воспроизведение прагматического по­тенциала текста оригинала может быть связано с опущением некоторых деталей в переводе, неизвестных Рецептору перево­да:

There were pills and medicine all over the place, and everything smelled like Vicks' Nose Drops.

Везде стояли какие-то пузырьки, пилюли, все пахло капля­ми от насморка.

Здесь в переводе опущено Vicks - фирменное название ка­пель, ничего не говорящее русскому читателю. Хотя это и ве­дет к незначительной потере информации, эта информация несущественна и ею вполне можно пренебречь, для того что­бы в русском тексте не было непонятных элементов. Необходимость обеспечить адекватное понимание пере­даваемого сообщения для Рецептора перевода может вынудить переводчика заменить непонятный элемент исходного сообще­ния добавочной информацией, которая лишь подразумевалась в оригинале, но была вполне очевидна для Рецептора оригинала. Таким образом, имплицитная информация в оригинале становится эксплицитной в переводе:

The Prime-Minister spoke a few words from a window in Num­ber 10.

Любому англичанину хорошо известно, что в доме № 10 по улице Даунинг-стрит в Лондоне расположена резиденция премьер-министра.

Русский читатель этого может не знать, поэтому в русском переводе будет произведена замена, разъясняющая смысл этого названия:

Премьер-министр произнес несколько слов из окна своей резиденции.

Часто такого рода замена носит характер генерализации, т.е. замены слова с конкретным значением словом с более об­щим, но зато более понятным для Рецептора перевода значе­нием:

..a 'swept' yard that was never swept where Johnson grass and rabbit-tobacco grew in abundance.

..«чистый» двор, который никогда не подметался и весь за­рос сорной травой.

"The temperature was an easy ninety," he said. Жара невыносимая, - сказал он.

В первом примере в оригинале даны названия сорняков, известные жителям южных штатов США. Русскому читателю вряд ли известны такие растения, как «джонсонова трава» и «кроличий табак», поэтому в переводе эти названия обобщены в «сорной траве», тем более, что существенным в данном кон­тексте является не то, какими именно растениями зарос двор, а то, что он зарос сорняками, т.е., что за ним никто не уха­живал. Во втором примере ninety значит «девяносто градусов по Фаренгейту». Система Фаренгейта малоизвестна русским чи­тателям. Ее можно было бы заменить на систему Цельсия, как это обычно делается в официально-деловых и научно-тех­нических текстах. Однако в данном случае этого сделать нель­зя, так как слова в тексте принадлежат жителю США, где эта система неупотребительна. В переводе дана генерализация, ибо опять-таки здесь коммуникативно важно не точное указание температуры, а то, что стояла сильная жара.

Генерализация часто выражается в замене имени собствен­ного (нередко фирменного названия) именем нарицательным, дающим родовое название для данного предмета:

Parked by a solicitor's office opposite the cafe was a green Aston-Martin tourer. - У конторы адвоката напротив кафе стоял элегантный спортивный автомобиль зеленого цвета. I could see my mother going into Spaulding's.. - Я представил себе, как мама пошла в спортивный магазин..

I lit a cigarette and got all dressed and then I packed the two Gladstones I have. - Я закурил, оделся, потом сложил оба свои чемодана.

Фирменные названия автомобиля, магазина и чемоданов не несут в русском тексте той информации, которая связана с ни­ми в английском оригинале, и нуждаются в замене-разъясне­нии.

Воспроизведение прагматического потенциала в переводе может вызвать необходимость применения и приема конкрети­зации, замены слова с общим значением словом или словами с более узким, конкретным значением, раскрывающими для Рецептора перевода суть данного явления:

The British people are still profoundly divided on the issue of joining Europe.

В отличие от англичанина, русскому читателю может быть неясным, в каком смысле в данном высказывании упоминает­ся слово Europe. Поэтому в переводе целесообразно раскрыть, что реально имеется в виду в английском оригинале:

В английском народе до сих пор существуют глубокие раз­ногласия о том, стоило ли Англии вступать в «Общий рынок». Указанные способы изменения текста перевода с целью обеспечить Рецептору перевода адекватное понимание переводимого сообщения используются переводчиком без учета особенностей какого-то отдельного Рецептора или группы Ре­цепторов. Рецептор, на которого ориентирован в таких случаях перевод, является гипотетическим «усредненным» представите­лем своего языкового коллектива. В приведенных выше при­мерах это был «русский человек», «русский читатель», и его восприятие передаваемого текста определялось не личностными характеристиками, а культурно-историческими особенностя­ми данного народа, фоновыми знаниями об английских реа­лиях, которые могут иметься, в принципе, у большинства анг­личан и отсутствовать, как правило, у большинства русских людей.

Вместе с тем, воспроизводя прагматический потенциал ори­гинала, переводчик может ориентироваться на определенную группу Рецепторов перевода, обладающих некоторой совокупно­стью специальных познаний в той области, о которой идет речь в оригинале, и способных поэтому с большей легкостью добиться необходимого понимания сообщения. Ориентация на подобную группу Рецепторов-специалистов позволяет сократить число прагматических разъяснений в переводе. С другой сто­роны, если перевод предназначается для группы Рецепторов, чей уровень фоновых знаний ниже, чем у большинства чита­телей (неспециалисты в данной области, читатели детского возраста и т.п.), относительно большая часть информации в оригинале может быть или не понята или понята превратно, и число объяснений и уточнений в переводе возрастает. Прагматические проблемы перевода непосредственно связаны с жанровыми особенностями оригинала и типом Ре­цепторов, для которых он предназначается. С существенными трудностями при передаче прагматического потенциала ориги­нала сталкиваются переводчики художественной литературы. Произведения художественной литературы на любом языке об­ращены, в первую очередь, к людям, для которых этот язык является родным, но они имеют и общечеловеческую цен­ность и часто переводятся на другие языки. Вместе с тем, в них нередко встречаются описания фактов и событий, связан­ных с историей данного народа, различными литературными ассоциациями, бытом, обычаями, наименованиями националь­ных блюд, предметов одежды и т.д. Все это требует внесения поправок на прагматические различия между ИЯ и ПЯ для обеспечения адекватного понимания текста Рецептором перево­да. Значительно реже возникает необходимость прагмати­ческой перестройки в переводе научно-технических материалов, рассчитанных на специалистов, сведущих в данной области знаний и владеющих во всех странах примерно одинаковым объемом фоновой информации. Такие сообщения одинаково хорошо понимаются учеными, говорящими на разных языках, и пояснения приходится давать лишь в отношении названий фирм, национальных единиц измерения, специфических но­менклатурных наименований и т.п. [6, с.209-215]

В настоящее время можно наблюдать, как различные подходы к изучению языка все больше отдаляются друг от друга, как представители того или иного направления в лингвистике ограничивают свои исследования лишь его узкими рамками и терминами. Естественно, ни в коей мере не следует умалить значение разработки отдельных направлений в изучении языка; безусловно, глубокие исследования отдельных направлений необходимы. Тем не менее, нельзя также отрицать, что сочетание и координация различных подходов к изучению языка и речи, их союз может дать очень плодотворные результаты для общего развития языкознания. Более того, в некоторых случаях (если не в большинстве) оказывается просто невозможным провести четкую границу между разными аспектами изучения языка: эти границы размыты, эти разные направления вторгаются на территорию друг друга, что позволяет взглянуть на языковые явления более широко, с разных точек зрения. В настоящей статье будут рассмотрены некоторые вопросы прагматического и лингвопоэтического изучения текстов художественной литературы, то общее, что объединяет эти подходы и те различия, которые существуют между ними. Особенно интересным представляется использование этих двух аспектов изучения текста в применении к тексту словесно-художественного творчества, где главенствующей является функция воздействия, а функция сообщения, безусловно присутствующая в тексте, отходит на второй план.
Текст художественного произведения представляет собой совершенно особый материал. Как подчеркивается многими учеными, естественный язык является лишь строительным материалом для художественного текста. Очень большую роль в восприятии художественного текста играют фоновые знания читателя. Художественное произведение порождает в сознании читающего различные ассоциации, которые задаются как самим текстом, так и опытом читающего. Некоторые ученые считают, что для такого материала, каким является текст художественной литературы, метод прагматического исследования вообще неприемлем. Думается, однако, что это не вполне справедливое утверждение. Общеизвестен факт, что прагматика занимается изучением значения в составе контекста. Это положение является основополагающим для лингвистической коммуникации, что сближает прагматику и функциональный аспекты лингвистики в целом, и, в частности, грамматики. Обычно прагматика обсуждается наряду с синтактикой и семантикой. Различия между ними, как известно, были определены еще Ч.Моррисом в 1936 г. Так, синтаксис ассоциировался с чисто формальным изучением семиотических отношений, семантика рассматривалась как определенное отношение знака к его пользователю, включая психологический, биологический и социальный аспекты знака, прагматика же включала такие аспекты как дискурс, стратегии, социолингвистику. [7, с. 3-4]

Ч. Моррис, который ввел в научный узус термин "прагматика", понимал его как учение об отношении знаков к их интерпретаторам, т.е. к тем, кто пользуется знаковыми системами. Характеризуя конкретные задачи и проблемы прагматических исследований естественных языков, Н.Д. Арутюнова и Е.В. Падучева отмечают, что они, постепенно расширяясь, обнаруживают тенденцию к стиранию границ между лингвистикой и смежными дисциплинами (психологией, социологией и этнографией), с одной стороны, и соседствующими разделами лингвистики (семантикой, риторикой, стилистикой) — с другой". Прагматика отвечает синтетическому подходу к языку [8, с. 1-2].

Совокупность таких факторов, как связь значения с внеязыковой действительностью, речевой контекст, эксплицитный и имплицитный, коммуникативная установка, связывающая высказывание с меняющимися участниками коммуникации — субъектом речи и ее получателями, фондом их знаний и мнений, ситуацией (местом и временем), в которой осуществляется речевой акт, образует мозаику широко понимаемого контекста, который как раз и открывает вход в прагматику смежных дисциплин и обеспечивает ей синтезирующую миссию.

В главе III, посвященной проблемам эквивалентности, адекватности и переводимости, отмечалось, что требование коммуникативно-прагматической эквивалентности является главнейшим из требований, предъявляемых к переводу, ибо оно предусматривает передачу коммуникативного эффекта исходного текста и поэтому предполагает выделение того его аспекта, который является ведущим в условиях данного коммуникативного акта. Отсюда был сделан вывод об иерархии уровней эквивалентности, согласно которому прагматический уровень, включающий такие важные для перевода элементы, как коммуникативная интенция, коммуникативный эффект и установка на адресата, управляет другими уровнями, является неотъемлемой частью эквивалентности вообще и наслаивается на другие ее уровни.

Каковы же прагматические отношения, характеризующие перевод как процесс межъязыковой и межкультурной коммуникации? Для того чтобы ответить на этот вопрос, необходимо рассмотреть основные звенья процесса перевода, в которых реализуются различные типы отношений между знаками и коммуникантами. Прежде всего, характерной особенностью этих звеньев коммуникативной цепи является их двухъярусный характер: акты первичной и вторичной коммуникации образуют два яруса: вторичная коммуникация наслаивается на первичную (схема 7).

Схема 7

В звеньях этой коммуникативной схемы возникают различные типы прагматических отношений, т.е. отношений между знаковыми совокупностями (текстами) или их элементами, с одной стороны, и коммуникантами — с другой. Особенностью коммуникации является то, что отношения, возникающие в определенных звеньях первичной коммуникации, воспроизводятся (в соответственно модифицированном виде) во вторичной коммуникации. Так, например, звено О—Т (отправитель исходного текста — исходный текст) характеризуется отношением, которое можно назвать коммуникативной интенцией отправителя или прагматической мотивацией текста. Это отношение воссоздается в цепи вторичной коммуникации, где в звене О¹—Т¹ его воспроизводит переводчик, создающий новый текст — аналог исходного. Однако поскольку коммуникативная ситуация, в которой создается этот текст, не является идентичной исходной коммуникативной ситуации, не может быть и полного тождества между исходным прагматическим отношением О—Т и вторичным прагматическим отношением О¹—Т¹. Различие между этими отношениями определяется хотя бы тем, что отправители разных текстов (исходного и конечного) не могут, создавая их, не видеть за ними разных получателей. Выше, в связи с проблемой переводческой эквивалентности, нами был поставлен вопрос о важной роли, которая принадлежит в этой связи функциональной типологии текстов (например, основанную на известной схеме К. Бюлера типологию К. Раис, функциональную типологию Р. Якобсона). Думается, что для анализа коммуникативной интенции, лежащей в основе переводимого текста, может быть использована и восходящая к Дж. Остину [9] и Дж. Сёрлю [10] теория речевых актов, изучающая различные типы речевых высказываний в связи с той конкретной ролью, которую они играют в процессе коммуникации. Следующим звеном коммуникативной цепочки, играющим важную роль в переводе, является звено Т—П (текст — получатель). О—Т и Т—П представляют собой тесно взаимосвязанные звенья. По сути дела, прагматические отношения, характеризующие их, — это разные стороны одного и того же явления — коммуникативная интенция и коммуникативный эффект, согласование которых составляет основу переводческой эквивалентности. Здесь мы также обнаруживаем функциональное сходство между соответствующими звеньями первичной и вторичной коммуникации (ТП в первичной коммуникативной цепи и Т¹П² — во вторичной). Коммуникативный эффект представляет собой результирующую многочисленные силы воздействия текста, соответствующих его функционально-целевым характеристикам. Однако подобно тому как исходная коммуникативная интенция модифицируется в процессе вторичной коммуникации, коммуникативный эффект варьируется в конечном звене процесса двуязычной коммуникации в соответствии с характеристиками конечного получателя. Наконец, остаются еще два звена коммуникативной цепи, характеризующиеся особым типом прагматических отношений, — это Т— П (исходный текст — переводчик-получатель) и О¹—Т¹ (переводчик-отправитель — конечный текст). Выше отмечалось, что полное слияние личности переводчика с личностью автора возможно лишь в идеале. Более того, лишь в идеальной схеме возможен переводчик, не только полностью "вошедший в образ" автора, но и воспринимающий исходный текст с позиций носителя исходного языка и исходной культуры. Таким образом, здесь приравнивание друг к другу соответствующих звеньев первичной и вторичной коммуникативных цепей носит в известной мере условный характер. [11, с. 145-147]

Понятие прагматики не сводится исключительно к понятию прагматического значения языковых единиц — оно гораздо шире и включает в себя все вопросы, связанные с различной степенью понимания участниками коммуникативного процесса тех или иных знаков или сообщений и с различной их трактовкой в зависимости от лингвистического и экстралингвистического опыта участников коммуникации. Экстралингвистический опыт (то, что иногда называется «фоновыми знаниями» - background knowledge) участников коммуникативного акта в значительной мере определяет собой понимание ими языковых и речевых единиц. Здесь мы рассмотрим вопрос о том, как эти факторы влияют на процесс перевода и на выбор переводческого соответствия тем или иным единицам ИЯ.

Вполне обычной является ситуация, при которой экстралингвистическая информация, имеющаяся в распоряжении носителей ИЯ и ПЯ, не совпадает — то есть «фоновые знания» людей, говорящих на ИЯ и на ПЯ, оказываются различными. В результате этого многое, понятное и очевидное для носителей ИЯ, оказывается малопонятным или вообще непонятным для носителей ПЯ и наоборот. Переводчик, естественно, не может не учитывать этого в своей деятельности — даже самый «точный» перевод не достигает цели, если он остается непонятным для тех, кому он предназначен. Поэтому учет прагматического фактора является необходимым условием достижения полной переводческой адекватности.

При этом необходимо иметь в виду и то обстоятельство, что не все виды переводимых материалов в одинаковой степени требуют учета прагматического фактора. Так, известный теоретик перевода А. Нойберт делит все виды переводимых материалов на четыре группы в зависимости от того, какую роль играют в них прагматические моменты: 1) научая литература, которая в одинаковой степени ориентирована на носителей как ИЯ, так и ПЯ, — степень понимания её одинакова, в целом, у людей, говорящих на разных языках, так как она рассчитана на специалистов, сведущих в данной области знаний; 2) материалы местной прессы и некоторые другие тексты, рассчитанные на «внутреннего потребителя»; хотя их содержание не всегда легко доступно для понимания иноязычного читателя, практически они переводятся на другие языки крайне редко и проблемы учёта при их переводе прагматического фактора, как правило, не возникает; 3) художественная литература, предназначенная, в первую очередь, людям, которым данный язык является родным, однако она часто переводится на иностранные языки и поэтому представляет собой для переводчика особые трудности в прагматическом плане; 4) материалы внешнеполитической пропаганды и реклама товаров, идущих на экспорт, — при их переводе учет прагматического фактора играет решающую роль [12, с. 30-31].

В целом, отвлекаясь от конкретных видов переводимого материала, следует отметить, что наиболее важен учет прагматического аспекта при передаче тех разрядов лексики, которые чаще всего относятся к числу безэквивалентных, а именно, имен собственных, географических наименований и названий разного рода культурно-бытовых реалий. Таким образом, информация, содержащаяся в исходном тексте имплицитно (то есть известная носителю ИЯ как часть его «фоновых знаний»), в тексте перевода будет выражена эксплицитно.

Пример:

"Where you girls from?" I asked her again… "Seattle, Washington…" (J. Salinger, The Catcher in the Rye, 10)

— Откуда вы приехали? — Из Сиэтла, штат Вашингтон.

Также при переводе с русского на английский:

Более доходной статьей, чем ветошничество, было воровство дров и теса в лесных складах по берегу Оки или на Песках. (М. Горький, Детство, гл. XIII)

But I found that the profits from junk dealing were less than from stealing boards from the lumberyards on the bank of the Oka River or on the Sands.

[13, с. 245]

Любому русскому читателю хорошо известно, что Ока – это название реки; однако эта информация не предполагается обязательно известной для англоязычного читателя, поэтому в тексте перевода добавлено слово river.

Вообще добавления, несущие в себе такого рода информацию, которая предполагается известной носителям ИЯ, но не ПЯ, являются обычным приемом перевода, цель которого — добиться максимально полного понимания переведенного текста носителями ПЯ. Интересный и показательный пример такого рода добавления дает В.Н. Комиссаров в своей работе «Слово о переводе»:

It was Friday and soon they'd go out and get drunk. (J. Brain, Room at the Top)

Была пятница, день получки, вскоре эти люди выйдут на улицу и напьются, (пер. Т. Кудрявцевой и Т. Озерской)

[14, с. 150]

Слова, добавленные в переводе, оказалось необходимым ввести туда потому, что русскому читателю, как правило, неизвестно то, что знает каждый англичанин: зарплата в Англии выдается еженедельно, по пятницам, накануне «уикенда».

Приведем еще два примера таких добавлений, необходимость которых обусловлена прагматическими факторами:

…for dessert you got Brown Betty, which nobody ate… (J. Salinger, The Catcher in the Rye, Ch. 5)

…на сладкое — «рыжую Бетти», пудинг с патокой, только его никто не ел…

Гаев: Я человек восьмидесятых годов (А. Чехов, Вишневый сад)

I'm a good Liberal, a man of the eighties.

В первом примере добавление раскрывает смысл непонятного для русского читателя названия рыжая Бетти. Во втором оно необходимо для характеристики Гаева –человека эпохи, когда процветал прекраснодушный либерализм, мирно уживавшийся с жесточайшей политической реакцией.

В других случаях, напротив, учет прагматического фактора выражается в опущении тех или иных слов в переводе. Пример:

…There were pills and medicine all over the place and everything smelled like Vicks' Nose Drops. (J. Salinger,The Catcher in the Rye, Ch. 2)

…Везде стояли какие-то пузырьки, пилюли, все пахло каплями от насморка.

Здесь в переводе опущено Vicks — фирменное название капель, ничего не говорящее русскому читателю. Хотя это и ведет к незначительной потере информации, для данного контекста, эта информация несущественна и ею вполне можно пренебречь.

Пожалуй, еще чаще, чем добавления и опущения, в практике перевода применяются замены как средство сообщения читателю, владеющему ПЯ, той или иной информации, непосредственно не выраженной в подлиннике, но, тем не менее, понятной читателю — носителю ПЯ.

Аналогичную замену произвели переводчики АПН, переводя на английский язык предложение Он ушёл в армию 22 июня 1941 года как On the day when Germany attacked Russia, he joined the army. Дата, памятная для каждого советского человека, может ничего не сказать англоязычному читателю и требует раскрытия в переводе, поскольку в страны Европы немцы вторглись еще 1 сентября 1939 года.

В данном случае важно подчеркнуть, что человек, о котором идет речь, ушел в армию в первый же день войны.

Часто такого рода замена носит характер генерализации, то есть замены слова с конкретным значением словом с более общим, но зато более понятным для носителя ИЯ значением. Пример:

Сядем на вокзале обедать и она требует самое дорогое и на чай лакеям дает по рублю. (А. Чехов, Вишневый сад, 1)

We sit down to dinner at a station and she orders, insists on the most expensive things and gives the waiters double tips. (translated by S. Young)

Английскому или американскому зрителю или читателю может быть неизвестна, какова реальная стоимость русского рубля, поэтому в переводе вместо указания конкретной суммы (так как в данном случае это не играет большой роли) отмечается непомерно щедрый характер чаевых, которые давала Раневская. В другом переводе той же пьесы стоит: gives the waiters a florin each, что вполне приемлемо, учитывая, что речь идет о пребывании Раневских за границей.

Наряду с генерализацией, учет прагматического фактора в переводе иногда выражается в применении прямо противоположного приема, а именно конкретизации, то есть замены слова с общим значением словом или словами с более узким, конкретным значением, раскрывающими суть данного явления. Рассмотрим следующий пример:

Как можно судить по приведенным нами примерам, учет прагматического фактора при переводе требует от переводчика хорошего знания самих предметов и ситуаций, описываемых в исходном тексте, то есть глубоких экстралингвистических знаний. Это лишний раз свидетельствует в пользу того, что осуществление перевода в принципе немыслимо без участия экстралингвистических факторов.

С другой стороны, применение указанных выше переводческих приемов требует от переводчика «чувства меры», так как злоупотребление разного рода заменами в процессе перевода может привести к смысловому или стилистическому искажению подлинника. Переводчик должен разъяснить читателю непонятные или незнакомые ему явления и понятия, но он ни в коем случае не должен подменять их знакомыми, привычными читателю на ПЯ явлениями и понятиями. В противном случае перевод может вылиться в сознательное или бессознательное искажение подлинника, выражающееся в перенесении описываемых в нем ситуаций в привычную для носителей ПЯ обстановку – то, что в истории русского перевода XVIII-XIX вв. называлось «склонением на русский лад».

В такую ошибку часто впадал известный переводчик середины XIX в. Иринарх Введенский, который в своих переводах Диккенса и Теккерея заменял английские реалии русскими (в его переводах изобилуют такие «русизмы», как извозчик, приказчик, бекеша, писарь, ямщик и др.). В данном случае мы имеем дело с прямой противоположностью тому злоупотреблению переводческой транскрипцией, о котором шла речь. Однако, это другая крайность, которой следует избегать в переводе, так как понятность перевода не должна достигаться ценой его вульгаризации. В такую же ошибку впадали и многочисленные переводчики «Слова о полку Игореве» на современный русский язык[15, с. 119], которые, стремясь «приблизить» это произведение к современному читателю, всячески «модернизировали» его, в результате чего «каждый переводчик вносил в свою версию именно те элементы, которые составляли основу актуальной в то время эстетики» и «всякий новый перевод… представлял собой новое искажение подлинника, обусловленное вкусами того социального слоя, к которому адресовался переводчик».

Любопытный пример такого рода «модернизации» текста, обусловленной прагматической установкой, приводят американские теоретики перевода Ю. Найда и Ч. Табер в своей монографии «Теория и практика перевода»[16, с. 134]. Речь идет о переводе Библии на современный английский язык, в тексте которого переводчик в ряде случаев допускает отклонения от подлинника, вызванные прагматическими факторами, стремлением «приблизить» библейский текст к современному читателю. Вот два таких места в сравнении с более ранним переводом, точнее сохраняющим текст подлинника (таблица 1).

Старый перевод …a woman… who had an evil spirit in herthat had kept her sick for eighteen years. (Luke, 13:11) Then Satan went into Judas. (Luke, 22:3)

Новый перевод …a woman who for eighteen years had been ill from some psychological cause. Then a diabolical plan came into the mind of Judas.

Таблица 1

Необходимо иметь в виду, что для современных переводчиков Библия — это не собрание древних мифов, а, прежде всего, орудие идеологического влияния на верующих; поэтому они нередко идут на смысловые искажения с тем, чтобы сделать библейский текст более современным для читателя, что явствует из приводимых примеров. С точки же зрения теории перевода, здесь налицо случаи предпочтения, отдаваемого прагматике по сравнению с семантикой. Понятие адекватности перевода, то есть требование эквивалентности текста на ПЯ тексту на ИЯ, предполагает, однако, равный учет как прагматических, так и семантических факторов — вторые не должны в нормальных условиях приноситься в жертву первым. Максимум того, что может допустить в данном случае переводчик — это небольшая потеря информации, несущественной для данного контекста.