Плутарх о древних обычаях спартанцев

1. Каждого входящего в сисситии старший, указывая на двери, предупреждает: «Ни одно слово не выходит за них».

2. На своих сисситияхспартанцы пьют мало и расходятся без факелов. Им вообще не разрешается пользоваться факелами ни в этом случае, ни когда они ходят по другим дорогам. Это установлено, чтобы они приучались смело и
бесстрашно ходить по дорогам по ночам.

3. Спартанцы изучали грамоту только ради потребностей жизни. Все же остальные виды образования изгнали из страны; не только сами науки, но и людей, ими занимающихся. Воспитание было направлено к тому, чтобы юноши
умели подчиняться и мужественно переносить страдания, а в битвах умирать или добиваться победы.

4. Спартанцы не носили хитонов, целый год пользуясь одним-единственным гиматием. Они ходили немытые, воздерживаясь по большей части как от бань, так и от того, чтобы умащать тело.

5. Молодые люди спали совместно по иламиагелам на ложах, которые сами приготовляли из росшего у Еврота тростника, ломая его руками без всяких орудий. Зимой они добавляли к тростнику еще растение, которое называют ликофон, так как считается, что оно способно согревать.

10.Молодые спартанцы должны были почитать и слушаться не только собственных отцов, но заботиться и обо всех пожилых людях; при встречах уступать им дорогу, вставать, освобождая место, а также не подымать шум в их
присутствии. Таким образом, каждый в Спарте распоряжался не только своими детьми, рабами, имуществом, как это было в других государствах, но имел также права и на собственность соседей. Это делалось для того, чтобы люди
действовали сообща и относились к чужим делам, как к своим собственным.

11.Если кто-нибудь наказывал мальчика и он рассказывал об этом своему отцу, то, услышав жалобу, отец счел бы для себя позором не наказать мальчика вторично. Спартанцы доверяли друг другу и считали, что никто из верных отеческим законам не прикажет детям ничего дурного.

12.Юноши, где только представится случай, воруют
продовольствие, обучаясь таким образом нападать на спя­щих и ленивых стражей. Попавшееся наказывают голодом и поркой. Обед у них такой скудный, что они, спасаясь от нужды вынуждены быть дерзкими и ни перед чем не ос­танавливаться.

13.Вот чем объясняется недостаток питания: оно было скудным для того, чтобы юноши привыкли к постоянному голоду и могли его переносить. Спартанцы считали, что получившие такое воспитание юноши будут лучше под­готовлены к войне, так как будут способны долгое время жить почти без пищи, обходиться без всяких приправ и питаться тем, что попадет под руку. Спартанцы полагали, что скудная пища делает юношей более здоровыми, они
не будут склонны к тучности, а станут рослыми и даже красивыми. Они считали, что сухое телосложение обеспечивает гибкость всех членов, а грузность и полнота этому препятствуют.

14.Весьма серьезно спартанцы относились к музыке и пению. По их мнению, эти искусства были предназначены ободрять дух и разум человека, помогать ему в его действиях. Язык спартанских песен был прост и вырази­телен. В них не содержалось ничего, кроме похвал людям, благородно прожившим свою жизнь, погибшим за Спарту и почитаемым как блаженные, а также осуждения тех, кто бежал с поля боя, о которых говорилось, что они провели горестную и жалкую жизнь. В песнях восхваляли доблести,
свойственные каждому возрасту.

16.Темы их маршевых песен побуждали к мужеству, неустрашимости и презрению к смерти. Их пели хором под звуки флейты во время наступления на врага. Ликург связывал музыку с военными упражнениями, чтобы во­инственные сердца спартанцев, возбужденные общей благозвучной мелодией, бились бы в единый лад. Поэтому перед сражениями первую жертву царь приносил Музам, моля, чтобы сражающиеся совершили подвиги, достойные доброй славы.

19. Спартанцам не разрешалось покидать пределы родины, чтобы они не могли приобщаться к чужеземным нравам и образу жизни людей, не получивших спартанс­кого воспитания.

20.Ликург ввел ксеноласию – изгнание из страны иноземцев, чтобы, приезжая в страну, они не научили местных граждан чему-либо дурному.

21.Кто из граждан не проходил всех ступеней воспитания мальчиков, не имел гражданских прав.

22.Некоторые утверждали, что, если кто из иноземцев выдерживал образ жизни, установленный Ликургом, то его можно было включить в назначенную ему с самого начала мойру.

23.Торговля была запрещена. Если возникала нужда, можно было пользоваться слугами соседей как своими собственными, а также собаками и лошадьми, если только они не были нужны хозяевам. 6 поле тоже, если кто-либо испытывал в чем-нибудь недостаток, он открывал, если было нужно, чужой склад, брал необходимое, а потом, поставив назад печати, уходил.

24. Во время войн спартанцы носили одежды красного цвета: во-первых, они считали этот цвет более мужественным, а во-вторых, им казалось, что кроваво-красный цвет должен нагонять ужас на не имеющих боевого опыта
противников. Кроме того, если кто из спартанцев будет ранен, врагам это будет незаметно, так как сходство цветов позволит скрыть кровь.

25. Если спартанцам удается победить врага хитростью, они жертвуют богу Арию быка, а если победа одержана в открытом бою,— то петуха. Таким образом, они приучают своих военачальников быть не просто воинственными, но и осваивать полководческое искусство.

26. К своим молитвам спартанцы присоединяют также просьбу даровать им силы переносить несправедливость.

27.В молитвах они просят достойно вознаградить благородных людей и больше ничего.

28.Они почитают Афродиту вооруженную и вообще всех богов и богинь изображают с копьем в руке, ибо считают, что всем им присуща воинская доблесть.

29.Любители поговорок часто приводят слова;Не приложивши рук, богов не призывай, то есть: призывать богов нужно только, если принялся за дело и работаешь, а иначе не стоит.

30.Спартанцы показывают детям пьяных илотов, что­бы отвратить их от пьянства.

31.Спартанцы не смотрят ни комедий, ни трагедий,
чтобы не услышать чего-либо, сказанного в шутку или
всерьез, идущего вразрез с их законами.

32.Когда поэт Архилох пришел в Спарту, его в тот же день изгнали, так как он написал в стихотворении, что бросить оружие лучше, чем умереть:

Носит теперь горделиво салец мой щит безупречный: Волей-неволей пришлось бросить его мне в кустах. Сам якончины зато избежал. И пускай пропадает Щит мой. Не хуже ничуть новый могу я добыть.

35. В Спарте доступ в святилища открыт одинаково как юношам, так и девушкам.

36.Спартанцы казнили человека только за то, что, нося рубище, он украсил его цветной полосой.

37.Они сделали выговор одному юноше только за то, что он знал дорогу, ведущую из гимнасия в Пилею.

38.Спартанцы изгнали из страны Кефисофонта, который утверждал, что способен целый день говорить на любую тему; они считали, что у хорошего оратора размер речи должен быть сообразен с важностью дела.

40. Мальчиков в Спарте породи бичом на алтаре Арте­миды Орфеи в течение целого дня, и они нередко погибали под ударами. Мальчики гордо и весело соревновались, кто из них дольше и достойнее перенесет побои; победившего славили, и он становился знаменитым. Это соревнование
называли «диамастигосис», и происходило оно каждый год.

41.Наряду с другими ценными и счастливыми установлениями, предусмотренными Ликургом для своих сограждан, важным было и то, что отсутствие занятий не считалось у них предосудительным. Спартанцам было запрещено заниматься какими бы то ни было ремеслами, а нужды в
деловой деятельности и в накопительстве денег у них не
было. Ликург сделал владение богатством и незавидным
и бесславным. Илоты, обрабатывая за спартанцев их землю, вносили им оброк, установленный заранее; требовать большую плату за аренду было запрещено под страхом проклятия. Это было сделано для того, чтобы илоты, по­лучая выгоду, работали с удовольствием, а спартанцы не стремились бы к накоплению.

42.Спартанцам было запрещено служить моряками и сражаться на море. Однако позднее они участвовали в морских сражениях, но, добившись господства на море, отказались от него, заметив, что нравы граждан изменяются от этого к худшему. Однако нравы продолжали портиться и в
этом, и во всем другом. Раньше, если кто-либо из спартанцев скапливал у себя богатство, накопителя приговаривали к смерти. Ведь еще Алкамену и Феопомпу оракулом было предсказано:

«Страсть к накопленью богатств когда-нибудь Спарту погубит». Несмотря на это предсказание, Лисандр, взяв Афины, привез домой много золота и серебра, а спартанцы приняли его и окружили почестями.

Пока государство придерживалось законов Ликурга и данных клятв, оно в течение пятисот лет первенствовало в Элладе, отличаясь хорошими нравами и пользуясь доброй славой. Однако постепенно, по мере того как законы Ликурга стали нарушать, в страну проникали корысть и стрем­ление к обогащению, а сила государства уменьшалась, да и союзники по этой же причине стали относиться к спар­танцам враждебно. Так обстояли дела, когда после победы Филиппа при Херонее все эллины провозгласили его главнокомандующим на земле и на море, а позднее, после раз­рушения Фив, признали его сына Александра. Одни только лакедемоняне, хотя их город не был укреплен стенами и из-за постоянных войн у них оставалось совсем немного людей, так что одолеть это утратившее военную мощь го­сударство было совсем нетрудно, одни лишь лакедемоняне благодаря тому, что в Спарте еще теплились слабые искры Ликурговых установлений, осмелились не принимать учас­тия в военном предприятии македонян, не признавать ни этих, ни правивших в последующие годы македонских ца­рей, не участвовать в синедрионе и не платить фороса. Они не отступали полностью от Ликурговых установлений, пока их собственные граждане, захватив тираническую власть, не отринули вовсе образ жизни предков и таким образом не сблизили спартанцев с другими народами. Отказавшись от былой славы и свободного высказывания своих мыслей, спартанцы стали влачить рабское существование, а теперь, как и остальные эллины, оказались под властью римлян.

ПЛУТАРХ. ЛИКУРГ, 5—6, 26

Из многочисленных нововведений Ликурга самым пер­вым и самым важным было создание совета геронтов (старейшин), который, по словам Платона, будучи по­ставлен рядом с властью царей, приобретшей яркий ха­рактер произвола, и получив равное с ней право голоса, больше всего содействовал спасению государства и муд­рости управления. В самом деле государственное управле­ние, лишенное прочности и склоняющееся то в сторону ца­рей для установления тирании, то в сторону народа для торжества демократии, после того как в середине между этими крайностями была поставлена опора в виде власти старейшин, приобрело равновесие и весьма прочное устройство, так как всегда 28 геронтов, присоединившись к ца­рям, имели возможность противостоять демократии, а с другой стороны, могли поддержать народ, чтобы не допу­стить тирании.

Ликург проявил столько заботливости об этом совете геронтов, что даже принес прорицание оракула о нем из Дельф, которое называют ретрой (т. е. устным постанов­лением). Эта ретра гласит следующим образом: «Пусть тот, кто воздвиг святилище Зевсу Силланийскому и Афине Силланийской, кто установил филы и обы, кто учредил совет тридцати геронтов, включая архагетов, время от времени созывает апеллу между Бабикой и Кнакионом, пусть там вносят предложения и отвергают их, власть же и сила пусть будет у народа». В этой ретре «установить филы и обы» значит разделить народ и распределить его по таким частям, из которых одни он назвал филами, а другие обами; архагетами названы цари, апеллой обо­значено народное собрание; таким образом, самый замы­сел и причину государственного переустройства Ликург приписал пифийскому оракулу. Бабику... и Кнакион те­перь называют Энунтом. Аристотель говорит, что Кна­кион — река, а Бабика — мост. На этом именно месте спартанцы созывали народные собрания, причем там не было ни галереи, ни какого другого украшения. Ликург думал, что все такое не будет способствовать принятию хороших решений, скорее будет вредить делу, наводя соб­равшихся на многоречивость и порождая в пустых умах горделивое настроение, поскольку люди, пришедшие на народное собрание, слишком будут заглядываться на ста­туи или картины, как бы на театральную сцену, или на роскошно отделанную кровлю здания совета. Когда народ собирался, никому из прочих не разрешалось высказывать свое мнение, но мнение, вынесенное геронтами или царя­ми, народ имел власть отвергнуть. Однако впоследствии, когда большинство в народном собрании стало изменять и насильно искажать мнения геронтов или царей, выбра­сывая что-нибудь или что-нибудь добавляя, тогда цари Полидор и Феопомп вписали в ретру следующие слова: «А если народ изберет кривой путь, то пусть старейшины и архагеты противятся этому», т. е. не утверждают [народ­ного мнения], а вообще отстраняют и распускают народ, как изменяющий и искажающий решения совета не к луч­шему. Они внушили всему полису, что так велит сам бог. <...>

Геронтов Ликург назначил сначала, как говорят, из лиц, принимавших участие в его замысле. Впоследствии же он установил порядок, чтобы на место умершего на­значали из людей свыше 60 лет от роду, кто будет при­знан наилучшим по доблести. И это казалось величайшим и наиболее достойным соревнованием среди людей. Надо было быть признанным на суде не самым быстрым среди быстрых и не самым сильным среди сильных, но самым лучшим и самым благоразумным среди добрых и благо­разумных, чтобы потом всю жизнь обладать в качестве победной награды всею, так сказать, силой в государстве, имея власть карать смертью и лишать гражданской чести и вообще решать самые важные дела. А происходил от­бор следующим образом: когда собиралось народное соб­рание, избранные для произнесения суждения людей запи­рались в стоящем поблизости помещении, так что они не видели происходящего и сами оставались скрытыми, а только слышали крики участников народного собрания. Дело в том, что как всех вообще, так и состязающихся на выборах в герусию они выбирали по крику, причем кандидаты вводились на собрание не все сразу, а по жре­бию один за другим и проходили перед собранием молча. Запертые, имея дощечки для письма, отмечали на них за каждым силу крика, не зная, к кому это относится, а зная только, что это первый, второй, третий или какой бы то ни было по счету из проводимых. При появлении кого было криков больше и они звучали громче всего, того и объявляли избранным.

Хрестоматия по истории древнего мира / Под ред. В. В. Струве - М., 1951. Т. 2. С. 90—92.

АРИСТОТЕЛЬ. ПОЛИТИКА, II, 6, 14—23

...Плохо обстоит дело и с эфорией. Магистратура эта ведет важнейшие отрасли управления в Лакедемоне, по­полняется же коллегия эфоров из среды всего гражданского населения, так что в состав правительства попадают зачастую люди очень бедные, которых вследствие их не­обеспеченности легко можно подкупить, и в прежнее вре­мя такие факты подкупа нередко случались, да и недавно они имели место в андросском деле, когда некоторые из эфоров, соблазненные деньгами, погубили, насколько это по крайней мере от них зависело, все государство. Так как власть эфоров чрезвычайно велика и подобна власти тира­нов, то и цари лакедемонские бывали вынуждены прибе­гать к демагогическим приемам, отчего также, в свою оче­редь, получался вред для государственного строя: из ари­стократии возникала демократия. Эфория обнимает собою всю государственную организацию, потому что народ, имея доступ к высшей власти, остается спокойным. Создалось ли такое положение благодаря законодателю или обяза­тельно простой случайности, оно оказывается полезным для дела: ведь целью того государственного устроения, которое рассчитывает на долговечное существование, должно служить то, чтобы все элементы, входящие в со­став государства, находили желательным самое это суще­ствование в неизменной форме. В Лакедемоне цари отве­чают этому пожеланию в силу присущего им почета, ари­стократия — благодаря ее участию в герусии (назначение геронтом является как бы наградою за добродетель, при­сущую аристократу), наконец, народ — вследствие того, что из его состава пополняется эфория. Что эфоры должны быть избираемы из всех граждан, это хорошо, но только не тем слишком уже детским способом должно произ­водиться избрание, как это происходит в настоящее время. В руках эфоров, сверх того, находится власть постанов­лять свои решения по важным судебным процессам; одна­ко эфорами могут оказаться первые попавшиеся; поэтому было бы правильнее, если бы они постановляли свои при­говоры не по собственному убеждению, но по букве зако­на. Самый образ жизни эфоров не соответствует общему духу государства: эфоры могут вести вполне свободный образ жизни, между тем как по отношению к остальным гражданам замечается в этом отношении скорее излишняя строгость, так что они, не будучи в состоянии выдержи­вать ее, тайно, с обходом закона, наслаждаются физиче­скими удовольствиями. Неладно обстоит дело в Лакедемо­не и с институтом геронтов. Если они люди нравственно-благородные и в достаточной мере обладают благодаря воспитанию качествами, присущими совершенному чело­веку, то всякий немедленно признает пользу этого инсти­тута для государства, хотя бы даже возникало сомнение, правильно ли то, что геронты являются пожизненными вершителями всех важных решений; ведь как у тела, так и у рассудка бывает своя старость. Но если геронты полу­чают такого рода воспитание, что сам законодатель отно­сится с недоверием к ним, как к несовершенным мужам, то и самый институт их не безопасен для государства.

Лица, исправляющие должность геронтов, бывают и доступны подкупу и часто государственные дела приносят в жертву своим личным выгодам. Поэтому лучше было бы, если бы геронты не были так безответственны, какими они являются в настоящее время. Правда, на это можно заметить, что все магистратуры подвластны контролю эфоров. Но это-то обстоятельство и дает в руки эфории слишком большое преимущество, да и самый способ, каким должен осуществляться указанный контроль эфоров над геронта­ми, по нашему разумению, неправилен. Сверх того, самый способ избрания геронтов — также детский, равно как не­правильно и то, что то лицо, которое стремится удостоить­ся чести избрания в геронты, само хлопочет об этом, тогда как на самом деле следует, чтобы достойный быть герон­том стал таковым, хочет он этого или не хочет.

Если даже царская власть и имеет за собою преиму­щества, то во всяком случае каждый из двух лакедемонских царей должен быть избираем на царство не так, как это происходит теперь, а избрание должно стоять в зави­симости от образа жизни наследника на царский престол. Но ясно, и сам законодатель не рассчитывает на то, чтобы можно было сделать царей людьми совершенными; во вся­ком случае, он не верит в надлежащую меру такого совер­шенства в царях. Вот почему вместе с царями, когда они покидали страну, посылали в качестве лиц, их сопровож­дающих, их личных врагов и считали спасеньем для госу­дарства, когда между царями происходили распри.

Не могут считаться правильными и те законоположе­ния, которые были введены при первом установлении сисситий, так называемых фидитий⁶. Средство на устройство их должно давать скорее государство, как это имеет место на Крите. В Лакедемоне же каждый участник сисситий обязан вносить на них свои деньги, несмотря на то, что некоторые, по причине крайней бедности, не в состоянии тратиться на сопряженные с сисситиями издержки, так что в результате сисситий оказываются учреждением, про­тиворечащим намерениям законодателя. Он желал, чтобы институт сисситий был демократическим; но при тех за­коноположениях, которые к ним относятся, сисситий ока­зываются институтом менее всего демократическим. Дело в том, что участвовать в сисситиях людям очень бедным нелегко, между тем, по традиции, участие в них служит показателем принадлежности к сословию граждан, так как тот, кто не в состоянии делать взносов в сисситии, не поль­зуется правами гражданства.

Что касается закона о навархах, то его порицали уже и некоторые иные, и порицание это вполне основательно, так как законоположение о навархии бывает причиною распрей: в самом деле, наряду с царями, являющимися не­сменяемыми предводителями, навархия оказалась почти второю царскою властью. Вся система лакедемонского за­конодательства рассчитана только на часть добродетели, именно на относящуюся к войне добродетель, так как эта последняя оказывается полезною для приобретения гос­подства. Поэтому-то лакедемоняне держались, пока они вели войны, и стали гибнуть, достигнув гегемонии: они не умели пользоваться досугом и не могли заняться каким-либо другим делом, которое стояло бы [в их глазах] важ­нее военного дела.

Плохо обстоит дело в Спарте и с государственными финансами: когда государству приходится вести большие войны, его казна оказывается пустою, и взносы в нее по­ступают туго. А так как большая часть земельной соб­ственности сосредоточена в руках спартиатов, то они и не контролируют друг у друга налогов [подлежащих уплате]. И в данном случае получился результат, противополож­ный той пользе, какую имел в виду законодатель: государ­ство он сделал бедным денежными средствами, в частных же лицах развил корыстолюбие.

Хрестоматия по истории древнего мира/ Под ред. В. В. Струве. М., 1951. Т. 2. С. 92-94.