Обучение и массовая коммуникация 1 страница

Е.КХАртемьева приводит следующий перечень ситуаций, в ко­торых могут генерироваться новые смыслы: генез смыслов в непос­редственно-практической деятельности; присвоение смыслов при обучении и других видах направленной трансляции смыслов; пе­рестройка смыслов в совместной деятельности (Артемьева, 1999, с. 203). Первая из этих ситуаций соотносится с видами смысловой динамики, рассмотренными нами в разделе 4.1.; последняя под­робно проанализирована в предыдущем разделе. Нам осталось рас­смотреть ситуацию направленной трансляции смыслов, которая наиболее четко проявляется в таких видах социальной практики

глава 5. внеличностные и межличностные формы смысла

как обучение, а также массовая коммуникация, включая пропа­ганду и рекламу.

Обучение Е.Ю.Артемьева рассматривает как один из основных процессов, связанных с присвоением смыслов. Этот взгляд на обуче­ние еще не получил подобающего ему признания, хотя ряд авторов активно отстаивают этот тезис в той или иной форме (например, Зин-ченко, 1998). Естественным следствием такого понимания обучения выступает гипотеза о том, что в ходе профессионального обучения имеет место сдвиг семантики профессиональных терминов, причем сдвиг этот будет направлен в сторону сближения семантики обучае­мых с семантикой преподавателя и будет более выражен у успешных (успевающих) студентов, чем у неуспевающих. Эта гипотеза получила подтверждение в серии экспериментов, выполненных И.Б.Ханиной под руководством Е.Ю.Артемьевой на материале обучения студентов-медиков основам эндокринологии (Ханина, 1986; Артемьева, 1999, с. 166—167). Более того, как выяснилось, изменения, происходящие в ходе профессионального обучения, шире, чем предполагалось вна­чале. Это связано с влиянием профессионального обучения на миро­восприятие в целом, формирование профессионального видения мира. «В результате обучения происходит сдвиг отношения к объектам профессиональной деятельности, показателем которого является трансформация коннотативного фона оценок в предметные свойства. Одновременно обучающее общение, формируя "профессиональное видение мира", сдвигает отношение к любым объектам мира, в том числе и не являющимся объектами профессиональной деятельнос­ти» (Ханина, 1986, с. 18). Результаты экспериментов И Б.Ханиной и некоторых других исследователей дают основание говорить об обуче­нии как об инструменте построения полноценных смысловых систем, вписывающихся в структуру субъективного опыта, активно изменяя и перестраивая его (Артемьева, 1999, с. 174).

Другой цикл экспериментов под руководством Е.Ю.Артемье­вой преследовал цель выявить краткосрочные эффекты лекцион­ной пропаганды, а также газетной и очерковой информации на смыслы аудитории. Выявленные сдвиги в большей мере касались эмоционально-оценочных, чем денотативных шкал; и в том и в другом случае сдвиги отношения оказались заметно более выраже­ны при оценке незнакомых по личному опыту или малознакомых объектов, по сравнению с объектами, «упроченными в субъектив­ном опыте» (там же, с. 174—183).

Вопросы целенаправленного воздействия на смысловую сферу мы уже затрагивали в разделах, посвященных смыслотехнике (раз­дел 4.8.). Там, однако, рассматривались механизмы «точечного» ин­дивидуального воздействия на уровне перестройки конкретных

5.4. направленная трансляция смыслов 409

жизненных отношений; здесь же мы подходим к этой проблематике более обобщенно и с другой стороны, обращаясь к общим меха­низмам смыслового воздействия на массовую аудиторию.

Спецификой лекционной пропаганды, а также воздействия через средства массовой информации как разновидностей направ­ленной трансляции смыслов является отсутствие априорной вклю­ченности источника и содержания транслируемого сообщения в контекст жизнедеятельности аудитории, то есть отсутствие априор­ной установки на это содержание как на что-то значимое или по меньшей мере полезное. (В ситуации же профессионального обуче­ния, напротив, характерно наличие такой установки при условии адекватной мотивации учащихся.) В подавляющем большинстве случаев лектору приходится с самого начала решать специальную задачу перевода взаимодействия из ролевого в личностный план, установления межличностного контакта с аудиторией и персони­фикации своей лекции, наполнения ее личностным смыслом. «В этом случае лекция... понимается, осмысляется и осваивается слу­шателем как пространная и компетентная реплика в его собствен­ном внутреннем диалоге, развернувшемся вокруг субъективно значимого предмета» (Хараш, 1977, с. 62). По мнению А.У.Хараша, именно успешностью включения изначального носителя содержа­ний в сферу жизнедеятельности аудитории определяется эффек­тивность внесения этих содержаний в сознание слушателей (там же,'с. 54). Примеры каждый может легко обнаружить в закономер­ностях отношения аудитории к средствам массовой информации: наибольшее доверие вызывают сообщения, исходящие от людей, которые воспринимаются аудиторией как «свои», то есть живущие одной с ней жизнью.

В другой работе А.У.Хараша (1978) смысловая структура пуб­личного выступления была подвергнута более детальному анализу. А.У.Хараш констатирует, что в условиях публичного выступления коммуникатор предъявляет аудитории не только текст, но и самого себя. «Всякое сообщение есть, помимо всего прочего, сообщение коммуникатора о себе — о своих личных качествах, притязаниях, об уровне своего самоуважения и самооценки, о степени своей заинтересованности предметом сообщения, о своей общей компе­тентности в избранной им тематической области и наконец, о дей­ствительных мотивах своей деятельности, о лежащих в ее основе личностных смыслах» (Хараш, 1978, с. 87). Реципиент не ограничи­вается восприятием и пониманием текста, но «устремляется даль­ше, сквозь текст, в мир действительных мотивов коммуникатора», обнаруживая, «какими соображениями целостной (внекоммуни-кативной) деятельности коммуникатора продиктован сам факт

410 глава 5. внеличностные и межличностные формы смысла

предъявления данного текста, данного "текстуального смысла" (там же, с. 90). Это движение сознания реципиента сквозь и за текст А.У.Хараш характеризует как смысловое восприятие, выдви­гая обоснованную гипотезу о том, что «наибольшей Бездействен­ностью должны обладать тексты, авторы которых стремятся к предельно открытому самовыражению, к посвящению читателя или слушателя в проблемы, имеющие для них высокий личностный смысл» (там же, с. 94).

Близкие положения о смысловых механизмах убеждающего воз­действия высказывает А.А.Леонтьев (1997), который выделяет два способа воздействия на уровне значений — через сообщение новых знаний или новой информации об известных ему вещах (мы не ви­дим между этими двумя типами воздействия принципиальной раз­ницы. — Д.Л.) — и третий, позволяющий через прямое воздействие на смысловое поле «изменить способ вхождения элементов поля значений в деятельность реципиента, изменить его отношение к окружающей действительности, не затрагивая его абстрактное зна­ние о ней» (с. 275). Последний способ А.А.Леонтьев обозначает как воздействие через убеждение, раскрывая его психологический ме­ханизм как двойное моделирование определенного фрагмента смыс­лового поля реципиента — в его актуальном и желаемом состояниях.

Наконец, еще одной формой социальной практики деиндиви-дуализированного воздействия на смысловую сферу с целью воздей­ствия на смыслы аудитории является реклама. В рекламе, даже если она основана на стратегии рациональной аргументации, удельный вес рациональных приемов убеждения гораздо ниже по сравнению с профессиональным обучением, лекционной пропагандой и сло­весным убеждением через СМИ, а иррациональных приемов, соот­ветственно, выше. Кроме того, она исходит не от конкретного, персонализированного, а от анонимного источника. Последнее рез­ко отличает рекламное воздействие от лекционного; воздействие через СМИ носит промежуточный характер. Тем не менее мы рас­смотрим в этом разделе рекламное воздействие, поскольку оно так­же относится к практикам направленной трансляции смыслов. Задача рекламного воздействия — донести до клиента некоторое заданное конкретное послание, причем донести его не только и не столько на уровне словесном, на уровне рационального предложения, но и на уровне подсознательном, иррациональном. Существует две основных стратегии воздействия в рекламе — уникальное торговое предложение и формирование имиджа. Психологическую основу первой составляют закономерности смыслообразования, а второй — закономерности психологии субъективной семантики. Уникальное торговое предложение является во многих отношениях лучшим, то

5.4. направленная трансляция смыслов_______________________ 411

есть более эффективным способом, но важнейшим, то есть более универсальным и всеобщим способом воздействия является разра­ботка имиджа, потому что иррациональный подсознательный образ (целенаправленное конструирование которого превращает его в имидж) есть всегда. В рекламе можно обойтись без предложения, но невозможно обойтись без имиджа.

Имидж — это не просто констатация того, что некая фирма или товар хороши. Имидж — это навевание совершенно конкретных смысловых ассоциаций и намеков о том, какова эта фирма. Любой фирме важно производить впечатление хорошей и порядочной, но это еще не все. Банк еще должен выглядеть устойчивым, рекламное агентство — динамичным и творческим, для строительной фирмы важна основательность, для трастовой компании — респектабель­ность, реклама автомобиля должна дышать комфортом и скоростью, а мороженого — прохладой. Реклама внедряет в сознание аудитории смысловые связи, соединяющие образ фирмы-рекламодателя или предлагаемых ею товаров или услуг, с одной стороны, и психоло­гически привлекательные для потребителя состояния или измене­ния, с другой. Механизмы формирования таких связей во многом совпадают со способами воплощения смысла в структуре произве­дений искусства (см. ниже, раздел 5.6.), а также опираются на есте­ственные закономерности формирования ассоциаций. Так, в нашем экспериментальном исследовании, посвященном роли образа пер­сонажей в телевизионных рекламных роликах (Леонтьев, Конарева, 1997) была обнаружена значимая корреляция между семантически­ми образами персонажей (особенно женского пола) и образами рек­ламируемых в этих роликах марок товаров.

При этом необходимо, чтобы не только все компоненты реклам­ной деятельности, но и все, с чем фирма выходит во внешний мир, несло один и тот же образ, одну и ту же субъективную семантику. С помощью субъективно-семантических методов можно проверять, в какой мере образы разных компонентов соответствуют друг другу. Так, в нашем исследовании, посвященном анализу восприятия, с одной стороны, названий, с другой стороны — эмблем десяти бан­ков (см. Леонтьев, Олефиренко, 1995), обнаружилось, что только у меньшинства названия и графические эмблемы не расходятся по своему эмоциональному подсознательному заряду, более или менее соответствуют друг другу, то есть несут непротиворечивую смысло­вую нагрузку. В подавляющем большинстве случаев они несли совер­шенно разный смысловой образ, что, естественно, не способствует становлению устойчивого имиджа. Единственным банком, у кото­рого оказалось хорошее их соответствие, был Инкомбанк — наибо­лее успешный на тот момент из банков-объектов исследования.

глава 5. внеличностные и межличностные формы смысла

Таким образом, мы завершили рассмотрение психологических закономерностей трансляции смыслов в межличностном взаимодей­ствии. В разделе 5.2. мы рассмотрели наиболее простой вариант взаи­модействия индивидуальных смысловых миров, проявляющийся в феномене понимания на уровне общих значений. Это взаимодействие не влечет за собой изменение смыслов; оно входит как составной компонент в две других формы взаимодействия, рассмотренные в следующих разделах. В разделе 5.3. мы рассмотрели взаимодействие со-субъектов в совместной деятельности, в том числе в межличностном общении, имеющем структуру совместной деятельности. В этом взаи­модействии происходит формирование общего смыслового фонда или общего смыслового поля; происходит трансформация смыслов партнеров в направлении их сближения. Важно подчеркнуть, что это взаимодействие отнюдь не сводится к взаимопониманию, хотя оттал­кивается от него как от исходной точки. Если понимание, рассматри­ваемое как обмен информацией в пределах пересекающейся части смыслового пространства «страдает... пороком тривиальности» (Лот-ман, 1992, с. 15), то непонимание, напротив, продуктивно благодаря тому, что «оно влечет за собой поиск смысла» (Зинченко, 1998, с. 105). Наконец, в разделе 5.4. мы обратились к наиболее сложному (что связано с его психотехнической природой) из процессов взаимо­действия смыслов — процессу направленной трансляции смысла массовой аудитории, рассмотрев несколько социальных практик такой трансляции — от наиболее персонализированных (профес­сиональное обучение и лекционная пропаганда) до деперсонализи­рованных (реклама).

Нам осталось рассмотреть опосредованные формы трансляции смыслов через их воплощение в артефактах культуры и, в частно­сти, в произведениях искусства.

5.5. культура

как поле коллективных смыслов

В разделе 5.1. были приведены аргументы в пользу того, что пси­хология смысла, в особенности неклассическая психология, вклю­чающая общество, культуру и человеческую историю в предметную область своего рассмотрения, не может обойтись без рассмотрения форм бытования смыслов в культуре.

Однозначного определения культуры нет; различные определе­ния ее исчисляются сотнями и исходят из совершенно разных осно-

5.5. культура как поле коллективных смыслов_________________ 413

ваний (см. Ионин, 1996, с. 44—47). Наиболее многосторонним и в мак­симальной степени воздающим должное многогранности самого феномена культуры нам представляется подход к ее определению, сформулированный В.С.Библером (1991, с. 288—292). В.С.Библер i дает объемное понятие культуры через совокупность трех ее опреде­лений. Во-первых, культура есть форма бытия и общения людей че­рез время, опосредствованная произведениями. Во-вторых, культура есть форма самодетерминации личности, свободного решения и пе­ререшения индивидом своей судьбы. В-третьих, культура есть творе­ние нового самобытного и самобытийного мира. Эти три определения не разделяют целостный феномен культуры «на какие-то отдельные отсеки», но представляют собой разные ракурсы осмысления ее еди­ного ядра.

Связь понятий культуры и смысла была очевидной для многих авторов в нашем столетии, начиная с М.М.Бахтина; наиболее край­ней формулировкой такой связи выступает положение о том, что в культуре не содержится ничего, кроме смыслов и способов их пере­дачи (Боткин, 1989, с. 117). «Онтологически культура есть не что иное, как внесение в мир смысла» (там же, с. 118). С психологичес­кой, как и с философской точки зрения, представляется вполне правомерным с некоторыми оговорками рассматривать культуру, ее создание и усвоение как опосредованное и деперсонализированное общение; в одной из работ мы использовали аналогию личностно­го вклада в другого, идеальной представленности, инобытия в нем (персонализации) и вклада в культуру, представленности в ней, ино­бытия в ее артефактах (культурализации) (см. Леонтьев Д.А., 1997 а). Философское понимание культуры как сферы смысловой общитель­ной связи (Сильвестров, 1998, с. 104; см. также Библер, 1991) допус­кает и даже предполагает возможность рассмотрения смысловой ком­муникации индивидов через пространство и время, опосредованное культурными артефактами, как специфической формы межличност­ной коммуникации и трансляции смысла. «Вся история культуры есть не что иное, как попытка коммуникации — более или менее развер­нутая попытка "культуры для себя" стать "культурой для других", по­пытка обнаружить и объективировать для других свои тайные, субъек­тивные смыслы; и одновременно — попытка обнаружить и сделать своими смыслы другого человека» (Лобок, 1997, с. 464). Помещая по понятным причинам в фокус нашего анализа культуры именно про­цессы трансляции смыслов, мы все же не склонны разделять приве­денную выше экстремальную позицию Л.М.Баткина и считать, что культура полностью сводима к ним.

Другим важным в нашем контексте аспектом культуры является то, что она выстувает определенным хранилищем, а то и фабрикой

глава 5. внеличностные и межличностные формы смысла

ценностей и смыслов жизни. «Культура — это сама система пере­вода ускользающих в прошлое и будущее ценностей настоящего в бытие человека, в смыслы его жизнедеятельности», — пишут С.Б.Крымский, Б.А.Парахонский и В.М.Мейзерский (1993, с. 32). По мнению Н.Н.Рубцова (1991, с. 136), культура представляет со­бой системную иерархию смыслов, хотя она не исчерпывается этим определением. С понятием смысла жизни связывает понятие куль­туры С.Великовский, характеризуя культуру как «смыслодобываю-щее и смыслоизготовляющее орудие». «Культура искони была и пребудет духовным домогательством Смысла — согласия между предполагаемой правдой сущего и полагаемой правдой личности» (Целиковский, 1979, с. 46). О связи смыслогенетического процесса, то есть порождения артефактов или дискретных смыслов культуры, с ситуацией необходимости преодоления экзистенциального отчуж­дения, пишет А.А.Пелипенко (1999), понимающий смысл как универсальную самоорганизационную форму культуры. Нам уже приходилось обращаться к проблеме ценностей как связующего зве­на между культурой и личностью (Леонтьев Д.А., 1996 а). Вместе с тем присвоением и трансформацией ценностей процессы смысло­вого взаимодействия личности с культурой не ограничиваются.

Попробуем аналитически расчленить эти процессы и рассмот­реть их отдельные звенья, а именно: (1) внесение индивидуальных смысловых содержаний в культуру; (2) формы существования и со­хранения смыслов в «теле» культуры и (3) усвоение смыслов из культуры. Нашу задачу существенно облегчает то обстоятельство, что, в отличие от непосредственного межличностного общения, при общении, опосредованном культурой, эти звенья оказываются на самом деле отделены друг от друга.

Внесение индивидуальных смысловых содержаний в культуру, или процесс полагания смысла, его способы С.Великовский обо­снованно предлагает рассматривать как единицу культурологичес­кого анализа. «Ведь и впрямь: что такое культура ... как не вновь и вновь, каждый раз и в каждом своем проявлении осознанно или непроизвольно предпринимаемая человеком попытка вскрыть и утвердить смысл человеческой жизни в соотнесенности его со смыс­лом сущего? Постройка собора или гражданского здания, писа­тельское сочинительство, исполнение песни или музыкальной пьесы, разбивка сада, театральное зрелище, нанесение красок на холст, украшение утвари, киносъемки, установление законосооб­разности в природе, подготовка радиопередачи... — перечень слиш­ком легко продолжить при желании до бесконечности — всегда, во всех отдельно взятых случаях были, есть и пребудут по сути своей деятельностью смыслополагающей, хотя тот, кто ею занят, о ее

5.5. культура как поле коллективных смыслов

существе не философствует или даже не догадывается, а просто-напросто делает свое привычное дело ради хлеба насущного. Раз­ница способов полагания смысла, пронизывающего любое из образований культуры, вплоть до мельчайших, и отличает, если вдуматься, одну цивилизацию от другой...» (Великоеский, 1998, с. 673). С.Великовский предлагает и более детальную схему анализа категории «способ полагания смысла». Последний раскрывается через следующие компоненты: способ выработки (производства) смысла; положение (статус в обществе) тех, кто ею занят; источ­ники «сырья» для смыслопроизводства, в том числе те, что доста­ются в наследие от предшествовавших цивилизаций; инструменты добывания, обнародования и распространения смыслов; учрежде­ния их хранения (там же, с. 675). В.Т.Ганжин (1997) говорит об исторически сменяющихся «технологиях смыслогенеза».

В упомянутой выше работе (Леонтьев Д.А., 1997 а) мы рассмат­ривали процессы опредмечивания индивидом своих сущностных сил через создание произведений материальной и духовной культуры как одно из двух магистральных направлений самореализации лич­ности, не прибегая при этом к смысловой терминологии. Вместе с тем, рассмотрение самореализации как полагания смысла (в дан­ном разделе мы придаем этому словосочетанию несколько иное зна­чение, чем в разделе 2.4., где мы говорили о полагании смысла как одном из механизмов его порождения), а форм и разновидностей самореализации — как форм и видов такого полагания, не только возможно, но и закономерно является следующим логическим ша­гом анализа. В.П.Зинченко прямо говорил о том, что создание вещи «представляет собой воплощение смысла, опредмечивание, прохо­дящее под его контролем» (Зинченко, 1989, с. 62), констатируя да­лее, что понятие культуры, в частности, материальной культуры, подразумевает единство смысла, идеи и предмета, слитых в одно культурное образование. Это единство отнюдь не статично: «Пред­меты могут терять свое назначение, утрачивать изначальные смыс­лы и приобретать новые. Точно так же и идеи, понятия могут утрачивать предметность, терять свое былое значение, обессмысли­ваться и возрождаться, наполняясь новыми смыслами» (там же). Разрушение же этого единства является симптомом патологических процессов в культуре.

Обратимся теперь ко второму звену процесса взаимодействия личности с культурой — к бытованию смыслов в «теле» самой куль­туры или, попросту, к внутренней динамике самой культуры. Преж­де всего необходимо отметить два основных принципа динамики культуры. Первый из них — это принцип возрастающего разнообра­зия (Иванченко, 1999) или близкий к нему принцип эволюционной

I

416 глава 5. внеличностные и межличностные формы смысла

значимости индивидуальной вариативности в социогенезе (Асмолов, 1996 б), из которых следует, что широта и вариативность полагае­мых в культуре смыслов благоприятна для развития культуры, а их ограничение, соответственно, неблагоприятно для нее. Второй из них — это принцип диалога, взаимодействия смыслов в культуре. Еще М.М.Бахтин с предельной четкостью сформулировал прин­цип, гласящий, что два смысла, встречающиеся в культуре, не мо­гут не соприкоснуться, не могут не вступить в диалог. Более того, актуализироваться смысл может, только соприкоснувшись с другим смыслом (Бахтин, 1979, с. 350). Культура в этом понимании и ока­зывается, собственно, механизмом, позволяющим отдаленным друг от друга смыслам вступать в диалог. «Два высказывания, отдален­ные друг от друга во времени и в пространстве, ничего не знающие друг о друге, при смысловом сопоставлении обнаруживают диало­гические отношения, если между ними есть хоть какая-нибудь смыс­ловая конвергенция» (Бахтин, 1996, с. 335).

Основные формы культуры, в которых в ней сохраняются и транслируются смыслы — это артефакты (вещи), знаковые системы (семиосфера) и модели поведения. Традиционно больше всего вни­мания уделяется знаковым системам; в частности, именно поэтому для культурологической и семиотической литературы довольно ти­пично смешение понятий смысла и значения, семантизация поня­тия смысла, о которой мы упоминали в разделе 1.1. Говоря о знаковых системах, мы имеем в виду максимально широкое их по­нимание, включающее и такие наиболее древние и наименее ко­дифицированные образования как мифы.

Связь мифов со смыслами достаточно очевидна и подробно анализировалась не одним автором. «Миф — это живой смысл, не­посредственное переживание человеком своей связи с миром, пе­реживание осмысленности ценностного отношения, значимости мира для человека и человека для мира. Мифология — это симво­лизация ценностных смыслов, аксиологических иерархий окру­жающего мира» (Пивоев, 1991, с. 72). А.М.Лобок, к концепции которого мы уже неоднократно обращались, тоже рассматривает миф как смыслонесущую реальность человека, как «то, что позво­ляет человеку поместить самого себя в контекст особой, смысловой реальности» (Лобок, 1997, с. 31). Миф дарует человеку смысл; при этом, однако, миф гораздо шире, чем смысл. «Миф предмета — это своего рода смысловая воронка, обладающая практически неогра­ниченными воможностями по обнаружению все новых и новых смыслов. Это значит, что у предмета есть множество тайных, скры­тых сущностей, и эти тайные сущности могут быть обнаружены че­ловеком в процессе познавательного погружения в предмет. Миф

5.5. культура как поле коллективных смыслов_________________ 417

предмета означает, что каждый предмет, помимо своей естествен­ной, природной жизни, несет в себе еще и некую потенциальную бесконечность того, чем он может стать в контексте человеческой деятельности. Миф предмета — это знак того, что каждый предмет содержит в себе потенциальную вселенную возможностей, которую еще только предстоит создать рукам и сознанию человека» (там же, с. 64). А.Ф.Лосев (1982), анализируя миф как языковую структуру, характеризует ее как структуру максимальной смысловой насыщен­ности.

Другим носителем смысла в культуре является символ. К.Г.Юнг характеризовал символы как «возможность какого-то еще более широкого, более высокого смысла за пределами нашей сиюминут­ной способности восприятия и намек на такой смысл (Юнг, 1991, с. 278), отмечая также, что символ выражает такой смысл, который нельзя выразить словами современного языка (Юнг, 1993, с. 291). Анализу символа под этим углом зрения специально посвящены монографии Н.Н.Рубцова (1991) и Н.В.Кулагиной (1999). Согласно Н.Н.Рубцову, символы представляют собой наиболее универсаль­ное, емкое и конструктивное выражение мировоззренческих смыс­лов, это образования, заряженные смысловой энергией. При этом символ не соотносится с единичным смыслом. «Символ — это по­тенциально неисчерпаемая смысловая глубина. Символ всегда есть некий предел, раскрывающий себя в целом континууме смысловых единичностей. Символ — это всегда открытый образ, его смысл никогда не сводим к одному определенному значению, он всегда — веер возможностей, смысловых перспектив» (Рубцов, 1991, с. 43). Н.В.Кулагина, также говоря о неисчерпаемой смысловой глубине символа, подчеркивает, что символ выступает как универсальное средство регуляции духовно-практического опыта, позволяя актуа­лизировать смыслы бытия, не объективируемые в знаковых формах (Кулагина, 1999, с. 6). Без смысла не может быть символа; смысл символа образуется посредством переноса на символический пред­мет смысла другой вещи по механизму ассоциативной связи. После­днее наиболее наглядно видно на примере религиозных символов, а также фетишизма.

Мы переходим, наконец, к третьему и заключительному звену процесса взаимодействия культуры и личности — усвоению за­ложенных в культуре смыслов и психологических следствий этого усвоения. Поскольку большой пласт отечественной и зарубежной литературы по проблемам развития и обучения затрагивает эти вопросы, мы не будем останавливаться на них очень подробно. От­метим лишь три аспекта этой проблемы, мало отраженные в совре­менных исследованиях.

418 глава 5. внеличностные и межличностные формы смысла

Первый аспект связан с такой сравнительно мало изученной ре­альностью как трансляция смыслов в культуре через образы поступ­ков (модели поведения). «В.О.Ключевский начинает свой курс рус­ской истории с такого эпизода. Представьте себе, пишет он, что по улице на полном скаку несется тройка. Но если на ее пути окажется ребенок, кучер, рискуя собственной жизнью и своими лошадьми, не может не свернуть с дороги. Здесь обнаруживается та культура поступ­ка, образа жизни и действия, которая выражает опыт сотен поколе­ний людей, опыт мировой истории» (Крымский, Парахонский, Мей-зерский, 1993, с. 31). Подробно анализируя поступок как единицу психологического анализа в исторической психологии, Е.Е.Соколо­ва (1999) рассматривает поступки реальных окружающих ребенка лиц, поступки исторических лиц, запечатленные в исторических ис­точниках, а также поступки литературных персонажей как «идеаль­ные формы», по мерке которых ребенок учится строить собственное действие, в соответствии с принципами «неклассической психоло­гии». Без таких культурных образцов, по мнению Е.Е.Соколовой, было бы невозможно совершение собственных поступков самим ре­бенком. Разумеется, речь не идет об автоматическом усвоении. «Су­ществующие в культуре аффективно-смысловые образования сами по себе могут не оказать никакого влияния на формирование соответ­ствующих "реальных форм", то есть останутся для входящего в куль­туру (прежде всего формирующейся личности) "молчащими", если нет активного присвоения субъектом этих форм...» (Соколова Е.Е., 1999, с. 95). Иными словами, поступки представляют собой проник­нутый смыслом текст (Лотман, 1999), который должен еще быть про­читан. Только при условии «смысловой расшифровки» этого «текста» совершенный когда-либо поступок исторического лица получит дей­ствительный резонанс в форме поступков его потомков. С.Ю.Степа­нов подчеркивает, что общечеловеческая культура «оказывается не кунсткамерой ценностей прежних поколений и не сводом законов, норм, готовых истин, а неисчерпаемым резервуаром прецедентов (че­ловеческих судеб), сотворенных конкретными историческими лично­стями. Их переосмысление, рефлексия и является механизмом творе­ния опыта собственной жизни и ее культурного, духовного смысла» (Степанов, 1996, с. 117). О смыслообразах культуры, на основе усвое­ния которых человек придает смысл своим действиям, пишет и В.Г.Немировский (1990), а Й.Йанс говорит о социальном тезаурусе мотивов, присущем каждой культуре или субкультуре, усвоение ко­торого служит предпосылкой и основой для формирования мотивов индивидуальных действий носителей данной культуры (Jansz, 1993). На Западе в последнее десятилетие приобрел размах так называемый нарративный подход к жизненному пути, в соответствии с которым