Им больше не ходить, им больше нет дорог
Им не усталости, ни отдыха не знать ...
Увидеть мне дано, как жизнь моя уходит
С твоею вместе, с твоею вместе
Уходит жизнь, подвластная тебе
Она мне представлялась бесконечной
Одна надежда: впереди - могила
Как и твоя, в ограде безразличья
Я рядом был с тобой, мне холодно с другими
Моя печаль застыла неподвижно
Наступает рассвет я люблю тебя в жилах моих
Еще ночь
Я всю ночь смотрел на тебя
Мне так много еще предстоит угадать
Я в спасительность сумрака верю
Он вручает мне власть
Окутать любовью тебя
Разжечь в тебе жажду
Жить в глубинах моей неподвижности
Твою сущность раскрыть
Избавленье тебе принести и тебя потерять
Днем невидимо пламя.
Ты уйдешь и откроются двери в рассвет
Ты уйдешь и откроются двери в меня.
Даже когда мы с тобой друг от друга вдали
Все нас роднит
Частица тебя обитает в голосе эха
И в зеркале
В комнате в городе
В каждом мужчине в женщине каждой
В моем одиночестве
И это всегда частица тебя
И это всегда частица меня
Мы разделили наследство
Свою долю ты мне завещала
Я свою завещаю тебе.
Тело ее - золотая поэма
Воспоминанье слишком давит плечи,
Я о земном заплачу и в раю,
Я старых слов при нашей новой встрече
Не утаю.
Где сонмы ангелов летают стройно,
Где арфы, лилии и детский хор,
Где всё покой, я буду беспокойно
Ловить твой взор.
Виденья райские с усмешкой провожая,
Одна в кругу невинно-строгих дев,
Я буду петь, земная и чужая,
Земной напев!
Воспоминанье слишком давит плечи,
Настанет миг,- я слез не утаю...
Ни здесь, ни там,- нигде не надо встречи,
И не для встреч проснемся мы в раю!
Только живите!— Я уронила руки,
Я уронила на руки жаркий лоб.
Так молодая Буря слушает Бога
Где-нибудь в поле, в какой-нибудь
Темный час.
И на высокий вал моего дыханья
Властная вдруг — словно с неба —
Ложится длань.
И на уста мои чьи-то уста ложатся.
— Так молодую Бурю слушает Бог.
Цыганская страсть разлуки!
Чуть встретишь — уж рвешься прочь!
Я лоб уронила в руки
И думаю, глядя в ночь:
Никто, в наших письмах роясь,
Не понял до глубины,
Как мы вероломны, то есть —
Как сами себе верны.
Только закрою горячие веки
Райские розы, райские реки...
Не думаю, не жалуюсь, не спорю.
Не сплю.
Не рвусь
Ни к солнцу, ни к луне, ни к морю,
Ни к кораблю.
Не чувствую, как в этих стенах жарко,
Как зелено в саду.
Давно желанного и жданного подарка
Не жду.
Не радует ни утро, ни трамвая
Звенящий бег.
Живу, не видя дня, позабывая
Число и век.
На, кажется, надрезанном канате
Я - маленький плясун.
Я - тень от чьей-то тени. Я - лунатик
Двух темных лун.
Я — есмь. Ты — будешь. Между нами — бездна.
Я пью. Ты жаждешь. Сговориться — тщетно.
Нас десять лет, нас сто тысячелетий
Разъединяют.— Бог мостов не строит.
Будь!— это заповедь моя. Дай — мимо
Пройти, дыханьем не нарушив роста.
Я — есмь. Ты будешь. Через десять весен
Ты скажешь: — есмь!— а я скажу: — когда-то...
Вот опять окно,
Где опять не спят.
Может - пьют вино,
Может - так сидят.
Или просто - рук
Не разнимут двое.
В каждом доме, друг,
Есть окно такое.
Не от свеч, от ламп темнота зажглась:
От бессонных глаз!
Крик разлук и встреч -
Ты, окно в ночи!
Может - сотни свеч,
Может - три свечи...
Нет и нет уму
Моему покоя.
И в моем дому
Завелось такое.
Помолись, дружок, за бессонный дом,
За окно с огнем!
Ты солнце стерпел, не щурясь,
Юный ли взгляд мой тяжел?
О. Э. Мандельштаму
Никто ничего не отнял!
Мне сладостно, что мы врозь.
Целую Вас — через сотни
Разъединяющих верст.
Я знаю, наш дар — неравен,
Мой голос впервые — тих.
Что вам, молодой Державин,
Мой невоспитанный стих!
На страшный полет крещу Вас:
Лети, молодой орел!
Ты солнце стерпел, не щурясь,
Юный ли взгляд мой тяжел?
Нежней и бесповоротней
Никто не глядел Вам вслед...
Целую Вас — через сотни
Разъединяющих лет.
Вас передашь одной
Ломаной черной линией.
Холод - в весельи, зной -
В Вашем унынии.
Я счастлива жить образцово и просто —
Как солнце, как маятник, как календарь.
Быть светской пустынницей стройного роста,
Премудрой — как всякая божия тварь.
Знать: дух — мой сподвижник и дух — мой вожатый!
Входить без доклада, как луч и как взгляд.
Жить так, как пишу: образцово и сжато —
Как бог повелел и друзья не велят.
Когда-нибудь, прелестное созданье,
Я стану для тебя воспоминаньем,
Там, в памяти твоей голубоокой,
Затерянным - так далеко-далеко.
Забудешь ты мой профиль горбоносый,
И лоб в апофеозе папиросы,
И вечный смех мой, коим всех морочу,
И сотню - на руке моей рабочей -
Серебряных перстней, чердак-каюту,
Моих бумаг божественную смуту...
Как в страшный год, возвышены бедою,