А И быстры реКИ ПОНИЗОВСК1Я.

Встречается и такое вступление:

Реки-то озера к Новугороду, Мхи-то болота ко Белоозеры, Широки раздолья ко Опскому, Темные леса ко Смоленскому, Чисты поля къ Ерусалиму.

Подобно Бояну,

соловью временъ давно минувшихъ, воспевавшему деяния князей и стародавния брани,

и певцы-гусельники наших былин воспевали старые деяния. На свадебных пирах гусельники пели

' К. Данилов. Древ. росс. стих. 1, 271. ² Гильфердинг. Онеж. был. 704.

38

Про старые времена и про нынешни И про всъ времена доселюшни.

Соответственно тому, в былинах встречаются вступления, в которых предстоящее повествование прямо называется ста­рым, бывалым, стародавней стариной:

Кто бы намъ сказалъ про старое, Про старое, про бывалое,

Про того Илью про Муромца.

Или:

Благословите, братцы, старину сказать, Какъ бы старину стародавную.

В новейших былинах старыми временами почитается уже эпоха Иоанна Грозного, напр.:

Да въ старые годы прежние,

Во тъ времена первоначальны»,

Когда воцарился царь государь

А грозный царь Иванъ Васильевичъ.

В целом ряде былин находим и заключительные формулы о «сказанш» или «пении старины» про того или другого героя былины, «людямь на послушанье», напр.:

— Туть векъ про Добрыню старину поютъ:
А синему морю на тишину,

А вамъ, добрымъ тымъ людямъ, на послушанье.

— Тутъ векъ про Дюка старину скажутъ,

¹ Рыбников. Песни. I, 249.

² Киреевский. Песни. I, 1.

Сказать старину значит то же, что петь старину: в былинах неоднократно сменяются выражения «старину поютъ» или «старину ска­жутъ». См. тотчас ниже соответствующие примеры.

⁴ К. Данилов. Древ. росс, стих., 219, 226 — Ср. вступление к песне о взятии Казани:

Ужъ вы ли люди ли, вы люди стародавне, Молодые молодцы да-воль послушати, Еще я вамъ разскажу про царевый про походъ, Про грозна царя Ивана Васильевича.

(«Отечеств. Записки» 1860 г. Апрель, с. 68).

Эпитет «стародавний», относимый в других песенных вступлениях к «старине», к прошедшим временам, здесь является уже перенесенным на пожилых слушателей.

39

Синему морю и т. д. — А съ той поры да съ того времени А стали Дюка стариной сказать.

В сходной форме «скажутъ старину» про Настасью Коро­левну, про Михаила Потыка, про Добрыню Никитича, про Костюка Темриковича и т. п.¹

Певцы, касаясь в своих песнях далеких стран и былых времен, рисовали и фантастические, сказочные картины из стародавнего прошлого. На это опять указывают былины. Одним из главнейших сюжетов былин служат чу­десные, баснословные подвиги русских богатырей, поборающих разных чудовищ: дышащего пламенем змея Го-рынчича, бабу Горынкину, Тугарина Змиевича, Соловья-раз­бойника и др.² Былина, начинающаяся вышеупомянутой фор­мулой: «Высота ли высота поднебесная», после такого вступ­ления переходит к описанию беззакония, господствовавшего в старинное, первоначальное, баснословное время царя Давида:

При цapi Давид Евсеевичь, При старце Макарье. Захарьевиче, Было беззаконство великое: Старцы по кельямъ — родильницы, Чернцы по дорогамъ — разбойницы, Сын съ отцом на судъ идеть...

В других былинах действующими являются баснословные лица: «премудрый царь Саламонъ» и «прекрасная царица Саламония»,⁴ Дунай и Настасья, превращающиеся в реки;⁵

¹ Гильфердинг. Онеш. был. 750, 748, 794, 811, 817, 826, 831, 932, 1116. — В былинах у К. Данилова (Древ. росс, стих.) неоднократно встре­чается заключительный стих:

А и то старина, то и деяние (с. 69, 132, 153, и др.), или:

Темъ старина и кончилась

(с. 181).

К. Данилов. Древ. росс. стих. 44, 126 и ел., 241 и ел., 246 и ел., 251 и ел.

К. Данилов. Древ. росс. стих. 271. Рыбников. Песни. II, 277 и ел. ⁵ Гильфердинг. Онеж. был. См. несколько пересказов о «Дунае».

40

упоминается о чудесном, красующемся за синим морем, за Глухоморьем зеленым, славном городе царя заморского, Ле­денце, откуда выплывает на своих фантастически разукра­шенных кораблях богатый гость Соловей Будимирович,¹ и т. п. В сходном же смысле следует понимать и выражение «Слова о полку Игореве» о «з а м ы ш л е н i и Бояновом». Пе­вец «Слова» хочет начать свою песню «не по замышлешю Бояна», а «по былинам сего времени», т. е. воспеть быль, исторические факты, между тем как Боян, творя песню, «растекался мыслда», давал волю своему воображению, сво­ему «замышлешю», вымыслу, сплетая действительность с чу­десным, облекая, подобно нашим былинам, действительность в фантастическую форму.

Такие фантастические рассказы или «сказки» легко могли принимать и шуточную форму, подобно былинам-сказкам: «Старина о большом быке», «Кострюк», «Не­былица», «Птицы» и т. п. Некоторые из этих сказок-старин начинаются призывом слушателей ко вниманию, чтобы пос­лушали старинушку, напр.:

Да князья послушайте,

Да бояре послушайте,

Да мужики ты земское,

И старички деревенские,

Да ребятушки махотные,

Да крестьянушки пахотные,

И не шумите — послушайте.

Да я вамъ старинушку скажу

Про тово-де большово быка

Рободановика...

Или:

А не тките то девушки,

Не прядите молодушки,

Ужъ вы сядьте послушайте,

Я вамъ сказку скажу,

Прибаулушку немаленькую,

Аи диди-диди-диди,

И про того Кострюка Кострюкановича,

Про того Дебрюжа Дебрюкановича...

К. Данилов. Древ. росс. стих. 1.

41

Или:

Старина сказать да стародавная,

Стародавная да небывалая,

Хорошо сказать, да лучше сл ушат и...,

после чего следует целый ряд небылиц:

Да не курица на ступы соягниласе, Корова на лыжахъ покатиласе, Да свинья въ ели-то ведь гнездо свила... По поднебесью, братцы, медведь летитъ, Да медведь летитъ, да он хвостомъ вертитъ, А по чисту полю у нас корабъ бьжитъ, На синем море у нас овинъ горитъ, Да овинъ горитъ и то съ репою ..

Более или менее сходные с вышеприведенными, фан­тастические, баснословные (вероятно, и шуточные) рассказы, очевидно, пелись и старинными русскими певцами-гу­сельниками. На это указывают, кроме приведенного раньше (стр. 40) выражения автора «Слова о полку Игореве», о з а -мышлении Бояновом, еще и слова Кирилла Туровского (XII в.), порицавшего тех, «иже басни баютъ и въ гусли гудутъ»,² Кирилла, митрополита Киевского (XIII в.), назы­вающего в числе мытарств: «плясаше... и басни бающе»,³ наконец, митрополита Фотия (1410 г.), увещевавшего новгород­цев басней не слушать.⁴ — Возвращаюсь к серьезной «игре».

Подобно Бояну,

величавшему князей, подъ вещими перстами которого

струны сами рокотали славу князьямъ, — Бояну,

свивавшему древнюю славу съ новою,

и старинные «веселые молодцы» славили и величали героев времен минувших, а равно и современных им князей, по примеру Бояну свивая, таким образом, древнюю славу с новой. Мы видели выше (стр. 38), что певцы гусельники пели песни

Про стары я времена и про нынешни, И про все времена доселюшни.. ,

' Гильфердинг. Онеж. был. 1132 — 1133, 1272, 1329.

² Пам. росс. слов. XII в. 95.

³ Филарет. Обз. дух. лит. 59.
Акты (арх. эксп.) 1, № 369.

42

т. е. соединяли повествования о старых и новых временах. Кроме того, в былинах повествования нередко заключаются возглашением славы или хвалы герою или ге­роине былины, напр.:

—Тутъ-то HacTacье славу поютъ.

—Да тут Святогору да богатырю славу поемъ.

—А туть Кострюку славы поютъ,
Славы поютъ, старину скажут»...
И царицы славы поютъ,

Славы поютъ, старину скажутъ.

— А еще тутъ поганому (Идолищу) славы поютъ.

Певец «Слова о полку Игореве», неоднократно вспоминая о Бояне и как будто подражая местами складу Бояновых песен или «старымъ словесамъ», заключает свое произведение слав-лени ем Игоря, Всеволода, Владимира Игоревича, напомина­ющим только что приведенные заключительные стихи былин; но здесь, кроме князей, величается и дружина, которой про­возглашается слава и здравие вместе с князьями: «Пети слава Игорю Святъславича. Буй туру Всеволод^, Владимиру Игоревичу. Здрави князя и дружина, побарая за христьяны на поганыя плъки. Княземъ слава, а дружинь Аминь!».² Обычай величать и славить на пирах в песнях не только воспеваемых в ней князей и героев, но и присутствующего князя (или боярина, хозяина дома), а также и других присутствующих лиц, отразился и в былинах: Ставр, в роли «веселого молодца» или «загусельщика»,

Сыгрышь сыгралъ Царя-града, Та(о)нцы навелъ Иерусалима, Величалъ князя со княгинею.

Былина о смерти Михаила Скопина свидетельствует о «великой славе», которую пели Скопину во время

пира:

¹ Гильфердинг. Онеж был. 624, 646, 932, f038. — В некоторых
былинах в заключительном стихе провозглашается слава старине, т. е.
стародавним временам и событиям:

Да тутъ ли старинушкъ славу поемъ.

(Там-же: 662, 671, 676, 689)

² Русс. Достоп. III, 254.

³К. Данилов. Древ, росс стих. 91.

43

На великихъ на радостяхъ пиръ пошелъ

И пиръ пошелъ и в е л и к i й столъ

И (У?) Скопина князя Михаилу Васильевича

Про весь православный Миръ,

И велику славу до веку поютъ

Скопину князю Михайлъ Васильевичу...

На этом пиру, по обычаю, идущему от времен Владимировых, каждый из гостей чем-нибудь похваляется. Оче­редь доходит до хозяина:

«Я Скопит» Михайло Васильевичъ

Могу князь похвалитися,

Что очистилъ Царство Московское

И великое Государство Российское,

Еще ли мнъ славу поютъ до вЬку,

Отъ стараго до малаго,

Отъ малаго до веку моего».

Та же былина заканчивается припевкой, т. е. заключитель­ной формулой общего характера, в менее развитом виде пов­торяющейся и в конце некоторых других былин. Вот эта припев­ка:

То старина то и деянье,

Какъ бы синему морю на утишенье,

А быстрымъ рькам слава до моря,

Какъ бы добрымъ людямъ на послушанье,

Молодымъ молодцамъ на перениманье,

Еще намъ веселымъ молодцамъ на потешънье,

Сидючи въ беседъ смиренныя,

Изпиваючи медъ, зелено вино;

Где-ко пиво пьемъ, тутъ и честь воздаемъ

Тому боярину великому

И хозяину своему ласкову.

Как Боян воспевал хвалу князьям, как автор «Слова о полку Игореве», воспев поход Игоря, возглашает славу князьям и дружине, как Ставр в качестве скомороха за

Последние два стиха напоминают соответствующее место из былины ⁰ Добрыне, который «выигрывал», т. е. воспевал, славил

Отъ стараго да всехъ до малаго,

и как будто представляют лишь механическое повторение старинной формулы ⁸ искаженном смысле. Ср. ниже стр. 45.

К. Данилов. Древ. росс. стих. 391.

44

пиром у князя вплетает в свою песню величание князя и княгини, так и в последней припевке воздается честь хозяину пира, боярину великому, такими же как Ставр-скоморох «веселыми молодцами». Эта припевка замечательна и важна в том отношении, что она подтверждает предположение о том, что авторами былин были старинные певцы-гусельники, скоморохи: «то старина то и дьянье... нам веселымъ мо-лодцамъ на потъшенье»; следовательно, поют былину они, веселые молодцы-скоморох и, себе на потешенье, добрым людям на послушанье, молодым молодцам на перениманье: «где-ко пиво пьемъ, туть и честь воздаемъ... хозяину»; следовательно, вплетают славление, чест­вование хозяина в песню-былину те же веселые молодцы-скоморох и. Точно так и Добрыня, переодетый скоморохом, на свадебном пиру в своей песне «выигрывает», т.е., очевидно, славит, величает всех, от старого до малого, поимённо:

Онъ повыигралъ во граде во Юеви

Онъ во Киевъ да всехъ поименно,

Онъ отъ стараго да всехъ до малаго.¹

Замечательную аналогию представляет последний стих с выражением певца «Слова . о полку Игореве»: Добрыня повыиграл всех от старого до малого, а певец Слова следует примеру тех, кто величает князей, сперва старших, а потом младших («певше песнь старымъ княземь, а потомъ молодымъ»)? Непосредственным доказательством тому, что певцы-гусельники действительно величали князей (позже царей) может служить рассказ Олеария, который еще в первой половине XVII столетия слышал в Ладоге певцов-скоморохов, славивших за посольским столом царя Михаила Федоровича: «В Ладоге, — пишет Олеарий, — услышали русскую музыку: когда мы сидели за обедом, пришли двое русских с лютней (Laute) ^г и гудком (Geige) на поклон к гг. послам, начали играть и петь в честь великого государя и царя Михаила Федоровича» (точнее: «о великом государе» и т. д.).⁴

¹ Гильфердинг. Онеж. был. 757.—Ср. выше стр. 43 примеч.

² Русс, достоп. Ш, 254.

³ Под именем лютни следует здесь понимать не собственно лютню, а
какой-то лютнеобразный струнный инструмент, вероятно, домру.

⁴ Подроб. опис. путеш. в Москов 26.

45

Прославление царя и исторических лиц встречаем и в ма­лорусских думах, напр.:

Дай, Боже, честь и хвалу

Свить праведному Государю,

Та й Семену П а л i ю, превеликому пану,

Що не давъ Шведу християнъ на поталу!...

Форма славления царя, князей и бояр, царских слуг (ср. выше славление дружины княжеской), сохранилась до сих пор в наших святочных — подблюдных — песнях, причем ныне слав­ление иногда начинается с Бога:

Слава Богу на небъ, слава!

Государю нашему, слава!

Чтобы нашему государю не стариться, слава!

Его цветному платью не изнашиваться, слава!

Его добрымъ конямъ не изъъзживаться, слава!

Его вернымъ слугамъ не измениваться, слава! и т. д.

Или:

Вился, вился ярый хмель, слава!

Около тычинки серебряныя, слава!

Такъ бы вились князья и бояре, слава!

Около царя провославнаго, слава!²

В галицко-русской свадебной песне находим возглашение чести и хвалы Богу, Богородице, хозяевам дома и всем домочадцам, по старшинству (ср. выше стр. 44 славление сперва старших, а потом младших):

Встаньте бояры, встаньте! Честь, фалу (-хвалу) Богу дайте: На самый передъ Господу Богу, Прысвитый Диви, господареви, Господиноньци и кухаройци

И всимъ посполу

Що сут въ томъ дому.

Кулиш. Записки о южной Руси. 1856 г. I, с. 195. Снегирев. Русские простонародные праздники. II, с. 70, 79. — Ср. Сахаров. Сказ. русс. нар. I. III: «Песни подблюдные». ³ Раи И. Pie*, ludu rusk, w Galic. I, 83.

46

В сербских колядках также провозглашается слава и честь хозяину дома и членам его семьи, напр.:

— Слава и част домапину! Слава и честь домохозяину!
Тебъ на част господине!.. Тебе на честь, господин!..

— Слава и част домапину!! Слава и честь домохозяину!
Тебъ на част стара Maикo! Тебе на честь, старая матушка!

В малорусских щедривках встречаем сходное славление, напр.:

Славенъ, славенъ панъ Олександра,

Щедрий вечиръ! Ой чимъ же вшъ славенъ? Трома городами,

Щедрий вечиръ! Трома городами, cboиmи синами

Щедрий вечиръ! и т. д.²

Форма славления в приведенных русских (и сербских) свя­точных песнях близко сходна с заключительным славлением князей и дружины в «Слове о полку Игореве» (ср. выше стр. 43); таковым же было, вероятно, в общих чертах и обычное величание князей в песнях скоморохов-гусельников (ср. стр. 43: выражения былин: «славу» или «славы поют»).

Кроме провозглашения славы, хвалы, чести, в народной литературе нередко встречается величание того или другого лица, посредством лестных для него сравнений с небесными светилами, зарей, маковым цветом и т. п., — сравнений, веро­ятно, также применявшихся в величальных песнях старинных певцов-гусельников. Так в русских колядках весьма распрост­ранена твердо установившаяся форма славления хозяина дома и его семьи, посредством уподобления их солнцу, месяцу и звездам, напр.:

Великорусе: На дворе у него (Устина, хозяина) да три терема: Въ первомъ терему да светелъ месяцъ, Во второмъ терему красно солнышко, Въ третьемъ терему часты звезды.

Что светелъ месяцъ, то Устинов» домъ (т. е. сам Устин),

Что красное солнце, то Улита (жена) его, Что часты звезды, малы детушки.

¹ Kapaynh. Српске народне гуесме. I, с. 115, 116.

² Кулиш. Зап. о юж. Руси. I, 196.

³ Абевега русских суеверий. 1786 г. С. 224.

47

Белорусе:

Ясный мисяць —самъ господарь, Ясне сонце —його шинка, Яснее зиркы — його диткы.¹

Ясенъ месяцъ — панъ Иванъ, Красно соунце —яго ж а на, Дробны звезды — яго дзетки.

Хозяин обыкновенно сравнивается с месяцем, а хозяйка — с солнцем; но иногда сравнение делается и наоборот, напр.:

Великорусе: Красно солнце —то хозяинъ въ дому..., Светелъ месяцъ —то хозяйка въ дому...

Нельзя не заметить, что точно такое же величание встре­чается и в былинах и сказках русских, где князь Владимир нередко называется солнышком, ласковым солнцем, красным солнцем, напр.:

Огь того ли отъ солнца Владимира...,

— или:

«Солнышко ты, Владимйръ стольно-Киевский!»

— или:

«Гой еси, государь ты мой батюшка, Ласково солнце, Владимиръ князь!»

— или:

«Запечаловалъ князь Владимиръ,

Красное солнышко, свътъ Святославьевичъ».⁴

В «Слове о полку Игореве» встречается сходное сравнение героя поэмы с солнцем на небе:

Солнце свътится на небесе, Игорь князь въ Русской земли.

Приведу еще несколько примеров величания того или другого члена хозяйской семьи в колядках:

¹ Метлинский. Народные южнорусские песни. 1854 г. С. 342.

² Шейн. Белорусские народные песни. 1874г. С. 43.

³ Снегирев. Русс, прост, праздн. И, 67.

⁴ Гильфердинг. Онеж. был. 1261. — Рыбников. Песни. I, 143.
^СР- И, 13, 30 и др. — К. Данилов. Древ. росс. стих. 134,249. —Сахаров.
Песни русс. нар. 1839 г. V. Примеч. 1-е к былинам, с. 396.

⁵ Русс. Достоп. III, 252.

48

Малорусе.. У нашого пана хороша пани (— хозяйка)

По двору ходыть, якъ мисяць сходыть («восходит), По синьцямъ ходыть, якъ заря сходыть.

Или:

А въ тий свегглици стоить Орышечка (-хозяйская дочь),

Убиралася, то-жъ и наряжалася;

До церкви пошла, якъ зоря зийшла,

У церковь вышла, и засiял а.

Там паны стоялы да иипытальг

Чы ты царивна, чы короливна?...

Великорусе.: Какъ у месяца золоты рога, А у солнышка очи ясные, У Степанушки (хозяйского сына) кудри русы По плечамъ лежать, Точно жаръ горягъ.

В заключение, как дальнейший пример народного славления, приведу еще свадебную величальную песню, исполняемую в честь свата:

Слышишь ли, чуешь ли, Петръ светъ Даниловичъ? Мы тeбе пьеню поемъ, Teбе мы честь воздаемъ, Какъ б е л ы й с ы р ъ на блюде лежить, Что сахарный кусъ на тарелочкъ, Какъ маковъ цветъ въ огороде стоить, То сватушка нашъ за столомъ сидитъ .

Повторяю, что о величании и славлении царей, князей, бояр и хозяев, в старинных песнях скоморохов, можно составить себе некоторое понятие по приведенным примерам из русских былин и народных песен, вероятно, в данном отношении близко сходствующих с величальными песнями скоморохов.

Чудные рассказы про далекие места, «игра из-за моря»,⁴ чудные повествования «про старыя времена и про ньнешни

¹ Метлинский. Южнорусс. нар. пес 331, 332. — Ср. Радченко.
Сборник белорусских и малорусских народных песен Гомельского уезда. I.
Колядная № 28.

² Владимирские Губ. Ведом. 1860 г. № 8.

³ Сахаров. Сказ. русс. нар. I. III, 156.

⁴ Про Царьград, Иерусалим, Сарацинскую землю, Волынское море,
Новгород, Москву, Чернигов и др.

49

и про всь времена досюлешни», про странствования и подвиги богатырей (позже — про деяния князей, царей),' про собственное рождение, собственные разъезды и похождения певца в далекой чужбине,² величание и славление князей и бояр, «отъ стараго до малаго» — вот, очевидно, главное со­держание «т о н ц е в ь великихъ» в игре старинных пев­цов-гусельников, «игры великой», которая вызывала та­кой восторг и удивление в слушателях и так щедро награж­далась князем.

Исторические свидетельства о княжеских придворных му­зыкальных искусниках, начиная с конца XI и до конца XV столетия, почти вовсе умолкают. Упоминается в Ипатьевской летописи под 1241 годом лишь вскользь о каком-то зна­менитом певце Миту се, не захотевшем из гордости служить князю Даниилу.³ Затем сохранились лишь известия о заба­вах князей охотою на диких зверей, о пирах, продол­жавшихся до глубокой ночи и которыми обыкновенно озна­меновывались брачные торжества. Мы знаем далее, что митрополит Кирилл (XIII в.) упрекал ростовского епископа Игнатия за то, что он ел, пил и веселился с князем Глебом Васильковичем; но в чем именно заключалось это веселье, и вообще, забавлялись ли музыкой князья с конца XIII до конца XV века, никаких сведений не существует. О великом князе литовском Ольгирде (XIV века) летописец выражается с особой похвалой: «Премудръ бе зело... и воз-держаше имаше велие... потехи и играния и про-чихъ таковыхъ не внимаше»,⁴ из чего нетрудно за­ключить, что другие князья того времени внимали играм и потехам. Неупоминание о музыкальных заба­вах не значит, однако еще, чтобы их совсем не было, тем более, что с конца XV столетия появляются известия о царских музыкальных потехах, в которых, рядом с отечест-

Ср. былины: «Илья Муромец и Соловей-разбойник», «Илья Муромец и Идолище», «Три поездки Ильи Муромца», «Добрыня и Маринка», «Добрыня и змей», «Добрыня и Алеша Попович» и т. п. из Владимирова цикла; позже ^героями былин сделались Грозный Царь Иван Васильевич, Ермак Тимофе­евич, Гришка Отрепьев, Царь Алексей Михайлович, Царь Петр, Стенька Разин и др.

Ср. повествования «о рошденьице», «похожденьице», «разъездах До­брыниных» в былине о Добрыне.

Полн. собр. русс лет. II, 180. ⁴ Древний летописец 1747 г. I, 167.

50

венными, выдаются уже иноземные искусники-инструмен­талисты. Так, в царствование Иоанна III, в 1490 г., выписан был, вместе с другими иностранными художниками, орган­ный игрец. При царе Иоанне Грозном были в Москве не­мецкие музыканты, прибывшие с другими иноземными мас­терами, но деятельность их прошла бесследно: сохранилась лишь запись о нескольких немецких музыкантах в одной из немецких церковных книг в Москве.' При царе Федоре Иоан-новиче прибывают из заграницы органы и клавикорды с со­ответствующими музыкантами; при царе Михаиле Федо­ровиче к ним присоединяются скрипотчики и цимбальники; а в частных домах появляются на вечеринках игроки на лирах. Подробнее об этих музыкантах я буду говорить в другом месте.

В то же время находим и свидетельства обахарях, в те­чении XVI и XVII столетий, к которым в XVII веке присоединя­ются и домрачеи. И те и другие служили, очевидно, пред­ставителями, в позднейшее время, рассмотренной выше «великой игры». Одною из любимых русских комнатных утех в долгие осенние и зимние вечера, и особенно для грядущих ко сну, замечает г. Забелин, была сказка и, по всему вероятию, не в специальном ее значении, какое определила ей наука, а вообще в значении всякой повести, как небылицы, гак и действительной были, обставленной только поэтическими образами и сказываемой поэтическим словом. Сказка в таком более широком смысле слова отождествляется с теми баснями, против баяния, т. е. оказывания или пения которых возвы­шали свой голос, как против скоморошеского искусства вообще, духовные писатели XIII века: «Иже басни баютъ и въ гусли гудутъ», «плясанш...ибасни бающе»; выражения эти мы встретили уже выше (стр. 41) и сравнили это «баянш басней» с «замышлешемъ Бояновымъ», с повествованием древними скоморохами фантастических, баснословных расска­зов. Бахари были, очевидно, такими баятелями басен, сказите­лями сказок. Немцы, описывая монашескую жизнь царя Ивана Васильевича в Александровской слободе, говорят, между прочим, что после вечернего богослужения царь уходил в свою

¹ Stahlin Nachrichten von der Musik in Riissland, в Haigold's Beylagen zum neu veranderten Russland 1770. II, S. 75

,1

51

спальню, где его дожидались трое слепых старцев (баха-рей); когда он ложился в постель, один из старцев начинал говорить сказки и небылицы и когда уставал, то его сменял другой и т. д. Царь от этого скорее и крепче засыпал. У царя Василия Шуйского был бахарь Иван. В первые годы царство­вания Михаила Федоровича баяли басни, в качестве госуда­ревых бахарей, Клим Орефин, Петр Сапогов и Богдан Путята. Не только в царских хоромах, но и в каждом зажиточ­ном русском доме бахарь был в старину необходимым лицом. Должность бахарей состояла в том, чтобы, когда боярину скучно или когда он ляжет в постель, сказывать ему сказки, повести, прибаутки, чтобы боярина или развеселить, или усыпить. У ста­розаветных людей и в начале нашего столетия бахарь-сказочник бывал еще необходимым членом домашнего препровождения времени.¹ Бахари, в отличие от праотцов своих — гусляров, ска­зывали (или распевали?) свои повествования уже без сопро­вождения музыкального инструмента. В одной из белорусских колядок «бахорь» изображается ленивцем в домашнем быту, как и подобает профессиональному рассказчику и краснобаю:

Поъхау бахорька по дрова, по дрова,

А яго секира тупа, тупа, '

А яго кобыла ленива, ленива.

Не стали дрова рубиться, рубиться,

Та задумау ёнъ жениться, жениться,

Щобъ за детками лениться, лениться.

Вместе с бахарями в памятниках времен Михаила Федо­ровича упоминаются домрачеи, т. е. певцы, сопровождавшие свои песни звуками домр. Имена домрачеев встречаются в документах первой половины XVII века. С 1614 г. находим имя домрачея Богдана Путяты, в 1626 г. во время свадебного праздника царя Михаила Федоровича тешили его, между прочим, домрачеи Андрюшка Федоров да Васька Степанов. Затем в 30-х и 40-х годах XVII века в дворцовой потешной палате появляются уже домрачеи слепые: Гаврило («потьтшшкъ домрачей»), Яков, Лукьян Никифоров, Наум, Петр («игрецы домрачеи»), действовавшие преимущественно на

Забелин. Дом. быт русс, цариц. 433, 438 и ел. — Энциклопедический Лексикон. 1836 г. Т. V: «бахарь».

Бессонов. Белорусские песни. I87f г. I, с. 84. Бахорь, у белоруссов, по объяснению проф. Бессонова, значит: балагур, шут; волокита; баятель, обаятель; ведун, дед.

52

царицыной половине и получавшие, по приказанию царицы, деньги, то в награду, то на домерные струны. Искусство бахаря и домрачея соединялось иногда в одном лице. Так упомянутый выше Богдан Путята называется то бахарем, то домрачеем. Независимо от бахарей и домрачеев тешили Михаила Федо­ровича и гусельники: гусли, следовательно, еще не совсем утратились из употребления народных певцов и сказителей, но, насколько возможно судить по имеющимся скудным сведе­ниям, в значительной степени уступили место домрам. Г-н За­белин высказывает весьма правдоподобное предположение, что бахарь, домрачей и гусельник были представителями художе­ственной литературы, свойственной потребностям и вкусам века. Это были, по выражению его, «поэты, если и не творцы, зато хранители народного поэтического творчества». «Но не можем сказать, — прибавляет г. Забелин, — что они не были и твор­цами, ибо есть положительные свидетельства, что народная мысль не только свято хранила поэтическую память о минув­шем, но с живостью воспринимала и поэтические образы сов­ременных событий. В этом отношении для нас неоценимы песни, записанные у одного англичанина в 1619 г. Они воспевают событие, только что совершившееся в том году, — приезд в Мо­скву из плена государева отца, Филарета Никитича; они поют смерть недавнего народного героя Скопина-Шуйского (1610 г.), они поют участь царевны Ксении Годуновой. (См. у Киреев­ского. Песни. VI, 202, 203, 207). Мы можем основательно полагать, что это только незначительные крохи того, чем обла­дало наше старинное песнотворство».¹ Впоследствии на месте домрачеев и гусельников встречаем как при дворе, так в осо­бенности в русских знатных домах, вошедших в моду в XVIII ве­ке малорусских бандуристов, о которых я буду говорить в дру­гом месте.

Вероятно, сходны с серьезными песнями только что рас­смотренных бахарей, домрачеев и гусельников были песни, в одной из позднейших былин именуемые царскими: в былине «Молодец и Королева» русский молодец попадает в плен к шведскому королю; отведенный в конюшню,

Забелин. Дом. быт русс, цариц. 434—435, 439—440.

53

Запелъ молодецъ, песни царския, Песни царсия, песни умильныя.

Пленительные песни, которые поет райская птичка над чудесной кроватью, снаряженной царем Васильем Окульевичем, для прельщения прекрасной царицы Саламонии, называются также «царскими»:

На той на орленой грядочке Сидитъ птицынка райская, Поетъ-то песенки царския.²

Песни царские, песни усильные (ср. «песню зау-н ы в н у ю») пленного молодца напоминают Добрынину «игру по уныльнему, по умильнему», его «игру вели­кую», Садкову «игру нйжную», доставившие князю Владимиру «утех и нежныя», царю морскому — «у т t x и великия» (ср. выше стр. 29, 30).