Глава 9. вселенная, как распускающийся цветок?

Дни мои пролетали, как ветер, я просыпался к обеду, совершал свое молитвенное правило, бегал по горам, купался, а потом, забравшись на вершину горы и расположившись у обрыва, глядел в морскую даль. Здесь, наверху, особо чувствовалась близость неба и моря, воздуха и даже космоса.

Я смотрел в синий морской простор и ощущал, насколько он бесконечен и беспределен. И действительно, думал я, суша составляет всего одну четвертую часть планеты, а все остальное — это моря и океаны. Странно, что человек избрал для своего существования именно сушу. Почему? По логике, которую мне начала открывать девушка из моря, выходит, что море более подходило бы для жизни, нежели суша. Эта наша пресловутая логика, которая хочет все объяснить, всему дать название и все разложить по полкам своего разумения! Как много мы еще не знаем, не понимаем, насколько мы возгордились своим разумением мира, жизни, бытия, когда у нас под ногами истребляется природа, торжествуют зло и невежество, когда люди убивают друг друга, ведут себя так, будто сейчас не начало третьего тысячелетия, а период варварства в каком-нибудь доисторическом времени.

«И все-таки, кто она, эта женщина из моря?» — думал я. Порой она выглядит просто доброй и искренней девушкой, кстати, возраста неопределенного, но на вид ей лет восемнадцать. А временами она уже вышедшая из моря «инопланетянка», живущая с дельфинами в ином мире и ином измерении. В Дельфании, впрочем, как и во мне, присутствуют две личности, два существа, одно из которых представляет самостоятельную, индивидуальную частичку цивилизации, а другое — как бы вмещает в себя всю полноту свойств, с моей стороны — людей, а с ее стороны — мореан — так назовем разумных обитателей моря. А кто такие дельфины? Оказывается, параллельная цивилизация, населяющая планету уже миллионы лет, существующая бок о бок с людьми, которые и не подозревают об этом. Как все сложно и как все просто! Действительно, мы, люди, слишком увлеклись верой в наши умственные силы, оставив в стороне свои духовные ресурсы, утеряв связь с природой и, как следствие, отключив в себе внутренние, природные резервы. То нам холодно, то жарко, то хочется кушать, и еще тысячи позывов, желаний, инстинктов, держащих нас в своих лапах и не позволяющих жить в подлинном смысле этого слова. Нам кажется, что мы уже все знаем, умеем, а на самом деле мы заблудились, зашли в какой-то бесконечный тупик и не эволюционируем в подлинном смысле, а стоим на месте. Что изменилось в нашей жизни, скажем, за последние две тысячи лет? Мы покорили космос, раскатываем в машинах, опоясали земной шар системами жизнеобеспечения, а остались прежними, даже, может быть, стали еще более жалкими, беззащитными, нежели были люди древности.

Дельфания, проявляясь из темноты, двигалась мне навстречу пружинистой походкой, улыбаясь и отряхивая волосы от воды. Я стоял у берега с чувством юноши, пришедшего на свидание. В одной руке она держала что-то белое и протянула это мне:

— Это тебе, — сказала она, игриво глядя прямо мне в глаза.

— Что это? — спросил, беря в руки предмет. — Это — коралловый цветок!

— Откуда он у тебя? — удивился я и тут же осекся, осознав, что передо мною стоит не просто девушка, а полноправная жительница моря, которая, вероятно, избороздила уже многие моря и океаны.

— Ты правильно подумал, — произнесла она, двигаясь рядом со мной к костру.

— Дельфи, почему бы нам не начать разговаривать вслух?

— Ты будешь моим учителем! — произнесла она одновременно и вопросительно, и утвердительно. — Я согласна, если ты не будешь смеяться.

— Ты стесняешься меня?

Дельфания, присев на свое место, махнув головой, закрыла лицо волосами.

— Я же все-таки девушка! — произнесла она с укором.

— Я обещаю тебе не смеяться, — с серьезностью в голосе произнес я.

— Хорошо, тогда я буду во время беседы произносить звуки, а ты будешь меня поправлять.

Зря я обещал быть сдержанным, ибо как только она попыталась произнести мое имя, которое звучало наподобие «О-у-а», я засмеялся. А Дельфания тоже заулыбалась и сказала:

— Ну, хорошо, смейся сколько хочешь, — а потом добавила надув губки, — когда-нибудь и я над тобой посмеюсь.

Действительно, передо мною сейчас сидела юная красивая девушка со всеми свойственными этому возрасту порывами и эмоциями. Мы постепенно в процессе многочисленных бесед освоили звуковое произношение, и уже через несколько дней Дельфания свободно произносила слова, только растягивала гласные и получались некие распевы слов.

А в тот вечер я держал в руках ее подарок из южных морей и мне было тепло и даже сладостно на душе, будто я приближался и приближался к чему-то очень большому, очень радостному и бесконечно счастливому. Присутствие Дельфании действовало на меня таким образом, что я словно начинал смотреть на мир ее глазами и ощущал все вокруг ее чувствами.

— Ты бы знала, как много я мечтал о том, чтобы побывать в теплых морях, посмотреть коралловые острова и даже фантазировал о том, чтобы найти какой— нибудь живописный островок с бескрайним песчаным берегом и остаться там жить навсегда. Конечно, это только лишь мечты, но порой так хочется скрыться в этой голубой дали, где нет серости, невежества, зла. Построить там дом на берегу океана и с веранды наблюдать за приливами и отливами.

Меня понесло в страну грез, а Дельфания глядела на меня, и глаза ее искрились светом тех закатов, о которых я мечтал, сидя у костра. И меня уже было не остановить.

— Ты бы приплывала ко мне на остров, и мы бы долго сидели с тобой у моря под звездами и говорили, говорили или просто молчали. Это ведь тоже так хорошо — молчать, когда и без слов все понятно и ясно.

— Ты очень похож на своего знаменитого предка, он тоже любил Кавказ, но его душа всегда металась, мучилась, стремилась куда-то вдаль и не находила себе ни покоя, ни приюта.

— Откуда ты можешь знать о моем предке? — спросил я.

— Все, что происходит на земле, Владимир, записывается в планетарный банк информации, просто нужно уметь им пользоваться и тогда узнаешь много, очень много, не открывая ни одной книги. И я хочу тебе сказать, что здесь тоже очень чудесное и удивительное место, кроме того, у него чрезвычайно сильная энергетика, которая может творить чудеса.

— Наверное, ты права, здесь действительно прекрасно и волшебно, а одно чудо здесь уже произошло — я встретил тебя. Видимо, справедливо твое замечание о моей душе, которая всегда куда-то рвется вдаль, за горизонт, когда все сказочное рядом, — произнес я, а потом неожиданно спросил напрямую и посмотрел в упор. — Дельфи, ты возьмешь меня с собой?

— Взять я тебя с собой не могу, Вова, ты же знаешь, что твое место на земле. Здесь многим, очень многим нужна твоя помощь, поддержка, твои дела, которые помогают людям поверить в светлое, в доброе и радостное. Но не расстраивайся, — успокоила она меня, увидев мое разочарование. — Обещаю тебе устроить маленькое путешествие по морю!

— Ловлю на слове! — оживился я. — Когда? — Будь терпелив и чудо случится!

— Прекрасное изречение, нужно его запомнить или даже записать. Ведь, как знать, может быть, потом я напишу о тебе книгу. Впрочем, мне не хотелось бы рассказывать всем о моем сокровенном. Для меня все это слишком дорого, — произнес я.

— А почему ты думаешь, что твое сокровенное не может стать и для других дорогим и сокровенным? Людям нужны твои книги, ведь в вашей жизни так мало добра и чудес, что жизнь многих превратилась в беспросветное и мрачное существование.

— Ты, Дельфи, вновь права, однако я не хочу о тебе разносить весть по всему свету, еще начнут ловить тебя сетями, как в фильме «Человек-амфибия».

— Если ты не расскажешь обо мне, то о чем ты напишешь книгу?

— Действительно, без тебя не обойтись… Кстати, что тогда происходило на поляне, почему собралось столько зверей?

— Ты верно высчитал, что день большого сбора зверей происходит ночью в день осеннего равноденствия.

После этих слов я подумал, что эта догадка была не моей, а Илюшиной. Кстати, где он и что с ним? — мелькнула мысль.

Тем временем Дельфания продолжала:

— Этот день — время подведения итогов года, когда решаются вопросы договорных взаимоотношений в животном мире для соблюдения гармонии земной природы с космосом.

— Ты говоришь, словно звери могут договариваться, и даже если так, то о чем?

— Мир животных гораздо разумнее, нежели кажется, миллионы лет звери живут на планете, соблюдая законы мироздания, и потому в природе поддерживается определенное равновесие. Кстати, день осеннего равноденствия находится под знаком Весов, который и отвечает за равновесие в природе. Животные, Владимир, могу договариваться и делают это гораздо лучше, нежели люди.

— Ты утверждаешь, что они собираются и каждый высказывает свое мнение? Кроме того, как или кто их созывает, откуда они знают, куда и когда нужно приходить?

— Конечно, они не беседуют между собой, как мы с тобой. Как бы тебе объяснить? — Дельфания закусила губу. — Весь растительный и животный мир планеты объединены в некую глобальную энергоинформационную сеть, которая в свою очередь связана с солнечной информационной системой и которая тоже в свою очередь имеет канал взаимодействия с галактической, и так далее.

— Что-то наподобие Интернета?

— Вот именно! — оживилась Дельфания. — Ты нашел верное сравнение. Все живые и растительные существа связаны в планетарном Биоинтернете. Каждая травинка, каждый жучок, мотылек посылают свои волны в эту сеть, а из этой сети им поступает информация от главного источника. Поэтому все в мире очень связано, красиво и гармонично. Сейчас ваши ученые уже нащупывают это взаимодействие, даже открыли, что связь осуществляется с помощью биофотонов. Например, в лесу каждое дерево, каждая травинка и кустик живут не в борьбе друг с другом за влагу, свет и воздух, а во взаимодействии и взаимопомощи. Взрослые деревья уступают место под солнцем молодым деревьям.

— Знаешь, Дельфи, я вспоминаю такой странный случай, когда я однажды пришел в одну контору. Там в метре от окна стоял горшок, в котором росло красивое комнатное растение, стелющееся, с мелкими листочками. Как только я оказался в помещении, так сразу почувствовал, что от этого растения исходит некий поток жизни, нежности и покоя. Тогда я сказал работникам, что у них очень красивое растение. Они удивились моему замечанию и вдруг обнаружили, что его уже не поливали целую неделю, и к тому же посетовали на то, что давно собирались его поставить ближе к свету, но руки не доходили. Тогда я все думал, почему я вдруг обратил на растение внимание, ведь в кабинете было многолюдно, суетно, и у меня было неотложное дело, то есть мне было ни до чего постороннего. А вот теперь я понимаю, что, возможно, оно послало мне сигнал с просьбой о помощи.

— Люди древности умели, Владимир, не только чувствовать растения, цветы, деревья, но и разговаривать с ними. Вспомни, в народных сказках герои разговаривают и с деревьями, и с речками, и с животными, и с горами, и это не выдумки, это действительно было так.

— Я читал о шаманах, об их способностях с завязанными глазами находить дорогу, причем в этом им помогают травы, цветы, кочки, хозяины тайги, рек и озер, с которыми они разговаривают как с разумными существами. Это удивительно, с одной стороны, а с другой, странно, что обычные люди не способны слышать животный мир и растительную природу.

— Ты и сам знаешь, что люди по своей воле оторвались от природы, спрятались в городах за бетонными стенами и не живут в подлинном смысле, а существуют, и не по законам вселенной, а по правилам, которые придумали сами для себя. Вы утеряли свои исконные способности, оградившись от реальности приспособлениями, которые не только вам не помогают жить, а делают все более и более зависимыми от себя. В силу этого у вас бесконечно растут проблемы, и это будет продолжаться, пока вы не зайдете в окончательный тупик. Лишь только духовное обновление может спасти вашу цивилизацию. Вы лишились самого главного природного инстинкта — инстинкта самосохранения, и потому не видите и не слышите, что земля, природа, космос стонут от людских беззаконий и злодеяний.

— Ты знаешь, я вспомнил, как птицы, например, утки отлетают на юг, когда тысячи пернатых точно по мановению невидимой волшебной палочки одновременно взмывают вверх. Это и есть команда из Биоинтернета?

— Не только птицы, но и муравьи, и волки, и цветы — все живое, Владимир, имеет глобальную связь с единым управляющим центром планеты.

— То есть существует не одна, а некая иерархия компьютеров, каждый из которых отвечает за свой уровень вселенной?

— Вселенная, Владимир, бесконечно красива, стройна и разумна. В прошлый раз я обещала рассказать тебе устройство вселенной. Так вот, основа вселенной — это разум или Бог, как кому нравится называть. Бог — самый первый и самый главный программист, который разработал модель вселенной и запустил информацию.

Честно говоря, я слушал, открыв рот и уже не удивляясь глубоким познаниям Дельфании и вообще не отвлекаясь ни на что постороннее. Мне казалось, что я сижу в большой аудитории природного университета, где женщина-профессор читает лекцию под названием «Модель вселенной». Над нами тихо и спокойно мерцали россыпи звезд, которые с каждым пояснением «профессора» из морских долин, становились все ближе и понятнее.

— Ты помнишь, как написано в вашей самой главной книге — Библии — о том, как Бог создавал вселенную?

— Помню в общих чертах, но мне казалось, что там изложено как бы иносказательно, условно.

— Нет, Владимир, как ни странным может тебе показаться, но в Библии дано абсолютно точное изложение модели вселенной. Помнишь, как вначале Бог сотворил небо и землю, которая была безвидна, пуста, и только Дух носился над водою. Это означает, что прежде всего Всевышний создал абсолютное ничто, над которым носился Дух — то есть информация.

— Я читал о том, что физики пришли к выводу, что все появилось из абсолютного ничто, хотя это трудно понять, а тем более представить.

— Действительно трудно вообразить, что такое абсолютное ничто, в котором спрятано абсолютно все. Именно из этого ничто по установленной Богом программе извергся свет — то есть энергия, которая стала распространяться во все стороны, но не хаотично, а по определенной программе, в определенных направлениях и в строго заданных структурах, похожих на пчелиные соты.

— Хорошо, более-менее понятно, ну а что имеется в виду, когда говорится, что создал Бог твердь?

— Твердь — это и есть информационно-энергетические структуры, подобные стоякам в вершинах шестиугольника, по которым вселенная расширяется и развивается. Стояки еще можно назвать хребтом тела вселенной. Можно даже сказать, Владимир, что вселенная выращивается, как растут цветы. Из центра берут начало эти стебли — и они растут, словно ребра шестигранной пирамиды, и этих пирамид очень много. Вокруг каждого стояка образуются галактики, которые подобны детским пирамидкам, на стержни которых нанизываются колечки. Вот эти колечки и есть звездные системы — галактики.

— — Недаром древние строили пирамиды, видимо, они знали, что эти сооружения являют собой некое изображение структуры вселенной.

— Конечно, Владимир, пирамиды вселенной своими вершинами упираются в разумный центр мироздания.

— Неужели это так? Как красиво и как просто, мне же всегда вселенная казалась хаотичным движением звезд, которые образовались в результате глобального взрыва.

— Ну ты сам подумай, может ли взрыв создать что-нибудь?

— Вообще-то нет, но ведь нас так учили. Я помню, что еще в Библии говорится о каких-то водах, которые Бог отделил друг от друга. Там, кажется, была вода над твердью и вода под твердью.

— Во вселенной есть две основы информационных процессов: литий два о — информационная основа всех звездных процессов и аш два о — информационная основа всех биологических процессов.

— Дельфи, постой, для меня это все слишком сложно. Можно как-нибудь попроще?

— Попроще, Владимир, пойми главное, что вначале движется информация, которая создает энергию, из которой получается материя за счет уплотнения энергии. Представь, например, что море — это энергия, так вот, чтобы получить такой камень, — и Дельфания взяла в руки булыжник, — нужно уплотнить это море.

— Ты хочешь сказать, что материя получается из энергии?

— Конечно!

— Я знаю, что материя содержит в себе колоссальную энергию, об этом написано даже в древних трактатах, например, в ведах.

— Правильно, Владимир, только чтобы получить материю, нужно было прежде уплотнить в девяносто миллиардов раз энергию. Поэтому и содержится столько энергии в материи.

— Дельфи, прости, но это слишком заумно, объясни мне вот что, как образовалась жизнь на земле?

— Вода — и есть аккумулятор информации, в ней записана программа создания жизни, и как тол4ко этой воды становится достаточно на планете и на планете к тому же образуются подходящие условия, в воде начинают происходить процессы образования простейших одноклеточных организмов.

Дельфания, увидев на моем лице сосредоточенность, продолжила:

— Представь, что море — это некий разум, который в определенное время и при определенных условиях начинает действовать — то есть создавать клетку, и так далее.

— Но откуда в море, в воде может быть разум? Это ведь просто вода?

— Из главного центра управления вселенной поступает информация в море, оно — как бы компьютер, который связан с главным компьютером. Главный компьютер посылает информацию и управляет всеми процессами на земле.

— Знаешь, Дельфи, ты извини, но как-то в твоей интерпретации исчезает романтика, поэтичность что ли? Только ты не обижайся, но меня, мой разум и душу режут слова, когда ты говоришь «компьютер», «программы», «энергия»! Во всем этом будто нет души, нет сокровенности, нет тайны, что ли? Не знаю. Я чувствую себя роботом, которым управляет хотя и очень умный, но бездушный программист, как ты называешь Бога. И Библия становится не таинством, а учебником по физике.

Я встал и начал прохаживаться около костра. Мне нужно было собраться с мыслями, ибо то, что рассказала Дельфания сегодня, разрушало мое представление о вселенной.

— Если, как ты говоришь, вселенная — красивый цветок, почему же мы видим ее как хаотично разбросанные звезды, галактики?

— Мы смотрим на нее под углом, сбоку, и потому она кажется нам хаотичной. Если бы могли посмотреть на нее сверху, то увидели бы прекрасный шестилепестковый цветок, сотканный из звезд.

В воздухе запахло напряжением, не знаю почему, но раздражение наполнило мое сердце без остатка. Мне хотелось услышать что-нибудь действительно красивое и поэтичное, а услышал я нечто бездушное, делающее меня песчинкой, которую высший разум ведет куда Ему нужно и делает со мной что Ему нужно. Возможно, она и права, но изменить взгляд на вещи, который устоялся уже многие годы в моей голове, было трудно. Я отвернулся от Дельфании, которая молчала, пока я расхаживал и складывал сушняк, чтобы чем-то занять себя и успокоиться. А когда я обернулся, то еще больше расстроился — место Дельфании было пусто. «Вот глупец! — ругал я себя, — в который раз твоя вспыльчивость приводит к неприятностям», — и бежал к берегу в надежде, что Дельфания еще не ушла в море. Я бежал, понимая, что все-таки обидел ее, понимая, что во мне уже как-то незримо и незаметно зародилось чувство. Чувство, которое ни с чем другим не спутаешь и которое приходит тогда, когда его действительно совсем не ждешь.

Я стоял у темного моря и кричал: «Дельфи! Прости! Вернись!».

Глава 10. ОДИНОЧЕСТВО

Не нужно объяснять, что весь следующий день я провел в ожидании вечера в страхе: вдруг она так обиделась, что теперь вовсе не придет? Было уже совсем темно, я стоял у берега и вглядывался в черную даль. Луна то появлялась, то исчезала из-за облаков, скользящих по небу. Дул несильный ветер. По морю гуляли барашки. Я думал о том, что и раньше мне казалось, что море — это некий глобальный разум, в котором хранятся таинственные знания, но только было не ясно, как к ним прикоснуться. Присутствие некоего разума или вообще присутствие чего— то в этой бездне воды особенно ощущалось именно в вечерние и ночные часы, когда перед тобой разверзалась черная бесконечность: то тихая и неподвижная, то свирепая и беспощадная. Миллиарды лет назад Земля была покрыта водой, в которой совершилось самое главное таинство вселенной — зарождение жизни. Как это было? Как начались первые химические реакции, которые привели к появлению клетки? Тут я вспомнил, как российский ученый, занимающийся проблемой превращения неживой материи в живую, сказал, что пришел к однозначному выводу: живая клетка создавалась не по частям, а целиком сразу. А это значит, что КТО-ТО заранее должен был разработать модель создания жизни, а потом и запустить программу, когда для ее исполнения, будут подходящие условия. Выходит, море — не только лаборатория, где происходит собственно сам процесс сборки клетки, но еще и аккумулятор информации-программы, по которой будет совершаться сборка матрицы живой материи. Действительно, интерпретация, которую дала Дельфания, не имеет ничего общего с тем, что я слышал и читал прежде, а главное, ее модель вселенной воистину стройна, гармонична, расставляет все по своим местам. После ее объяснения мироздание выглядит и разумным, и красивым, и понятным. Да, исчезает тайна, которая позволяет витать фантазии в бесконечных просторах, но, возможно, всякая раскрытая загадка приносит с собой не только радость победы от достижения очередного рубежа знаний, но и некое разочарование, потому что теперь все объяснено, разложено по полкам, формулам, рецептам. Успокаивает лишь то, что секретов этих достаточно во вселенной, а значит, всегда будет о чем помечтать и всегда будет почва для фантазии и поэзии.

Я стоял, и мысли потоками двигались в моем сознании так, что, вернувшись на землю и взглянув на часы, я увидел, что уже далеко за полночь, а Дельфании все нет. Сердце заныло и стало так пусто и одиноко на душе, что захотелось выть на луну. Неужели обиделась? Или что-то иное не позволило ей сегодня прийти? Почему вчера она исчезла так внезапно и без объяснений? Спать не хотелось, стало прохладно, я вернулся к очагу, в котором тлели угли. Ассоль разлеглась у палатки и видела десятый сон. И в который раз я позавидовал ей, не знающей душевных мук и человеческих переживаний. Я оделся потеплее, взял коврик и вернулся к берегу. Потом сел на коврик в позе лотоса, закрыл глаза и начал делать дыхательные упражнения, чтобы сбросить внутреннее напряжение и заполнить пустоту в сердце верой и надеждой. Затем я стал кон— центрироваться на море и как бы посылал в него луч мысли: «Дельфания, где ты? Что с тобой? Почему ты не пришла сегодня? Ты обиделась?».

Вдруг я услышал треск, доносящийся из моря, и открыл глаза. В темноте, в тридцати метрах от берега, я увидел спину дельфина, который высовывал морду на поверхность и издавал характерный звук. Он, видимо, максимально приблизился и ходил передо мной взад и вперед. Я взволнованно встал, вслушиваясь в его звуки, и следил, насколько это было возможно, за его движениями. «Что ты хочешь мне сказать? — спрашивал я дельфина. — Что-то случилось с Дельфанией? Что с ней?» Я спрашивал, а дельфин плавал и трещал. Я ничего не понял из его «слов», однако я был убежден, что он приплыл сказать мне что-то о Дельфании. В это мгновение я посетовал на то, что не взял у Дельфании уроков по дельфиньему языку. Еще над ней смеялся, когда она училась разговаривать.

Дельфин вскоре скрылся в темноте, а я вернулся в палатку, и в моих ушах стоял голос дельфина. Не знаю откуда, только у меня появилось такое чувство, что с Дельфанией все в порядке, но произошло нечто из ряда вон выходящее, что заставило ее не только так поспешно, без прощания исчезнуть, но и не позволило сегодня прийти. Что случилось?

Глава 11. ТРАГЕДИЯ В МОРЕ

— Их было трое, — рассказывала Дельфания, сидевшая у костра с печальным лицом, слегка ссутулившись, положив руки на колени, и не сводящая взгляда с огня. — Двое взрослых мужчин и мальчик, сын одного из мужчин. Они отправились на рыбалку. Поднялся ветер, и их понесло в открытое море. Пропитания у них почти не было. В первый день они съели все, что было. Их искали вертолеты, но из-за тумана найти не могли. Через три дня они начали голодать. В прошлый раз, когда мы с тобой сидели у костра, я получила сигнал от дельфинов, которые мне сообщили о бедственном положении людей, затерявшихся на лодке в море. Я сразу поспешила на выручку, — Дельфания посмотрела на меня. — Тебе я ничего не сказала, потому что надо было спешить и не было времени отвечать на твои вопросы, куда и зачем мне нужно немедленно уйти. Все эти пять дней я была у лодки. —, Она вновь отвела взгляд и уставилась в одну точку в огне костра. — Я не могла им показаться, Вова, ты меня понимаешь? Это могло бы вызвать у них шок и усугубить и без того бедственное положение.

Я махнул головой в знак согласия и почувствовал, что ей сейчас очень нужна моя поддержка.

— Я была все время рядом с лодкой и старалась вступить с людьми в мысленный контакт, чтобы под— держать и подсказать, что самое главное — не нужно пить морскую воду. Мужчины не слышали меня. Только мальчик доверился моему совету. Понимаешь, Вова, — Дельфания напряглась, — взрослые закрыты для тонких контактов, я ничего не смогла сделать. Хотя мальчик и убеждал их не пить морскую воду, но они не послушались его и через два дня умерли. — Дельфания посмотрела на меня, и в ее глазах блеснули слезинки. — Они могли не умереть, ведь у них было гораздо больше сил, но они сдались. Они не поверили мальчику и умерли. Среди мужчин был отец мальчика. Понимаешь, что значит для ребенка увидеть медленную смерть отца?

Я чувствовал, что мое тело начинает пробирать трепет от ужаса, который происходил там, в море, несколько дней назад.

— Я была все время рядом с мальчиком и вела с ним диалог, поддерживала его, а когда он попросил меня показаться, то я вынырнула и забралась в лодку. Он прижался ко мне, как котенок к своей матери, и дрожал. Я пела ему песни и убеждала, что скоро его найдут пограничники, обнаружат с вертолета. В лодке было два трупа, и я рассказала ему, что его папа сейчас на небе, а тело здесь. Он спросил меня, а как там, на небе, и я показала ему его папу. Мальчик закрыл глаза, и я своей волей направила его внутренний взор туда, где живут души умерших. Его папа был очень рад, что увидел сына, сказал, что с ним все в порядке, что ему на небе очень хорошо, а самое главное, сказал, что очень гордится своим сыном, его волей и мужеством, что он уже стал настоящим мужчиной. А напоследок попросил, чтобы тот берег свою маму. — Дельфания замолчала. — Вскоре нас обнаружили пограничники, как я и говорила.

Я сел рядом с Дельфанией и обнял ее одной рукой за плечи, а она сидела все так же, только наклонила голову ниже. А потом развернулась ко мне и уткнулась лицом в мое плечо. Ее тело вздрагивало, и я прижал ее к себе двумя руками. Я чувствовал запах ее волос, от которых исходил аромат моря и свежего ветра, несущего тонкое благоухание каких-то неведомых, экзотических цветов. Я ничего не думал и ничего не чувствовал, кроме боли, которая передавалась от Дельфании ко мне.

— Оставайся сегодня у меня, — предложил я.

Дельфания, ничего не отвечая, залезла в палатку и легла рядом со мной. Я лег не раздеваясь, только накрыл и себя, и Дельфанию одеялом. Ее голова лежала на моей руке. Она поджала ноги и сложила руки, как в молитве, и прикасалась ко мне только своим лицом, которое было повернуто ко мне. Я слышал ее дыхание, чувствовал ее тепло, вибрациями исходившее от ее тела, я вдыхал пьянящий аромат ее волос. Момент был драматический, но мои чувства были сильнее любой драмы и обстоятельств, и я не мог сказать себе: стой, не думай, не чувствуй, не люби — потому как все это было уже больше меня и сильнее меня.

Потом она сказала:

— Я сделала все, что могла. Ты веришь мне, Вова? — Я верю тебе, Дельфи, и знаю, что ты сделала все, чтобы спасти этих людей.

— Взрослые закрыты. Их сердца заволочены житейской мудростью, рассудком, и потому я была бессильна. Я не могу насильно пробить те стены, какие воздвигнули взрослые в своей душе между собой и миром, между своим сердцем и природой, между душой и тонкими энергиями мироздания. Я могла бы очень многим помочь, но люди не, слышат меня. Только дети способны откликнуться на голос из моря.

Я, опершись на локоть, приблизился к Дельфании, прикоснулся губами к ее лбу и ничего не говорил, так как слова были ни к чему — ей нужно было высказаться. Я долго не отнимал губ ото лба Дельфании, пока не почувствовал, что ее тело сбросило напряжение взведенной пружины и расслабилось. Я слышал, как ее дыхание стало более ровным и глубоким. И тогда я спросил:

— Дельфи, а со своей мамой ты можешь общаться? Дельфания долго молчала, и мне показалось, что она не услышала меня, погруженная в свои печальные раз— мышления, но она вдруг неожиданно нарушила тишину и произнесла:

— К сожалению, нет, Владимир. Этого мне не дано. — Почему, ведь ты способна другим устроить встречу с умершими?

Другим могу, а свою маму мне не дано видеть.

Не знаю. Здесь скрыта какая-то тайна.

Это было весьма странно, но я не стал ее расспрашивать об этом. И немного помолчав, задал вопрос, который в данный момент более всего волновал меня:

— Дельфи, а мне ты можешь помочь увидеть мою маму? Как она ТАМ, что с ней?

Дельфания приподнялась, закрыла мне ладонью глаза и… когда я их открыл, было уже утро. Солнышко просвечивало через палатку. Дельфании не было. Я чувствовал, что здесь под одеялом еще хранится ее тепло, и мне не хотелось вставать, потому что тогда все рассеется. Я долго лежал, обдумывая все, что происходило со мною, вернее, с нами в последние дни, и вдруг я вспомнил сон ушедшей ночи.

Я находился в комнате квартиры, в которой мы раньше жили еще при жизни мамы. Все в помещении было разбросано. Страшный беспорядок, валялись подушки, различные вещи, и я всеми силами с поспешностью и раздражением старался разложить все по своим местам. И вот пришла мама, она села посреди комнаты и улыбалась блаженной улыбкой, вся светилась и благоухала. Я воспринял ее приход нормально, будто она не умирала, а просто куда-то отлучилась, а вот теперь вернулась, видимо, из гостей, подумалось мне. Я продолжал уборку, а она сидела и светилась счастьем, что я даже не выдержал и вспылил: «Что ж ты мне не поможешь, видишь, какой у нас беспорядок!?». А она мне говорит, не обращая внимания на мое негодование: «Ты знаешь, сынок, я была в таком прекрасном месте, что невозможно даже описать… Ох! Ты бы знал, как там хорошо, как там сладостно!». После этих слов я оторвался от дела и внимательно посмотрел на маму, и тут только увидел со всею ясностью, что она была удивительно молода, свежа, красива и вся сияла каким-то неземным счастьем и любовью. И я подумал, уж не влюбилась ли она? И сказал ей, исполненный уже радостью за нее: «Мама, ты так выглядишь, будто помолодела, и похожа теперь на влюбленную девушку! Зачем же ты пришла? Я бы сам справился. Оставалась бы, раз тебе там так хорошо». Она ответила, что ей нужно было придти. Я ей тут же предложил: «Тогда давай я тебя отвезу обратно на машине», — выглянул в окно и обомлел. Весь наш двор был полон отъявленных бандитов, вооруженных и возбужденных, что я воскликнул: «Боже мой! Мы ведь не то что уехать, мы даже не сможем выйти из подъезда, как на нас нападут». Но мама продолжала светиться и улыбаться, совершенно не реагируя на мои переживания, и я вновь посетовал на нее, что, дескать, надо же было так влюбиться, чтобы потерять даже страх за свою жизнь… На этом сон закончился.

Сон был странен тем, что в нем присутствовали две совершенно противоположные составляющие: мир, в котором я жил, и мир, из которого пришла она. Я лежал, размышляя, что бы все это значило, и постепенно приходило осознание того, что хлам в доме, который я пытался убрать, — есть сегодняшняя моя жизнь, когда разум помрачен более мирскими заботами, нежели спасением души. Бандиты на улице, которые не позволяют выйти из дома, — так это и объяснять не надо, наша жизнь сплошной бандитизм и убийства. Ну, а самое главное, мама пришла ко мне во сне, чтобы сказать, что там ей действительно так хорошо и благодатно, как невозможно выразить.

— Спасибо, Дельфания! — произнес я вслух.

Теперь я действительно спокоен за маму. И вот ведь странно, люди боятся смерти, а жизнь наша норой подобна аду, а там, в небесном жилище — покой, радость и благодать. Древние изрекали: «Откуда мне знать, не будет ли моя нынешняя смерть лучше, чем прошедшая жизнь?». А преподобный Серафим Саровский как-то сказал иноку: «Ах, если бы ты знал, какая радость ожидает душу праведного на небеси, то ты решился бы во временной жизни переносить всякие скорби, гонения и клевету с благодарением. Если бы сама эта келия наша (при этом он показал на свою келию) была полна червей и если бы эти черви ели плоть нашу во всю временную жизнь, то со всяким желанием надобно бы на это согласиться, чтобы только не лишиться той небесной радости, какую уготовал Бог любящим Его».

Но моя келия-палатка в то утро была полна не червями, а пьянящими запахами и вибрациями Дельфании, — и на душе было так сладостно и спокойно, как ни— когда я себя не чувствовал.