Борьба за живучесть, как она есть 4 страница
Командир пожал плечами.
- Поехали...
Военный совхоз отличался от прочих только тем, что его директор был военным, а часть рабочих заменяли бесплатные матросы. Коровы были обычными коровами, а пастухи и дояры - военные... А в остальном - все, как всегда и везде: грязь непролазная, дырявые уши у буренок после инвентаризаций и прививок, мухи эти стотонные и запах. Единственный и неповторимый, потому как - специфика.
Вечерняя дойка уже закончилась, и гражданский персонал, "взяв свое", потащил емкости домой на приватизацию.
Подъехали на вишневой "семерке" к административно-технической пристройке. По дороге прихватили еще зама Михалыча в роли проводника. Тактический замысел был прост: изобразить перестроечную комиссию из Москвы – по рентабельности совхоза и его дальнейшей судьбе, а заодно осмотреть и может взять вакуумную установку.
Вишневые "Жигули" лихо развернулись и остановились напротив "конторы". Из машины одновременно вышли три капитана второго ранга и, брезгливо переступая коровьи "лепехи", направились к входу. Возглавлял комиссию зам Михалыч, лихо маневрируя среди коровьего говна, как будто всю жизнь только этим и занимался. Зам притерся к атомоходу на сорок пятом году жизни - чтобы пенсия была побольше. Мужик был в меру простой, безобидный, и сейчас очень натурально изображал роль комиссионной "шестерки". Далее следовали командир и механик. Командир канал под "босса" - молчал, набычившись, метал тяжелые взгляды исподлобья. При почти двухметровом росте и весе под центнер он выглядел солидно и убедительно. Механик же вел себя, как специалист-референт. Белые фуражки и кремовые рубашки стильно смотрелись на фоне грязи, мух и навоза. По ним скользнуло рикошетом несколько испуганно-любопытных взглядов. Ага, засекли!
- Так, думаю, началось, - сказал механик.
- Что? Что началось? - злился командир. - Ходишь тут... по говну... как... идиот...
- А ты что ж, хочешь в "линию" войти на сломанном атомоходе, и при этом в говне не испачкаться? - съязвил механик ехидно.
Упоминание о "линии" подействовало дисциплинирующе.
- Все должно быть натурально, - продолжал механик-референт. - Внимательно под ноги смотри, надувай щеки и делай недовольный вид. И все! Иногда можешь чего-нибудь ляпнуть, тебе можно, ты ж босс.
В дверном проеме появился совхозный матросик в робе без гюйса и боевого номера.
- Тащ! Вам чего? - обратился он к проводнику-Михалычу.
- Начнем с тебя, краснофлотец, - сказал механик. - Представляться умеешь?
- ???... не знаю...
- Понятно. Назови свою специальность, звание, фамилию...
- Матрос такой-то.
- Понятно. Что на ферме делаешь?
- На доилке работаю...
- Так. Хорошо. Пойдем, покажешь. Заодно технику безопасности проверим.
Пока все шло по плану. Напоминание о технике безопасности подействовало на разболтанного совхозного моремана, как надо. Пошли...
- Тащ, вот!
С любопытством уставились на доилку. Ну-у... сила! Трубы, шланги, что-то похожее на перевернутую вверх дном флягу с открытой крышкой... электродвигатель киловатта на три, ременная передача к роторной воздуходувке, все это на общей раме-фундаменте. Все легко разобрать и по частям запросто спустить в рубочный люк...
- Заземление есть? Есть! - радостно констатировал механик, чуть не забыв про роль референта. Вовремя спохватился. - А как часто сопротивление изоляции замеряешь? И чем? Журнал покажи!
- Тащ, я ж не электрик...
- Да? Ну ладно.. а какой вакуум она создает? Как регулируется?
- Включаю мотор, прижимаю крышку, - охотно показал матросик, - она и присасывается, и держится, пока молоко идет, а если вода, то сама откроется, когда полный бак...
- А когда идет вода?
- А когда после дойки, водой промываем...
Гениально! Вся автоматика - на уровне сливного бачка от унитаза.
- Подойдет? - не выдержал командир. Ему уже мерещился вход в "линию".
- Еще как! Этот агрегат один заменит все наши четыре, и износу ему не будет... Эй, боец! А она ломается? Запасная есть?
- Так точно, есть - одна здесь, а две в ремонте, в совхозе "Пограничном".
- Вы поняли?! - механик торжественно поднял палец.
- Поняли. Только... все слишком просто... как-то не верится... Боец! А она точно вакуум создает?
- Раз он знает это слово, значит, создает. Пошли, покажешь запасную!
- Тащ, а она на складе, а ключи у бригадира.
- Понятно. Зови бригадира!
- Так он же домой уехал.
- Может, сами к нему съездим? Где он живет? - встрял зам некстати.
- Ну ни хрена себе! Московская комиссия будет ездить домой к бригадиру! А почему не к директору? А почему нас не встретили? Михалыч, ты что, не предупредил? - механик вошел в роль клерка. Командир тоже насупился, набычился, зыркнул. - И что? Мы здесь среди дерьма будем бригадира дожидаться?! Где тут можно подождать?
Зам:
- Может, в машине пока посидим?
Матросик между тем куда-то бесследно исчез. Появилась какая-то женщина типа заведующей по сдаче молока.
- А вы пройдите в красный уголок. Сейчас бригадир подъедет. Он у нас пока за директора. Директор умер недавно, - сообщила она и тоже исчезла.
Красным уголком оказалась большая и грязная комната с объедками и окурками на столе. Грязные стулья шатались.
- Учись, командир, как надо комиссию встречать, - съязвил механик, - а то у нас вечно большими приборками мордуют, пирсы красят, ковры стелят...
- Вот скоро капитализм построим, и комиссии исчезнут, - вставил бывший слуга партии. Он был, в общем-то неправильный зам, невооруженным глазом видно.
Под окном раздался звук глохнущего мотоцикла. В комнату стремительно вошел огромный мужик лет под шестьдесят. Он властно смахнул со стола всю нечисть и грузно упал на жалобно скрипнувший стул. Повисшее молчание пытались нарушить толстые зеленые мухи, бьющиеся о стекло.
- Мы - комиссия из Москвы по проверке рентабельности и перестройке военных колхозов, - начал механик-референт.
- Совхозов, - поправил его "местный" проводник-Михалыч.
- Один хрен, - подвел черту босс-командир.
Бригадир-директор мощно поскреб затылок и напряг ум до предела, но нужных слов, однако, не нашел. Замерли даже мухи красного уголка.
- Представьтесь, пожалуйста, - попросил механик, придя на выручку.
- Директор... - но ведь с директора и спрос больше! Мужик вовремя спохватился. - Да хули там! Бригадир Кобылкин! - выпалил он с безнадежной отчаянностью.
- А имя-отчество? - не унимался механик с упорством иезуита.
- Витя... - протянул и тут же спрятал огромную и грязную ладонь животновод.
- Хорошо, Виктор... как по отчеству? - механик видел, что бригадир по-акульи напрочь заглотил наживку, и боялся, чтоб не оборвалось.
- Да хули там!.. Герасимыч!
- Вот и отлично, Виктор Герасимович. А теперь скажите нам, пожалуйста, какой у вас среднесуточный надой на фуражную корову в летний период? - следы насильного изучения постановлений ЦК КПСС по дальнейшему развитию сельского хозяйства явно не прошли бесследно.
- Семнадцать, - легко и непринужденно произнес бригадир.
Много это или мало? Скорее, мало. А сколько нужно? Сколько требовала партия от фуражной коровы на последнем, XXVII съезде? И вообще, что такое фуражная корова - корова в фуражке, что ли? Но - медлить нельзя, промедление смерти подобно. Нельзя инициативу упускать. Все это молнией пронеслось в мозгу механика, и он решительно выдал:
- Да-а, не густо. В дореволюционной России надои побольше были.
Поди, проверь!
- В этом плане, Аристарх Платонович, - обратился механик-референт к боссу-командиру, - хозяйство явно бесперспективное. Сколько лет совхозу, Виктор Герасимович?
Начавший было приходить в себя бригадир-директор снова отчаянно заскреб в затылке. Как-то так получалось, что на Дальнем Востоке местного населения почти не оказалось, сюда приезжали за длинным рублем или на отсидку. И чем льготнее район, тем меньше там жили - откуда ж знание истории?
- Не знаю, - выдохнул Кобылкин печально, - по крайней мере, я здесь двадцать шесть лет, с шестьдесят восьмого, а совхоз уже был. Первый директор уехал, второй умер, - совсем загрустил животновод. В коридоре мелькнула женщина в когда-то белом халате, та самая, молокозаготовитель.
- Галь, принеси молочка, - несколько оживился Кобылкин, - молочко-то у нас хорошее!
- Разберемся. Пусть заодно сертификат захватит, и анализы.
Это ничуть не смутило бригадира.
- Галь, анализы захвати за этот год!
Все так просто... На атомоходе с анализами рабочих сред было посложнее. Обычно они были просрочены, и папку искали долго-долго...
- А какой у вас живой привес молодняка на тонну кормозатрат? Белковые добавки используете?
Бригадир снова запустил пятерню под кепку.
- Вот, попробуйте молочка! - вошла женщина-молокозаведующая, налила в стаканы молока, не пролив ни капли. "Комиссия" потянулась к молочку, словно котята.
- Да, молоко хорошее, - подобрел босс-командир, и его стакан сразу наполнился снова.
"А вот это уже лишнее, - чертыхнулся про себя механик. - Ишь, обрадовался молочку, как папуас побрякушке. Надо это ликование кончать."
Механик решительно отодвинул пустой стакан, взглянул на анализы.
- С этим ладно, тут ничего не скажешь. А куда поставляете мясо-молочную продукцию? Окупается ли себестоимость?
Бригадир снял кепку, чтобы было удобнее скрести затылок. Удар был явно ниже пояса. Вся продукция шла на пропитье совхозников. Уж это механик знал наверняка. Под конец перестройки наши продовольственные товары куда-то окончательно исчезли, а взамен им, подхлестываемый рекламой, валом повалил дешевый и резиновый импорт. Механик и бригадир одинаково не понимали, почему молоко из Голландии и Австралии, привезенное за тысячи километров самолетом, дешевле и лучше своего, натурального, привезенного в бидоне из-под коровы, которая за пять км. Тем не менее, натуральное молоко со столов подводников исчезло навсегда. Даже здесь пролез дешевый импорт, и недаром раньше всех на иномарках начали ездить довольные лодочные интенданты.
Бригадир Кобылкин умоляюще уперся взглядом в самого большого начальника - босса-командира - и уже открыл было рот, вспомнив сложное имя:
- Ариссс...
Но механик решил добить.
- Арсений Платонович, мало того, что совхоз не рентабельный, так он еще свою убыточную продукцию подводникам не поставляет! Это безобразие надо зак-ры-вать.
- Ну что ж, логично, - равнодушно пробасил командир.
Тут Кобылкин понял воочию, что самое непоправимое, которого ждали - случилось. Теперь абсолютно неважно, как правильно сложное имя-отчество начальника. Что можно потерять - уже потеряно. Он решительно надел кепку, попытался встать, но непослушные ноги подкосились, и он снова грузно опустился на стул...
- Во!.. упирались, упирались, и все пошло прахом, - Кобылкин, сам того не зная, непроизвольно повторил "плач командира". Его уже стало по-человечески жалко. Кажись, того... переиграли.
- Галь... дай молочка...
Галя подала весь сосуд. Бригадир долго пил, отходя от шока.
- Вот те на... год до пенсии камчатской остался... внучок подрастает, славный такой... а сын - раздолбай загулял... - бригадир разговаривал сам с собой.
Эффект превзошел все ожидания. Надо было спускаться на землю.
- Батя, ты это... не переживай так сильно. Совхоз, конечно, закроют, но не прямо же сейчас. Даже не закроют, а заморят.
У бригадира в глазах появилось осмысление. Он внимательно слушал "референта", самого вредного из "комиссии".
- Да нам-то не много и надо... - самый вредный даже немного смутился.
Кобылкин решительно поправил кепку.
- Бычка, поросенка, цыплят - все организуем...
- Да нет же, батя... нам установка вакуумная нужна. У вас все равно запасная есть.
- Есть! Берите! А зачем? - молния подозрения пронзила сумрак красного уголка.
А действительно, зачем? На кой ляд московской комиссии вакуумный допотопный агрегат от доильной установки времен хрущевской семилетки, да еще с Камчатки? В музей, что ли?
Кобылкин пристальным взглядом обвел "комиссию", и глаза его остановились на заме. Михалыч, как "верный слуга партии", по ее велению первым начал осваивать дачный участок и, совершая частые вояжи в совхоз за навозом, примелькался. Он-то и дрогнул - из-за говна, вдруг больше не дадут? а на боеготовность, значит, наплевать...
- Да ладно, Виктор Герасимыч, никакая мы не комиссия, просто подводники мы.
Вот гнида! А как же обороноспособность? Где "союз меча и орала"?!
Телепатические посылки командира и механика на зама не действовали, и он продолжал, как ни в чем ни бывало:
- Это вот командир лодки, а это - механик...
По лицу бригадира-животновода, меняя друг друга, проскочили несколько эмоциональных выражений.
- Да вам бля, что, делать не фиг?! Подводники хреновы.
При слове "подводники" Кобылкин взял себя в руки. Подводников он, как становилось ясно, все-таки сильно уважал.
- Да, батя, делать не фиг, угадал ты. В море выйти не можем, вакуумный агрегат во как нужен! - командир махнул рукой и просительно, но твердо посмотрел на бригадира. Гнев того сменился на растерянность и живое любопытство.
- А кого ж вы там эта... доить собираетесь? - и тут все вдруг облегченно рассмеялись.
- Лодку. Точнее - трюма. У нас трюма вакуумом сушат. Принцип тот же - у вас молочко из коровки сосет, а у нас воду из трюмов, - сказал механик-референт, - только наши насосы такое дерьмо, и все четыре чем-тонакрылись...
Словом, помирились, разговорились, попили молочка, и с собой прихватили. Агрегат бригадир дал, но, понятно, не задаром, а за пять литров "шила", да за пару ДУК-овских мешков "балабаса" - дешевых рыбных и овощных консервов...
На заключительном этапе соглашения сидели у ручья, накрыли там полянку, все было как следует. Поговорили по душам, настроили груду планов, которые чисто по-русски забылись и не выполнились, хотя и безумными не были - это поставка в совхоз отработанного компрессорного масла для гидравлики сельхозтехники, дизельного - для ее смазки, немного соляра на уборочную и посевную... Просто хмель вышел, а планы так и остались благими намерениями, которыми вымощена дорога в ад...
Агрегат установили - подошел идеально! Подали заявку в КБ "Малахит", как изобретение. ЭиР был посрамлен со своим глобальным сбором пружин. Доложили о готовности к выходу в море на задачу номер три. Командира дивизии в подробности решили не посвящать - исправно и исправно, осушили трюма - вот и ладушки, а как - наши проблемы...
Что до комдива - командира дивизии подводных лодок – то он должен быть личностью: или "моряк", или "вояка", или "самодур", или еще кто-нибудь. Этот же был многолик и разнообразен. Для одних он был "интеллигентом", для других - "матерщинником" и "дуроломом", для третьих - "Чапаев с шашкой". Словом - артист. По-настоящему его знали немногие. Механик знал его лет десять, и тоже в какой-то степени был артистом, и несколько раз разыгрывал, когда комдив был еще командиром лодки. Комдив этого не забывал и душил механика от всей души, когда мог.
На пирсе комдива встречал командир со старпомом и механиком. Командир кратко и стандартно доложил о готовности к выходу в море. Потом - старпом. Потом - механик, только не комдиву, а НЭМСу, начальнику электромеханической службы.
- Что с трюмами? - начал яриться комдив.
- Все нормально, товарищ комдив, - парировал механик. - Посидели, осушили.
- Сколько вакуумных насосов починили? - уже более спокойно спросил адмирал. - ЭиР пружины нашел или нет?
- Ни одного: ни пружин, ни графита нет нигде, пусть ЭиР ищет...
- Что? - комдив выдернул шашку. - И вы докладываете о готовности к выходу в море?! А вы, командир?! Потворствуете?! Старпом! Механик! Вы должны бегать друг за другом, как два активных педераста, чтобы лодку к выходу в море приготовить! А вы перемещаетесь, понимаешь, в пирсовой зоне, как два обосравшихся пингвина за полярным кругом в оттепель (во загнул!!!) А где ваше хваленое мастерство?! Мастерство - это когда из говна делают конфетку! Замастерились! Народ перед выходом в море мордуете - вручную трюма сушили?! Вы потеряли чувство реальности происходящего. А механик еще и умудрился ЭиРу нахамить, причем, первому заму! А я-то хотел вас поощрить за батарею и за вторую задачу... А теперь придется наказать!..
"Конечно, можно было и поощрить, особенно, если бы хотел... а теперь наказать, перехотел, значит... - так думал механик, беспристрастно глядя вдаль и ожидая конца монолога. - Наказать - тоже не накажет, перехочет. Он же как: подадут на поощрение - поощрит, подадут на наказание - накажет".
Комдив перевел дух и оценил, много ли народа его слушает. Он знал, что его монологи-разносы передают из уст в уста, и даже бродит где-то самиздатовский сборник его афоризмов. Но посторонних не было, пирс был пуст. Верхний вахтенный был далеко и наблюдал только жесты. Это немного поубавило актерский пыл комдива.
- Товарищ комдив, механик мне докладывал, что вакуумная установка третьего введена в строй, трюма осушены фактически, сам смотрел, - вступился командир.
- Так починили насосы или нет?! Чего вы мне голову морочите?! - до комдива начало доходить, что имеет место быть очередной стеб механика, но в чем он состоит, пока не понимал, а потому немного приутих. На всякий случай.
- Нет, товарищ комдив, - вступил в диалог НЭМС, - они такое придумали и сделали, что я сам сперва не поверил. Они достали вакуумный насос от доильного аппарата, а он подошел идеально, как зверь работает, а по параметрам превосходит все наши четыре! Простой и надежный - слов нет. Я вчера смотрел - надо в "Малахит" подавать как изобретение.
- Вы что, серьезно? То-то я вижу - они мне голову морочат, - гнев комдива сменился на любопытство и отеческую доброту. - А кто придумал?
А как будто ты не знаешь!
НЭМС сказал, кто.
- Да-а (по имени-отчеству - это в первый раз за восемь лет после "приезда главкома"), ну вы просто флотский Левша! Не только дерзить, но и дерзать умеете. Надо поощрить.
"Все-таки окрысился, да? Если б не окрысился, сказал бы на "ты", а то - "уме-е-ете"! А надо попробовать, момент самый подходящий", - думал механик, все так же глядя в даль. Ну - раз! два! три!
- Товарищ комдив, а подпишите перевод в учебный центр. А то прямо неудобно - лезет туда всякая шелупонь да зелень с придурью из других дивизий, а я тут всем дерзю. Как будто нет в нашей дивизии достойных представителей!..
- Центр - это кладбище мамонтов, это приют для калек, для сирых и убогих...
Ну, все! Писец представлению!
- ...кулибины и макаровы нужны на действующем флоте!..
Да-а, комдивушка, Макаров был умный мужик, а погиб перед боем, ни за понюшку табаку... а ты будешь кувыркаться на действующем флоте до предельного возраста... и я с тобой...
- ...подписать на вас представление у меня рука не поднимается, вы еще нужны флоту...
Ну вот - упирались, упирались..., твою мать, и все пошло прахом.
Борьба за живучесть, как она есть
В жизни всегда есть место подвигу
Тема школьного сочинения
БЗЖ ПЛ – дело тонкое. С одной стороны – это комплекс мероприятий, направленный на теоретическое изучение и практическую отработку (до автоматизма) приемов и элементов БЗЖ для спасения корабля и экипажа в экстремальных условиях…
С другой стороны – это шахматная блиц-партия вслепую с завязанными глазами, где о ходах противника можно только догадываться. Цена этой партии – жизнь! Может статься, и твоя персональная – единственная и неповторимая, а может статься – и всего корабля с экипажем. БЗЖ – это высшая степень профессионализма, мерило воинского мастерства. Но она неуловима, непонятна и не поддается учету и контролю. Можно выучить назубок все статьи "Руководств…", "Наставлений…", "Правил…" и "Инструкций…", на "хорошо" и "отлично" отработать все первичные мероприятия и учения, а случится чего – и погибнешь ни за грош…
Умение вести БЗЖ – это талант, бесценный Божий Дар, тесно связанный с Судьбой и знанием специальности. Одним словом – это мастерство. Его не пропьешь – оно либо есть, либо его нет. Оно сродни ясновидению. Нужно сквозь толщу отсечных переборок видеть, что происходит в аварийных отсеках, и не просто видеть, а предвидеть, что произойдет в следующий момент. И не только в аварийном отсеке, а на всем корабел. Только предвидение и упреждение аварийных событий сможет принести победу в этой сверхтрудной борьбе. Этот Дар особенно важен и необходим для ГКП – командир, старпом, механик. Если никто из них этим качеством не обладает, если они "безнадежные слепцы", то – кранты: надо сворачивать телогрейку и уходить в другой экипаж или на берег.
Наши лодки обладают как огромным потенциалом взрывопожароопасности, так и огромным потенциалом живучести, и сами тонут очень редко (К-8 11.04.70 г., 627 проект). Куда чаще их топят люди своей безграмотностью, неорганизованностью и неумением вести БЗЖ (это К-219 06.10.86 г. проекта 667а и К-278 07.0489 г. "Комсомолец"). Иногда бывает и так, что - несмотря на "неожиданную" аварию - и лодка, и экипаж могли бы сохранить свою жизнь, если бы вовремя смогли остановиться и прекратить действия по БЗЖ (К-278 "Комсомолец")!
Все аварии начинаются "вдруг", "неожиданно", чаще ночью, в конце автономки и в неблагоприятные дни, причем, грешат на начало апреля. Но все это – чушь собачья. Ничего "вдруг" не бывает. Предаварийная ситуация накапливается постепенно, исподволь, ее можно обнаружить и предотвратить!
Ну и, в конце концов, БЗЖ – дело героическое: сам погибай, а корабль спасай. Но – опять же – этот героизм неуловим и необъективен. Дело в том, что грамотный экипаж с настоящими Мастерами на ГКП (в центральном) просто никогда аварии не допустят, никогда не уступят истерике начальства, и в результате так и прослужат в середнячках, а то и в "разгильдяях". Так, К56, попав под таранный удар рефрижератора "Академик Берг" и получив пробоину в двух смежных отсеках (II и III), заблокировала аварийную защиту реакторов и на полном ходу выбросилась на ближайшую Находкинскую отмель летом 1973 года. Это был единственный (и не стандартный!) шанс спасения, и командир им воспользовался… но в герои не попал. А вот настоящие разгильдяи (люди, несомненно, грамотные, но разгильдяи) аварию допустят, но справятся, вывернутся и будут еще и в героях ходить. Хотя их мастерство на порядок ниже.
Ну и – третья категория – "бездарная серость". Эти и допустят, и не справятся… и будет по ним рыдать семья и вся страна, правительство с Министерством Обороны и обороноспособность Родины…
Однако, как говорил Мопассан, "ближе к телу".
Прием-передача
Здесь как раз чаще всего закладываются предпосылки аварийности. Прием-передача – это показатель воинской доблести и чести, а точнее – честности. Передающий экипаж не имеет права скрывать "залипухи". Он честно должен рассказать о них экипажу принимающему. А еще лучше – устранить. Но не всегда это возможно, не всегда хватает сил и средств, не всегда позволяют жесткие графики. Начальство в истерике: "Вы срываете план боеготовности! Вы вылетаете из линейности!" На все про все – неделя срока, а то и меньше ("Принимайте в "горячем" состоянии за трое суток!") Составляются графики устранения замечаний, печатаются акты приема-передачи… малое подведение итогов, большое… малые приборки и большая… совместное проворачивание и подведение итогов, окончательная передача… и все! Естественно, что в этой чехарде замечания устранять можно только поздно вечером и ночью. Если принимающий экипаж примет корабль с замечаниями в актах, то устранять их придется уже ему самому, под истеричные вопли все того же начальства. Вот тут и начинается двойная бухгалтерия, а то и хуже – укрывательство и надувательство. Именно в этом кроется основная причина утопления К-429 при дифферентовке в бухте Саранная летом 1983 года и вина сдающего механика А. Б. Маркмана. Принимающие – командир Суворов и механик Лиховозов – за свою вину отмотали сроки, а Маркман вылез в герои. Затем, уже после второго утопления несчастной лодки прямо у заводской стенки СРЗ-49, скрылся в недрах парткомиссии, а вынырнул… замом мэра (а потом и мэром) Вилючинска. Вот где поистине еврейская живучесть и непотопляемость!
ПЛА заводской номер пятьсот четырнадцать принималась после докового ремонта "под елочку". Сдающий экипаж был "серенький" и замученный. После летней автономки их на осень поставили в дежурство с 4-часовой готовностью, затем степень готовности снизили и запихнули в межпоходовый ремонт. Еще немного спустя, растащили толковых специалистов по плавающим экипажам, а субмарину поставили на месяц в доковый ремонт. Доковый "ремонт – это не действие, это состояние. Его невозможно закончить, его можно только прекратить" (цитата классика). Естественно, что задроченный до полусмерти экипаж после автономки грезил отпуском и никаким ремонтом не занимался. За его природную "серость" ему и отпуск полагался зимой.
Сдающий механик был из дипломированных электриков, механиком стал случайно, тяготился этим и рвался на берег. Стать механиком непросто. Но еще сложнее уйти, сделать ноги: хороший – служи, плохой – тем более. Кому ты нужен? Есть шанс уйти через крайность – служить отвратительно. А еще лучше "закосить" по здоровью или уйти в запой… Уйти в запой несложно, сложнее выйти. Сдающий механик ушел и с выходом не торопился.
Срок окончательной прием-передачи – 30 декабря. На корабле после автономки конь не валялся – не то что ремонт, мусор не выносился. Однако прием-передача неизбежна, как всеобщий крах капитализма. Принимающий экипаж решил - во что бы то ни стало - оттянуть это "счастье" до "посленовогогода", а там – будь что будет.
Последнее большое (с флагманами) совместное подведение итогов – от замечаний волосы дыбом. Замечания все, в основном, от механиков. "Люксы" не смогли найти существенных недостатков, а скорее, не захотели. Принимающий механик, потолковав со сдающим по душам, пришли к консенсусу: чем хуже – тем лучше, и зарубились крепко. Сдающий по-прежнему косил под запой и даже "болванки" актов не заготовил. Первый дивизион "существенных" замечаний в общую копилку не внес, второй, электротехнический, напрягся, а третий трюмный упирался из последних сил и стоял насмерть. "Грязнуху" откачали, вакуумные цистерны почистили, гальюны центрального и третьего отсеков с горем пополам продули, а вот докторский (гальюн изолятора) никак не поддавался и был, как говорится, под завязку. Он был собран "на шламоулавливатель камбуза", и сдающие бедолаги просто не знали, что есть и такое. Это был основной козырь.
Из всего состава принимающего экипажа только механик был "ясновидящим". После "большого совместного подведения итогов" командир посоветовался с "ясновидцем" и решил принимать лодку после Нового Года. Это был сильный поступок, потому что шел вразрез с планом командования дивизии. Правда, всю ответственность свалил на механика, мол, механик против, что с ним поделаешь? Если что – давайте другого.
Рабочий день продлили до бесконечности, окончательный срок - 31 декабря... Принимающий экипаж, чувствуя свою вину, с новогодним дежурством смирился: полтора года ждали отпуска, а тут день-два, и вот она, жар-птица подводника. Вполне понятно, что 31-го до обеда ничего не делали, а после обеда народ по-братски совместно допил остатки шила и перед ужином разошелся по домам встречать Новый Год. Правда, не все - начиналось состязание умов и игра нервов. Сдающий механик сознательно ушел "пьянствовать" домой. Командир по жизни тоже был "ясновидящим" в обратном смысле слова и сам пошел в штаб, да еще и механика с собой прихватил...
В штабе командира не уважали и, с молчаливого соблаговоления командира дивизии, даже мелкотравчатая штабная сошка считала своим долгом укусить. Он сопротивлялся, огрызался, но от этого экипаж страдал еще больше (баре дерутся, а у холопов чубы трещат).
В штабе в душе все были на стороне принимающего экипажа (кроме командира дивизии) и решили спустить это дело на тормозах - уже после Нового Года. Может, комдив и не "вспомнил" бы, но командир лодки вылез сам, продефилировав с механиком перед окном его кабинета. Механик к тому же был в неуставной куртке - альпаковке.
У начальника штаба тут же запульсировало переговорное устройство.
— (по имени-отчеству), а что там у нас с окончательным приемом по 514-му? По плану ведь сегодня? Мне никто не докладывал... может, вам что-то известно?
— Так точно, товарищ комдив, мне тоже не докладывали. Сейчас разберусь.
— Ага, разбирайтесь, пожалуйста... (просьба начальника - более, чем приказание) Если надо, возьмите мой УАЗик. Надеюсь, народ в штабе еще работает?