Экспрессивная психотерапия подростков

Терапевт, оценивающий при первом контакте состояние подростка и его семьи, ставит перед собой следующие основные задачи: поставить диагноз, дать рекомендации относительно терапии и прежде всего обговорить те условия, при которых терапия возможна. Вряд ли нужно напоминать о том, что терапевт при этом должен оставаться в позиции технической нейтральности. Он должен относиться к подростку с полным уважением как к независимому автономному человеку, без предубеждения по отношению к нему или его родителям.

Терапевт не должен осуждать подростка, но и идеализировать его не стоит. Не следует забывать о тенденции подростков воспринимать терапевта как представителя родителей; кроме того, важно избежать иллюзии, что всем подросткам интуитивно понятны истины, недоступные взрослым. Лишь тогда терапевт сможет исследовать внутреннюю целостность Я подростка, его значимые объектные отношения, а также целостность и реалистичность его взгляда на мир. Если терапевт сумеет принять подростка в контексте его собственных взглядов и ценностей, ему легче будет оценить целостность Я – и объект-репрезентаций и связность системы ценностей подростка. В то же время терапевт должен соблюдать определенную дистанцию, удерживаясь и от отчужденности, и от фамильярности. Подросток в такой же мере имеет право на свою личную жизнь, как и взрослый.

Если сам подросток хочет поговорить с терапевтом, то надо встретиться с ним, прежде чем с его родителями. Как будут задействованы родители – если будут вообще – это уже надо решать вместе с подростком. Если родители настаивают на консультации, то нужно либо сначала встретиться один на один с подростком, либо сразу – со всей семьей. Когда терапевт разговаривает с родителями до начала консультации или терапии, все параноидные тенденции, которые есть в подростке, усиливаются, и терапевту будет труднее занять позицию нейтральности. Уважение к личности подростка проявляется и в том, как терапевт обращается с полученными от него сведениями. Подросток может позволить терапевту обсудить что-то, о чем они говорили с глазу на глаз, на общей встрече с семьей, но он имеет право не делиться с родителями теми сведениями, которыми делиться не хочет.

Конечно, когда создается впечатление, что подросток скрывает важную информацию, терапевт может искать дополнительные сведения у команды, состоящей из социального работника, школьного консультанта, психолога, учителя и так далее. Тут сразу встает вопрос о попытках пациента или родителей контролировать процесс терапии; с таким осложнением мы часто встречаемся при терапии подростков. В типичном случае родители или пациент стараются навязать свои условия терапии или консультации. Я предпочитаю отказаться от консультации или терапии, чем заниматься своей работой в столь неблагоприятных условиях. Если терапевт сразу спокойно обозначает свое право либо заниматься с подростком, либо направить его к кому-то еще в случае, если терапевту не хватает свободы действий, это часто помогает избежать тяжелых эпизодов отыгрывания вовне или попыток установить над терапевтом всемогущий контроль. Иногда лучше всего сразу сказать семье, что, если терапию нельзя проводить при определенных условиях, это может оказаться бесполезной тратой сил.

Чем серьезнее расстройства у подростка, тем больше его терапия приближается к терапии взрослого человека. Причина такова: имея дело с нормально функционирующим подростком, мы сразу сосредоточиваем внимание на нормальных для этого возраста задачах развития. С подростком же, у которого нарушения сильнее, необходимо работать над проблемами искаженного примитивного переноса, то есть стремиться к той же цели, что и в терапии взрослого пограничного пациента. Когда (как это бывает у пограничных пациентов) нормальные задачи, стоящие перед подростком, не выполнены, психоаналитическая психотерапия, созданная для взрослых пациентов, в большей мере способствует разрешению примитивных форм переноса, примитивных механизмов защиты и нарушений Эго и Супер-Эго, которые мешают выполнить задачи развития. Разрешение пограничной патологии аналитическими средствами позволяет спонтанно завершить нормальный процесс развития.

Из-за значительной разницы возраста, а также роли и статуса подростка и психотерапевта, пациент склонен воспринимать себя “подростком”, а терапевта – обобщенным “взрослым”. Так, например, убеждение пограничного подростка, почти не нуждающееся в подтверждении, что терапевт думает, действует и общается с ним точно так же, как родители, может быть не столько проявлением переноса, сколько попыткой пациента убежать от осознания замешательства, подозрительности, презрения к другим и тому подобного по отношению к значимым взрослым в своей жизни, для чего он просто сваливает всех в одну кучу.

Поэтому терапевт, систематически исследуя взаимодействие с пациентом, может, в частности, обратить внимание на отрицание пациентом личности терапевта и своей собственной личности, от которой подросток убегает в стереотипное поведение своей культурной группы. Соблюдение технической нейтральности терапевтом не равносильно тому, чтобы дать возможность пациенту воспринимать себя сквозь призму всевозможных клише и стереотипов, которые одновременно и защищают пациента от диффузной идентичности, и служат ее проявлением. Можно подвергнуть такое искажение восприятия прояснению, при этом не обязательно говорить: “Нет, я не таков, каким вы меня видите”. Высказывание типа: “У вас нет особого повода воспринимать меня таким, а не каким-либо другим; значит, вам почему-то важно видеть меня именно таким, и в этом есть какой-то смысл” – лучше поможет справиться с этим вопросом.

Часто пограничные пациенты подросткового возраста усиленно стремятся добиться от терапевта именно такого отношения, за которое они бранят взрослых, особенно своих родителей. Это проявление, в частности, механизма проективной идентификации. Внимание терапевта к таким феноменам позволяет ему интерпретировать бессознательные попытки превратить себя в родительскую фигуру. В то же время терапевт должен сопротивляться искушению вести себя прямо противоположным образом по отношению к тому, как ведут себя домашние подростка в его описаниях; опасно, когда терапевт пытается строить хорошие терапевтические взаимоотношения на соблазне.

Тенденция “соблазнять” подростков поддерживается столь распространенной в западной культуре идеализацией этого возраста, а также стремлением терапевта защитить себя от бессознательной зависти к подросткам, для чего он их романтизирует или подражает им. Иногда сопротивление терапевта попыткам подростка стереотипизировать себя как “конвенционального человека” ведет к желанию показать, что он не конвенционален. Конечно, терапевт должен противостоять культурным стереотипам, проигрываемым в переносе, и в этом смысле ему не следует быть конвенциональным; но эта неконвенциональность должна проявляться в его позиции последовательного, эмпатичного и теплого человека, который, впрочем, способен стать отрешенным и задать вопрос о том, что же происходит во время терапии. Он должен избегать ролей, которые пытается навязать ему пациент, и оставаться в состоянии технической нейтральности.

Таким образом, анализ культурных стереотипов как вторичной защиты от полного проявления диффузной идентичности в переносе есть важный аспект терапии, особенно на ранних стадиях психотерапии пограничного подростка.