Скупость нередко обходится дороже

Перед судьей стоял человек, которого обвиняли в том, что он брал взятки. Все говорило за то, что он виновен, и судье только и оставалось, что вынести приговор. Судья был мудрым человеком. Он предложил обвиняемому три наказания на выбор: либо заплатить сто туманов, либо получить пятьдесят палочных ударов, либо съесть пять фунтов лука. "Вот это, наверное, будет не так уж трудно", - подумал осужденный и откусил первую луковицу. Съев три четверти фунта сырого лука, он уже не мог больше смотреть без отвращения на эти дары природы. На глазах выступили слезы, которые ручьями текли по щекам. "О высокий суд, - взмолился он, - отмени луковицы, пусть уж лучше будут палочные удары". Про себя он подумал, что схитрил, но зато сэкономил деньги. Повсюду была известна скупость этого человека. Судебный исполнитель раздел его и положил на скамью. Уже при одном виде палача мощного телосложения и гибкой розги в его руках беднягу охватила дрожь. При каждом ударе по спине он вопил, что было мочи, а на десятом ударе взмолился: "О высокий суд, сжалься надо мной, отмени удары ". Судья сделал отрицательный знак головой. Тогда обвиняемый стал умолять: "Позволь мне лучше заплатить сто туманов". Так, желая сэкономить деньги и избавиться от ударов, он вынужден был испробовать все три наказания.

Тайна длинной бороды

Один ученый, который прославился своими знаниями и великолепной длинной седой бородой, шел однажды вечером по переулкам Шираза. Погруженный в свои мысли, он проходил мимо толпы водоносов, которые потешались над ним. Самый смелый из них подошел к нему, низко поклонился и сказал: "Великий мастер, мы с приятелями заключили пари. Скажи-ка нам, где лежит твоя борода, когда ты спишь ночью, на одеяле или под ним? " Ученый вздрогнул, оторвавшись от своих мыслей, посмотрел с удивлением, но приветливо ответил: "Я и сам не знаю. Я никогда не думал об этом. Но я обязательно исследую. Завтра в то же время приходи сюда опять, и я отвечу на твой вопрос". Когда наступила ночь и ученый лег спать, сон не приходил к нему. Наморщив лоб, он размышлял, где же обычно лежит его борода. На одеяле? Под одеялом? Как он ни думал, но вспомнить не мог. Наконец мудрец решил проделать опыт: положил свою бороду на одеяло и попытался заснуть. Внутренняя тревога подступила к сердцу. Действительно ли это правильное положение? Если да, то почему же он так долго не может заснуть? А ведь раньше он давно бы уже спал. Подумав об этом, мудрец спрятал свою бороду под одеяло, но сна не было ни в одном глазу. "Наверное, она все-таки должна лежать на одеяле", - пришло в голову ученому, и он снова положил бороду на одеяло. И так он промаялся всю ночь напролет - борода на одеяле, борода под одеялом, - ни на миг не смыкая глаз и не получив ответа на вопрос. На следующий день вечером он пошел на встречу с молодым водоносом. "Друг мой, - сказал мудрец, - до сих пор я спал, украшенный собственной бородой, и всегда отличался хорошим сном. С тех пор как ты спросил меня, где лежит моя борода во время сна, я больше не могу спать. И не могу ответить на твой вопрос. А моя борода, украшение моей мудрости и моего почтенного возраста, стала мне чужой. Я не знаю, когда вновь с ней примирюсь".

Господин своего слова

Однажды друг спросил муллу, после того как прослушал его по-юношески вдохновенную проповедь: "Мулла, почтеннейший, сколько тебе лет? " Мулла посмотрел на молодого человека и ответил: "Мне гораздо больше лет, чем ты просушил рубах на солнце. Мой возраст - не секрет, мне сорок лет".

Прошло около двадцати лет, и оба друга снова встретились. Мулла уже был седым, а борода его казалась обсыпанной мукой. "Мулла, почтеннейший, как давно я тебя не видел! Сколько же тебе теперь лет?" - спросил друг. Мулла ответил: "Ах ты любопытный, все-то ты хочешь знать. Мне сорок лет". С удивлением друг воскликнул: "Как это так? Когда я спрашивал тебя двадцать лет тому назад, ты ответил мне то же самое. Здесь что-то не так!" Мулла вспылил: "Почему этого не может быть? Эка беда, что прошло двадцать лет? Тогда я сказал, что мне сорок лет, и сегодня я говорю то же самое. Я всегда был господином своего слова".

Слуга баклажанов

Давным-давно жил-был на Востоке могущественный властелин. Он очень любил баклажаны и не мог вволю ими насытиться. У него даже слуга был только для того, чтобы особенно вкусно приготавливать это кушанье. Властелин говорил мечтательно: "Как же великолепны эти плоды. Какой у них божественный вкус. Как они элегантно выглядят. Баклажаны - это самое прекрасное, что есть на свете". "О да, мой повелитель", - отвечал слуга. В тот день властелин съел от жадности столько баклажанов, что ему стало плохо. У него было такое чувство, будто в желудке все переворачивается, поднимается снизу вверх и будто все баклажаны, какие он когда-либо съел, хотят выйти на свет божий этим противоестественным путем. Он стонал: "Никогда больше в рот не возьму ни одного баклажана. Этих плодов преисподней я больше не желаю видеть. От одной мысли о них мне делается дурно. Баклажаны - самые отвратительные плоды, какие я только знаю". "О да, мой повелитель", - отвечал слуга. Тут властелин опешил: "Как! Еще сегодня днем, когда я говорил о великолепии баклажанов, ты соглашался со мной. А теперь, когда я говорю, что они отвратительны, ты опять поддакиваешь. Как это надо понимать?" "Господин! - сказал слуга, - я твой слуга, а не слуга баклажанов".

Стеклянный саркофагУ одного восточного царя была жена дивной красоты, которую он любил больше всего на свете. Красота ее освещала сиянием его жизнь. Когда он бывал свободен от дел, он хотел только одного - быть рядом с ней. И вдруг жена умерла и оставила царя в глубокой печали. "Ни за что и никогда, - восклицал он, - я не расстанусь с моей возлюбленной молодой женой, даже если смерть сделала безжизненными ее прелестные черты!". Он велел поставить на возвышении в самом большом зале дворца стеклянный саркофаг с ее телом. Свою кровать он поставил рядом, чтобы ни на минуту не расставаться с любимой. Находясь рядом с умершей женой, он обрел свое единственное утешение и покой.

Но лето было жарким, и, несмотря на прохладу в покоях дворца, тело жены стало постепенно разлагаться. На прекрасном лбу умершей появились отвратительные пятна. Ее дивное лицо стало день ото дня изменяться в цвете и распухать. Царь, преисполненный любви, не замечал этого. Вскоре сладковатый запах разложения заполнил весь зал, и никто из слуг не рисковал зайти туда, не заткнув нос. Огорченный царь сам перенес свою кровать в соседний зал. Несмотря на то, что все окна были открыты настежь, запах тления преследовал его. Даже розовый бальзам не помогал. Наконец он обвязал себе нос зеленым шарфом, знаком его царского достоинства. Но ничто не помогало. Все слуги и друзья покинули его. Только огромные блестящие черные мухи жужжали вокруг. Царь потерял сознание, и врач велел перенести его в большой дворцовый сад. Когда царь пришел в себя, он почувствовал свежее дуновение ветра, аромат роз услаждал его, а журчание фонтанов радовало слух. Ему чудилось, что его большая любовь еще живет. Через несколько дней жизнь и здоровье вновь вернулись к царю. Он долго смотрел задумавшись на чашечку розы и вдруг вспомнил о том, как прекрасна была его жена, когда была живой, и каким отвратительным становился день ото дня ее труп. Он сорвал розу, положил ее на саркофаг и приказал слугам предать тело земле.

(Персидская история)

Про ворону и павлина

В парке дворца на ветку апельсинового дерева села черная ворона. По ухоженному газону гордо расхаживал павлин. Ворона прокаркала: "Кто мог позволить такой нелепой птице появляться в нашем парке? С каким самомнением она выступает, будто это султан собственной персоной. Взгляните только, какие у нее безобразные ноги. А ее оперение - что за отвратительный синий цвет. Такой цвет я бы никогда не носила. Свой хвост она тащит за собой, будто лисица". Ворона замолкла, выжидая. Павлин помолчал какое-то время, а потом ответил, грустно улыбаясь: "Думаю, что в твоих словах нет правды. То плохое, что ты обо мне говоришь, объясняется недоразумением. Ты говоришь, что я гордячка потому, что хожу с высоко поднятой головой, так что перья у меня на плечах поднимаются дыбом, а двойной подбородок портит мне шею. На самом же деле я - все что угодно, только не гордячка. Я прекрасно знаю все, что уродливо во мне, знаю, что мои ноги кожистые и в морщинах. Как раз это больше всего и огорчает меня, поэтому-то я и поднимаю так высоко голову, чтобы не видеть своих безобразных ног. Ты видишь только то, что у меня некрасиво, и закрываешь глаза на мои достоинства и мою красоту. Разве тебе это не пришло в голову? То, что ты называешь безобразным, как раз больше всего и нравится во мне людям". (По П.Этессами

Не Боги горшки обжигают

Один фокусник показывал свое искусство султану и его придворным. Все зрители были в восторге. Сам султан был вне себя от восхищения. "Боже мой, какое чудо, какой гений!" Его же визирь сказал: "Ваше величество, ведь не боги горшки обжигают. Искусство фокусника - это результат его прилежания и неустанных упражнений". Султан нахмурился. Слова визиря отравили ему удовольствие от восхищения искусством фокусника. "Ах ты неблагодарный, как ты смеешь утверждать, что такого искусства можно достигнуть упражнением? Раз я сказал: либо у тебя есть талант, либо у тебя его нет, значит, так оно и есть". С презрением взглянув на своего визиря, он гневно воскликнул: "У тебя его по крайней мере нет, ступай в темницу. Там ты сможешь подумать о моих словах. Но чтобы ты не чувствовал себя одиноким и чтобы рядом с тобой был тебе подобный, то компанию с тобой разделит теленок". С первого же дня своего заточения визирь стал упражняться: он поднимал теленка и носил его каждый день по ступенькам тюремнойбашни. Проходили месяцы, теленок превратился в могучего быка, а силы визиря возрастали с каждым днем благодаря упражнениям. В один прекрасный день султан вспомнил о своем узнике. Он велел привести визиря к себе. При виде его султан изумился: "Боже мой! Что за чудо, что за гений!" Визирь, несший на вытянутых руках быка, ответил теми же словами, как и раньше: "Ваше величество, не боги горшки обжигают. Это животное ты дал мне из милости. Моя сила - это результат моего прилежания и упражнений".

О, ты поистине всеведущ!

Рассказывают, приверженец одной из исламских сект пришел к своему шейху, главе общины верующих, известному предсказателю и ясновидящему, и сказал ему: "О, шейх, моя жена беременна. Боюсь, что у нее родится дочь. Прошу тебя: помолись, чтобы Бог смилостивился и подарил мне сына". Шейх ответил: "Пойди и принеси несколько самых лучших дынь, хлеба и сыра, чтобы мои послушники насытились и могли бы тогда за тебя помолиться". "Клянусь светом моих очей, я это сделаю". Он пошел и принес все, что ему было велено. После трапезы послушники стали молиться. Шейх даже снизошел до того, чтобы сказать несколько слов: "Будь уверен, - говорил шейх, - у тебя будет сын, а когда ему минет десять лет, он станет членом нашей общины".

Однако жена родила дочь, которая к тому же была безобразна. Мужочень расстроился и отправился к шейху, чтобы пожаловаться на несправедливость: "Твои молитвы не помогли. Ты обещал, что у меня будет сын. А у меня появилась дочь, да к тому же ужасно безобразная". Шейх сказал на это: "Я уверен, что когда ты нам пожертвовал трапезу, ты не имел в душе истинной веры и чистоты помыслов. Если бы ты это сделал от всего сердца и с чистыми помыслами, у тебя родился бы сын, клянусь тебе в этом. Однако будь уверен вопреки всему, что хоть это и дочь, она принесет тебе больше выгоды и радости, чем сын. Потому что когда на меня снизошло озарение, мне явилось лицо, и это было лицо твоей дочери - в будущем знаменитой ученой". Человек ушел утешенным. Через два месяца дочь его умерла. Он снова пошел к шейху и сказал: "О шейх, моя дочь умерла. Я должен тебе сказать, что твои молитвы совсем не помогают". Шейх ответил: "Я же тебе сказал, что дочь принесет тебе больше выгоды, чем сын. Если бы она осталась в живых, ее сердце разбилось бы от того, что мир полон всякой мерзости. Стало быть, хорошо, что она умерла". Как только шейх сказал это, все послушники вскочили, бросились к его ногам и запели хором: "Иншаллахтааллах. Пусть здоровье всегда сопутствует тебе. Мы навсегда твои преданные слуги. Поистине, ты всеведущ. Твое дыхание животворно, а сам ты - все равно что пророк!" (По Шейху Бэхаи)