Станислав Гроф - Холотропное сознание

Станислав Гроф - Холотропное сознание

Три уровня человеческого сознания и их влияние на нашу жизнь

Аннотация

Эта новаторская книга, написанная теоретиком психологии с мировым именем, представляет новую терапевтическую модель и революционную карту сознания, которая объясняет наши взгляды на развитие, поведение, личность и взаимосвязь сознания и тела.

Часть I. ВЫЗОВ НЬЮТОНОВСКОЙ ВСЕЛЕННОЙ

Речь идет… не о том собрании твердых, неподвижных объектов, расположенных в пространстве, но о жизни, которая проживается на создаваемой им сцене; и, значит реальность — это не сама внешняя сцена, а жизнь, которая проживается на ней. Реальность — это вещи как они есть.

Уоллес Стивенс

ПРОРЫВ К НОВЫМ ИЗМЕРЕНИЯМ СОЗНАНИЯ

Есть одно зрелище величественнее моря — это небо;

есть одно зрелище величественнее неба — это недра души.

Виктор Гюго, «Fantine», Le Miserables

В течение трех последних десятилетий современная наука представила нам новые проблемы и новые открытия, которые заставляют думать, что человеческие возможности далеко превосходят даже самые смелые из наших прежних представлений. В ответ на эти проблемы и открытия исследователи самых разных направлений и дисциплин общими усилиями открывают перед нами совершенно новую картину человеческого бытия, и, в особенности, природы человеческого сознания.

Так же, как в свое время открытие Коперника, что Земля — вовсе не центр Вселенной, перевернуло мир с ног на голову, новейшие открытия исследователей всего мира заставляют нас серьезнее задуматься над тем, что мы представляем из себя физически, умственно и духовно. Мы наблюдаем появление нового понимания психики и, вместе с ним, удивительного мировоззрения, соединяющего последние достижения на переднем крае науки с мудростью древнейших человеческих сообществ. В результате все новых успехов нам приходится пересматривать буквально все наши представления, подобно тому, как это происходило в ответ на открытия Коперника почти пятьсот лет назад.

В поисках скрытого порядка

Природа полна духа,

полна Божественного,

так что ни одна снежинка не избежит

руки Творца.

Генри Дэвид Торо

Откровения, касающиеся ограниченности ньютоновской науки и насущной необходимости более широкого мировоззрения, появились практически во всех отраслях знаний. Например, Грегори Бэйтсон, один из самых оригинальных теоретиков нашего времени, бросил вызов традиционным представлениям, продемонстрировав, что все границы в мире иллюзорны, и что умственная деятельность, которую мы обычно приписываем исключительно людям, встречается в природе повсюду, включая животных, растения и даже неорганические системы. В своем высоко творческом синтезе кибернетики, теории информации и теории систем, антропологии, психологии и других областей науки он показал, что разум и природа составляют неделимое единство.

Британский биолог Руперт Шелдрейк выступил с резкой критикой традиционной науки, предложив взглянуть на проблему еще под одним углом. Он обратил внимание на тот факт, что в своих целеустремленных поисках «энергетической причинности» западная наука пренебрегла проблемой формы в природе. Он указал, что изучение одной лишь материи не в большей степени способно объяснить, почему в природе существуют порядок, форма и смысл, чем осмотр строительных материалов собора, замка или жилого дома может объяснить конкретные формы этих архитектурных сооружений. Шелдрейк высказал предположение, что формы в природе управляются тем, что он назвал «морфогеническими полями», которые современная наука не способна обнаружить или измерить. Это означало бы, что все научные исследования прошлого полностью пренебрегали измерением, которое абсолютно необходимо для понимания природы реальности2.

Общий момент всех этих и других новых теорий, предлагающих альтернативы ньютоновскому мышлению, состоит в том, что они рассматривают сознание и творческий разум не как производные материи — точнее говоря, нерофизиологических процессов в мозге — а как важные изначальные атрибуты всего сущего. Исследование сознания, некогда считавшееся лишь бедным родственником естественных дисциплин, быстро становится центром внимания науки.

На передовом рубеже

Свыше тридцати лет систематического изучения человеческого сознания привели меня к выводам, которые многие традиционные психиатры и психологи сочли бы неправдоподобными, а то и вовсе невероятными. Теперь я твердо уверен, что сознание — это нечто большее, чем случайный побочный продукт нейрофизиологических и биохимических процессов, происходящих в человеческом мозге. Я считаю сознание и психику человека выражением и отражением космического разума, пронизывающего всю Вселенную и все сущее. Мы не просто высокоразвитые животные со встроенными в черепа биологическими компьютерами; мы еще и беспредельные поля сознания, превосходящие время, пространство, материю и линейную причинность.

В результате наблюдения буквально тысяч людей, переживавших необычные состояния сознания, я теперь убежден, что наше индивидуальное сознание напрямую соединяет нас не только с окружающей средой и с различными периодами нашего прошлого, но и с событиями, находящимися далеко за пределами восприятия наших физических чувств, уходящими в другие исторические эпохи, в природу и в космос. Я больше не могу отрицать свидетельства того, что мы способны заново переживать эмоции и физические ощущения, которые испытывали при прохождении через родовой канал, и что мы можем переживать эпизоды, относящиеся к эмбриональному периоду в материнском чреве. В необычных состояниях сознания наша психика может живо и подробно воспроизводить эти ситуации.

Временами нам удается отправиться в далекое прошлое и наблюдать события из жизней наших человеческих и животных предков, а также события, происходящие с людьми других исторических эпох и культур, с которыми у нас нет вообще никакой генетической связи. Посредством нашего сознания мы можем превосходить время и пространство, пересекать границы, отделяющие нас от разнообразных животных видов, переживать процессы, происходящие в царстве растений и в неорганическом мире, и даже исследовать мифологическую и другие реальности, о существовании которых мы прежде не знали. Возможно, окажется, что такого рода переживания глубоко повлияют на наши жизненную философию и мировоззрение. Весьма вероятно, что нам будет все труднее придерживаться системы убеждений, преобладающей в индустриальных культурах, а также философских предпосылок традиционной западной науки.

Начав это исследование как убежденный материалист и атеист, я вскоре был вынужден признать тот факт, что духовное измерение играет решающую роль в человеческой психике и в универсальной схеме бытия. Я уверен, что осознание и целенаправленное развитие этого измерения составляет необходиую и желанную часть нашего бытия; возможно, оно даже станет решающим фактором нашего выживания на этой планете.

Важный урок, который я вынес из изучения необычных состояний сознания — это понимание того, что многие состояния, которые общепринятая психиатрия считает странными и патологическими, в действительности, представляют собой естественные проявления глубинных движущих сил человеческой психики. Во многих случаях проникновение этих элементов в сознание может быть попыткой организма освободиться от мешающих ему отпечатков прошлых травм и ограничений, попыткой исцелиться и достичь более гармоничного функционирования.

Что самое главное, исследования сознания за три последних десятилетия убедили меня в том, что наши сегодняшние научные модели человеческой психики не способны объяснить многие новые факты и научные наблюдения. Они играют роль концептуальной смирительной рубашки и делают многие из наших теоретических и практических усилий неэффективными и, во многих случаях, даже ухудшающими положение. Открытость к новыми данным, бросающим вызов традиционным убеждениям и догмам, всегда была важной чертой всего самого лучшего в науке и движущей силой прогресса. Настоящий ученый не путает теорию с реальностью и не пытается диктовать, какой должна быть природа. Не нам решать, что может, а чего не может делать человеческая психика, чтобы соответствовать нашим искусно придуманным предвзятым идеям. Если мы вообще хотим понять, как нам лучше всего сотрудничать с психикой, мы должны позволить ей открыть нам свою истинную природу.

Мне совершенно ясно, что мы нуждаемся в новой психологии, более согласующейся с современными исследованиями сознания и дополняющей образ космоса, который начинает складываться у нас, благодаря самым последним достижениям естественных наук. Для того чтобы исследовать новые рубежи сознания, необходимо выйти за пределы традиционных вербальных методов сбора соответствующих психологических данных. Многие переживания, зарождающиеся в дальних пределах психики, например, мистические состояния, не поддаются словесному описанию. Во все века духовные традиции называли их «невыразимыми». Поэтому ясно, что следует использовать подходы, которые позволяют людям иметь доступ к более глубоким уровням психики, не будучи вынужденными зависеть от языка. Одна из причин для подобной стратегии состоит в том, что многое из переживаемого нами в сокровенных уголках нашего ума — это события, происходившие до того, как мы научились говорить — в утробе, в процессе рождения, в раннем младенчестве — либо невербальные по самой своей природе. Все это предполагает необходимость разработки совершенно новых проектов, исследовательского инструментария и методологий для выяснения глубочайшей природы человеческой психики и природы реальности.

Содержащаяся в этой книге информация основана на многих тысячах необычных переживаний различного типа. Большинство этих переживаний относятся к холотропным и психоделическим сеансам, которые я проводил и наблюдал в США и Чехословакии, а также во время моих поездок; другие случались во время сеансов, проводившихся моими коллегами, которые делились со мной своими наблюдениями. Кроме того, я работал с людьми, переживавшими психодуховный кризис, и за прошедшие годы лично испытал множество необычных состояний сознания при эмпирической психотерапии, в психоделических сеансах, во время шаманских ритуалов и медитации. В ходе месячных семинаров, которые мы с моей женой Кристиной проводили в Эсаленском Институте в Биг-Суре, происходил чрезвычайно богатый обмен опытом с антропологами, парапсихологами, танатологами, медиумами, шаманами и духовными учителями, многие из которых теперь стали нашими близкими друзьями. Они оказали мне огромную помощь в осмыслении моих открытий в широком междисциплинарном и межкультурном контексте.

Основной эмпирический подход, который я сейчас использую для вызывания необычных состояний сознания и получения доступа к бессознательной и сверхсознательной психике — это метод холотропного дыхания, разработанный мной совместно с Кристиной за последние пятнадцать лет. Этот, казалось бы, простой процесс, сочетающий в себе дыхание, вызывающую воспоминания музыку и другие виды звуков, работу с телом и художественное выражение, обладает огромным потенциалом в открытия пути для исследования всего спектра внутреннего мира. В настоящее время мы проводим всестороннюю программу тренинга и уже подготовили сотни практиков, которые теперь организуют семинары в различных странах. Поэтому у читателей, которых всерьез заинтересуют перспективы, описанные в этой книге, не должно быть трудностей в том, чтобы найти возможность испытать их на собственном опыте в безопасной обстановке и под опытным руководством.

Я собрал свой материал в результате проведения более чем двадцати тысяч сеансов холотропного дыхания с людьми из различных стран и различных сфер деятельности, а также четырех тысяч психоделических сеансов, которые я проводил на ранних стадиях исследования. Систематическое изучение необычных состояний со всей несомненностью показало мне, что традиционное понимание человеческой личности, ограниченное биографией после рождения и фрейдистским индивидуальным бессознательным, является чрезвычайно узким и поверхностным. Для объяснения всех необычных новых наблюдений становится необходимо создать существенно расширенную модель человеческой психики и выработать новый образ мышления в отношении душевного здоровья и болезни.

В последующих главах я опишу картографию человеческой психики, которая стала результатом моего изучения необычных состояний сознания и оказалась очень полезной для моей повседневной работы. В этой картографии я наметил пути через различные типы и уровни переживаний, которые становятся доступными в определенных состояниях сознания и, по видимому, представляют собой нормальные формы выражения психики. Помимо традиционного биографического уровня, содержащего материал, относящийся к нашему младенчеству, детству и дальнейшей жизни, эта карта внутреннего пространства включает в себя две дополнительные важные сферы: 1) перинатальный уровень психики, который, в соответствии со своим названием, относится к нашим переживаниям, связанным с травмой биологического рождения, и 2) трансперсональный уровень, выходящий далеко за пределы обычных ограничений нашего тела и эго. Этот уровень представляет собой прямую связь между индивидуальной психикой, юнговским коллективным бессознательным и Вселенной в целом.

Когда в начале своих исследований я впервые начал осознавать эти области, мне казалось, что благодаря открытию революционного инструмента — ЛСД, я создаю новую карту психики. По мере продолжения этой работы, мне стало совершенно ясно, что возникающая карта вовсе не нова. Я понял, что заново открываю древние знания о человеческом сознании, существовавшие на протяжении веков или даже тысячелетий. Я начал видеть важные аналогии с шаманизмом, с великими духовно-философскими учениями Востока, такими, как различные системы йоги и различные школы буддизма и даосизма, с мистическими традициями иудаизма, христианства и ислама и со многими другими эзотерическими традициями всех веков.

Эти параллели между моими исследованиями и древними традициями стали убедительным современным подтверждением вневременной мудрости, которую философ и писатель Олдос Хаксли назвал «вечной философией». Я сознавал, что западная наука, которая, в своем ребяческом высокомерии отвергала и высмеивала древние знания, теперь должна пересмотреть свои незрелые суждения в свете этих новых открытий. Хочется надеяться, что описанная в этой книге старая/новая картография окажется полезным руководством для тех, кто решит отправиться в путешествие к дальним пределам человеческой психики и исследовать границы сознания. И хотя каждое внутреннее путешествие уникально и отличается своими особенностями, все они также имеют важные сходные черты и некоторые общие вехи. Вступая на новые и потенциально пугающие территории, полезно и утешительно знать, что многие другие люди уже пересекли их до вас.

Страдания в «плохой» матке

До сих пор мы исследовали сложный символизм, связанный с «хорошей» маткой или с переживаниями безмятежного внутриутробного существования. Внутриутробные нарушения имеют свои отличительные эмпирические черты, и если они не бывают такими крайними, как приближающийся выкидыш, попытка аборта или тяжелый токсикоз, их симптомы относительно малозаметны. Обычно их можно легко отличить от более драматических и неприятных проявлений, связанных с процессом рождения — таких, как образы войн, садомазохистские сцены, ощущения удушья, мучительные боль и давление, сильная тряска и спастические сокращения крупных мышц. Поскольку большинство внутриутробных возмущений имеет в своей основе химические изменения, то преобладающими темами здесь бывают загрязненная или опасная окружающая среда, отравление коварные пагубные влияния.

Чистая океаническая атмосфера может становиться темной, мрачной и зловещей, и казаться полной скрытых подводных опасностей. Некоторые из этих опасностей предстают в виде гротескных творений природы, другие в виде жутких, коварных и злобных демонов. Человек может отождествляться с рыбами и другими водными формами жизни, которым угрожает загрязнение рек и океанов промышленными отходами, или с еще не вылупившимся цыпленком, над которым нависла угроза задохнуться от собственных экскрементов. Точно так же, видение звездного неба, характерное для переживаний «хорошей» матки, может затянуться уродливой пленкой или дымом. Зрительные нарушения напоминают искаженные изображения неисправного телевизора.

К типичным переживаниям «плохой» матки относятся сцены загрязнения воздуха промышленными выбросами, химической войны, ядовитых стоков, а также отождествление с заключенными, умирающими в газовых камерах концлагерей. Кроме того, человек может ощущать почти осязаемое присутствие злых сущностей, внеземных влияний и астрологических полей. Растворение границ, создающее чувство мистического единства с миром во время безмятежных эпизодов внутриутробной жизни, теперь сменяется ощущением замешательства и угрозы. Мы можем чувствовать себя открытыми и уязвимыми перед грозными атаками; в предельном случае это переживание ведет к параноидальному искажению нашего восприятия мира.

Начало новой фазы

Каковы бы ни были внутриутробные переживания, настает время, когда эта ситуация должна завершиться. Эмбрион должен претерпеть феноменальный переход от симбиотического водного организма к совершенно иной форме жизни. Даже при самых благополучных родах, это следует рассматривать как великое испытание, поистине героическое путешествие, связанное с множеством эмоциональных и физических проблем. С началом родов, во внутриматочной вселенной ребенка возникают глубокие возмущения. Первые признаки этих возмущений едва заметны и проявляются в виде гормональных влияний. Однако с началом маточных сокращений они становятся все более явными и механическими. Эмбрион начинает испытывать сильный физический дискомфорт и оказывается в чрезвычайно критической ситуации. С первыми знаками начала процесса рождения перед сознанием эмбриона предстает совершенно новый ряд переживаний, полностью отличных от того, что ему было известно до сих пор. Эти переживания связаны с БПМ-II — утратой амниотической вселенной и вовлечением в процесс рождения. Эта фаза ранней драмы жизни будет предметом нашего обсуждения в следующей главе.

ИЗГНАНИЕ ИЗ РАЯ

Мои телесные муки были настолько нестерпимы, что, хотя я в своей жизни вынесла тяжелейшие страдания такого рода, ни одно из них ни в малейшей степени не сравнилось бы с тем, что я чувствовала тогда, не говоря уже о знании того, что они будут бесконечными и никогда не прекратятся. Но даже они — ничто по сравнению с муками моей души, подавленностью, удушьем и скорбью, которые ощущались столь глубоко и сопровождались таким безнадежным и болезненным страданием, что я даже не могу их убедительно описать.

Святая Тереза Авильская, «Житие»

В скоре после начала сеанса, он обнаружил, что входит в безоблачный мир удовлетворенного младенца. Все его восприятия, чувства и ощущения были младенческими. Переживание было невероятно реальным и достоверным; у него даже появились слюноотделение и отрыжка, а его губы непроизвольно делали сосательные движения. Время от времени это перемежалось со сценами из взрослого мира, большинство из которых были полны напряженности и конфликтов. Контраст между незатейливым миром ребенка и трудностями зрелого возраста был мучительным и, казалось, соединял его со страстным желанием вернуться в свое первоначальное младенческое бытие. Он видел сцены религиозных и политических собраний, где толпы людей искали утешения в различных организациях и идеологиях. Внезапно он понял, что они в действительности ищут: они были движимы внутренней тоской и тем же страстным желанием, которое испытывал он по отношению к первоначальному переживанию океанического блаженства, познанному им в чреве матери и у ее груди.

Окружающая атмосфера казалась ему все более зловещей и полной скрытых опасностей. Он чувствовал, что вся комната как бы начала вращаться, и его затягивает в самый центр угрожающего водоворота. Это заставило его вспомнить бросающее в дрожь описание сходной ситуации в рассказе Эдгара По «Низвержение в Мальстрем». При виде предметов обстановки, которые казались летающими в воздухе вокруг него, ему пришел в голову еще один литературный образ — циклон из «Волшебника страны Оз» Фрэнка Баума, уносящий Дороти прочь от однообразной жизни в Канзасе в путешествие, полное удивительных приключений. Он ничуть не сомневался, что его переживание имеет нечто общее и с вхождением в кроличью нору из «Алисы в Стране Чудес», и с великим трепетом ожидал, какой мир он найдет по ту сторону зеркала. Казалось, над ним смыкается вся Вселенная, и он ничего не может сделать, чтобы остановить это апокалиптическое поглощение.

Погружаясь все глубже и глубже в лабиринт своего бессознательного, он ощутил приступ страха, переходящего в панику. Все становилось мрачным, гнетущим и пугающим. Казалось, на него наваливается тяжесть всего мира, невероятное гидравлическое давление, угрожающее расколоть его череп и превратить его тело в крошечный плотный шарик. Ощущаемый им дискомфорт превратился в боль, а боль переросла в агонию; муки усилились до такой степени, что каждая клетка его тела чувствовала, будто ее вскрывают дьявольской бормашиной1.

Поглощающее чрево

Приведенное выше описание иллюстрирует то, как взрослый человек может переживать начало процесса рождения. Оно также показывает, как память об изгнании из чрева матери навстречу трудностям родового канала может сливаться с ситуациями взрослой жизни, имеющими с ней определенные важные общие качества. Биологическую основу БПМ-II составляют завершение внутриутробной жизни и столкновение с сокращениями матки. Сначала эти изменения носят преимущественно химический характер, а позднее становятся механическими. Предвестниками родов служат гормональные сигналы и другие химические изменения в организме матери и ребенка; за этим вскоре следует интенсивная мышечная деятельность матки.

Та же самая матка, которая во время нормальной беременности была относительно спокойной и предсказуемой, теперь совершает сильные периодические сокращения. Весь прежний мир эмбриона неожиданно рушится и сокрушает его, вызывая страх и огромный физический дискомфорт. Каждое сокращение сжимает маточные артерии и препятствует прохождению потока крови между матерью и эмбрионом. Это весьма тревожная ситуация для эмбриона, поскольку она означает прерывание снабжения кислородом и питанием, дающими ему жизнь, а также разрыв значимых связей с материнским организмом. В это время шейка матки все еще закрыта. Сокращения, закрытая шейка матки и неблагоприятные химические изменения в сочетании создают невыносимую и угрожающую жизни среду, которая может казаться эмбриону безвыходной. Неудивительно, что в этой матрице так тесно связаны смерть и рождение.

У разных людей время, проводимое в этой трудной безвыходной ситуации, значительно различается. У некоторых оно может исчерпываться минутами, у других длится многие часы. Такое тупиковое положение до того момента, как шейка матки раскроется, является обычным делом, но в некоторых случаях процесс родов может задерживаться и на более поздних стадиях и не проходить так, как нужно. Для этого существует множество причин: либо таз матери слишком узок, либо сокращения матки недостаточны, или же раскрытию шейки матки препятствует плацента. Бывают случаи, когда ребенок слишком большой или когда он принимает неправильное положение, затрудняющее роды. Все эти обстоятельства делают процесс рождения более длительным и трудным и, конечно, более травмирующим для ребенка, чем легкие, нормальные роды. Разумеется, все эти факторы находят непосредственное выражение во время эмпирических сеансов, в ходе которых человек повторно переживает свое рождение.

Биологические события — отнюдь не единственное, что определяет наше переживание этой матрицы. Отчеты людей, участвующих в сеансах терапии и практических семинарах показывают, что мы также можем переживать страх и смятение неопытной матери, либо отрицательное или крайне двойственное отношение матери к ребенку. Это может сделать данную фазу еще более трудной как для матери, так и для ребенка. По видимому, противоречивые эмоции матери могут нарушать физиологическое взаимодействие между маточными сокращениями и раскрытием шейки матки. А это, в свою очередь, может препятствовать родам, делать их более длительными, и вносить различные осложнения в естественную динамику процесса рождения.

Перинатальные корни насилия

Агрессивные и садомазохистские аспекты третьей перинатальной матрицы, судя по всему, представляют собой неизбежные следствия ситуации, с которой ребенок сталкивается в родовом канале. Агрессия, направленная вовне, отражает биологическую ярость организма, выживанию которого грозит удушение. Ее нельзя объяснить психологически, и она также не имеет никакого этического смысла. Она сравнима с тем состоянием, которое проявилось бы у любого из нас, если бы его голову держали под водой, не давая дышать. Когда этот аспект матрицы активизируется в необычных состояниях сознания, он находит свое выражение в многочисленных сценах войн, революций, избиений, убийств, пыток и различного рода жестокостей, в которых мы играем активную роль.

Кроме того, есть связанная с этой матрицей форма агрессии, направленной внутрь, которая обладает качеством саморазрушения. Эта агрессия, выражающаяся в саморазрушительных фантазиях и побуждениях, по-видимому, представляет собой результат интериоризации сил, первоначально действовавших на нас извне — сокращений матки и сопротивления в родовом канале. Память о таких переживаниях живет в нас в виде ощущения эмоционального и физического ограничения и неспособности полностью радоваться жизни. Иногда она обретает форму жестокого внутреннего судьи, требующего наказания, — той яростной части суперэго, которая может побуждать человека к крайностям саморазрушения.

Здесь я хотел бы отметить некоторые важные различия между переживаниями, связанными со второй и третьей матрицами. В то время как в БПМ-II мы являемся исключительно жертвами, в БПМ-III мы можем поочередно отождествляться то с жертвой, то с мучителем. Вдобавок, иногда мы можем быть зрителями, наблюдающими эти сцены со стороны. Это выражено в приведенном выше рассказе человека, который одновременно переживает себя и евреем-жертвой, и нацистским палачом. Люди, соприкасающиеся с этим аспектом процесса рождения, нередко говорят, что через него они могут реально отождествляться и сопереживать с жестокими военными лидерами и тиранами, наподобие Чингисхана, Гитлера или Сталина, и даже с более современными массовыми убийцами.

Садомазохистские ассоциации этой матрицы отражают обсуждавшуюся выше взаимосвязь между вызыванием и причинением боли, страданием и сексуальным возбуждением. Этим объясняется характерное для садомазохизма переплетение сексуальных чувств и боли. Садизм и мазохизм никогда не существуют как полностью изолированные явления; напротив, в человеческой психике они тесно связаны друг с другом и представляют собой две стороны одной медали. Как можно догадаться, образы, связанные с садомазохистскими переживаниями, включают в себя сцены изнасилования, сексуальных убийств и садомазохистских практик в роли мучителя или жертвы.

Агония и экстаз рождения

По мере того, как растет сила переживаний, связанных с этой матрицей, эмоции и ощущения, которые первоначально были полярно противоположными (например, боль и удовольствие), начинают сходиться к одной точке. В конечном итоге, они могут слиться в единое недифференцированное состояние сознания, содержащее все возможные измерения человеческого опыта. Мучительные страдания и изысканные удовольствия становятся одним и тем же; обжигающий жар ощущается как леденящий холод; жестокая агрессия и страстная любовь сливаются воедино; агония смерти становится экстазом рождения. Когда страдание достигает своего апогея, ситуация странным образом перестает обладать качеством муки и агонии. Вместо этого, сама сила переживания преобразуется в дикий экстатический восторг, который можно описать как «дионисийский», или «вулканический» экстаз.

Этот вулканический экстаз или восторг идти даже еще дальше, достигая трансцендентных масштабов. В отличие от океанического блаженства, связанного с БПМ-I, этот вулканический тип включает в себя огромное взрывное напряжение, обладающее как агрессивными, так и саморазрушительными элементами. Эта форма экстаза может переживаться при родах, в катастрофах или в ритуалах, где используются мучительные процедуры, как, например, практика самобичевания или танец Солнца у американских индейцев, когда человек добровольно подвергается сильной физической боли в течение продолжительного времени. Определенный уровень вулканического экстаза может достигаться в церемониях аборигенов, куда входят танцы и громкая возбуждающая музыка, или даже в их современных прототипах — некоторых рок-концертах.

Сексуальные аспекты БПМ-III обычно переживаются как обобщенная эротика, ощущаемая не только в области гениталий, но и во всем теле. Многие люди описывают экстаз, который похож на начальную фазу сексуального оргазма, но в тысячу раз сильнее. Однако в данном случае эти ощущения могут продолжаться в течение длительного периода, сопровождаясь неистовыми эротическими образами. Изображаемая здесь сексуальность характеризуется огромной силой инстинктивного влечения и не имеет конкретной цели или направленности. Это, безусловно, не та эротика, которую мы переживаем в романтических отношениях с глубоким взаимным уважением, пониманием и чувством любви, достигающем кульминации в сексуальном соединении. Здесь на первый план выходит эгоистическое удовлетворение примитивных сексуальных побуждений, нередко, с всевозможными отклонениями от нормы и без малейшего уважения к партнеру.

Образы и переживания БПМ-III часто обладают порнографическими чертами или связывают секс с опасностью и безнравственностью. В этот период люди могут отождествляться с владельцами гаремов, сутенерами и проститутками, или с любым из множества исторических и легендарных сексуальных персонажей, наподобие Казановы, Распутина, Дон-Жуана или Марии-Терезы. Они могут оказываться очевидцами или участниками сцен, происходящих в Сохо, на площади Пигаль, и в других знаменитых районах «красных фонарей». Поскольку эта матрица, кроме того, содержит динамический духовный аспект, мы можем время от времени сталкиваться здесь с, казалось бы, противоречивыми переживаниями, связывающими секс с запредельностью. Здесь мы могли бы можно обнаружить видения ритуалов плодородия, фаллических культов и храмовой проституции.

Пожалуй, самая любпытная особенность переживаний БПМ-III заключается в эмоциональной близости смерти и сексуальности. Казалось бы, угроза смерти должна исключать любые сексуальные чувства, однако, в том, что касается этой матрицы, дело, судя по всему, обстоит совсем наоборот. Наблюдения из клинической психиатрии, переживания людей, которых истязали в концлагерях и тюрьмах, и документы Международной амнистии подтверждают факт существования прочных взаимосвязей между сексуальным экстазом, рождением ребенка и крайней опасностью для выживания и телесной целостности. В процессе смерти-возрождения мотивы, относящиеся ко всем этим трем областям, чередуются или даже сосуществуют в различных сочетаниях.

БПМ-III и искусство

Возможно, что с самого начала человеческой истории переживания БПМ-III были неиссякаемым источником вдохновения для художников многих жанров. Примеров так много, что можно предложить лишь ограниченную выборку. Атмосфера сильных эмоций, граничащих с помешательством, мастерски изображена в романах Федора Достоевского, а также во многих пьесах Уильяма Шекспира, в частности в «Гамлете», «Макбете» и «Короле Лире» . Дионисийский элемент и жажда власти отражены в философских трудах Фридриха Ницше. Рисунки дьявольских военных машин, выполненные Леонардо да Винчи, кошмарные видения Франсиско Гойи, связанное со смертью искусство Гансруди Гигера и всю школа сюрреалистической живописи можно назвать великолепными визуальными представлениями БПМ-III. Точно так же, оперы Рихарда Вагнера изобилуют мощными секвенциями, выражающими атмосферу этой матрицы. Среди них — оргиастические сцены на горе Венеры из оперы «Тангейзер», магические огненные секвенции из «Валькирий», и в особенности принесение в жертву Зигфрида и сожжение Вальгаллы в заключительной сцене «Гибели богов». Сочетание высокой драмы, секса и насилия, характерное для этой матрицы, является формулой успеха для многих современных кинорежиссеров.

Борьба заканчивается

Когда мучительная борьба за выход из родового канала подходит к концу, напряжение и страдание достигают своего апогея. За этим следует подобное взрыву высвобождение — младенец, наконец, вырывается из тазового отверстия на свободу и делает свой первый вдох. Обычно, этот момент содержит в себе обещание огромного облегчения, но то, в какой степени это действительно происходит, зависит от специфических обстоятельств, окружающих рождение — таких, как возможность получения первой материнской ласки, установления зрительной связи с ней, и другие факторы. Эмпирические аспекты этого переходя составляют тему следующей главы.

Биологические реалии

Биологическую основу БПМ-IV составляют кульминация борьбы в родовом канале, сам момент рождения, а также ситуация сразу после рождения. Путешествие по родовому каналу приближается к концу, и появляются на свет голова, плечи, а затем и все тело. (Разумеется, при обратном положении плода первыми появляются ноги.) Все, что остается от первоначального союза с матерью — это связь через пуповину. В конце концов, пуповину перерезают, и биологическая связь — единство с материнским организмом — навсегда разрывается.

Когда мы делаем свой первый вдох, наши легкие и дыхательные пути открываются и расправляются; кровь, которую снабжало кислородом и питанием и очищало от токсичных продуктов материнское тело, теперь перенаправляется в наши собственные легкие, желудочно-кишечную систему и почки. С завершением этих основополагающих физических актов разделения мы начинаем свое существование в качестве анатомически отдельных индивидуумов.

Как только вновь устанавливается физиологическое равновесие, эта новая ситуация оказывается значительным улучшением по сравнению с двумя предыдущими стадиями — БПМ-II и БПМ-III. Однако, по сравнению с тем, как обстояли дела до начала процесса рождения (БПМ-I), некоторые условия здесь хуже. Биологические нужды, которые удовлетворялись автоматически, пока мы еще пребывали в полном единстве с телом матери, теперь требуют постоянной заботы. В течение дородового периода утроба матери постоянно обеспечивала безопасность; после того как мы родились, защищающая фигура матери присутствует не всегда. Мы больше не ограждены от перепадов температуры, беспокоящих шумов, изменения интенсивности света или неприятных тактильных ощущений. Теперь наше благо<