Источники и правила сбора фактической информации.

ПРАВА И ОБЯЗАННОСТИ ЭКСПЕРТОВ

Сведения об объекте КСППЭ — психике обвиняемых, свиде­телей и потерпевших — могут быть получены двояким путем: непосредственно при экспертном исследовании названных лиц в экспертном учреждении, в кабинете следователя или в суде; посредством исследования материалов уголовного дела, содер­жащих информацию о психическом состоянии и поведении под­экспертного, о его личности, характере, индивидных и индиви­дуальных свойствах в разные периоды жизни.

Второй путь имеет особенно важное экспертное значение. Он позволяет всесторонне и объективно рассмотреть целостную ди­намику психического состояния и личности подэкспертного, в том числе в самый существенный для дела момент — при совершении преступного деяния. Этот путь также дает возмож­ность верифицировать сведения, получаемые от исследуемого, учесть почти неизбежные субъективные искажения им реальных событий и своего поведения, мотивов, мыслей, переживаний.

ОФОРМЛЕНИЕ РЕЗУЛЬТАТОВ КСППЭ

Важным этапом КСППЭ является составление заключения экспертов. Правильное оформление этого вида судебных доказа­тельств делает возможным документально разграничить функции экспертов-психологов и экспертов-психиатров, упрощает кон­троль за соблюдением каждым из них пределов своей компетен­ции, позволяет обеспечить принцип личной ответственности экспертов за выполненное исследование и выводы из него.

С учетом периодизации производства КСППЭ в экспертном заключении можновыделить три части:вводную, исследовательскую и выводы. Такое деление общепризнанно. Оно передает общую логику исследования и обладает внутренней стройностью.

В вводной части заключения излагаются данные о виде экспертизы, месте и времени ее проведения, составе экспертной комиссии, присутствующих лицах, указываются юридические ос­нования производства КСППЭ, дата поступления исследуемого в экспертное учреждение, перечисляются исследованные объекты (психическая и сомато-неврологическая сферы подэкспертного, материалы уголовного дела, медицинская документация, другие дополнительные материалы, приобщенные к делу). Вопросы, поставленные на разрешение экспертов, приводятся в той фор­ме, как они сформулированы следователем или судом.

Статьи 191, 288 УПК РСФСР предоставляют экспертам право на инициативу в установлении обстоятельств, по которым им не ставились вопросы. Знакомясь с материалами дела, эксперты иногда полнее, чем следователь или суд, могут определить круг вопросов, доступных разрешению на основе представленных на экспертизу объектов (источников информации) и имеющих суще­ственное значение для установления истины по делу. Такие вопросы также должны быть изложены во вводной части заклю­чения КСППЭ.

В вводной части заключения обычно оформляется и подписка о предупреждении экспертов об уголовной ответственности в соответствии со ст. 307 и 310 УК РФ за дачу заведомо ложно­го заключения и за разглашение данных предварительного след­ствия.

Исследовательская часть заключения состоит из двух разделов: частного синтезирования и общего синтезирования. В разделе частного синтезирования обособленно описываются признаки и качества исследуемых объектов (психической сферы подэкспертного, ситуации и др.). Указывается, какие исследования и в ка­ком объеме провели эксперты каждой специальности. Излагаются использованные экспертами-психологами и экспертами-психиатрами методы и методики, констатируется извлеченная с их помощью информация, конкретизируются ее источники (страни­цы дела и др.), приводится оценка, указываются способы ин­терпретации. Приводятся также данные вспомогательных иссле­дований (соматического, неврологического, генетического, биохи­мического и др.). Результаты исследований фиксируются в виде промежуточных выводов, завершающих соответствующие психи­атрические и психологические разделы заключения. Каждый эксперт подписывает тот раздел и ту его часть, в которой содержатся проведенные им исследования.

В следующем разделе исследовательской части — разделе общего синтезирования — резюмируется и сопоставляется полу­ченная информация. На основании этого дается совместная оценка результатов исследований экспертов-психологов и экспертов-психиатров, определяются значение и место выявленных результатов в решении задач, поставленных следователем и су­дом или сформулированных дополнительно самими экспертами, обосновываются положения окончательных экспертных выводов. При невозможности дать ответ на некоторые вопросы следователя или суда в данном разделе приводятся причины этого.

Исследовательская часть заключения КСППЭ должна быть написана предельно ясно, последовательно, содержать минимум специальных терминов, могущих быть непонятными для следова­теля и суда. При невозможности обойтись без их употребления термины должны обязательно разъясняться. Вместе с тем эта часть заключения ни в коем случае не должна терять своей научной информативности, полноты и точности.

Последняя часть экспертного заключения — Выводы — наибо­лее важный в доказательственном отношении раздел, передаю­щий суть проведенного исследования. Выводы даются в форме ответов по существу на вопросы следователя (суда) или в виде обоснованного заключения о невозможности разрешения этих вопросов. Отдельно формулируются выводы, сделанные по ини­циативе экспертов и обоснованные в исследовательской части. Общие (совместные) выводы делают и подписывают эксперты, компетентные в оценке полученных результатов. Если основани­ем окончательного вывода комиссии или части ее являются факты, установленные экспертами (экспертом) одной специаль­ности, то об этом должно быть указано в заключении. Выводы должны быть изложены четко, исключать возможность разно­чтения.

В случае разногласий эксперты вправе в общем заключении сформулировать самостоятельные выводы. Каждый эксперт или группа экспертов одной специальности обязаны обосновать при­чины своего несогласия с мнением других членов комиссии. Для этого они могут использовать и результаты исследования, полу­ченные экспертами, придерживающимися других взглядов, да­вая выявленным ими фактам свою научную трактовку и собст­венную экспертную оценку. КСППЭ при этом не распадается на комплекс раздельных судебно-психиатрических и судебно-психологических экспертиз. Несмотря на то что каждый из экспер­тов здесь отстаивает свои выводы, их оформление в едином заключении позволяет следователю и суду составить четкое пред­ставление о сути различий в оценке доказательственных призна­ков.

Примером может служить КСППЭ подэкспертного С.,23 лет, обвиняемого в самовольном оставлении части (дезертирстве) и заведомо ложных сообщениях об акте терроризма.

Из материалов уголовного и личного дел, со слов С. известно, что наслед­ственность его психопатологически не отягощена. Раннее развитие С. было правильным, рос здоровым, в школу пошел своевременно. С детства обращал на себя внимание склонностью к измышлениям, фантазированию, выдаче желае­мого за действительное. Был легко возбудим, вспыльчив, но "отходчив". Среди сверстников держался неровно: был то замкнут, обособлен, то чрезвычайно общителен, непредсказуем в своих поступках. Часто без разрешения брал у отца из кошелька деньги, в ответ на замечания и другие меры педагогического воздействия неоднократно, начиная с 10 лет, убегал из дома, выезжал в Москву, Сочи, Прибалтику, помещался в детские приемники-распределители. Корриги­ровать его поведение не удавалось, объяснений своему поведению Не давал, хвастался своей ранней "самостоятельностью". По окончании 9 классов посту­пил в коммунально-строительный техникум, где учился хорошо, но в поступ­ках оставался незрелым, говорил о своей "любви к деньгам", брал деньги в долг, но возвращать "забывал". От матери не скрывал, что любит "легкие способы получения денег". По окончании техникума по специальности не ра­ботал. Непродолжительное время был барменом, продавцом, слесарем-сантех­ником, нигде подолгу не задерживался из-за того, что работа быстро "надоедала". Родственникам заявлял, что хочет получить высшее образование, иметь прес­тижную работу и хорошую должность, но конкретных усилий для осуществле­ния этого не предпринимал. От службы в армии в течение 3 лет уклонялся, говорил, что армия "не шкатулка для алмазов", подразумевая свои достоин­ства. По словам С. , он не столько не хотел служить, сколько не мог, чего окружающие, особенно родители, "не понимали", так как "не давали себе труда" вникнуть в его "внутренний мир", "отдать себе отчет" в том, что он "не такой, как другие", "не может что-либо долго делать", особенно "под давлением приказов", что ему необходимы "не те встряски и смена обстановки", кото­рые дает армия, а совсем иные впечатления, поскольку "сильная ранимость" приводит у него к тому, что любая неприятность, неудача сразу вызывает мысли о "никчемности, бессмысленности жизни", апатию и спад настроения с "не­преодолимым" желанием "все бросить" и ехать "далеко-далеко" либо "встряхи­вать" себя долгой игрой в карты в казино. Родственники, знакомые и друзья отмечают, что алкоголем С. не злоупотреблял, в употреблении наркотиков замечен не был, в связи с бродяжничеством имел приводы в милицию, но к уголовной ответственности не привлекался. Под давлением близких С. все же прошел медкомиссию и был признан годным к строевой службе. Сослуживцам стал заявлять, что он — "сатанист", в потверждение чего на левом предплечье сделал себе татуировку "тремя шестерками". Из показаний сослуживцев и дан­ных служебной характеристики следует, что близких друзей С. не имел, посто­янно "что-то недоговаривал", был "хитроват", "себе на уме", не скрывал свое­го отрицательного отношения к службе, "выдвигал" различные версии укло­нения от нее. В поведении обращал на себя внимание способностью располо­жить к себе, "привлечь беседой", а потом обмануть "со спокойной совестью". О себе сообщал, что до призыва якобы работал "инструктором по рейтингу банков" "консультантом-аналитиком рынка ценных бумаг", что по окончаний службы его ждет "престижная работа в Москве". Через 7 месяцев службы С. убыл в отпуск, который получил, сообщив командованию вымышленные све­дения о неблагополучии в семье, откуда по истечении срока в часть не вер­нулся. Выехал в Москву и стал проводить время по собственному усмотре­нию, уклоняясь от военной службы. Окружающим сообщал о себе вымышлен­ные сведения: говорил, что приехал в столицу, чтобы "сменить обстановку", что отслужил в армии "по контракту", закончил художественную школу и ака­демию, получал зарплату 2 тысячи дол. США. На свидетелей производил впе­чатление человека вежливого, обладающего чувством юмора, но, вместе с тем, необязательного, хитрого, азартного, очень общительного, не любящего физичес­кой работы, в быту неаккуратного, умеющего оставлять о себе положительное первое впечатление.

Как следует из материалов уголовного дела, С. десять раз звонил из разных телефонов-автоматов в службу "02" дежурной части штаба ГУВД Москвы, сооб­щая заведомо ложные сведения о якобы готовившихся взрывах в общественных местах Москвы и о заминировании принадлежащей органам МВД автомашины ВАЗ-2106. Звонки в милицию он чередовал со звонками в редакцию газеты "Московский комсомолец", куда позвонил трижды, сообщая аналогичную ин­формацию. При этом С. назвался "Ангелом" и сообщил, что в пяти местах Москвы заложено по 800 граммов взрывчатки СИ-15 с радиоуправляемыми взрывателями, которые имеют пятизначный код; первые цифры этого кода можно узнать по телефону раздела "Срочно в номер" газеты "Московский комсомолец". Во время последующих звонков требовал, чтобы сотрудники ми­лиции "подъехали к рекламному щиту" на Пушкинской площади, где якобы "была заложена записка с кодами" для "обезвреживания" взрывных устройств. После того, как это было сделано, С. заявил, что "доволен выполнением требований, машину разминировал". В 19 ч 58 мин С. сделал последний звонок и потребовал, чтобы сотрудники милиции подъехали к почтовому ящику у кинотеатра "Москва", чтобы взять там "очередную часть "кода". Во время этого разговора был задержан. В своем "чистосердечном признании" С. заявил, что испытывал материальные затруднения и подобным образом хотел "заработать сразу много денег путем шантажа", "руководствуясь идеями", почерпнутыми из видеофильмов "Скорость-1" и "Скорость-2". Допрошенный в качестве подоз­реваемого С. подтвердил, что у него в день правонарушения "кончились деньги", в связи с чем "спонтанно" возникла мысль о производстве телефонных звонков о якобы готовящихся взрывах в различных общественных местах Москвы с целью получения таким образом денежной суммы в 250-300 тысяч долларов. США. В последующем стал заявлять, что в указаное время у него "спонтанно воз­никла идея позабавиться", "поиграть в кошки-мышки с милицией", а в ре­дакцию газеты "Московский комсомолец" он звонил для того, чтобы под­тверждение оттуда его звонков "расшевелило милицию". Согласно показаниям С., при осуществлении содеянного он вначале осознавал, что передает ложную информацию, принимал меры безопасности, говоря с разных телефонов-авто­матов не более одной минуты, но после нескольких звонков "увлекся самим процессом переговоров и сам поверил в то, что сообщил органам милиции". Позднее целью своих действий С. стал называть желание узнать, "какова система действий нашей милиции в таких ситуациях", сможет ли он "перехитрить" милицию, узнать, когда милиция "бессильна". При этом, по его словам, он так "увлекся" самим процессом переговоров, что стал получать "удовольствие", какое "не купишь ни за какие деньги". В своих показаниях С. также заявлял, что с 16 лет увлекался "сатанизмом", "черной магией", принимал наркотики, неоднократно пытался покончить собой.

При обследовании в стационаре было выявлено следующее.

СОМАТИЧЕСКОЕ СОСТОЯНИЕ. На левом предплечье — красочная татуи­ровка с тремя "шестерками", символизирующая его "причастность к сатаниз­му". Внутренние органы без патологии.

НЕВРОЛОГИЧЕСКОЕ СОСТОЯНИЕ. Асимметрия лицевого черепа. Левая глазная щель шире. Непостоянный нистагмоид при крайних отведениях глазных яблок. Конвергенция ослаблена. Левая носогубная складка сглажена, легкая девиация языка вправо. Сухожильные рефлексы оживлены, с легким расширением рефлексогенных зон. Акроцианоз. На ЭЭГ: "Нерезко выраженные диффузные изменения биоэлектрической активности со снижением реактивности коры го­ловного мозга, признаками корковой ирритации, органической недостаточности ЦНС и дисфункции срединных неспецифических структур". Заключение невро­патолога: "Нерезко выраженные органические изменения центральной нервной системы, возможно резидуального характера".

ПСИХИЧЕСКОЕ СОСТОЯНИЕ. Сознание ясное, в месте, времени, собст­венной личности ориентирован правильно. При поступлении был демонстративен, держался излишне свободно, с рисовкой, с откровенным желанием произвести неординарное впечатление и в то же время вызвать сочувствие, расположить к себе. Сообщил, что в детстве он не чувствовал в семье тепла по отношению к себе; в воспитании мать избрала для сестры принцип "пряника", а для него — "кнута". Поэтому совершал побеги из дома, испытывая в странствиях "радость и чувство свободы". С горечью в голосе говорит, что каждый раз, после того, как он возвращался домой, мать ему лишь заявляла: "Ну что, вернулся? На­бегался?" — и никаких других вопросов "не задавала". Это его сильно задевало, так как во время его "многомесячных скитаний" ему приходилось "несладко". Надо было самому искать себе пищу, кров, и для того, чтобы их получить, требовалось сообщать окружающим вымышленные сведения, "придумывать раз­ные небылицы", вызывая жалость к себе. Говорит, что относительно незначитель­ные неприятности, неудачи, конфликты надолго выбивали из колеи, наступал резкий спад настроения с суицидальными мыслями, желанием "бежать куда глаза глядят", что он, по его словам, и делал: либо реально, в том числе предпри­нимая суицидальные попытки, либо мысленно, с помощью способности "вжи­ваться" в фантазии и превращать их "как бы в действительность". Утвреждает, что став старше, он увлекался игрой в карты в казино, так как азарт позво­лял "оторваться от несносной реальности", в которой он не находил себе места из-за помех окружающих его постоянным попыткам "делать так, как хочется ему, а не другим". По его словам, обида и горечь, что мир устроен иначе, чем он хотел бы и "не подходит" ему, постоянно нарастали, чувство своей противопоставленности другим усиливалось, вследствие чего ему было "не до службы в армии". В части все время казалось, что "зря теряет время". И это чувство было "столь сильным", что "как бы оправдывало" его невозвращение в часть из отпуска. О дальнейшем, о последствиях для себя этого шага "уже не задумывался", поскольку постоянно испытывал лишь одно желание "познать себя", понять "свою сущность". Основа последней, по его мнению, состоит в умении "вживаться в чужие роли", что нередко сопровождалось у него труднос­тями различения его истинного и вымышленного "Я". Содеянное связывает с указанными личностными особенностями, свои действия называет "игрой с государством", смысл которой состоял в том, чтобы получить власть, наслаждение от осознания того, что его воле подчиняются, выполняют его требования, "суетятся". С удовлетворением заявляет, что во время переговоров с сотрудни­ками милиции ему действительно удалось "встряхнуться", "вбросить в кровь адреналин". Поясняет, что ощущения и переживания при этом были "очень острыми", несравнимыми даже с карточной игрой "по-крупному". Добавляет, что считал и считает полезным для себя иметь информацию о том, как дейст­вует в подобных случаях милиция. Оправдывает свои действия тем, что полу­чить сведения "такого рода" он мог, только "предприняв те действия, которые предпринял". Откровенно признается в том, что в случае удачи не отказался бы и от крупной суммы денег, но считает, что это было маловероятно, "примерно как суперприз в телеиграх". В связи с этим настаивает, что деньги не являлись для него основным мотивом его действия, ссылаясь также на то, что во время переговоров он о деньгах не говорил. В экспертном отделении настроение неустойчивое. Периоды подъема с чрезмерной двигательной активностью и общительностью, с чувством, по его словам, "эйфории" часто сменяются состо­яниями с раздражительностью, повышенной возбудимостью, либо тревогой, бес­покойством, кратковременными суицидальными мыслями. О себе нередко сооб­щает малодостоверные, вымышленные сведения, при этом чувствует себя легко, свободно. Озабоченности в связи со сложившейся ситуацией не обнаружи­вает. Суждения носят незрелый, поверхностный, нередко провотиворечивый ха­рактер. Заявляет, что "не жалеет" о содеянном, полученное им в то время наслаждение "стоит того", чтобы в будущем повторить "нечто подобное". Тут же утверждает, что собирается "стать серьезным" и "выучиться на юриста или психолога". Распросы об увлечении "сатанизмом" какой-либо заметной эмо­циональной реакции у С. не вызывают, сообщает, что это было для него "способом самовыражения", демонстрации "отличия" от других. О приеме им в прошлом наркотиков говорит неопределенно, не подверждает и не отрицает это. Продуктивной психопатологической симптоматики (бреда, обманов воспри­ятия и др.) нет. Критика С. к своему состоянию и сложившейся для него ситуации недостаточная.

При экспериментально-психологическом исследовании на первый план вы­ступили особенности мотивационно-смысловой сферы подэкспертного в виде выраженных мотивационных колебаний в процессе деятельности, не зависящих от внешних обстоятельств, с актуализацией мотивов самоактуализации, негати­визма, а также игровой инфантильной мотивации, проявлений субъективизма трактовок и своеобразия восприятия. Исследование личностными тестами (ММР1, 16-факторный Кэттелла, Розенцвейга, Люшера, самооценка по Дембо-Рубинштейн) выявило у С. неадекватно высокую самооценку и завышенный уровень притяза­ний, демонстративность, нежелание следовать общепринятым нормам и стандар­там, сочетающееся с ориентацией на собственные, внутренние критерии, тенден­цией к ограждению своего внутреннего мира, склонностью к фантазированию, вымыслам, поискам ситуаций, сопровождающихся "игрой", азартом, риском, что носит для подэкспертного характер самоценности и лишено какого-либо утили­тарного смысла. Было установлено, что вымыслы подэкспертного направлены на поддержание собственной самооценки и демонстрацию своей оригинальности, незаурядности. Это сопровождается таким глубоким вживанием в вымышлен­ный образ, что происходит "размывание" образа реального "Я" с недостаточно четким отграничением подлинных собственных потребностей и побуждений от побуждений, исходящих от воображаемых "ролей", вследствие чего возникают трудности разведения реального и желаемого. При способности подэкспертного к широким поверхностным контактам были отмечены недостаточность эмоцио­нального резонанса, понимания других, сугубая функциональность межличностно­го взаимодействия, отсутствие потребности в доверительных, эмоционально близ­ких отношениях. Выявлена ограниченность критических и прогностических воз­можностей.

Суждения подэкспертного характеризовались поверхностностью, сочетались с парадоксальностью и амбивалентностью оценок. При исследовании мышления на фоне высокого интеллектуального уровня, способности к оперированию категориями, отвлеченными понятиями, условными смыслами, опосредованию понятий образами выступили обусловленные колебаниями мотивации с прояв­лениями негативизма легкость актуализации несущественных признаков стимуль- ного материала, излишняя обстоятельность решений с рядоположенностыо прак­тически значимых и второстепенных свойств объектов и отдельными случаями снижения четкости решений. Ассоциативные образы были символичны, своеоб­разны, отличались субъективизмом.

Комплексная экспертиза пришла к следующим выводам:

I. У С. выявляется расстройство личности в виде психопатии мозаичной формы (с преобладанием неустойчивого и истерического радикалов), с частыми, повторными глубокими декомпенсациями. На это указывают клиническо-психо- логические данные о присущих ему с детства и на протяжении жизни таких патохарактерологических особенностей, как эмоциональная неустойчивость, по­вышенная возбудимость, в сочетании с ранимостью, обидчивостью и впечат­лительностью, склонность к измышлениям, фантазированию, выдаче желаемого за действительное, что сопровождалось типичными расстройствами сферы влечений (клептоманией, дромоманией) и поведения с частыми длительными по­бегами из дома и бродяжничеством, спонтанными колебаниями настроения и мотивации с повышенной потребностью в ярких впечатлениях и ощущениях, азарте, риске с непереносимостью "монотонности" окружающей среды, жаждой признания и постоянным чувством "противопоставления" другим. Отмеченные свойства стабильны, определяют структуру личности С. и сопровождаются соци­альной дезадаптацией, что соответствует основополагающим критериям психо­патии. Указанный диагноз подтверждается также данными настоящего обсле­дования, выявившего у С. наряду со свойственными психопатии закономер­ностями (стереотипом) развития личностной патологии такие особенности ее актуальной структуры, как выраженный эгоцентризм, демонстративность, пре­тенциозность, склонность к рисовке, частые спонтанные колебания настро­ения от выраженного подъема с эйфорией, расстройством влечений, до его падения с тревогой, беспокойством, расстройствами сна, суицидальными тен­денциями. Диагноз психопатии подтверждается также данными эксперименталь­но-психологического исследования, обнаружившего у С. нарушения познаватель­ной деятельности, типичные для психопатического патопсихологического симпто- мокомплекса, а также свойственные психопатическим лицам личностные рас­стройства: инфантильные игровые компоненты мотивации, лабильность смыс­ловой структуры, своеобразное искажение сознания и самосознания с "размы­ванием" образа "Я", снижением чувства реальности, трудностями "разведения" реального и желаемого, недостаточностью прогностических и критических воз­можностей.

2. Присущее С. психическое расстройство в форме психопатии проявилось в его дисгармоничных индивидуально-психологических особенностях в виде лич­ностной незрелости, демонстративности, потребности в поддержании самооцен­ки на высоком уровне с ожиданием признания оригинальности, незаурядности его личности, в нежелании следовать общепринятым стандартам поведения в сочетании со склонностью к вымыслам, фантазированию, стремлением самостоя­тельно продуцировать ситуации и положения, требующие от него риска, азарта, сопровождающиеся попытками манипулировать окружающими, ощущать свою власть над ними. Указанные особенности обусловили решение С. позвонить в правоохранительные органы и сообщить ложные сведения о якобы заложенных взрывных устройствах. В его основе лежал мотив психопатической самоакту­ализации, который хотя и носил игровой характер, но сопровождался при полагании и на первых этапах достижения цели достаточно адекватной оцен­кой ситуации, возможных негативных последствий своих действий в виде пра­вовых санкций, для избежания которых С. в начале противоправных действий принимал определенные меры предосторожности в виде очень коротких звонков с разных телефонов-автоматов, чтобы не успели определить местоположение и идентифицировать голос. Однако в ходе развития ситуации, последующих звон­ков, выдвижения требований с их частичным выполнением правоохранитель­ными органами у С. произошло глубокое "вживание" в избранную им роль, возникла субъективная уверенность в реальности его угроз, появилось чувство власти над окружающими, что сопровождалось субъективной, односторонней оценкой ситуации, игнорированием мер предосторожности, уверенностью в пра­вильности своих действий, их субъективной оправданностью. Таким образом, в ходе развития ситуации правонарушения у С. произошло снижение интеллекту­ального и волевого самоконтроля, прогностических возможностей, отмечались трудности разведения реального и желаемого, выдуманного им. Это свидетель­ствует о том, что выражающие психическое расстройство индивидуально-психо­логические особенности С. оказали существенное влияние на его сознание и деятельность в исследуемой ситуации, снизив у С. возможность произвольной саморегуляции и адекватного личностного реагирования в такой степени, что это лишило его возможности в полной мере осознавать фактический характер и общественную опасность своих действий и руководить ими.

3. В связи с наличием у С. психопатии мозаичной формы с частыми, повторными, глубокими декомпенсациями и связанными с ними нарушениями поведения, представляющими общественную опасность вследствие сохранения тенденций к повторным нарушениям общественного порядка по мотивам пси­хопатической самоактуализации, С. нуждается в соответствии с ч. 2 ст. 22 УК РФ и ч. 1 ст. 97 УК РФ в назначении ему амбулаторного принудительного наблюдения и лечения у психиатра по месту жительства, а в случае осуждения к лишению свободы - в местах лишения свободы.

В качестве примера можно привести КСППЭ, проведенную подэкспертному Д., обвиняемому в убийстве жены.

Раннее развитие Д. протекало без особенностей. Он получил высшее обра­зование. Работал без инициативы, но в целом успешно справлялся со своими служебными обязанностями. Был малообщителен, замкнут, обидчив, эгоцентри­чен, фиксирован на собственных проблемах, склонен игнорировать интересы окружающих. С первой женой Д. был разведен, имел от этого брака ребенка, но мало общался с ним и супругой. В повторном браке отношения с женой приобрели для Д. сверхзначимый характер. Он часто беспричинно ревновал ее, между ними нередко возникали конфликты, доходившие до рукоприкладства, но заканчивающиеся примирением. В один из дней Д. зашел на работу к жене около 18 часов и застал ее вместе с сослуживцами, употребляющими спиртное. Д. присоединился к компании. Вскоре сослуживцы жены разошлись и супруги остались наедине. Между ними возник конфликт с выдвижением взаимных обвинений, в ходе которого жена заперлась от Д. Когда Д. начал ломать дверь, жена позвонила в милицию, и Д., испугавшись, ушел. Поехал домой, надеясь на быстрое возвращение жены. Прождав ее до 24 часов, Д. вновь пошел на работу к жене. Увидел в окне свет и стал стучать в дверь, боясь, что с женой происходит "что-то неладное". Вскоре жена открыла ему дверь; она была в обнаженном виде, что субъективно "подтвердило" обоснованность его ревнос­ти. Он стал обвинять жену в измене, та не пыталась его разубедить. В про­цессе возникшей ссоры жена ударила Д. бутылкой по голове, что, по мнению Д., "доказывало" нелюбовь к нему жены, поскольку она знала, что у Д. был поврежден глаз и малейшая травма могла повлечь за собой его потерю. У Д. про­изошел резкий рост ("взрыв") эмоционального возбуждения с острым пере­живанием чувства обиды, "несправедливости" жены по отношению к нему. Он стал избивать жену, при этом почувствовал нарастание злобы, гнева, которые "заслонили все". Несмотря на мольбы и стоны жены нанес ей множествен­ные удары руками и ногами с очень большой силой, которые отличались брутальностью, нарастанием жестокости и деструктивности способов агрессивно­го воздействия, пролонгированностью во времени (избиение продолжалось в течение 40-50 мин). После случившегося у Д. сохранялось эмоциональное напряжение, он по-прежнему был зол на жену, фиксирован на конфликте, "боялся простить ее".

При стационарном психиатрическом освидетельствовании у Д. были выявле­ны признаки органического поражения ЦНС с некоторыми изменениями психики в виде обстоятельности, аффективной ригидности, негибкости, склонности к застреванию на отрицательных переживаниях, конкретности и персеверативности мышления, что было расценено как эпилептоидный радикал. Экспериментально- психологическое исследование также обнаружило такие индивидуально-психоло­гические особенности Д., как черты аффективной ригидности, склонность к фиксации на отрицательных переживаниях, обидчивость, внутренняя уязвимость при малообщительности, тенденции исходить из собственных внутренних кри­териев в оценке событий, эгоцентричности, недоверчивости. Наряду с этим у Д. были отмечены пассивность, безынициативность, низкое чувство ответствен­ности, формальное подчинение требованиям других, за исключением сверхзначи­мой сферы семейных отношений, где Д. проявлял повышенную сензитивность, склонность отстаивать свою позицию, упрямство, негибкость в достижении целей и выборе средств.

На основании интеграции результатов проведенного комплексного психо- лого-психиатрического исследования был сделан экспертный вывод о том, что у Д. имеются остаточные явления органического поражения головного мозга с психопатоподобными изменениями психики (эпилептоидный вариант), которые не лишали его возможности произвольно и осознанно управлять своим пове­дением в период совершения инкриминируемых ему действий, в отношении которых Д. следует считать вменяемым. В момент совершения инкриминируемых действий у Д. не наблюдалось временного болезненного расстройства психичес­кой деятельности, а имела место ситуационная аффективная реакция, отличав­шаяся по своей феноменологии и динамике от типичного физиологического аффекта, характеризующаяся длительностью и утяжеленностью протекания, что было обусловлено наличием органически измененной почвы. В силу ситуацион­ной декомпенсации указанных личностных особенностей, приведших к их за­острению и развитию искаженного сверхценного восприятия ситуации с фор­мированием ревнивой охваченности, агрессивно-недоверчивой установки по от­ношению к жене, а также характера психического состояния Д. в момент со­вершения инкриминируемых деяний, а именно: аффективной суженности созна­ния с нарушением прогнозирования фактических (повреждения жизненно важных органов жены) и правовых последствий своих противоправных действий, недо­статочной оценкой их общественной опасности (возможности тяжелых послед­ствий, связанных с угрозой жизни), неадекватным выбором средств и спосо­бов коррекции поведения жертвы, патологической застойностью отрицательных эмоциональных переживаний, мотивировавших криминальное поведение с вы­ключением высшего ценностного звена оценки и неучетом наступившего ослож­нения ситуации ("боялся простить жену" даже несмотря на ее тяжелое состоя­ние после избиения, не оказал своевременной помощи), — Д. не мог в полной мере осознавать фактический характер и общественную опасность своих дейст­вий и руководить ими. Было рекомендовано применение ст. 22 УК РФ.