Крохотные пономари и послушницы в подрясничках — умиление или трагедия?

В некоторых домах всегда какая-то мрачная атмосфера. Иных религия делает суровыми и угрюмыми. Но это не по-христиански. Религия, которую вдохновляет слово Христа, — солнечная и радостная

Св. Мученица Царица Александра Феодоровна

Вспоминается один интересный случай из моей пастырской практики.

Мать воцерковилась в зрелом возрасте. Воспитывает дочь одна. Дочери тринадцать лет, поздний ребенок. Обе очень привязаны друг к другу. Единственная близкая подруга матери — дочка, единственная подруга дочери — мать. У девочки начались проблемы в общении со сверстниками:

— Меня в школе никто не понимает, никто не хочет со мной дружить.

Начинаем разбираться. Оказывается, у каждой приходящей в дом подруги мать обязательно находит какой-то недостаток, поскольку ревнует дочь ко всем. Заканчивается дружба с новой подругой мягкими намеками матери:

— Посмотри, какая она неряха…

— Она же неверующая…

— Эта девочка несерьезная, она не может быть хорошей подругой.

— У Насти плохие родители…

Ребенок не способен понять, почему он ни с кем не может сблизиться. Ситуация осложняется еще и такими обстоятельствами: когда девочке было лет шесть, она с мамой была на празднике в монастыре, который посетил Святейший Патриарх. Когда Патриарх выходил из храма по окончании богослужения, мать подвела девочку под благословение Патриарха и в общем шуме попросила:

— Ваше Святейшество, благословите ее быть монашкой.

Святейший Патриарх, двигаясь сквозь массу людей, преподал благословение девочке… С того момента мама ежедневно напоминает своей дочурке:

— Смотри, тебя Патриарх благословил быть монахиней, поэтому ты готовься, не греши, на мальчиков не заглядывайся… Иначе против благословения пойдешь…

С одной стороны, — сильная привязка к матери, а мама все уже решила за дочку, с другой, — в девочке начинает раскрываться личностный потенциал, она начинает искать свой жизненный путь. Подрастая, девочка непременно столкнется с очень серьезными проблемами. Во-первых, даже если и пойдет в монастырь, то и там останется ее привязанность к матери, она и там будет скучать по ней. Монашество же предполагает свободу от чрезмерных уз кровного родства. Сильная кровная привязанность друг к другу может препятствовать духовному возрастанию. Во-вторых, желание идти в монастырь в данном случае не свободный выбор девочки, а мечта матери, на воплощение которой она обрекла свою дочь.

Каждый человек ответственен за свой жизненный выбор и за свои решения. В данном случае судьбу девочки решила, конечно же, мама, не оставляя ей никакого выбора.

Такой неправдой человеческих отношений живут сегодня многие верующие люди.

Приведу еще один типичный пример. Наверное, тем, кто путешествовал по монастырям, приходилось наблюдать игры околомонастырских детей. Эти чада паломниц, приехавших за советом к старцу, чинно выстаивают длинную монастырскую всенощную. Одному мальчику на вид лет семь-восемь, ему не по силам выстоять длительное богослужение. Ребенок начинает играть, бегать по храму, задувать свечки.[25]И вот две не в меру «благочестивые» бабушки, начинают крестить его, теребят маму и компетентно, в присутствии малыша, говорят ей, что ее ребенок «бесноватый»… Дети до семи лет открыты на любое сделанное им замечание взрослых. Предположим, ребенок услышал и запомнил эти незнакомые и странные слова, которые говорили о нем взрослые. Теперь он будет наблюдать, кого же еще называют бесноватыми и вдруг заметит в монастыре действительно бесноватого человека (а таковые встречаются в современных обителях). Он невольно сопоставит поведение этого человека со своим и, рано или поздно, может начать вести себя как тот человек, бессознательно копируя его поведение, привычки и действия…

Не могу не упомянуть еще об одной печальной ситуации, с которой приходится сталкиваться современному православному пастырю: вместе с матерью, избравшей монашеский путь, в монастырь вынуждена уйти дочь (или сын). Довольно часто встречаясь с подобными случаями в своей пастырской практике, могу сказать, что пока мне довелось немного встретить действительно удачных случаев воспитания родителями своих детей при монастыре. Ребенку необходимо прожить детство, в котором есть место Винни-Пуху и Чебурашке, в котором он может пойти с родителями в зоопарк или в цирк, увидеть все многообразие мира, в который он пришел. Мой пастырский опыт подсказывает мне, что детям верующих родителей необходимо учиться в обычной школе, где есть возможность встречаться и общаться со сверстниками не только из верующих семей. Обязанность родителей — привить детям любовь ко Христу, а окончательный выбор жизненного пути им придется делать самостоятельно, уже в зрелом возрасте.

Верующие родители должны заниматься воспитанием своих детей и именно этому, прежде всего, посвятить свою жизнь. Послушание в монастыре — совершенно другой образ жизни. В монастыре мать не может полностью отдать себя воспитанию ребенка, потому что для этого нужен особый уклад, особое, семейное устроение, определенная мера свободы.

Если мальчик не находит мужского начала в доме, если его воспитывает только мать, его жизнь, как правило, формируется по двум сценариям. В первом случае он станет зависимым от матери и женоподобным по своему складу, инфантильным, беспомощным, потому что мать неосознанно напоминает ему о его беспомощности и зависимости от нее. Во втором, — когда мужское начало все-таки побеждает, он уходит на улицу и там находит более старшего и сильного лидера или, может быть, взрослого человека и становится просто частью уличной среды.

Могу с уверенностью сказать, что второй выход для мальчика более позитивен. Почему? — Потому что в таком случае он сохраняет мужское начало, мужское достоинство, мужскую идентичность.

Что же происходит, если мать привозит в женский монастырь мальчика, например, 7-12 лет? До какого-то времени она еще может его контролировать. Возможно, еще с помощью родительских манипуляций, например, разрешения погулять, может заставить его причаститься, поисповедоваться. Но мальчику необходимо мужское начало, мужское воспитание.

Хорошо, если в монастыре мальчик найдет таких же несчастных подростков, которые по материнской воле, не желая и не выбирая того, оказались в женском монастыре, и сможет с ними играть. Еще лучше, если найдется чуткий священник, который найдет время для воспитания этого ребенка. Но обычно священники при монастырях и городских храмах очень заняты, прежде всего, исполнением своих непосредственных обязанностей.

Самое трагичное, когда подростка, постоянно обвиняемого в бесноватости или безбожии, заставляют ходить в храм, формально участвовать в таинствах. Со временем у него может сформироваться негативное отношение ко всему христианскому, церковному. И не так страшно, если он со временем честно отойдет от церкви; хуже, если он станет религиозным ханжой — человеком, знающим все о дикириях и трикириях, четках, архиереях, старцах, но которому все, что действительно связано со Христом и живыми отношениями с Ним, будет совершенно безразлично. Рассудочные знания (когда-то в детстве его научили Закону Божьему или читали с ним Детскую Библию) вполне совместимы с противоположным образом жизни. Взрослея, такие подростки матерятся, курят, стремятся восполнить недостающие знания об окружающем мире.

Религиозное фарисейство родителей порождает рабство, уныние, страдания. «Буква» убивает радость, свободу, простоту, детство, как в семье, так и в церкви, создает атмосферу уныния, а «унылый дух сушит кости» (Пр. 17, 22).

Дети унывают, когда чувствуют себя узниками. Атмосфера в некоторых домах подчас бывает настолько гнетущая и тяжёлая, что ребенок буквально задыхается. Родители многих из нас жили в трудное военное время, когда свирепствовал тоталитаризм, оставивший отпечаток в их сознании, в их отношении к себе и к людям. Судьба не баловала их роскошными подарками. Они воспитывались в суровых условиях жесткого контроля и строжайшего взыскания. Поэтому, может быть, в жизни родителей было не так много мягкости, нежности, чуткости, доброты. Это можно понять: такое было время. Они дети своей эпохи, ставшие нашими родителями.

Но искренние родители-христиане, взращивающие детей в атмосфере духовной свободы, должны быть не источником уныния и раздражения, а источником любви, утешения и хорошего настроения, примером человеческого достоинства.

Родительский религиозный эгоизм разрушает семейный уют и наносит непоправимый ущерб самим же родителям. Пренебрежительное отношение к детям, подавление в них личности противоестественны для человека. Это свидетельствует о наличии греховного состояния, которое должно быть устранено в жизни родителей силою благодати Святого Духа.

Особенно больно слышать рассказы о том, что в некоторых семьях родители насаждают в детях религиозность репрессивными методами. Последствия очень печальны: подросшие юноши и девушки долгое время не могут даже слышать ни о чем церковном, формируются устойчивый иммунитет и аллергия к тому, чем перекормили в детстве.

Расскажу еще два реальных случая из жизни.

Одна мама с двумя детьми долго пыталась найти подходящий для спасения монастырь. Она сменила несколько обителей: маме с двумя детьми было действительно непросто. Непросто было и монашествующим в обителях, где она проживала. Регулярно посещая утренние и вечерние правила, женщина постоянно брала с собой и детей: девочку 8 лет и мальчика 10 лет. Детям очень не хотелось вставать рано, а вечером им больше всего хотелось посидеть на трапезной, послушать, о чем говорят послушницы, посмотреть, как они моют посуду и чистят картошку на завтрашний день. Дети совершенно не соблюдали никакого режима дня, ложились довольно поздно, потому что вокруг было много чего интересного. По характеру они были очень любознательными и довольно рано повзрослевшими.

Так вот, однажды когда вечером все шли на молитву, сынишка принципиально отказался идти в храм. Мать его и так, и эдак уговаривала, и грозила ему наказанием, а он — никак. Тогда расстроенная детским непослушанием мать схватила (не поверите!) вилы, стоящие у сарая и побежала с этими вилами за сыном с криком:

— Вовка! Иди сейчас же на молитву, а то я тебе сейчас врежу!!!

Представьте себе реакцию ребенка. Он бежал во всю мощь, но успевал при этом оглядываться, показывать матери язык и в детской дерзости неповиновения выкрикивать:

— Не пойду! Не пойду! Ты противная!

Вскоре это мальчик стал курить, выпивать, выражая тем самым протест против матери. Еще два года он ездил за матерью по монастырям, а затем уехал в родной город, стал воровать и сейчас отбывает срок в местах лишения свободы.

Довольно печальная история и у дочки. Мать ее всеми силами старалась определить поближе к церковному начальству, она стала келейницей в архиерейском доме. Наташа сделалась (не по годам) очень заносчивой, гордой, надменной. Очень горько было смотреть и на мать, и на дочь. В конце концов, девочка ушла в мир и окунулась там во все его прелести.

Еще одна неутешительная история случилась с другой мамой и ее сынишкой.

Мама с сыном долгое время жила в монастыре. Мальчик любил и молитву, и уклад монастырский. Он с малых лет мечтал о монашестве, просил у Бога монашеский постриг, зачитывался житиями святых. Особенно он любил одного святого, над которым ангелы во сне совершили постриг. Он мечтал, что и с ним когда-нибудь произойдет такая же история.

Мальчик посещал сельскую школу, где многие одноклассники над ним смеялись. А однажды девочки принесли красную масляную краску и щедро налили ему в валенки. Он, ничего не подозревая, надел валенки и… снять их без посторонней помощи уже не смог. Мальчик пришел из школы со слезами. Его иногда били одноклассники и старшеклассники, а он долго смирялся. Страдаю, дескать, за Господа. Мать тоже так думала, она утешала сына, но никак не могла уразуметь, что страдал-то сын просто-напросто из-за жестокости детей. И пойти бы ей в школу, разобраться, поговорить с учителями, детьми. Но нет, какие-то высокие идеи бродили в бедной материнской голове. Ее сын страдает за Православную веру!

Когда Саше исполнилось 17, ему захотелось свободы; он уехал в родной город. И вот там начались серьезные испытания. Ведь мальчик рос совершенно оторванным от мира, не зная его законов. В первый же день по прибытии домой его избили во дворе родного дома. Жестоко. Он не мог понять: «За что»? Тем более, что обидчиками оказались старые друзья, с которыми несколько лет назад, до отъезда в монастырь, гонял в футбол. На второй день все повторилось. И так его били, пока он не подчинился вожакам и не попал в преступную группировку. Долгое время, правдами и неправдами, мальчик вырывался из греховной тины. Мать молилась и чувствовала свою вину за все случившееся. Много пришлось пережить и мальчику, и матери.

В конце концов, парень вырвался на свободу от греха, восстановил отношения с Богом. Сейчас работает. Когда я спросил его, ходит ли он в храм, Саша кратко, словно боясь, что его будут уговаривать каяться в «маловерии» и «непосещении храма в воскресные и праздничные дни», сдержанно ответил: «Редко». В монастыри он теперь ни ногой…

Вот такая непростая жизнь сложилась у этих детей. А все могло бы быть совсем по-другому…

Бог есть любовь. Любовь — это созидающая сила нашего бытия. Ненависть — это разрушающая сила и личности, и семьи, и всего общества. Мы должны любить своих детей, любить друг друга. Мудрый родитель свидетельствует своим детям о христианстве, прежде всего своим добрым и мудрым сердцем. Дав какой-то минимум знаний ребенку, он очень бережно напомнит ему о Боге и при этом предоставит больше самостоятельности ребенку в построении собственных взаимоотношений с Богом.

«Задача воспитания — пробудить внимание к духовной жизни. Надо научить ребенка любить красоту нравственных поступков. Если ваш воспитанник знает много, но интересуется пустыми интересами, если он ведет себя отлично, но в нем не пробуждено живое внимание к нравственному и прекрасному — вы не достигли цели воспитания», — писал великий педагог К. Д. Ушинский.

В приходской жизни нередко приходится наблюдать такую картину: родители буквально проталкивают своих детей в алтарь. Выглядит все очень благообразно, особенно на входах и выходах. Однако, что же происходит на самом деле? Когда мальчик находится в храме с родителями, под их контролем, они видят, чем он занят, и в какой-то момент могут выйти с ним во двор. Когда ребенок в алтаре, родители спокойно молятся в храме, а священник и старшие алтарники просто не в состоянии им заниматься — у них нет для этого времени. Сначала мальчику интересно, потом он устает и начинает чем-нибудь играть. Рушится благоговейное отношение к святыне, а дома ничего не ведающие родители говорят ему: «Ты у нас алтарник, должен вести себя хорошо». А сверстники сказали одному мальчику: «Ты у нас святой, мы не будем с тобой играть» . Загнанный в непростую ситуацию, подросток вынужден выбирать: либо друзья, либо храм. Я знаю подростков, совсем ушедших из храма, хотя этого не произошло бы, разреши родители сыну не прислуживать в алтаре.

У меня сердце кровью обливается, когда очередной раз я слышу о таком приходском обычае в том или ином храме: все, и взрослые, и дети пьют в алтаре после службы «православный чай» — кагор наполовину с кипятком. Это же такой обычай в Православии, что в этом плохого? Плохо то, что у детей снимается естественный психологический барьер относительно употребления алкогольных напитков — ведь все, происходящее в алтаре, делается «по благословению».

Два кофе по-турецки

Рассказ Натальи Сухининой

Моя соседка Марина, уезжая в Оптину пустынь, заявляет мне громко и назидательно:

— За моим присмотри пару дней. В холодильнике борщ, до моего приезда хватит.

Она не просит, нет. Я вообще не помню, не знаю ее просящего тона или извиняющихся интонаций. Она чеканит условия громко, членораздельно, и я на несколько минут принимаю эти условия как единственный способ реабилитироваться за невозможность поехать в Оптину. Потом я ропщу. С какой стати я должна оправдываться за свою занятость, с какой стати должна пасти соседского парня далеко не идеального поведения? Марина всегда жалуется на него: плаксив, колюч, вечно с претензиями. Но главное, что беспокоит Марину, — слышать ничего не хочет про храм, не постится, даже назло ей, матери, уплетает жареные, с мясом, пирожки, купленные у метро в самый разгар поста. Скандалы у них постоянно. Особенно громким и некрасивым был недавний скандал из-за нищей, которую Марина привела в дом, пожить. На возражения сына она заявила:

— Запомни, добрые дела — в спасении души. Это семена, урожай от которых соберем мы в Царствии Небесном. Твой урожай скуден. Женщина поживет пока у нас. Это не обсуждается. Ты понял?

— Хорошо, пусть живет, только без меня. Пока она здесь, ноги моей в квартире не будет, — и, хлопнув дверью, ушел.

Нищая осталась. Марина помыла ее, напоила чаем, постелила чистую постель. Ближе к ночи отправилась искать сына. Когда Марина после безуспешных поисков сына вернулась домой, нищая была уже навеселе. Она обнаружила в баре у Марины бутылку коллекционного кагора и опорожнила ее себе в удовольствие. Надо отдать должное соседке: она и после этого не вытолкала бедолажку за дверь, простила ей ее самоуправство. «Я сама виновата. Надо было спрятать кагор, а я про него забыла. Искушение…» — она глубоко вздохнула.

Я слушала Марину и переживала какое-то двойственное чувство. Мне далеко до нее, я вряд ли привела бы домой грязную бомжиху, нянчилась бы с ней, простила ей кражу. А Марина — привела, и нянчилась, и простила. Конечно, это поступок, на который способны немногие. Но что-то упорно царапало по сердцу, не давая ему возликовать от добродетелей ближнего. Сын. Они поменялись местами. Он ушел на место бомжихи, на улицу, в подворотню, а она взгромоздилась на его диван, на чистые простыни, в его чашке заваривала Марина чай своей непредсказуемой гостье. С щербинкой добро? А может, это мое немощное сердце защищается от собственного несовершенства?

Нет мира в их доме. Но ведь помню — был. Маленький Кирилл, светлокудрый мальчик, любимец семьи, радость мамы. Куда уходит любовь из любящих сердец? Почему остывают родственные чувства? Марина пережила смерть мужа. Молодая женщина долго выходила из потрясения. Маленький сын на руках, отчаяние в сердце. В беде и обрела она Господа, стала ходить в церковь, исповедоваться. Нашла работу по душе: редактировала тексты в одном православном издательстве. Новая, неизведанная доселе радость Богообщения, церковные праздники, так украшающие жизнь. Марина оживала на глазах, сын подрастал, рана от потери близкого человека затягивалась. И вот сын уже почти взрослый.

Марина и Кирилл по очереди заходили ко мне облегчить душу. Марина частенько, Кирилл — один раз. Навеселе. Взвинчен и несчастен. Нахален и беспомощен.

— Неужели все верующие такие? Она же меня не слышит! Я ей говорю, что рубашек чистых не осталось, она мне — что сегодня среда и до котлет не дотрагиваться. Конечно, это пустяки: и котлеты, и рубашки, но я хочу жить по-человечески! А она то бомжиху приведет, то последние деньги на монастырь отвезет, а до получки сидит на хлебе и воде. Но пусть сидит, если ей нравится. А я не хочу…

И Кирилл вдруг расплакался. Большой, нескладный, он размазывал слезы кулаком, а они лились ручьем по его несчастному лицу.

— У всех матери как матери, а у меня верующая…

Я испугалась его слов. А что если навсегда прорастет в нем неприязнь к верующему человеку, и образчик материнской жизни окажется пагубным для его непрозревшего еще сердца. Мы называем себя православными поспешно, торопимся к горним высотам, а сами и на вершок не в состоянии приподняться от греховной, крепко держащей земной тверди.

Как сказать обо всем Марине, какими словами указать ей на ее явные духовные ошибки, не задев самолюбие, не обидев неосторожным словом? В чем вина Марины? В том, что молится за своего сына, в том, что бросается на помощь чужому человеку, не раздумывая? И вдруг (как всегда это бывает вдруг) — случайно взятая с полки книга, случайно открытая страница, случайно брошенный взгляд. Преподобный Симеон Новый Богослов: «Смотри, не разори своего дома, желая построить дом ближнего». Вот в чем причина Марининого неблагополучия. Она торопится с постройкой чужого дома, она спасает заблудшие души знакомых, незнакомых, случайно встреченных. А свой дом неприбран, неухожен, безрадостен. И сыну в ее доме неуютно.

Она уехала в Оптину и вернулась через два дня. А вчера до поздней ночи мы решали с Кириллом, как сообщить матери потрясающую новость: девочка, с которой Кирилл встречается, ждет от него ребенка. Но пока я раздумывала, Марина сообщила мне свою потрясающую новость:

— Хочу в монастырь уйти. Кирилл уже взрослый, не пропадет, поеду за благословением к старцу.

— Тебе надо думать о другом, ты скоро будешь бабушкой.

Марина испуганно смотрела на меня. А я, торопясь, боясь, что она перебьет и не дослушает, сказала ей все. Про ее доброту к бомжихам и равнодушие к сыну, про ее грязную квартиру с немытыми два года окнами, про желание спасти весь мир и неумение потерпеть собственного страдающего сына. Она не перебивала меня. Потом молча встала и ушла. Я не видела ее неделю. Оказывается, она все-таки поехала к старцу, но вернулась какая-то побитая, притихшая. Ко мне не заглядывала. Но зато пришел Кирилл.

— Чудеса: мать окна моет. Плачет, правда, носом хлюпает, но моет. А я еще у нее нашел книгу «Воспитание ребенка». В бабушки готовится. Спрятала среди своих духовных книг; а я нашел.

— А ты-то что искал?

— Помните, Вы говорили, что есть такой Симеон Новый Богослов, у него много мудрых мыслей. Хотел почитать…

На душе стало легко и радостно. Все с Божьей помощью образуется, все устроит премудрый Создатель. И заблудшее сердце вразумит, и понятие добра скорректирует, и научит самому главному — любви жертвенной и прекрасной.

— Хочешь кофе, Кирилл? Я заварю тебе свой любимый, по-турецки.

Кирилл смотрит испуганно:

— А разве можно? Мать говорила, что кофе по-турецки православным пить нельзя. Турки же — мусульмане.

— Ты что-то здесь перепутал, — я едва сдерживаюсь, чтобы не рассмеяться. — Кофе здесь ни при чем.