Глава 5. как дожить до 108 лет без особых усилий

Если вам удалось дожить до ста лет, вы будете жить еще долго, ведь после ста лет умирает очень мало людей.

Джордж Бернс

Много лет назад одним прекрасным днем я стоял на углу улицы в Нижнем Манхэттене и ждал своего отца, с которым мы договорились вместе отобедать. Внезапно мое внимание привлекла высокая худощавая фигура, похожая на пугало: висящий на плечах свободный темный костюм, развевающиеся на ветру фалды пиджака. Даже за квартал я узнал своего отца по характерной размашистой походке.

Мы с ним очень похожи, мой отец и я. У нас одинаковые тонкие светлые волосы, одинаковые пристрастия к одежде цвета хаки и даже одинаковое имя. В среднем возрасте он набрал вес, и я унаследовал от него кучу штанов и курток, в которые он больше не мог влезть: десятилетия деловых поездок по всему миру и поздние ужины в манхэттенских ресторанах — 250–300 таких ужинов за год — не могли не отразиться на его фигуре. Но сейчас ко мне шел совсем другом человек. Другой во многих смыслах.

Преодолев 65-летний порог, мой отец предпринял в своей жизни серию радикальных изменений, которые, как он надеялся, должны были позволить избежать некоторых негативных эффектов старения. У него были все основания беспокоиться: его родной брат скоропостижно скончался от рака, не дожив до 50 лет, и его родители также не отличались хорошим здоровьем. В возрасте 69 лет его отцу, заядлому курильщику и любителю тяжелой кухни Среднего Запада с неизменными стейками, потребовалась операция по тройному аортокоронарному шунтированию сердца. Это один из видов хирургического «ремонта», который позволил вывести среднюю продолжительность жизни за пределы традиционного первого сердечного приступа в 50-летнем возрасте. Дед пережил операцию, и моя бабушка заботилась о нем два года. Но однажды, перед очередным визитом к врачу, он прилег, чтобы немного вздремнуть, и умер от внезапного обширного инфаркта в возрасте 71 года.

Мы не говорили о цифрах, но у меня сложилось впечатление, что мой отец намеревается дожить как минимум до 100 лет — чтобы потом мгновенно скончаться, например, из-за прямого попадания мяча для гольфа. Незадолго до нашего с ним обеда он перенес тяжелую стычку с болезнью, от которой только-только начал оправляться, поэтому было неудивительно, что он ненавидел саму мысль о старении, болезни и смерти. Он не собирался становиться пассивной жертвой. Его план медицинской помощи в конце жизни — на тот случай, если вдруг он окажется недееспособным или выживет из ума, будучи не в состоянии вспомнить, кто выиграл открытый чемпионат США по гольфу 1963 г., — состоял всего из двух слов: «Пристрелите меня!»

Мы с моими братьями и сестрами уверены, что он написал это абсолютно серьезно[25].

Таким образом, в возрасте 67 лет мой отец сбежал из Нью-Йорка с его постоянными стрессами и вернулся в родной Иллинойс, где полностью изменил свой образ жизни. Теперь он целями днями предается своей главной страсти — игре в гольф. Отличный повар и большой любитель мяса, он перешел на вегетарианскую диету а-ля Билл Клинтон, надеясь не подпасть под тревожно высокую статистику смертности, связанную с мясной и жирной кухней Среднего Запада. В отличие от Клинтона он никогда не любил бигмаки, но я с удивлением узнал, что он практически отказался от потребления вина. А ведь это он в свое время организовал великолепную поездку для нас двоих по Бургундии с посещением лучших ресторанов по рейтингу Мишлен. (Мне тогда было 16 лет.)

Мне повезло; я был воспитан отцом, который в душе был типичным хипстером[26]. Именно он, 40-летний мужчина, познакомил меня, подростка, с некоторыми музыкальными группами, которые я продолжаю слушать до сих пор. Отец был фанатом технического прогресса и всегда приносил домой новейшие гаджеты, такие как огромный, похожий на кирпич, мобильный телефон Motorola, популяризованный Майклом Дугласом в фильме «Уолл-стрит» в конце 1980-х гг. Будучи всю жизнь «повернутым» на информации и с одержимостью предаваясь разнообразным увлечениям, он собрал превосходную библио­теку, включавшую, помимо прочего, несколько сотен книг по кулинарии и диетологии и более 1000 книг о гольфе. Ему удалось привить любовь к книгам и мне: вместо того чтобы ходить со мной на футбол, он водил меня в публичную библиотеку, где я полюбил с головой зарываться в книги и в один прекрасный день испытал острую потребность в том, чтобы начать писать их самому.

Теперь он стал одержим своим здоровьем и, со свойственным ему фанатизмом, выискивает новейшие диеты и методы борьбы со старением, чтобы продлить свой срок жизни и, самое главное, свой период здоровой жизни. Примерно четыре раза в неделю он садится на свой новый велосипед и полтора часа колесит по прериям на местной прогулочной трассе, проложенной по бывшим железнодорожным путям. В другие три дня он посещает гольф-клуб, чтобы сыграть интенсивный раунд пешего гольфа (только пешком, никаких каров). Или, если стоит плохая погода, как это часто бывает в Чикаго, добрый час гребет на своем гребном тренажере, одновременно просматривая на DVD университетские лекции. На ужин вместе со своей подругой-ровесницей он съедает что-нибудь вегетарианское или же 200-граммовый кусочек рыбы и салат. Что касается закусок, то ежедневно он ест ровно 23 миндальных ореха.

За обедом он спросил у меня, не хочу ли я забрать его брюки, которые теперь стали ему слишком велики. Мне показалось, что я заметил на его лице довольную ухмылку. Вместо юридических документов его портфель теперь набит всевозможными биодобавками, в том числе рыбьим жиром, коэнзимом Q10 (якобы полезным для сердца), а также ресвератролом, содержащимся в красном вине природным антиоксидантом, который, как было доказано, увеличивает продолжительность жизни у страдающих ожирением мышей. Он выписывает целую кучу журналов и бюллетеней на тему здоровья, включая журнал Life Extension («Продление жизни»), в котором публикуются огромные статьи, прославляющие различные БАДы (и спонсируемые непосредственно их производителями).

Его последней находкой стал куркумин47 — вещество, содержащееся в популярной на Востоке приправе под названием куркума и широко применяемое в традиционной аюрведической медицине и кулинарии. Недавние лабораторные исследования куркумина дали интересные результаты, предполагающие, что он может быть активен против широкого спектра заболеваний, от сахарного диабета и синдрома раздраженного кишечника до некоторых видов рака, включая рак толстой кишки. Также были получены предварительные обнадеживающие результаты относительно активного действия куркумина против воспалительных заболеваний; и по крайней мере в лабораторных чашках куркумин уничтожал раковые клетки. Но все эти выводы далеко не окончательны, и ни одного широкомасштабного рандомизированного клинического исследования на людях проведено не было, поэтому вопрос по-прежнему остается открытым. Тем не менее, следуя принципу, что лучше перестраховаться, чем потом сожалеть, мой отец принимает по 8 г куркумина в день48, что составляет почти половину столовой ложки и, на мой взгляд, является довольно большой дозой.

Безусловно, за обедом он выглядел гораздо лучше, чем при нашей последней встрече; казалось, его кожа сияет, хотя единственный доказанный эффект куркумина состоит в том, что он окрашивает некоторые части нашего организма в ярко-желтый цвет. (Я пожалел, что спросил об этом.) Уничтожает ли он при этом зарождающиеся раковые мутации, которые могут скрываться в его клетках? Кто знает. И кто может обвинить моего отца в том, что он хочет избежать дряхлости, болезней и затяжного мучительного умирания? Если какие-либо из его странных пристрастий помогут ему избежать страшного дня «Пристрелите меня!», это будет того стоить. В любом случае вряд ли они навредят ему, хотя Джей Ольшанский отмечает, что многие люди неосознанно уже испытывают на себе благотворное действие двух самых мощных лекарств от старения, известных человечеству, — денег и образования.

До сих пор, кажется, мой отец движется в правильном направлении: даже сейчас, когда ему перевалило за 70, он может отправить мяч для гольфа так далеко и так точно, что даже люди вдвое моложе восхищенно восклицают: «Вот это да!» За шесть месяцев в 2013 г. он проехал на своем велосипеде больше миль, чем я за весь год. Более того, он смог выбросить свои таблетки от повышенного давления и теперь вообще не принимает никаких лекарств. На самом деле он стал настолько здоровым, что даже был принят участником в программу BLSA — достижение, которым он неимоверно гордится (и которое лишило меня возможности привирать по поводу своих результатов). Короче говоря, кажется, он решительно настроен наслаждаться жизнью достаточно долго для того, чтобы успеть потратить наследство своих внуков до последнего пенни.

Но как любящий сын и врожденный скептик, я не могу не задаваться вопросом: действительно ли что-нибудь из этого поможет ему дожить до 100 лет?

Нет, считает Нир Барзилай. На протяжении более десяти лет Барзилай занимался изучением группы долгожителей из числа евреев-ашкеназов, живущих в округе Нью-Йорк, и пришел к некоторым интересным выводам. Улыбчивый человек с открытым, немного детским лицом, в очках с толстыми стеклами, 56-летний Барзилай мог бы сойти за старшего брата Остина Пауэрса, если бы за его шутливой манерой разговора не скрывался проницательный ум ученого.

Он получил образование эндокринолога в своем родном Израи­ле и в 1980-х гг. работал в клиниках в Соуэто, беднейшем пригороде Йоханнесбурга (ЮАР), населенном чернокожими жителями. Даже сейчас он старается находить время, чтобы принимать пациентов и оставаться в курсе реальных проблем реальных людей. Но в процессе работы его заинтересовал один фундаментальный вопрос: почему большинство людей с возрастом начинают болеть, тогда как немногие избранные, кажется, избавлены от этой участи? Он решил сосредоточиться на людях, живущих дольше других, то есть на долгожителях. Что отличает их от всех остальных?

Он обнаружил, что найти участников-добровольцев не так-то легко; пожилые евреи испытывают сложные чувства по отношению к медицинским исследованиям. Его родители тоже пережили холокост, поэтому Барзилай хорошо понимал тревоги своих пациентов. Тем не менее в результате бесчисленных субботних туров по синагогам в округе Нью-Йорка ему удалось «рекрутировать» больше пятисот пожилых евреев старше 95 лет. (Барзилай шутит, что примет даже новообращенных, если они здоровы и переступили 100-летний порог.) Он называет участников своего уникального исследования «супербубсами», от слова «бабушка» на идише, поскольку большинство найденных им долго­жителей — женщины. Примерно раз в год он и его лаборанты просят супербабушек пройти медицинское обследование: анализы крови, когнитивные тесты и опрос на предмет их образа жизни — своего рода аналог Балтиморской программы, в которой участвуют одни звезды.

Барзилай обнаружил, что супербабушки в целом не придерживаются «здоровых» диет, не потеют в тренажерных залах и вообще не утруждают себя никакой явной физической активностью. Когда они голодны, они едят жаренные в масле пирожки-кныши49, а не полезнейшую кашу из киноа (прости, папа!). Мало того, Барзилай узнал, что многие из его супербабушек курят на протяжении почти всей жизни, совсем как пресловутая мадам Кальман. Почти половина из них имеет избыточный вес или даже ожирение, а число вегетарианцев среди них не превышает 3%. Тем не менее свои анализы крови они сдают на отлично: большинство имеет поразительно высокий уровень холестерина липопротеинов высокой плотности («хорошего» холестерина). «У них лучшая кровь из всей, что мне доводилось видеть! — с восхищением говорит Барзилай. — У них прекрасная кровь!»

Дело не в том, что евреи-ашкеназы обладают каким-то особым преимуществом в плане долголетия; в среднем они живут не дольше, чем любые другие группы обитателей Нью-Йорка. Барзилай изучает их потому, что сильная культурная идентичность и длинная история браков внутри данной субэтнической группы означают, что ашкеназы обладают относительно сходными геномами. А это, считает он, поможет ему выявить «гены долголетия», которые отличают долгожителей от остальных людей.

Теория Барзилая состоит в том, что долгожители живут дольше по одной простой причине — они медленнее стареют. Это может показаться очевидным, но главный вопрос — почему так происходит? Если исследователям каким-то образом удастся вычислить гены, отвечающие за медленное старение супербабушек, это станет настоящим прорывом. «В основном биологическая наука сосредоточена на сходствах между людьми, — говорит Барзилай. — Это исследование дает нам уникальную возможность узнать, чем биология некоторых людей отличается от биологии других».

С точки зрения биологии вряд ли можно найти более уникального мужчину, чем Ирвинг Кан, с которым я встретился одним солнечным ноябрьским утром в его угловом кабинете на 22-м этаже офисного здания на Мэдисон-авеню. Он только что закончил писать статьи для Wall Street Journal и Financial Times и готовился начать очередной рабочий день в качестве главы семейной инвес­тиционной компании, управляющей активами в размере около $700 млн. Я был поражен: Кан выглядел на добротные 80, максимум на 90 лет, но на самом деле через три недели он собирался отпраздновать свой 107-й день рождения. «Ко мне уже напросилось 37 человек, — пробурчал он. — Не понимаю, зачем им это нужно».

Возможно, им нужно то же, что и мне: пообщаться с самым старым мужчиной на планете. Ирвинг Кан родился в 1905 г., за три года до того, как Генри Форд создал свою знаменитую первую «Модель Т». Его семья жила в Йорквилле, районе в верхнем Ист-Сайде на Манхэттене, густонаселенном польскими и венгерскими иммигрантами. Его отец работал коммивояжером, продавая хрустальные люстры состоятельным ньюйоркцам; зачастую ему приходилось начинать с того, чтобы убедить их провести в дом электричество. Ирвинг начал работать на Уолл-стрит в 1928 г. и вскоре стал учеником легендарного Бенджамина Грэхема, крестного отца финансового анализа. Свои первые деньги он заработал на биржевом крахе 1929 г., а Уоррена Баффетта, которого он взял себе в ученики после Второй мировой войны, называет «молокососом». Ирвинг Кан напоминал мне человеческую версию «Ковчега», нашего семейного дома на берегу озера, уверенно перенесшего все жизненные штормы и ненастья.

Назвать Ирвинга Кана «необычным случаем» будет невежественным преуменьшением. Барзилай говорит, что только один человек из 10 000 доживает до векового юбилея, и три четверти таких людей — женщины, несмотря на то что пожилые женщины в среднем имеют больше проблем со здоровьем, чем пожилые мужчины. «Женщины менее здоровы, — замечает он, — но они живут дольше»50.

Судя по всему, это справедливо для всех этапов позднего периода жизни: одно крупномасштабное исследование людей, достигших 85-летнего возраста, в Ньюкасле (Англия), показало, что мужчины вступают в этот возраст со значительно лучшими характеристиками здоровья, чем женщины. Каждый третий 85-летний мужчина самостоятельно справлялся со всеми 17 видами повседневной деятельности, такими как чистка зубов и купание, тогда как среди женщин это делала только каждая шестая. И, несмотря на это, мужчины умирали раньше. «Мужчины умирают, — говорит Томас Кирквуд, руководитель этого исследования, — а женщины продолжают жить».

Но очень немногие мужчины и женщины переживают вековой рубеж, а для тех, кому это удается, вероятность умереть составляет один к трем и повышается с каждым годом. Согласно калькулятору продолжительности жизни, размещенному на сайте Управления социального обеспечения, по состоянию на март 2014 г. Кан мог рассчитывать прожить еще 1,2 года[27]. Так говорит статистика. Но кого она волнует? Кан уже бросил вызов всем вероятностям и стал самым старым американцем, уверенно отодвигая все дальше и дальше границу мужского долголетия — активного, дееспособного долголетия. Кан по-прежнему каждый день ходит на работу и активно принимает участие в управлении своей компанией. «Сколько можно найти во всем мире людей, подобных ему? — спрашивает Барзилай. — Десять? Может быть, двадцать? Не больше».

Но и это еще не все. Трое братьев и сестер Кана также прожили больше ста лет, включая его старшую сестру Хэппи, которая умерла в 2011 г. в возрасте почти 110 лет, из которых 95 лет она была заядлой курильщицей. Сам Ирвинг курил около 30 лет, без заметных негативных последствий. Любопытно, что он относится к своему преклонному возрасту скорее как к досадной помехе, чем как к настоящему чуду. Он сожалеет о том, что теперь не может проходить пешком 20 кварталов от своей квартиры в Верхнем Ист-Сайде до работы, как он делал это каждый день до 2002 г., когда из-за объявления пожарной тревоги ему пришлось бегом преодолеть 22 лестничных пролета. С тех пор у него начались проблемы с коленями. «У меня начало ухудшаться зрение, — раздраженно сказал он мне. — И как мне теперь читать Wall Street Journal?»

Представление о престарелых людях, как о живущих в аду немощной дряхлости, пролонгированной врачами и лекарствами, — это стереотип. И он совершенно неприменим к таким долгожителям, как Ирвинг Кан, настаивает Барзилай. Зачастую, когда он приглашает своих 100-летних добровольцев пройти медицинское обследование для своего исследования, «это является их первым визитом к врачу за многие годы». У них просто не было в этом необходимости, что само по себе может быть важным фактором, способствующим их долголетию. «Самый старый человек в мире становится все моложе и моложе, — говорит Барзилай. — Я думаю, причина в том, что врачи убивают престарелых людей ненужным лечением, таким как назначение статинов для снижения уровня холестерина». Таким образом, мои родственники, приверженцы церкви «христианской науки», в чем-то могут быть правы.

Благодаря тому, что долгожители остаются здоровыми на протяжении более долгого времени (отличительный признак более медленного старения), их содержание обходится намного дешевле. По данным Центра по контролю и профилактике заболеваний, расходы на медицинское обслуживание людей, умирающих в возрасте около 100 лет, за последние два года жизни составляют всего треть от аналогичных расходов людей, умирающих в возрасте 70 лет. Кроме того, в конце своей жизни 70-летние люди имеют более длительные периоды заболеваемости: в среднем семь лет, по сравнению с менее чем двумя годами у 100-летних долгожителей. Эксперты по общественному здоровью называют эту тенденцию «компрессией заболеваемости». Это замечательная тенденция: чем больше наша продолжительность жизни и наша продолжительность здоровой жизни, тем меньше мы похожи на струльдбругов. И очевидно, что Ирвинг Кан знает, как этого добиться. Но как?

Он не собирался разглашать мне эту тайну, знал он ее или нет. Его слава старейшего в мире активного инвестора и мировая известность — его буквально осаждают журналисты со всего мира — превратили его в опытного респондента, умело ускользающего от вопросов. Я не узнал ничего. «Ирвинг, ваш гость интересуется, действительно ли вы не находите ничего примечательного в своем возрасте?» — его внук Эндрю повышает голос, чтобы компенсировать немного ухудшившийся слух своего деда.

Ирвинг кивает.

«Что же, Билл, вы можете задавать свои вопросы, — продолжает Эндрю. — Но держу пари, что Ирвинг будет делать все возможное, чтобы уклониться от ответа. — И, немного наклонившись ко мне, предупреждает: — Вы можете говорить с ним о чем угодно, только не о возрасте».

Что Ирвинг и делал в течение следующих двух часов, устроив мне родео по самым неожиданным темам. У него невероятно широкий круг интересов: он по-прежнему остается ненасытным читателем, но любит только литературу нон-фикшн. Романы и поэзию он считает пустой тратой времени, хотя и делает исключение для Шекспира. Моя попытка заинтересовать его моей 97-летней бабулей, кокеткой, которая до сих пор не появляется на людях без макияжа и жемчужных украшений, провалилась: Ирвинг по-прежнему любит свою жену Руфь, умершую в 1996 г.

Естественно, мы поговорили с ним о фондовом рынке и его стратегии инвестирования, построенной на поиске недооцененных компаний. Несколько десятилетий назад он купил транспортный конгломерат Seabord по цене несколько долларов за акцию, а сегодня эти акции котируются по $2600 за штуку. Инвестиционная стратегия «купить и держать» вполне оправданна, если вы живете 109 лет (по состоянию на декабрь 2014 г.). И это также хорошо вписывается в теорию Нира Барзилая, который утверждает, что в целом долгожители имеют положительное отношение к жизни, вдобавок к замечательным уровням «хорошего» холестерина. Как выразился Ирвинг, «в альтернативе нет смысла».

То, что он каждый день ходит на работу, может быть следствием его предрасположенности к активному, здоровому долголетию — и одновременно важным способствующим фактором. Жители знаменитой «голубой зоны» на Окинаве, где наблюдается самая высокая концентрация долгожителей в мире, говорят о важности икигай — наличия значимой, весомой причины, заставляющей человека просыпаться по утрам. Другими словами, смысла жизни. Икигай Ирвина Кана — найти очередную недооцененную Seabord. А я просто отрываю его от работы.

Он рассказывал мне истории о Бене Грэхеме и о своих детских экспериментах с новомодной тогда радиотехникой. «Моя мать увидела этот аппарат и спросила: "Это фонограф?"» И тому подобное, на протяжении двух часов. Учитывая все немыслимые перемены и потрясения, которые ему пришлось пережить за свою невероятно долгую жизнь, он не может объяснить своего долголетия. «Вы задаете мне вопросы, на которые у меня нет ответа, — проворчал он. — Не думаю, что могу удовлетворить ваше любопытство».

«Ирвинг — это пример для подражания для всех нас, — сказал мне Барзилай спустя несколько дней после этой беседы. — Но с биологической точки зрения он для нас не так интересен, поскольку находится уже в конце своей жизни. Что нам действительно хотелось бы узнать, так это каким он был в свои 50, 60 или 70 лет».

Лучшее, что можно сделать, — изучить потомство Ирвинга и его собратьев по долголетию. Барзилай обнаружил, что они тоже, кажется, стареют медленнее своих сверстников. Так, сыну Ирвинга Томми, который пришел поприветствовать нас, на вид можно дать лет 50, тогда как на самом деле ему 71 год, а его внук Эндрю в свои 30 с небольшим выглядел бы вполне уместно в форме бойскаута. И, разумеется, не нужно забывать про троих братьев и сестер Ирвинга, которые также преодолели вековой рубеж. Барзилай считает, что причина медленного старения представителей этого рода кроется в их генах. И я втайне надеялся, что унаследовал похожие ДНК от своей дальней родственницы, дожившей до 94 лет пуританки Элизабет Пэбоди.

Роль генов в определении продолжительности жизни обсуждается с тех пор, как мы узнали об их существовании. Исследования датских близнецов51 показали, что долголетие всего на 20% обусловлено наследственными факторами и на 80% факторами, связанными с образом жизни. Но это справедливо только примерно до 85 лет. После этого наследственность выходит на передний план и увеличивает свою долю до 50%, если не больше. Как пишет биолог-эволюционист Стивен Остед (с которым мы познакомимся в главе 7): «Если вы хотите дожить здоровым до 80 лет, вы должны вести здоровый образ жизни, но если вы хотите прожить здоровым 100 лет — вам нужно унаследовать правильные гены».

То, что все четверо Канов прожили так долго, совершенно не удивляет Барзилая. «У нас нет никаких сомнений в том, что исключительное долголетие в основном передается по наследству, — говорит он. — Но только совсем не так, как мы предполагали вначале».

Первоначально Барзилай считал, что его супербабушки обладают «идеальными» геномами, то есть генами, оптимально настроенными на долголетие. Но с развитием технологии расшифровки генома он с удивлением обнаружил, что верно как раз обратное: многие из его долгожительниц обладают такими же паршивыми генами, как и остальные люди. Когда он со своей коман­дой составил карту геномов 44 супербабушек52, выяснилось, что почти все они имеют неблагоприятные варианты генов, которые, как считается, повышают подверженность человека различным неприятным заболеваниям, в том числе болезням сердца, болезням Альцгеймера и Паркинсона. И между тем ни у одной из них не наблюдалось ничего подобного. Тогда Барзилай решил задать вопрос по-другому: «Почему люди, которые должны стать жертвой деменции в 70 лет и умереть в 80 лет, живут до 100 лет?»

Вместо «идеальных» генов, предположил Барзилай, возможно, долгожители обладают особыми защитными генами, которые предотвращают развитие типичных старческих болезней. (Например, только наличие мощных защитных генов может объяснить, почему Кит Ричардс из Rolling Stones до сих пор жив.) Он решил сосредоточиться на генах, связанных с холестерином, поскольку его супербабушки имеют превосходные показатели крови и идеальное здоровье сердца. В результате Барзилай обнаружил, что у многих из них присутствует специфический вариант гена, который ингибирует так называемый белок — пере­носчик эфиров холестерина (cholesterol ester transfer protein, CETP), участву­ющий в переработке холестерина.

Это сложно понять, но вкратце: чем меньше у вас этого белка-переносчика, тем лучше53. Считается, что высокий уровень этого белка ведет к раннему развитию атеросклероза. Как пишут Барзилай и соавторы в своей статье, опубликованной в журнале JAMA, долгожители с генной мутацией, тормозящей выработку белка — переносчика эфиров холестерина, не только имеют более здоровое сердце и очень высокие уровни «хорошего» холестерина, но и менее подвержены развитию деменции и потери памяти.

Другими словами, этот единственный ген защищает своих носителей сразу от двух из четырех проклятий старости — болезней сердца и болезни Альцгеймера. Ирвинг Кан, его братья и сестры имеют такой же вариант гена-ингибитора белка CETP, как и каждый четвертый обследованный долгожитель. В то же время среди 65-летних такой ген присутствует только у одного из 12 человек, что означает, что носители этого гена имеют в три раза больше шансов дожить до 100 лет, чем все остальные.

Это открытие согласуется с результатами исследований фармацевтических компаний, занимающихся активным поиском альтернативы статинам (классу препаратов для снижения уровня холестерина), срок действия патентов на которые истекает в ближайшее время. Наткнувшись на эту находку, Merck, Pfizer и другие фармацевтические гиганты бросились разрабатывать ингибиторы СЕТР, призванные повышать уровень холестерина ЛПВП («хорошего» холестерина) в крови. Но до сих пор эти усилия не увенчались успехом54, и некоторые исследования были прекращены из-за слишком высокой смертности пациентов. (Merck удалось разработать один препарат, который в настоящее время проходит третий этап тестирования — пробы на больших группах людей, — но это единственный «выживший» в этом классе препаратов.)

«Они создали "грязный" препарат, — говорит Барзилай, — который воздействует не только на белок — переносчик холестеринового эфира, но и на множество других». Он по-прежнему считает, что открытие других защитных генов и разработка препаратов, имитирующих их действие, может позволить продлить здоровый период жизни и для остальных людей — «обойти темную сторону старения», как выражается он. Но поиск только начинается.

Еще один возможный ген долголетия связан с блокированием действия инсулиноподобного фактора роста 1 (ИПФР-1)55, который, как мы узнали в главе 3, может быть не такой уж хорошей вещью. Барзилай обнаружил, что его супербабушки, как ни странно, имеют относительно высокий уровень ИПФР-1, но их клетки устойчивы к его действию благодаря специфической генной мутации. То есть Ирвинг и другие долгожители имеют небольшой рост не потому, что дожили до 100 лет и ссохлись от старости, а как раз наоборот — они дожили до 100 лет, потому что были небольшого роста.

Однако самое поразительное открытие в области генов долго­летия пока состоит в том, что такие гены встречаются крайне редко даже у долгожителей. До настоящего момента исследователи сумели идентифицировать всего несколько таких генов-кандидатов, но Барзилай винит в этом высокую стоимость технологии расшифровки генома и относительно небольшое количество долгожителей во всем мире. Таких людей так мало, что очень трудно выделить конкретные гены, которые можно было бы рассматривать как статистически убедительную «причину» долголетия.

Ситуация может измениться уже в ближайшие десятилетия вместе с удешевлением технологии картирования геномов. В настоящее время Барзилай и его команда активно сотрудничают в этом направлении с «секретной» лабораторией GoogleX, а в марте 2014 г. в игру вступил известный генетик Крейг Вентер, создав компанию под названием Human Longevity, которая обещает составить карты 40 000 человеческих геномов в поисках генетических ключей старения.

Но меня интересовал другой вопрос: если действительно существуют «гены долголетия», почему ими обладает лишь горст­ка избранных, а не все люди? Почему эволюция не одарила всех нас этими замечательными — улучшающими холестерин, защищающими мозг, замедляющими старение и продлевающими жизнь — генами?

И чем глубже я изучал этот вопрос, тем больше понимал, что на самом деле большинство из нас имеет гены, прямо противоположные генам долголетия, — и что большая часть нашей ДНК, по сути, стремится убить нас.

ГЛАВА 6

Глава 6. ДЕЛА СЕРДЕЧНЫЕ

При рождении человек — нежен и слаб,
При смерти — тверд и крепок.
Травы и деревья гибки и податливы при жизни,
А умирая, становятся сухими и ломкими,
Поэтому твердое и жесткое идут стезей смерти,
А мягкое и гибкое идут стезей жизни.
Там, где податливое и гибкое согнется и выживет,
Твердое и жесткое сломается и умрет.

Лао-цзы

— Вам будет больно, — услышал я вместо приветствия, по­явившись на пороге дома Билла Вогана в Беркли-Хиллз. — Но это в интересах науки.

Хотя мы с Воганом знакомы всего сутки, я уже привык к издевательствам с его стороны. Вчера, когда мы сидели с ним за обедом, он бесстрастным голосом поинтересовался:

— Вы хотите понять, что такое старение? Так смотрите!

И с этими словами больно ущипнул меня за руку. Мне показалось, будто меня ужалил шершень. Я в шоке уставился на него, но он проделал то же самое и собой.

— Смотрите! — приказал он, ткнув своей рукой мне в лицо. — Видите разницу?

На моей руке след от щипка исчез почти мгновенно, как рябь на пруде. Но на его руке все еще оставалась небольшая складка на коже.

Он откинулся на спинку стула.

— Вот что такое старение! — произнес он. — Это потеря элас­тичности. А отсюда все остальные беды.

Разница сводится всего к двум веществам: коллагену, жесткому волокнистому белку, который придает структуру нашей коже, сухожилиям, губам и любой другой ткани; и эластину, который позволяет нашей коже восстанавливать свою форму после деформации — улыбки, нахмуренных бровей и т.д., — вместо того чтобы оставаться в виде морщин. Но Воган говорит не о морщинах. Эластичность, считает он, является гораздо более широким понятием, возможно, даже ключом к пониманию старения. «Она влияет на работу легких, — говорит он. — Она влияет на работу сердца. Но мы до сих пор не обращаем на это внимания».

Вогану 77 лет, но он выглядит гораздо моложе со своей гривой темных волос и высоким открытым лбом без морщин. Моим первым впечатлением было, что он похож на актера Кристофера Уокена, и, как впоследствии выяснилось, многие люди говорили ему то же самое. В начале 1980-х гг. Воган, в те времена безработный биохимик со степенью доктора наук, позаимствовал у своей жены кухонный комбайн, чтобы смешать липкую витамино-минерально-энергетическую массу для питания спортсменов, которая в конечном итоге стала известна как энергетический батончик PowerBar. Он продал эту идею своему бизнес-партнеру и соавтору изобретения Брайану Максвеллу, прежде чем PowerBar стал популярнейшим брендом, но никогда не жалел об этом. «Он пахал как проклятый, — говорит Воган о партнере. — И когда ему было 51 год, умер от сердечного приступа».

Пауза.

«Прямо на почте».

Через несколько лет после этого Воган снова запустил в действие кухонный комбайн, на этот раз для того, чтобы создать идеальное питание для своей дочери Лоры, которая участвовала (и побеждала) в ультрамарафонских забегах на 100 миль и больше. Ее организм нуждался в калориях, но ее желудок был не способен переработать твердую пищу во время забега, который иногда длился 24 часа подряд. Даже батончик PowerBar не спасал положения. («Он просто лежал у нее в желудке, как кирпич», — говорит Воган.) Поэтому он изобрел странную субстанцию — сладкий гель, обогащенный секретной смесью витаминов, электролитов, аминокислот и трав, который он должен был подавать дочери в пластиковых бутылках в ключевых точках вдоль трассы. В конечном итоге Воган назвал свою смесь «гель GU» и в 1994 г. вывел ее на рынок как первый в мире спортивный энергетический гель. Этот гель продается в небольших мягких упаковках и предназначается для бегунов, велосипедистов и любых других спортсменов, которым требуется быстрая подзарядка энергией. Гель GU изменил мир спортивного питания так же радикально, как в свое время батончик PowerBar.

Сегодня на рынке предлагаются десятки видов энергетических батончиков и гелей, но обе эти категории продуктов стои­мостью десятки миллиардов долларов были созданы на кухне Вогана. «Я решатель проблем, — говорит он. — Тогда передо мной стояла проблема: мои дети уходили на тренировки по бегу в шесть утра с пустым желудком и до самого обеда у них не было возможности поесть. Поэтому, когда я изобретал эти вещи, я вовсе не думал о маркетинге и прибыли».

В конце концов Воган продал бизнес по производству геля GU своему сыну Брайану и ушел на пенсию. Удалившись в свой дом в Беркли-Хиллз, он сосредоточил все внимание на «фундаментальной проблеме», которая занимала его ум со времен аспирантуры, — на проблеме старения. Его кустарная лаборатория в подвале дома хорошо известна спортсменам Беркли, которые часто приезжают сюда для тестирования своего физического потенциала, — но еще лучше она известна в быстро растущем сообществе доморощенных специалистов по антивозрастной медицине и практиков самооздоровления, которые любят селиться в районе залива Сан-Франциско. Участники движения «Подсчитай себя» (Quantified self), которые кропотливо отслеживают все свои физиологические показатели при помощи устройств Fitbit[28] (и даже регулярно отправляют на анализ свои фекалии!), считают Вогана «нулевым пациентом»[29]. И образцом для подражания, поскольку в своем знаменитом подвале он проводит такие самообследования на протяжении вот уже полувека. Короче говоря, я очень хотел с ним познакомиться.

Воган относится к своим исследованиям предельно серьезно. Полки его кабинета забиты папками с пометками «Спортсмены» и «Исследования старения». Поверх стопки папок с пометкой «Семья» лежит распечатка с результатами последнего тестирования его жены. В другой комнате, на лабораторном столе, возвышается белоснежный кухонный комбайн KitchenAid, давший рождение батончику PowerBar и гелю GU.

Воган начал проводить самообследования еще в те времена, когда был аспирантом, задолго до возникновения лозунга «Подсчитай себя». Он изучал биохимию в том самом здании, где когда-то был открыт холестерин ЛПВП, и его вместе с другими аспирантами часто привлекали к исследованиям в качестве подо­пытных свинок. Так он заразился страстью к исследованиям, и сегодня папки на его полках содержат результаты анализов его крови за последние полвека — такая вот персональная версия программы BLSA.

Но Воган не эгоист. Время от времени он организует «вечеринки» для своих престарелых друзей, на которых они сдают анализы крови и соревнуются в результатах тестирования функции легких — на удивление мучительном упражнении, когда вам нужно набрать в легкие как можно больше воздуха и затем выдуть его полностью в белую пластиковую трубку, подсоединенную к компьютеру. Я проходил такой тест при обследовании по программе BLSA, и, надо признаться, это было примерно так же приятно, как пытаться вызвать у себя рвоту. Этот тест позволяет измерить <