Амбивалентные взгляды на материнско-детские взаимоотношения

В этом случае мы встречаемся с феноменом, когда автор ориентирован одновременно на два направления. Например, у нас есть работа, в которой Jones (249) развивает мысль о том, что первичный страх является страхом перед собственным садизмом, а первичная ненависть является реакцией на лишения в чистом виде (таким образом, исключая межличностное происхождение). Затем он обращается к «фундаментальной истине», гласящий, что любой страх в конечном итоге является страхом перед родителями, а любая ненависть — это ненависть к родителю. (Даже если и так, мать оказывается не вовлеченной, так как для Jones родитель означает отца). Levin (69), который предполагает, что страх смерти является культурным механизмом, намеренным насаждением ужаса как средства социального контроля, также критикует Freud за то, что он сформулировал теорию «невротического конфликта, «не обратив внимание на появление деструктивных импульсов из-за раннего опыта пережитой жестокости», который создает «весьма весомые мотивы, усиливающие то, что обычно называют страхом, и превращающие его в ужас». Этот двойственный взгляд встречается в работах некоторых выдающихся психиатров-клиницистов. Я отмечаю это в книге «Страх быть Женщиной», а здесь мне бы хотелось повторить один из примеров и привести еще три новых.

Erikson (250) утверждает, что «оральная стадия формирует у младенца побеги базового чувства доверия и базового чувства зла, которые служат источником примитивной тревоги и примитивной надежды на протяжении всей жизни». Тот факт, что «человеческое сознание остается отчасти инфантильным ... является стержнем человеческой трагедии, так как суперэго может быть карающим, жестоким и бескомпромиссным». Erikson говорит о своих собственных клинических данных о «патогенных требованиях», предъявляемых матерями своим детям, и упоминает, что клинические наблюдения показывают, что у многих пациентов были холодные, доминирующие, отвергающие, чрезмерно опекающие матери, матери-собственницы. Он описывает американскую «Мамочку» как своевольную, тщеславную, эгоцентричную, эмоционально не развитую, обвиняющую своих детей в собственных ошибках, враждебно настроенную к любым проявлениям даже самых простодушных форм чувственного и сексуального удовольствия, не умеющую контролировать себя и страдающую от ипохондрии. Затем следует резкое изменение курса: он упрекает психиатров за их критику в адрес матерей и заявляет, что сама концепция «Мамочки» фальшива и подразумевает «специфическую моралистическую взыскательность». И если американская мать и является «карикатурой» на материнство, то только потому, что на нее влияет пуританизм и потому, что она воспитывает своих детей так, чтобы они как можно лучше были приспособлены к условиям общества переселенцев. (Обратите внимание, сегодняшняя американская мать). И это еще не все. «Если бы наши методы позволили взглянуть глубже, на самом дне мы обнаружили бы подтверждение того, ... что это ребенок бросил свою мать потому, что так спешил стать независимым».

В своей ранней работе Bowlby (251) сообщает, что, благодаря проекции и интроекции, у каждого пациента наблюдается искаженный взгляд на своих родителей. Некоторые пациенты проецируют все то, что они считают в себе плохим, на своих родителей и обвиняют и ненавидят их; другие проецируют все хорошее и боготворят их. Обе установки являются невротическими. Затем он предупреждает о том, что чувства пациента должны быть соотнесены с окружающей обстановкой, в которой находился пациент, когда появились эти чувства. У людей, которые ненавидят своих родителей, это может помочь распознать действительно плохие родительские стороны. При работе с пациентом, который говорит, что его мать замечательная женщина, очень часто необходимо интерпретировать не только его подавляемую ненависть к ней, но и установить, были ли в ее характере на самом деле черты, не заслуживающие любви. Тревога пациента означает, что признание хотя бы одного материнского недостатка может высвободить ужасающие фантазии, которые поставят под угрозу все взаимоотношения с ней. Как хорошие, так и плохие матери существуют на самом деле, и эмоциональное развитие ребенка в значительной степени зависит от подсознательных чувств матери, испытываемых к нему. У детей с неврозами очень часто плохие матери в том смысле, что они испытывают очень сильные чувства ненависти и осуждения к своим детям, или предъявляют им чрезмерные требования.

Любопытно не само по себе это мнение о матери, как о проекции всего плохого, кроящегося в самом ребенке, и, в то же время, как о человеке, который действительно ненавидит и осуждает своего отпрыска, а тот факт, что представление о материнской «нехорошести» исчезает из более поздних работ Bowlby. Через восемнадцать лет после публикации цитируемой выше работы он предлагает по существу одностороннюю, базирующуюся на инстинктах теорию материнско-младенческих взаимоотношений. Связь между матерью и ребенком является результатом определенной инстинктивной деятельности ребенка; например, плач и улыбка действуют как «социальные пусковые механизмы», пробуждающие у родителя тревогу или удовольствие. Эти присущие человеческому роду, сформированные заранее модели привязывают ребенка к матери, а мать к ребенку. Они способствуют установлению близости и таким образом обеспечивают ребенку достаточную для выживания заботу. Murphy (253) возражает против этой гипотезы потому, что она убеждена, что связь матери с ребенком в большей степени определяется двусторонним процессом, в котором мать может и способствовать, и мешать развитию. Про теорию Bowlby следует сказать следующее: по крайней мере, она не делает из ребенка «монстра», и отрицает то, что самая ранняя стадия жизни — «оральная».

Bibring (254) делает наблюдение, что Эдипов комплекс, как его описывает Freud, относится только к «патриархальной» семье и подвергается значительным изменениям в современной обстановке «матриархальной» семьи. Основываясь на свидетельствах пациентов, он описывает современную семью, как состоящую из сильной, активной, доминирующей женщины и достаточно неэффективного, скромного, уступающего желаниям жены мужчины или мужчины, слишком поглощенного своей работой, чтобы иметь много времени для семейной жизни. Во всех этих случаях отец по-настоящему не участвует в воспитании детей. Сыновья могут проявлять интенсивный страх и ненависть по отношению к матери. Матерей описывают и воспринимают как если бы они были патологическими личностями. Воспоминания пациентов указывают на сильное отвержение со стороны матери, взыскательное отношение, отсутствие тепла и понимания, эгоистичные и честолюбивые желания и решимость вынудить сына подчиниться и потворствовать ее капризам. Эти женщины также ведут себя более соблазняюще по отношению к своим сыновьям, чем мы привыкли видеть.

Казалось бы, перед нами убедительные доказательства в пользу представления о том, что страх сына и его ненависть к матери являются прямыми следствиями материнского характера и поведения. Вряд ли это можно оспорить — связь «естественна» и сразу же понятна. Но, кажется, что некоторые психиатры избегают именно прямой связи. Bibring сомневается в достоверности тех высказываний пациента, в которых содержится информация, объясняющая его враждебность и боязливое отношение. Она склонна верить, что многие из этих матерей были, скорее, преданными и заботливыми. Вина на самом деле ложится на отца. Его «отсутствие» служит причиной того, что мать концентрирует свою привязанность и интерес на сыне, и это усиливает у мальчика инцестуальный конфликт. Более того, защита от инцестных импульсов, которую могла бы предоставить власть отца, отсутствует в матриархальной семье. Одной из самых частых применяемых мальчиком защитных мер служит проекция страха, берущего начало в его запретных желаниях, на мать, которая, таким образом, становится угрожающей фигурой. Она является не только опасной соблазнительницей, на которую он реагирует враждебностью, но и приобретает запрещающий, карающий облик через проекцию его страхов. Это является поворотной точкой во взаимоотношениях мальчика со своей матерью. Она становится жуткой фигурой, соблазняющей и кастрирующей. В итоге видоизмененный Эдипов комплекс полностью объясняет страх и ненависть сына, а все его воспоминания можно отбросить как фантазию.

В своей недавно опубликованной книге «Сердце человека» Fromm (256) обсуждает природу зла. Он выделяет три поведенческих феномена, которые, по его мнению, создают базу для наиболее скрытой и опасной формы человеческой ориентации; это любовь к смерти («некрофилия»), злобный нарциссизм и симбиотически-инцестуальная фиксация. Вместе они создают «синдром разложения», который побуждает людей уничтожать ради уничтожения и ненавидеть ради ненависти. (Как противоположность этому синдрому Fromm описывает «синдром роста», который состоит из любви к жизни, любви к человеку и независимости).

Рассматривая происхождение каждого компонента пагубной ориентации, Fromm выделяет определяющую роль матери. Агрессия, например, является ответной реакцией на переживание ребенком фрустрации или угрозы. Источником разрушительности, тесно связанной с мстительной жестокостью, является потеря веры в доброту матери, которая может произойти в любом возрасте. Ни в коей мере нельзя утверждать, что некрофилическим характером обладают только инквизиторы или тираны, указывает Fromm; существует множество людей, у которых не было ни возможности, ни силы совершить убийство, но у которых некрофилия проявляется другим, и, если рассматривать поверхностно, более безобидным образом. Примером может служить мать, которую всегда интересуют болезни ребенка, его неудачи и мрачные прогнозы насчет его будущего, но которая остается безразличной к благоприятным переменам и не реагирует на радость ребенка. Можно обнаружить, что в ее сновидениях полно болезней, смерти, трупов, крови. Она не наносит видимый ущерб ребенку, но постепенно подавляет в нем радость жизни и веру в развитие, и в конечном итоге заражает его своей некрофильной ориентацией.

Fromm уверен, что мать играет важную роль в развитии анального характера. Мать, которая настаивает на строгом приучении к туалету и демонстрирует чрезмерный интерес к выделительным функциям организма ребенка, — это женщина с выраженным анальным характером, то есть с повышенным интересом к чему-то неживому, — и она будет ориентировать ребенка в том же направлении. У такой матери отсутствует радость существования, ее воздействие лишает жизни, ее тревога часто способствует тому, что ребенок начинает бояться жизни и тянется к неживому. Не само приучение к опрятности как таковое приводит к формированию анального характера, но личность матери, которая своим страхом и ненавистью к жизни направляет силы ребенка на страсть к обладанию и накоплению.

Что касается инцестуальных стремлений ребенка, Fromm считает, что очень сильным провоцирующим воздействием обладает соблазняющее влияние родителей. Эти стремления являются не причиной, а результатом фиксации, направленной на мать. Дочери испытывают инцестуальную привязанность к своим матерям; клинические исследования показали, что у женщин такая же сильная инцестуальная связь с матерью, как и у мужчин. Этот момент часто подразумевает не только страстное желание материнской любви и защиты, но и страх перед ней. Такой страх в первую очередь является результатом самой зависимости, которая уменьшает собственное чувство силы и независимости человека. Кроме того, страшит возвращение к младенческому состоянию или утробу матери, которое обнаруживается в состояниях глубокой регрессии. Эти желания превращают мать в людоеда или все уничтожающее чудовище. Но следует добавить, что очень часто такие страхи вызваны тем, что мать действительно является личностью, обладающей каннибальскими, вампирскими или некрофильными чертами. Если ребенок такой матери растет, не разорвав с ней связь, он не может избежать переживания интенсивных страхов по поводу того, что его мать съест или уничтожит его. В подобных случаях единственным способом ослабить ужас, который может привести человека на грань безумия, является разрыв связи с матерью, но страх, порожденный во взаимоотношениях с ней, в то же время служит причиной, по которой эту связь так трудно разорвать.

Fromm пытается выявить, что означает для ребенка страх. Он говорит, что фраза «страх пред матерью» блекнет в сравнении с мощью скрываемого за ней переживания. Знаем ли мы, как бы мы себя чувствовали, оказавшись в одной клетке со львом, или в яме, кишащей змеями? Можем ли мы представить тот ужас, который охватил бы нас, если бы мы увидели себя обреченными на дрожащее бессилие? Тем не менее, это именно то переживание, которое представляет собой страх перед матерью.

Могут ли возникнуть сомнения в том, что синдром разложения, эта зловещая тенденция, по существу уходит корнями в материнско-детские взаимоотношения? В последней главе книги «Сердце человека» Fromm пытается дать ответ на этот вопрос. Но он приводит философские рассуждения о природе человека и природе добра и зла, о противоречиях, неотъемлемых от человеческого существования, и о прогрессивных и регрессивных путях их преодоления, о свободе и о детерминизме. Все это весьма учено и ярко — но что случилось с пониманием психологического происхождения синдрома разложения? Моя реакция на подобную «диссоциацию» в точности такая же, какая была бы на монографию, документально подтверждающую химическое или инфекционное происхождение болезни, которая заканчивалась бы не надлежащими профилактическими и терапевтическими рекомендациями, а рассуждениями о зле со ссылками на древние культуры.