Александровского дворца в Царском Селе
Писать о простых слугах Царской Семьи чрезвычайно сложно — о них мало что известно.
Эти люди ближе всех стояли к Царским особам. Так как повседневная жизнь Царской Семьи была скрыта от посторонних таз, а именно в бытовой, семейной обстановке и проходило их служение, то понятно, что о камердинерах, комнатной девушке, поварах, лакеях, горничных, нянях история не сохранила сведений. А между тем, как раз с ними Император, Его Супруга и Дети были просто обычными людьми, со своими скорбями и заботами.
Однажды в Спаде, где Император со Своей Семьей находился на отдыхе, к ним пожаловало множество великосветских гостей, среди которых были и представители разных иностранных держав. Для прибывших гостей был организован торжественный прием и дан бал.
Апоизий (Алексей) Егорович Трупп
Как раз в это время заболел Цесаревич. Он был настолько тяжело болен (это был самый сильный приступ из всех, что ему постоянно приходилось переносить), что родители стали обдумывать формулировку бюллетеня, который должен был проинформировать общество о тяжелой болезни и возможной кончине Наследника.
Императрица, которая и так очень редко бывала в свете, обязана была по этикету присутствовать на торжестве.
Она появилась среди гостей блистательная, прекрасная, озаряя всех сияющей улыбкой. Незаметно, под незначительным предлогом, Ей удалось ускользнуть от внимания гостей и вернуться к больному сыну, у постели которого врачи боролись со смертью. И вот совершенно случайно, в коридоре, с обливающейся слезами Императрицей столкнулся Жильяр — Она бежала к больному ребенку, покинув бал.
Через некоторое время Александра Феодоровна снова появилась среди веселящихся гостей — такая же спокойная, приветливая, улыбающаяся. Никто из присутствующих не догадывался о том, что сердце ее разрывается от боли и страха — они видели перед собой Императрицу — величественную и вместе с тем благосклонную супругу правящего Императора. Ей приходилось надевать маску спокойного благополучия — чего бы это ни стоило.
Слуги видели своих Хозяев (как называла Их Анна Демидова) без маски. Об этом очень хорошо написано в книге камердинера императрицы А. А. Волкова «Около Царской Семьи»: «Тридцать пять лет я провел в великокняжеском и Царском доме. На моих глазах проходила жизнь сильных мира, по преимуществу та сторона ее, которая скрывается от посторонних глаз этикетом. От меня же часто не были скрытыми проявления обыкновенных человеческих переживаний: ведь при общении со мной не надо было надевать личину светскости, отбрасывались условности, и со мною бывали только люди с их радос
тями, горем, с их достоинствами и слабостями».
Слуги, как правило, не оставляли дневников и мемуаров. Случай с Алексеем Андреевичем Волковым и Анной Степановной Демидовой — особый. О Демидовой мы расскажем в своем месте. Волкову, как мы уже упоминали, чудом уцалось избавиться от смерти — когда арестантов выстроили, чтобы расстрелять, он кинулся бежать, воспользовавшись туманом и возможностью скрыться в ближайшем леске. Отметим, что еще по дороге на казнь он два раза хотел бежать — представлялся случай — но не мог оставить Ген- дрикову и Шнейдер. Он хотел спастись только вместе с ними. Женщины, однако, были так измождены и больны, что отказались. Тогда он решил помочь Шнейдер, которая совсем обессилела, хотя бы нести корзиночку — в ней было «две ложки, кусочки хлеба и кое-какая мелочь». Вскоре корзиночку отняли конвоиры. Примечательно, что расстрелянных в то раннее утро под Пермью Царских слуг было тоже одиннадцать — как и узников, погибших в Ипатьевском подвале. Среди жертв большевицких палачей Волков упоминает горничную гостиницы, где жил Великий Князь Михаил Александрович, тюремного
инспектора и некую Знамеровскую. Самих палачей было двадцать два... Волков напишет свои воспоминания через десять лет в Париже, там же и опубликует их. И дочь Великого Князя Павла Александровича — Великая Княгиня Мария Павловна — составит предисловие к его книге.
Слуг, о которых мы рассказываем (а сколько еще верных, преданных Государю людей, о которых мы почти ничего не знаем, было рядом!), не готовили с детства к Государевой службе. Они попадали во дворец из разных концов России, зачастую по особому Промыслу Божию. Для многих из них типичен путь того же А, А. Волкова. Мы знаем этот путь подробнее, чем путь других, благодаря его воспоминаниям.
Выходец из крестьянской семьи одного из сел Тамбовской губернии, он по призыву был направлен в лейб- гвардии Павловский полк, где прослужил пять лет, затем — в Сводно-Гвардейский батальон, куца набирали самых рослых, молодцеватых и дисциплинированных солдат из всех гвардейских полков. Получил чин старшего унтер- офицера, обучал Цесаревича, будущего Императора Николая П, военному строю в одном из подразделений лейб- гвардии Преображенского полка, которым ему доверили командовать. Сначала Волков нес обычную военную караульную службу, затем внутреннюю караульную службу на балах в Зимнем дворце и внутреннюю караульную службу близ спальни Императора. Состоял он и при особе Великого Князя Павла Александровича, исполнял обязанности вице-гоф-фурьера, а потом был личным камердинером Александры Феодоровны. «Ни один человек не мог пройти к Ней или выйти от Нее помимо него. Никто не мог позвонить иначе, как через него». По таким дошедшим до нас крупицам сведений мы можем представить себе хотя бы в некоторой мере, что собою представляла служба этих верных людей.
Без преувеличения можно сказать, что от их тщательности и преданности во многом зависела жизнь и безопасность Царской Семьи. Как удавалось находить подобных людей? На примере Волкова мы видим, что он был замечен еще по военной службе, проявив себя добросовестным, ответственным солдатом. Естественно, таких, как он, замечали, продвигали по службе, проверяя на более ответственном деле, и не выпускали из поля зрения.
Цену этим подданным — скромным, честным, верным — Император знал, и дорожил ими. Волков в своих воспоминаниях приводит эпизод, когда он, оказавшись в непростой ситуации, связанной с расформированием двора Великого Князя Павла Александровича, остался на какой-то период не у дел. Но верных людей не забывают, и его взяли на службу к Императору. Когда дела Великого Князя Павла Александровича изменились к лучшему, он захотел вернуть к себе прежнего слугу. Волков стал колебаться — уйти из дворца к Великому Князю «по старой памяти» или остаться на императорской службе. Государь узнал о сомнениях своего слуги. «Император велел спросить меня, чем именно не нравится мне моя теперешняя служба, на что я ответил, что положением моим я вполне удовлетворен... Государь мне предложил еще хорошенько обдумать мое решение, прибавив при этом, что Ему было бы жалко расстаться со мною...», — вспоминает Волков.
В этом небольшом эпизоде, с одной стороны, поражает внимание и заинтересованность Государя в верном испытанном слуге, Его деликатный вопрос и ненавязчивое желание не отпускать от Себя нужного человека. С другой стороны, видно, хотя Вожов и не пишет об этом, что Император ценил испытанных, преданных людей, их профессионализм и чисто человеческие качества.
Здесь необходимо отметить, что эти добрые душевные свойства развивались в Царских слугах во многом благодаря близости к своим державным Хозяевам, благодаря их несомненному нравственному и духовному влиянию, их поистине христианской жизни, что было тогда (да и во все времена) большой редкостью не только в образованном обществе, но и среди народа. Высокий пример был постоянно перед глазами слуг — Волков пишет, что они видели царственные лица без маски. Царственное благородство, глубокая и чистая, ничем не замутненная вера в Бога, в благой Промысел Божий, оказывали порой поразительное воздействие на крестьянские души.
В этой связи важно привести еще од но свидетельство. Под Архангельском в одном селе есть жительница, шторой сто лег. Ее отец был Царским слугой. Был взят по призыву в армию. Попал к Царю на службу — «кушанья подавал Царской Семье», как рассказывает сама Евфросиния Александровна. О своем отце она вспоминает следующее. Отбыв срок своей солдатской службы, он вернулся домой. По возвращении солдат словно стал другим человеком, резко выделявшимся из среды односельчан. Наблюдая столько лет за тем, в каком благочестии живет Царская Семья, и не находя такого же отношения к Богу и миру в современной ему жизни, сам он коренным образом изменился. Будучи неграмотным, солдат выучил наизусть Евангелие, часто ходил в церковь и прилежно молился Богу. Многое он открыл своей дочери — на всю жизнь запомнила она его мудрые советы. Он научил ее молиться, научил накладывать на себя крестное знамение — она крестится особенно, с особым благоговением пред Господом. Главный же завет отца — хранить веру — Евфросинья Александровна ненарушимо держала в течение всей своей жизни, держит его и теперь. Завет этот ее отец вынес из Государевой службы.
Об Алоизии Егоровиче Труппе мы пока знаем меньше, чем о других трех слугах, погибших с Царской Семьей. Может быть, предпосланное к рассказу о нем небольшое вступление высвечивает его главную черту — незаметное скромное служение. Как можно судить на основании нескольких строчек сухого формулярного списка, он был придворным лакеем 1-го разряда, служил при Императоре Николае П и носил звание потомственного почетного гражданина, происходил же он из крестьян Витебской губернии. Фамилия Трупп, вероятно, произошла от немецкого слова der Trupp, что означает «группа бойцов», «отряд». На древнеболгарском языке это слово значит — «дерево». Известно, что Алоизий Егорович родился в деревне Колноголы Режицкого уезда Витебской губернии. Согласно «Спискам населенных мест Витебской губернии» (на начало XX века), эта деревня находилась при реке Струдзень. Земля здесь (154 десятин и еще 15 десятин под лесом) принадлежала Борховскому земельному обществу. В деревне было 11 дворов, 43 мужчины и 46 женщин. Духовно окормлялась деревня, как и почти вся Витебская губерния, римско-католическим духовенством. Ближайшее почтовое отделение, которое обслуживало эту находящуюся в 353 километрах от Витебска деревню, называлось Сталейдзаны.
В Витебской губернии, если ориентироваться по губернской «Военно-топографической карте 18051877 гг.», было довольно много деревень с названием «Трупп», «Трупени», «Трупы». В окрестностях Колнош- лов их оказывается целых шесть. Можно предположить, что от названия деревни происходит и фамилия Алоизия Егоровича. Дальнейшие поиски каких-либо отчетливых данных о детстве и юности Труппа ведут нас на территорию Латвии, ибо после произошедшего после Второй мировой войны передела мира часть земель Витебской губернии отошла к этой стране.
Возможно, некоторые сведения о Царском слуге содержит картотека Полицейского управления г. Санкт-Петербурга на период начала XX века, хранящаяся в Государственном Архиве Российской Федерации. Заметим, что в Петербурге было достаточно много людей с подобной или такой же, как у него, фамилией. На одной из карточек картотеки значится: «АЛЕОДЪ ЮРОВЪ ТРУПА, Витебской Губернии, Режицкого уезда, Голяндской волости». Алеодъ — может быть, Алоизий? Ведь называли же Труппа Алексеем. «Юровъ» — то же, что Георгиевич, сын Юрия, Юров сын. Фамилия здесь может быть искажена: часто слово в процессе произношения менялось на более удобное для речи, это закреплялось на письме. Если этот «Алеодъ» — Алоизий Егорович Трупп, нам важно, что в Полицейском управлении нет ничего, что бросало бы тень на его доброе имя — его карточка чиста.
Известно, что А. Е. Трупп был на три года старше А. А. Волкова и, вероятно, прошел тот же путь, что и слуга Императрицы — от солдата, взятого в армию по призыву из далекой деревни Витебщины до службы у Императора. Зная, в чем заключалась служба Волкова при Государыне, мы можем, по аналогии, в какой-то степени представить себе и круг обязанностей слуг Государя, в том числе и Труппа. Поисгине патакой службе мог быть только особо доверенный человек, кристальной честности, абсолютной верности. Мы не беремся утверждать, какие именно обязанности были возложены на Алоизия Егоровича, после ареста Царской Семьи каждый верный
Им человек совмещал множество обязанностей, стремясь помочь Царственным Узникам, сделать все, что в его силах. И даже, как мы знаем, пожертвовать своей жизнью.
Задолго до наступления революционного лихолетья Алоизий Егорович был известен как испытанный, надежный слуга. На прогулках в Царском Селе ему доверяли маленьких Царевен. На фотографии 1902 года (мы ее публикуем) А. Е. Трупп катает на пони Великую Княжну Татьяну Николаевну. Ей пять лет. Маленькая наездница привычно сидит в седле, держа в руках поводья. Смирно стоит лошадка, под уздцы ее держит Алоизий Егорович.
Он в форме форейтора, на труди — медаль и орден. Здесь он еще молодо выглядит (на фотографии ему 46 лет) в сравнении с единственным, часто публикуемым фотопортретом, где он предстает перед нами в расшитом галунами мундире камердинера, седовласый, строгий, со многими наградами на труди. Существует и другая фотография начала 1900-х годов — Великие Княжны Татьяна и Мария Николаевны, там же в Царском, сидят в маленькой повозке, запряженной двумя козочками. На глазах козочек — шоры. Рядом с экипажем двое слуг, один из них — Алоизий Егорович.
Нужно сказать, что все упоминания о слуге Императора Николая II отличаются крайней скупостью. Протоиерей Афанасий Беляев, приехавший в Александровский дворец в дни ареста Царской Семьи, по приглашению Их Величеств, собираясь служить в Страстную Субботу всенощное бдение и Божественную литургию, в коридоре встретил, как он пишет, камердинера Государя. Протоиерей не называет его по фамилии, естественно, не зная ее, — но это мог быть и Алоизий Егорович, «Камердинер сказал, — пишет о. Афанасий в своем дневнике, — “Его Величество просили Вас зайти к Нему, Он хочет сказать Вам несколько слов о предстоящем служении в дворцовой церкви”. На эти слова молодой прапорщик, сопровождающий нас, ответил, что этого сделать нельзя, и, обращаясь ко мне, заявил: “Потрудитесь идти в церковь, разговаривать ни с кем нельзя!” Удивленный камердинер возразил: “Позвольте, я передам об этом Его Величеству”. Но грозный караульщик категорически заявил: “Это для меня все равно. Я не могу допустить никаких свиданий с кем бы то ни было...”».
А. Е. Трупп добровольно последовал с Царской Семьей в Тобольск, потом в Екатеринбург. Участвовал, в качестве посредника, в выносе из бывшего губернаторского дома в Тобольске, где проживала, находясь под арестом, Царская Семья, ценностей, Ей принадлежавших, чтобы сохранить их от разграбления и укрыть в Тобольске и его окрестностях.
Игумен Серафим (Кузнецов) в своей книге «Православный Царь-Мученик» много раз упоминает А. Е. Труппа, как верного слугу Госуцаря. Когда Император был вынужден отпустить прислугу из-за того, что оказался не в состоянии ей платить (Керенский и Временное правительство перестали отпускать деньги на содержание Царской Семьи, арестовав Ее счета), Харитонов, Трупп, Демидова, Боткин остались при Царской Семье, объявив, что будут служить бесплатно.
Когда Императорская Чета с Дочерью Марией и несколькими сопровождающими их слугами по требованию чекистов выехала в Екатеринбург, Трупп оставался с детьми в Тобольске и затем последовал вместе с ними в Ипатьевский дом. Его решение ехать в Екатеринбург подверглось в Тобольске серьезному испытанию. Лакей Наследника Цесаревича С. И. Иванов вспоминал: «За несколько дней до нашего отъезда приехал еще начальник отряда Родионов. Отряд у него был сплошь из нерусских. Мне кажется, что это были латыши, но достоверно сказать, что это так, не могу. Может быть, туг были и мадьяры, и латыши. С одним же из этих красноармейцев произошел удивительный случай. Его узнал лакей Трупп. Он оказался его родным племянником: сыном родного брата Труппа. Имени его и местожительства я не знаю. Но лакей Трупп родом откуда-то, кажется, из-под Риги. Он был польский латыш». Иванов не приводит деталей, но понятно, что эта встреча для Труппа была связана с воспоминаниями о доме, о родных. Вероятно, и для племянника, вынужденного с оружием в руках сторожить своего родственника, это была последняя возможность обдумать свой выбор.
В дневниковых записях и письмах Царской Семьи, относящихся к периоду Тобольской и Екатеринбургской ссылки, есть несколько слов об Алоизии Егоровиче:
«20 мая [1918 г.]. После ужина Бэби [Цесаревича Алексея, — примеч. авт.'] отнесли в его комнату Н[ики, Император Николай Щ, Трупп и Харитонов», — пишет Государыня. Еще раньше, 11 мая (ст. ст.) 1918 г., Император записывает в дневнике: «С утра поджидали впуска наших людей из Тобольска и привоза остального багажа. Решил отпустить моего старика Чемодурова и вместо него взять на время Труппа. Только вечером дали ему войти и Нагорному, и полтора часа их допрашивали и обыскивали у коменданта в комнате». 22 января 1918 года Цесаревич Алексей сообщает А. А. Вырубовой из
Тобольска: «Вчера играл с Татьяной и Жиликом [так в Царской Семье называли П. Жильяра] французскую пьесу. Все готовят еще другие комедии. Коля Д[еревенко] бывает по праздникам у меня. Нагорный спит со мною. Седнев, Волков, Трупп и Чемодуров с нами». Их, приехавших сопровождать Царскую Семью, в Тобольске еще почти сорок человек, но Цесаревич отмечает, как самое главное, что с ними эти пятеро верных слуг.
В доме Ипатьева для Царственных Узников и Их слуг было позволено провести несколько богослужений. Император отмечал в Своем дневнике (ведя его по старому стилю): «21 апреля. Великая Суббота. [...] По просьбе Боткина, к нам впустили священника и дьякона в 8 час. Они отслужили заутреню». 6 мая, в день рождения Государя, «в 11 1/2 тот же батюшка с диаконом отслужили молебен, что было очень хорошо. [...] 20 мая. Воскресенье. В 11 час у нас была отслужена обедница; Алексей присутствовал, лежа в кровати. Погода стояла великолепная, жаркая. Погуляли после службы и днем до чая. Несносно сидеть так взаперти и не быть в состоянии выйти в сад, когда хочется, и провести хороший вечер на воздухе. Тюремный режим!![...] 10 июня. Троицын день. Ознаменовался разными событиями: у нас утром открыли одно окно. Евг. Серг. [Боткин] заболел почками и очень страдал. В 11 1/2 была отслужена настоящая обедня и вечерня, и в конце дня Алике и Алексей ужинали с нами в столовой. Кроме того, гуляли два часа!». 1/14 июля 1918 г. в Ипатьевском доме было отслужено последнее в жизни Царственных Мучеников и Их слуг богослужение; — обедница. В показаниях следствию священник о. Иоанн Сторожев говорит о том, что при этом событии присутствовало пятеро слуг (пятым был мальчик, Леня Седнев), хотя и допускает некоторые неточности, их касающиеся (на это указывает П. В. Мультатули в своей книге «Свидетельствовали о Христе до смерти...»). Вот единственное упоминание о слугах, присутствовавших на церковных службах в Ипатьевском доме в Екатеринбурге.
Известно, однако, что Царские слуги не только присутствовали, но и принимали активное участие в этих богослужениях. Об этом, в частости, упоминает Императрица в Своем письме из Тобольска от 19 февраля/4 марта 1918 года, адресованном сестре Императора Николая П Великой Княгине Ксении Александровне: «... дни быстро бегут — однообразно, — все заняты, только таким образом и можно жить. Теперь будем тоже во время службы петь (не знаю, как выйдет). Дети, Нагорный (кот, тоже будет чтецом — мальчиком читал в Ц[еркви]), я и регент. Очень грустно не бывать в Щеркви] — не то без Обедни,..».
Климентий Нагорный, который участвовал в церковных службах в Тобольске, не мог этого делать в Екатеринбурге — его почти сразу увезли из Ипатьевского дома в тюрьму. Кто же прислуживал за богослужениями в Ипатьевском доме? В Екатеринбурге бытует предание (которое идет; вероятно, от сестер местного Ново-Тихвинского женского монастыря, приносивших узникам провизию), что на богослужениях прислуживал Алексей (Алоизий) Егорович Трупп (был пономарем, разжигал и подносил кадило, выносил свечу...).
Предание это выглядит вполне достоверным. Действительно, сестры монастыря, который, нужно сказать, был крепкими узами связан с династией Романовых (он создан по Указу Императора Александра I, здесь бывали Александр I и Его Августейшие родственники, а портрет Государя Николая Александровича кисти монастырской насельницы монахини Емельяны, с любовью и благоговением поднесенный некогда Императору сестрами обители, висел в Зимнем дворце), каждый день подходили к глухому двойному забору, которым был окружен Ипатьевский особняк, чтобы передать что-нибудь съестное. Конечно, львиная доля приносимой ими передачи уходила чекистам. Чаще всего отбирали все. В последние дни перед расстрелом комендант «Дома Особого Назначения» Юровский предупредил, что все передачи запрещены, принимал только молоко, в ограниченном количестве. Но как бы то ни было, монахини все время приходили под эти стены. Это была очень хрупкая, но неистребимая связь узников с обителью.
В обновляющейся экспозиции Екатеринбургского музея демонстрируется важный документ: расписка инокини Варвары, келейницы Великой Княгини Елисаветы Феодоровны. В расписке сказано, что подписавшийся разделяет судьбу арестованного (имярек) добровольно. Такую расписку должен был дать каждый из слуг, если отказывался от предложения болыиевицких тюремщиков выйти на свободу. Не все расписки сохранились в архивах ЧК, не все еще найдены, но Алоизий Егорович Трупп такую расписку подписывал тоже.