Стас молча смотрел на него, ожидая объяснений такой вопиющей наглости. Баграт побледнел, а потом тяжело опустился на соседний стул и закрыл лицо руками.

- Они неделю назад появились. Сказали, чтобы я им платил. Ну, помнишь, я звонил, ты еще своих архаровцев на переговоры прислал?

- Помню, - холодно подтвердил Стас, не сводя с него давящего взгляда, под которым Баграту явно было неуютно. - И что?

- Они сына моего забрали, - с мукой в голосе признался тот и, наконец, рискнул посмотреть на Стаса. - Сказали, или я решаю вопрос с тобой, или...

- И ты им пообещал? - очень тихо, а потому еще более страшно, уточнил Стас. Баграт вздрогнул всем телом. - Разобраться со мной?

- А что мне еще было делать? - вскинулся тот. Вид у него был совсем безумный. - Что я мог сказать? Что бы ты сам сделал на моем месте?!

- А я не на твоем, - жестко одернул его Стас. - И никогда на нем не окажусь. Потому что, всегда есть те, кто снизу. Во всем. И те, кто сверху. Я - из второй группы, Баграт, а ты, как сам понимаешь, из первой. Таких, как ты, всегда давить будут.

- Я тебя об одном прошу, - глухо, едва сдерживая слезы, сказал Баграт. - Не губи сына. Пожалуйста...

- Что-то ты мне совсем аппетит испортил, - Стас оттолкнул от себя тарелку и рывком поднялся на ноги. Под больным, усталым взглядом Баграта вытащил из кармана телефон и приложил его к уху.

- Феклов? Спишь, что ли? Подъем, солнце уже высоко. Ты ездил к Баграту недавно? Да. Вы этих козлов разработали? Вот как? Отлично. Собери ребят, ждите меня у отдела. Бегом, я сказал! Потом позавтракаешь!

Убрав мобильник, Стас посмотрел на зеленого от страха Баграта и неожиданно для самого себя сказал:

- Я тебе одно могу гарантировать. Твой сын живой будет. Обещаю. Но ты со мной за это потом не расплатишься.

Баграт порывисто вцепился в его руку, с перепугу благодаря по-грузински, но Стас раздраженно оттолкнул его и поспешил к машине. Настроение было очень подходящим для планируемого дела.

Живого, но жутко перепуганного мальчишку в тот же вечер доставили к Баграту, который на радостях пытался пригласить к столу и вручить вино, которое контрабандой притаскивал с родины, называя местный ассортимент козьей мочой. Ребята, приподнявшиеся за этот рейд на нычку, найденную у незадачливых вымогателей, разгоряченные кровью и адреналином, смотрели на Стаса с затаенной надеждой, и тот махнул рукой, разрешая расслабиться. Сам же он не был настроен на развлечения. Хотелось домой.

Костя, если что-то и заметил, то не подал вида, а Антон был полностью поглощен своей железной дорогой и не обращал внимания ни на что вокруг. Наконец-то можно было отдохнуть, прийти в себя, но напряжение не отпускало. Он так и не успел сделать две важные вещи: поставить на место Пальчикова и найти Чернова, и поэтому нервничал. Подспудно он ощущал, что не стоит затягивать с этим, и решил заняться первым субъектом прямо завтра с утра.

- Как мама? - тихо спросил Костя, присев рядом. Стас, очнувшись от задумчивости, мотнул головой.

- Упрямая, - ответил он так же негромко, чтобы не услышал Антон. - Сюда переезжать не хочет, сиделку не хочет. А она еще слабая. Что делать-то?

- Отправь ее в пансионат, - внезапно предложил Костя, и Стас бросил на него заинтересованный взгляд. - Ну, эти... восстановительные, или как их там? О! Реабилитационные! Узнай, есть же такие. На месяц, например.

Стасу мысль пришлась по душе. Это действительно казалось выходом: с одной стороны, мать будет находиться под присмотром, с другой - ему не придется перевозить ее сюда, в ставший слишком многолюдным дом и как-то объяснять присутствие Кости. Воодушевившись, он хлопнул Костю по колену.

- Вот завтра ты мне все про эти пансионаты и узнаешь! - безапелляционно сообщил он и сполз с дивана. - Антон, ну кто так делает? Это же не отсюда!

Пальчиков проявился сам. Точнее, о нем Стасу напомнили, позвонив из управления. Лазарев слушал, кусая губы, и понимал, что опоздал, промедлил. Всего на один день, но его успели опередить. Инструкции были предельно четкие и не терпящие возражений. Дело следовало передать другому следователю, прекратить беспокоить "уважаемого человека", а чересчур дотошному Артемьеву популярно объяснить, что бывает в таких случаях. Хорошо, что письменных извинений в трех экземплярах не потребовали. И на том спасибо. Внутри все переворачивалось от язвительного голоса, распекавшего его на все корки, но ничего сделать он не мог - приходилось слушать и беситься молча. Чертов Артемьев! Его же предупреждали!

В отделе Кости не было, сегодня у него был выходной. Едва расправившись с текучкой, Стас поспешил домой, горя желанием вбить в его голову хоть немного здравого смысла. До вечера ждать было нельзя - присутствие Антона сильно ограничило бы его в выбираемых выражениях.

- Мне звонили, - прямо с порога, не дав Косте сказать ни слова, заявил он. - По поводу Пальчикова. Так вот, Костенька, ты передашь это дело, скажем, Маше. На это есть прямое указание, так что ни у тебя, ни у меня, нет выбора. Тебе все понятно?

- Нет, - упрямо покачал головой Костя. Его глаза потемнели. - Я не буду этого делать. Стас, у меня есть доказательства. Я..

- Что ты? - теряя контроль, взревел Стас, хватая его за ворот. - Ты хоть представляешь, как этот урод разговаривал со мной? И все из-за тебя! Из-за твоего упрямства! Тебе эта девчонка кто? Дочь? Сестра? Любовница? Она наркоманка, Костя, а наркоманы - не люди. Она и так сдохнет через пару лет и это в лучшем случае! Какая тебе разница, где это произойдет?

- Мне есть разница, - побелевшими от гнева губами, проговорил Костя. - Не все продаются, как ты, Стас. У кого-то еще совесть пока не отвалилась.

Это ударило под дых. Откровенная брезгливость, промелькнувшая в глазах Кости, прорвала барьер, из последних сил сдерживавший его разрушительную натуру, еще ни разу не проявившуюся по отношению к Артемьеву. С ним, до самого крайнего момента, Стас пытался действовать по-другому, но сейчас просто не смог остановить себя.

Сильный удар отбросил Костю назад, но он не упал, быстро восстановив равновесие. В тесном коридоре было неудобно, не развернуться, мешали висевшие на вешалке вещи, но взбешенный Стас не обращал на это никакого внимания. Весь его мир сузился до одной единственной цели, и он не замечал ничего вокруг. Костя что-то пытался сказать, остановить его, но добился лишь того, что снова пропустил удар, пришедшийся по все той же злосчастной брови. Кровь залила лицо, мешая видеть противника, и Стас, перехватив его руку, с силой впечатал кулак в солнечное сплетение. Костя согнулся пополам. Стас пинком опрокинул его на пол, и замер, пораженный. Костя почти не сопротивлялся. Его взгляд был устремлен куда-то дальше по коридору, за спину Стаса, и тому внезапно стало не по себе. Предчувствуя неладное, он обернулся и похолодел. У дверей кухни, с бутербродом в руках, стоял Антон, глядя на них полными ужаса глазами.

- Антон... - Стас, желая объясниться, шагнул к сыну, но тот отпрянул от него, как от чумного. - Ты... Мы тут...

- Ненавижу, - отчетливо произнес Антон и замотал головой. - Ненавижу тебя!

- Антон! - Стас бросился к нему, но мальчишка опрометью кинулся к себе в комнату и заперся на замок. - Антон, открой! Открой, твою мать!

Стас с силой саданул кулаком по двери, из-за которой доносились надрывные рыдания, а потом, прислонившись к ней спиной, бессильно сполз на пол и закрыл лицо руками. Он все испортил. На этот раз он все испортил сам.

Стас ничего не чувствовал. Все замерло, исчезло, отступило на задний план, только отчетливо слышались всхлипы, раздающиеся за хлипкой перегородкой, которую он мог бы легко сломать. Физически это было очень просто, одно небольшое усилие, но Стас даже не сдвинулся с места. Как никогда раньше он понимал, что это станет точкой невозврата в их и без того нелегких отношениях с сыном. Это насилие ему не простят - никогда.

- Отойди, - прозвучало сверху, и Стас машинально поднял голову. Костя уже успел смыть кровь и выглядел вполне прилично, не считая снова начавшего распухать глаза. Он негромко постучал в дверь:

- Тох, это я. Открой, пожалуйста. Стас, - тихо, но жестко обратился он к Лазареву, - иди на кухню. Я поговорю с ним.

Это было болезненно, но Стас понимал справедливость этого требования - даже не просьбы. Что Костя собирался сказать Антону? Мог ли он сейчас, после случившегося, желать добра? Стас не был в этом уверен.

Он безропотно поднялся на ноги, освобождая проход. Костя одобрительно кивнул и снова постучал в дверь, уговаривая Антона открыть. Стас несколько секунд молча разглядывал его сосредоточенное лицо, пытаясь прочитать, о чем он думает, но так и не смог этого понять. Костя полностью закрылся, отгородился от него непроницаемыми шторами. Его трудно было винить за это. Стас устало мотнул головой и поплелся на кухню.

О чем они разговаривали там, за закрытой дверью, что Костя говорил Антону, как объяснял случившееся, Стас не слышал. На кухонном столе были разложены продукты - здесь явно собирались готовить что-то сложное и, несомненно, праздничное. Для него? Может быть. Теперь он вряд ли узнает доподлинно, каким мог стать вечер.

Время тянулось безумно медленно. Стас машинально утащил с блюдца кусок отварного мяса, который сжевал почти механически, не чувствуя вкуса. Внутри образовался вакуум, холод стал таким сильным, что обжигал. Все было кончено, это он понимал отчетливо. Он не сможет объяснить Антону, что произошло.

Его самого поразила и напугала собственная вспышка гнева. Тогда, с Мухиным, он действовал абсолютно хладнокровно, четко рассчитывая удары и моральный прессинг. Он хотел сломать сопротивление, напугать, заставить подчиниться. С Костей же все было по-другому. Стас помнил злость, смешанную с обидой, помнил неистовое желание ударить, заставить замолчать, причинить боль, чтобы заглушить собственную. С каких пор идиотские обвинения стали такими неприятными? Почему его так задевало, что Костя может влипнуть в куда большие неприятности, если не перестанет упрямиться? Почему это стало таким важным? Стас обхватил голову руками, с кристальной ясностью осознав одну очень важную вещь. Не только Антон не простит его. Он сам себя не простит.

Глухо хлопнула входная дверь, и Стас едва не подскочил на месте. Ушел? Но как же... Голова шла кругом. Стас порывисто поднялся и вышел в коридор.