Я: Не могла бы ты присмотреть за Олив сегодня вечером пару часов?

Мама: Конечно. Все в порядке?

Не задумываясь, я отвечаю.

Я: Да, у меня сегодня встреча с клиентом. Мне сообщили об этом в последнюю минуту.

Мама: Чудесно, дорогой. В какое время тебе нужно быть там? Я могу сделать ей ужин, если хочешь.

Я: Было бы здорово. В шесть?

Мама: Тогда увидимся, милый.

Думаю, что солгать ей, это не настолько плохо, как соврать Шарлотте.

Почти потеряв счет времени, я слышу, как хлопает дверь в доме напротив, и вижу, что Шарлотта идет по дороге к автобусной остановке. Выходя на улицу, я привлекаю ее внимание. Она выглядит удивленной.

— Я думала, что ты еще на работе, — говорит она, дрожа от холода.

— Мы закончили пораньше, и я забежал домой ненадолго, — заняло всего несколько секунд, чтобы понять, как холодно на самом деле на улице. — Может, возьмем машину?

— Спасибо, но я, пожалуй, прогуляюсь, — говорит она, ее слова заглушают кулачки в перчатках, прислоненные к ее губам.

— Все в порядке?

Я имею в виду, что случилось? Что-то явно случилось. Она не улыбается как обычно. Нет приветственного поцелуя. Мы вышли на новый уровень отношений, и я уже довольно хорошо узнал ее манеру поведения за последние несколько недель. Одна из вещей, которая мне нравится в ней, это то, что она никогда не скажет мне «ничего», если что-то не так. Она скажет мне точно, что случилось, но не раньше, чем я спрошу.

— Я видела женщину, которая бросила что-то в твой почтовый ящик сегодня. Она не была почтальоном. Это она? Женщина, которая носит сердце Элли?

— Что? — я знаю, что. Я использую это слово, как заполнитель, пока не соображу, что я должен сказать. — Ты знаешь, кто она? — я никогда не хотел бы услышать этот вопрос и не хотел бы также на него отвечать.

— Ты знаешь ее? — парирует Шарлотта, возвращая мне мой собственный вопрос. Если бы я знал, кто она, то у нас не было бы этого разговора.

— Нет, — отвечаю я.

— Ну, ты проверял свой почтовый ящик? — спрашивает она.

— Да, — я воздерживаюсь от лжи, следуя своим принятым немного ранее намерениям.

— Таким образом, ты знаешь, кто это, — сообщает она мне беззлобно.

— Письмо было анонимным.

— Это была она, — шепчет Шарлотта, дыхание вырывается из ее рта облачками пара на холодном воздухе.

ГЛАВА 13

— Я здесь! — кричит мама у входной двери. — Где мое маленькое Оливковое масло?

Олив смотрит телевизор в гостиной, а я пялюсь в зеркало последние двадцать минут. Я не уверен, что хочу там увидеть, может быть, надеюсь найти там оправдание. Но не тут-то было. Шарлотта несчастлива. Она, скорее всего, разозлится на самом деле. Я не могу сказать, что бы сделал, будь на ее месте, но я бы, наверно, переживал. Мне не все равно, особенно после того, как я влюбился в Шарлотту. Но это — другие отношения, или что бы это ни было, это женщина, которая владеет сейчас сердцем Элли. Я просто не могу отказаться от этой возможности, ведь я хотел этого больше всего на свете, с того самого момента, как получил первое письмо от нее. Я обязан это сделать ради моего любопытства, моей боли в сердце... и Элли.

Чего я не понимаю, так это того, почему вдруг эта женщина решила перестать скрываться. В любом случае, я надеюсь узнать все сегодня вечером. Я столько раз, засыпая, представлял себе, как она может выглядеть. Безликая женщина — это единственное, что приходило на ум, хотя, нет, скорее безликая женщина с сердцем из золота, сердцем, которое может пережить самую удивительную женщину, которая когда-либо существовала в этом мире.

— Хантер, милый, — зовет меня мама, ее голос становится громче по мере приближения. Она поворачивает из-за угла, входя в мою спальню, на ее лице вопросительный взгляд. — Должно быть, довольно крупный клиент?

— Да, это огромная возможность, которую я так долго ждал, — это не ложь, только касаемо части про клиента. — Спасибо, что пришла посмотреть за Олив, — говорю я.

— А почему ты не попросил Шарлотту приглядеть за Оливией, как обычно в последнее время? — спрашивает мама.

— Я не хочу слишком часто использовать в своих интересах ее готовность помочь мне, — честно отвечаю я.

— Понятно… — говорит она с этим взглядом, выражающим интерес, не потерпел ли я фиаско в ее мечтаниях обзавестись новой невесткой. — В любом случае... — мама убирает волосы со лба с мягким вздохом, — ты говорил сегодня со своим братом?

Ох, черт. До меня доходит понимание того, что ЭйДжей, скорее всего, не сказал маме о своей неожиданно возникшей проблеме. Черт, она же знает, что мы сегодня работали вместе.

— Да, мы работали утром.

— Ты знаешь, куда он отправился после работы?

Не то чтобы она нас чересчур контролировала, но она может спокойно выудить всю информацию из меня прямо сейчас. Она что-то знает.

— Неа, я был немного занят.

И это правда.

— Хмм… — она проводит пальцами по комоду, поднимая облако пыли в воздух. — Тебе действительно нужна домработница, — говорит она, вытирая палец о брюки.

— Запомню, — вздыхаю я. — Ладно, я постараюсь вернуться не поздно, — надеюсь на это. Наконец, отводя свой взгляд от зеркала, я резко вздыхаю и сглатываю, пытаясь избавиться от сухости во рту.

— Ты надушился для клиента?

Боже мой.

— До свидания, мама, — я сжимаю ее плечи и целую в щеку. — Еще раз спасибо.

Попрощавшись с Олив и отбившись от ее четырех миллионов вопросов, я выскальзываю за дверь и сразу сажусь в машину, надеясь остаться незамеченным. Не знаю, наблюдает ли Шарлотта за мной из своего окна прямо сейчас, но чувствую, как будто причиняю ей боль, поступая так, даже при том, что не рассказал ей про встречу. Мне ненавистно то, что я выбрал именно такой способ, но и не стоит терзать себя, пытаясь выяснить, правильно ли я поступаю или нет. Я просто знаю, что должен это сделать.

Чем ближе я подъезжаю к «Бордерлайн Гриль», тем тяжелее мне дышать и тем быстрее слабеет моя решительность. Как я ее найду здесь? Она не сказала мне, во что будет одета, или даже свое имя. Так что же, теперь мне придется подходить к каждой женщине в ресторане и спрашивать, не пишет ли она странные письма, или «Эй, простите, это может прозвучать странно, но случайно не у тебя ли сердце моей жены в груди?» Какого черта я делаю? Может, у меня существует безмолвная связь с ней, и я буду просто знать, глядя на нее, что это — она. Да уж, эта мысль смешна.

Через пять минут езды, не усмирив в голове свои лихорадочно мчащиеся мысли, я поворачиваю на полупустую парковку. Пробегаюсь взглядом по ряду автомобилей, ища любую машину, которая может подсказать мне что-то, но это глупо. Это всего лишь машины.

Я задыхаюсь, выйдя из грузовика. Если не возьму себя в руки, чтобы не упасть, то буду целовать асфальт.

Мне кажется, что эти двадцать пять шагов до входной двери превращаются всего в три, и я хватаюсь за ледяную дверную ручку. Такое ощущение, что небольшой порыв ветра удерживает дверь, не давая ее открыть, но на самом деле это мои мышцы отказываются функционировать. Ресторан оказался небольшим, что-то вроде закусочной, в которой в данный момент все присутствующие повернули свои головы в мою сторону на звон открывшейся двери.

Я задерживаю дыхание и толкаю дверь, шагая внутрь. Оглядывая людей, сидящих в кабинках, замечаю, что никто из них не сидит в одиночестве. Может, она привела кого-то с собой... мать, отца, сестру или брата? Я похож на психа, если уж на то пошло. Хотя даже не знаю, есть ли у нее родственники. Я почти ничего не знаю о ней. Возможно, было бы умнее взять с собой кого-нибудь, например, Шарлотту. Может быть, это был бы правильный путь, чтобы справиться с этим. Однако теперь уже поздно. Да какая разница, это же не свидание вслепую. Я просто хочу познакомиться с ней. Я просто хочу быть рядом с ее сердцем.

Пока я по-прежнему сканирую взглядом зал вверх вниз справа налево, никто уже не обращает на меня внимания, а это говорит о том, что никого не интересует, что я мог бы быть Хантером. Она знает, как я выгляжу? Я думаю, что, скорее всего, да, иначе откуда она знает, где я живу и как меня зовут. Это не так трудно выяснить.

Я вздрагиваю, когда ко мне подходит официантка в черной юбке и белой блузке. Она молода, может быть, даже подросток. Ее волосы взъерошены, а в темно очерченных глазах затаилась печаль, говоря мне о том, что у нее есть, что рассказать. Мне бы хотелось выслушать ее, но в реальной жизни нет тайм-аутов или перерывов. Поэтому я не буду интересоваться, все ли у нее в порядке, когда она спрашивает меня, нужен ли будет столик на одного? Тот факт, что я вижу грусть в глазах людей, окружающих меня, заставляет осознать, насколько я отличаюсь от горюющего Хантера, который впервые встретился с Шарлоттой на остановке всего несколько месяцев назад.

— На двоих, пожалуйста, — отвечает на вопрос голос позади меня, прежде чем я успеваю открыть рот.

— Сюда, — говорит официантка, разворачивается и направляется вниз по узкому проходу в сторону последнего пустующего столика в ресторане.

Я должен развернуться. Я должен увидеть ее. Она знает, кто я, даже со спины, а я не знаю, кто она.

Напуганный до чертиков, не оборачиваясь, я иду за официанткой. Когда мы доходим до столика, официантка размещает два меню на нем и желает нам хорошего аппетита. Я проскальзываю на ближайшую твердую скамейку. Я всегда был джентльменом, предлагая даме присесть первой, но сегодня, видимо, потерял свои яйца по дороге сюда. Сердце моей жены находится всего в нескольких сантиметрах позади меня, достаточно близко, чтобы почувствовать дыхание, созданное бьющимся сердцем Элли.

Трус внутри меня хочет убежать и никогда не пытаться больше раскрыть эту тайну, но я уже здесь, и обратной дороги нет. Теперь я понимаю, почему она скрывала свое имя все эти годы. Как только я увижу ее, узнаю ее, поговорю с ней... все изменится.

Я ненадолго закрываю глаза, чувствуя, что она сейчас сидит напротив, смотрит на меня и, вероятно, задается вопросом, что, черт возьми, со мной происходит, и почему я сижу здесь с закрытыми глазами.

Я кладу руки на стол, сжимая пластиковое покрытие кончиками пальцев. Мое сердце находится на уровне горла, не уверен, смогу ли глотать, и когда ее рука — мягкая, теплая рука, нежно ложится на одну из моих, я мгновенно открываю глаза.

Другой рукой прикрываю рот от шока.

— Ты! — это все, что я могу выдавить.

Она кивает с неуверенной, слабой улыбкой и отвечает:

— Я… — говорит она с нежным смехом, — Роберт Фрост подсказал мне выбрать сегодня другой путь.

— Ты ведь не просто так переехала сюда из Сан-Диего, не так ли? — мои мышцы напрягаются при звуке ее голоса, — а я думал, ты не веришь во все это. По сути, если я правильно помню, ты назвала это «бредом».

Она спокойно выдыхает и смотри на свои колени. После короткой паузы она снова поднимает свой взгляд на меня и смотрит сквозь густые темные ресницы.

— Нет, я соврала насчет Сан-Диего, — говорит она, — и насчет Фроста я тоже могла ошибиться.

— Почему ты не сказала мне? — спрашиваю я.

— Я не знала как, — говорит она, разрывая наш зрительный контакт.

Мне кажется, в моей жизни слишком много людей, которые не знают, как рассказать мне о разных вещах... важных вещах.

— Эй, я ношу сердце твоей жены, — говорю я, предлагая ей простые слова, которые так легко можно было произнести, когда мы впервые встретились. — И всего-то делов.

— Да, это было бы подходящим способом и совсем не странно, — отвечает она, закатывая глаза. Она наклоняется вперед, позволяя темным волосам соскользнуть с плеч. Абсолютно беззвучно она расстегивает свое пальто, осторожно вытягивая руки из рукавов. На ней черная рубашка с V-образным вырезом, которая обнажает ее ключицы. Мое внимание обращается к самому центру груди, где идеально прямой шрам выглядывает за тканью рубашки. Это ее сердце.

— Я хотела сказать тебе, но это вряд ли бы выглядело просто, если бы подбежала к незнакомцу и ошарашила его, — говорит она.

Мы не незнакомцы.

— Вместо этого ты писала мне анонимные письма в течение пяти лет. Неужели ты не поняла, что уже этим меня ошарашила? — может быть, ошарашила не совсем подходящее слово здесь, но я чувствовал себя опустошенным каждый раз, когда читал ее слова. Это поддерживало боль, живущую во мне. И также сохранило Элли живой для меня. — И где эта гора, про которую ты писала?

— Это никогда не было моим намерением, Хантер. Поверь мне, — она хватает пальцами свои волосы, убирая их от щек, и я замечаю, что описание Олив про диснеевскую принцессу весьма точно. Она безупречна. — Гора находится на севере. Я люблю совершать короткие поездки, чтобы подумать и хоть иногда побыть одной.

Прокручивая ответы на свои вопросы, я продолжаю:

— Ты знала, что я буду в садах в тот день? Те дни? — спрашиваю я ее. Интересно, как хорошо Ари знает меня.

— Нет, я понятия не имела. Это произошло само собой.

Как будто Элли хотела, чтобы мы встретились. Ничего не происходит само собой. Все заранее запланировано и должно случиться.

— Ничего себе, — мне кажется, это было честно.

— Согласна, — Ари кладет руки на стол, складывая их вместе и переплетая свои идеально наманикюренные пальцы. — Я знаю, что у тебя есть подруга, или, по крайней мере, я так подумала, когда Олив сказала об этом в тот раз в саду. Я абсолютно не собираюсь причинять неудобства или вносить разногласия в твою жизнь и надеюсь, что сегодняшняя наша встреча, на которую именно я пригласила тебя, не станет проблемой.

Не думаю, что можно назвать проблемой то, что я сейчас сижу рядом с бьющимся сердцем Элли:

— У меня есть подруга, но это не имеет никакого отношения к нам, — признаю я.

Она улыбается, услышав это, и я не уверен, что знаю причину ее улыбки.

— Я рада, что ты счастлив. Это избавляет меня от части вины.

Я не понимаю, как она может испытывать чувство вины. Элли умерла и была достаточно благородна, чтобы подумать о том, что произойдет в жизни после ее ухода:

— Ты никогда не должна чувствовать себя виноватой. Прямо здесь и сейчас я понимаю, насколько замечательной была Элли, которая все продумала заранее, чтобы сохранить жизнь другой, когда ее уже не станет. От этого я люблю ее еще больше.

— Она была Великой женщиной, — говорит Ари, еще раз украв дыхание из моих легких.

— Могу я принять ваш заказ или вам нужно еще несколько минут? — нашу невероятно важную беседу прерывает официантка, и Ари использует это.

— Мне, пожалуйста, салат с маслом и уксусом, и сверху жареного цыпленка.

С ощущением, что спускаюсь с высокой горы высотой с километр, я неожиданно нажимаю на тормоза и ошарашенно смотрю на нее.

— Салат? Ты серьезно?

Она складывает руки на груди.

— Нужно поддерживать это тиканье.

— Она будет гамбургер и картофель фри, — я знаю, что это было грубо, и она может быть вегетарианкой или веганом, или кем-то там еще, но Элли хотелось бы, чтобы у нее был гамбургер и картофель. Если Элли что-нибудь хотела, то она делала это всегда, даже если бы собиралась умереть на следующий день. Что она и сделала — заказала пиццу с двойным сыром и две порции картошки в ночь перед рождением Олив. Она знала, что ей не разрешат есть в больнице, когда начались преждевременные роды. Это было ее последнее желание перед тем, как стать мамой. Женщина получила то, чего она хотела, и это сделало ее счастливой в ту ночь настолько, как будто она была последней. Последний ужин.

— Эй, — ворчит она.

— Ты вегетарианка? — спрашиваю я многозначительно.

— Нет, — смеется она.

— Бургер и фри и для меня, пожалуйста, — говорю я, чтобы ускорить процесс принятия заказа официанткой. Тогда она, наконец, уйдет. — Ты знала Элли? Я помню, что ты упомянула о ней в одном из своих последних писем.

Она избегает моего взгляда, пока слезы собираются в ее глазах. Я даю ей время, увидев, как плотно сплетены ее пальцы вместе, делая руки настолько белыми, что, кажется, они светятся под подвесной лампой.

Когда она переводит свое внимание на мое лицо, я вижу в наполненных слезами глазах свое лицо с искаженными чертами. Интересно, какое выражение лица у меня сейчас. Внутри меня так много чувств, которые я не ощущал никогда прежде.

— Я была ее студенткой-практиканткой на протяжении двух лет до ее смерти.

— Студенткой-практиканткой? — я не уверен, зачем переспрашиваю, поскольку знал, что у Элли их было несколько в течение четырех лет, когда она преподавала, но она никогда не упоминала о ком-то из них. — Я не понимаю, — как одно связано с другим.

— Я умирала, — говорит она, когда слезы высыхают. Ее слова звучат сердито, как будто она репетировала ранее, стоя перед зеркалом и повторяя себе снова и снова, что она умирает.

— От чего? — я уже знаю, но мне нужно услышать это.

— Врожденная сердечная недостаточность. Я не должна была дожить до двадцати лет, но дожила, — объясняет она. От ее слов у меня перехватывает дыхание. Элли всегда приходила домой и делилась со мной душещипательными историями. Она всегда имела представление о том, как можно исправить мир в одиночку. И в любой истории, которую она мне рассказывала, сожаление и жалость не были итогом. Она всегда находила решение проблемы. Почему она никогда не упоминала об Ари — вот что меня волнует. — Она хотела помочь мне.

— В этом вся Элли. Она хотела стать медсестрой, но не переносила вида крови, поэтому нашла единственное верное для нее решение помочь людям — стать учителем.

Ари делает судорожный вдох, ее губы изгибаются в кривой улыбке.

— Она сказала, что если на то будет воля Божья, то я получу ее сердце, то есть, если ее сердце переживет мозг, прежде чем я умру, то мне чертовски повезет. Доброта Элли — это то, что досталось мне; она осталась в ее сердце. Но то, что она говорила мне, будто я буду счастлива, это совсем не так, как мечтала я, надеясь обрести здоровое сердце. Я не считаю, что ее смерть в обмен на мою жизнь — это такая уж удача.

Я хотел услышать все до последнего слова, все, что Ари только что сказала, но мой мозг застрял на одной конкретной фразе, той, которую я никак не могу выкинуть из головы:

— Прости, — я качаю головой. — Что ты только что сказала про ее сердце, пережившее мозг?

Она бледнеет.

— Это то, что она сказала мне, — поясняет Ари.

— Но почему она допускала такой вариант развития событий? — холодный пот скатывается по моей спине, и я чувствую головокружение и слабость настолько сильно, что просто хочу опустить голову вниз и передохнуть. Вместо этого я стараюсь держаться и получить ответы на все свои вопросы. — Ты должна знать, почему она сказала это именно так, правда? — я слышу, как мой голос становится все громче и агрессивнее, но как бы мне ни хотелось утихомирить свой разгоряченный мозг, я не могу с этим ничего поделать. Ари выглядит растерянной, даже слегка напуганной. Такое ощущение, что ресторан сужается вокруг меня, закрывая в этот полый пузырь, где все смотрят на меня, говорят обо мне шепотом, как будто я их не слышу. Я слышу только мысли в моей голове, борющиеся друг с другом, сражающиеся, чтобы просто понять.

Ари смотрит в сторону, встречаясь с взглядами людей, окружающих нас. Я должен чувствовать вину, что заставил ее чувствовать себя неудобно, но вместо этого меня беспокоит тот факт, что я вот-вот взорвусь.

— Она сказала, что ее судьба — подарить жизнь. Что это был Божий план для нее, — говорит Ари.

— Нет. Было что-то еще, — отвечаю я, стараясь не повышать голос.

— Это не мое место, — говорит она. — Я чувствую себя не очень хорошо в этой ситуации, именно поэтому держалась на расстоянии на протяжении многих лет. Я пришла сюда не для того, чтобы рассказывать тебе о том, в чем Элли доверилась мне. Я пришла сюда, чтобы положить конец боли, причиной которой, предположительно, являюсь я, — Ари смотрит вниз на скамью и собирает сумочку, затем пальто. — Это была ужасная идея.

Она уходит. Нет. Она не может уйти. Не после всего этого. Я хватаю ее руку, когда она проходит мимо, удерживая на месте и не давая ей ту свободу, которую она заслуживает.

— Не оставляй меня, — заикаюсь я.

— Отпусти, Хантер, — она вытягивает руку из моей хватки и продолжает идти к двери.

Я лезу в задний карман и вытаскиваю оттуда пятьдесят долларов, швыряю их на стол, хватаю пальто и выбираясь из кабинки, чтобы последовать за ней. Я думал, что найду ее запертой в своей машине к тому времени, как выберусь на улицу, но она сидит на бордюре перед рестораном, закутавшись в пальто и крепко себя обнимая.

На мгновение все внутри меня расслабляется, и я не уверен, это потому, что временно не боюсь потерять контроль, или потому, что слишком сильно надеюсь на признание, которое заслуживаю.

— Элли и я поддерживали контакт на протяжении многих лет. Я знала, когда ты узнал, что она беременна Олив. Я знала, когда у нее начались схватки. Я знала, когда она умерла. На самом деле, я видела тебя в холле больницы, — пояснила она деликатно.

— Откуда ты знала, кто я? — я сажусь рядом с ней на тротуар, инстинктивно обняв ее в знак предложения мира, изо всех сил пытаясь понять, что я не единственный, кто чувствовал боль, независимо от путаницы относительно дружбы Ари с Элли. Почему я никогда не слышал о ней? Я действительно думал, что Элли рассказывала мне все.

Ари снова расчесывает пальцами волосы — привычка, которую я заметил за те несколько раз, когда виделся с ней. Профиль ее красивого лица светится сейчас под оранжевым уличным светом и кремовой луной. Она тихо шмыгает носом и притягивает руки к груди, дрожа от холодного ветра:

— Она тебя так любила, — говорит Ари, мягко вздыхая, — сильнее, чем я когда-либо думала, что можно кого-то любить. Она показывала мне фотографии в школе, похожие на глупые картинки для постороннего человека, но она хотела показать твою улыбку, когда вы красили комнату, или как вы сожгли еду, потратив на ее готовку три часа...

Это мало о чем мне говорит, но я хочу услышать больше.

— Элли была безумно, абсолютно влюблена в тебя, — продолжает Ари. — Каждое решение, которое она принимала, так или иначе вращалось вокруг вашей жизни, и хотя я никогда не встречала тебя лично, я чувствовала, как будто знала тебя, когда она говорила о тебе, — мое сердце щемит от удовольствия, слушая ее слова, ее объяснения причины, которую я никогда не смогу полностью понять. Мне нужно было услышать это. Я так сильно нуждался в этом.

— Я знала, что это она умерла, когда мне позвонили из донорского сервиса. Мне сказали немедленно приехать в больницу. Я была наполнена смесью душевной боли, отчаяния и надежды. Я никогда не ощущала столь сильные чувства в одно и то же время. Эгоистичное ощущение удачи стало одним из тех чувств, за которое мне очень стыдно. Я хотела притвориться, что Элли не была донором, что она не потеряла свою жизнь, в свою очередь даря будущее, которое мне не суждено было иметь. Я старалась изо всех сил вытолкнуть это из своего разума, входя в больницу в тот день.

Ари встала, все еще держа руки у груди. Прогулявшись до середины стоянки, до своего синего автомобиля, она остановилась, прислонившись к задней части машины.

— Следующим, кого я увидела, войдя в больницу, был ты. В тот момент я подумала, что мое сердце остановится, прежде чем у меня будет шанс получить донорское. Ты сидел, прислонившись к стене под таксофоном, колени были прижаты к груди, глаза воспалены, щеки красные, лицо все в пятнах от постоянных безостановочных слез. Обычно ты не встречаешь людей, которые сломались или потеряли любовь всей своей жизни… — она тяжело дышит от эмоциональных слов, — но если встретишь, то жалеешь его или ее, независимо от их истории. А я знала твою историю. Чувство вины, поглотившее меня в тот конкретный момент, навсегда запечатлелось в моей голове.

— Ты видела меня в тот день, в тот момент? — уточняю я.

— Я стояла и смотрела на тебя минут пять, пока моя мать не заставила меня пойти дальше. Я едва могла сдерживать себя, мое тело ослабло, но внутри было такое чувство, что мне это нужно, а затем я пошла и забрала сердце твоей жены.

— Элли знала, что умрет? — мне нужно знать, и я буду продолжать умолять ее сказать мне правду, иначе у меня больше не будет такой возможности.

— Хантер, ты хочешь, чтобы я рассказала тебе то, чем она поделилась со мной по секрету?

ГЛАВА 14

Мой кулак немеет, но я по-прежнему продолжаю стучать в дверь Шарлотты. Я знаю, что она дома. Также знаю, что время уже около полуночи. Я достаю свой телефон и отправляю еще одно сообщение, умоляя ее ответить.

Я не сдамся, пока она не откроет дверь. Мне нужно поговорить с ней. Изо всех сил пытаюсь подавить желание позвонить в дверной звонок, так как не хочу разбудить Лану так поздно ночью, но она не оставляет мне выбора.

Мой палец парит над кнопкой вызова до тех пор, пока в гостиной не загорается свет. Я слышу шаги. Пожалуйста, только не Лана. Дверь открывается, и Шарлотта медленно выходит на крыльцо в белом халатике с растрепанными волосами и полузакрытыми глазами, а на лице полное недоумение. Я никогда прежде не видел ее без макияжа и не понимаю, почему. Каждая черта ее лица сейчас гораздо светлее, естественнее и красивее.

— Хантер, уже полночь, — зевает она.

— Я знаю, но мне нужно поговорить с тобой, — констатирую я очевидное.

— А это не может подождать до утра? Я спала, — говорит она, медленно осознавая тот факт, как выглядит сейчас. Ее пальцы пробегаются по волосам, потом она ворчит, затягивая халат покрепче на груди.

Я делаю шаг вперед, заставляя ее отступить назад, и вхожу внутрь дома.

— Она знала Элли. Элли обещала ей сердце. Это с женщиной из писем я столкнулся в садах. Это безумие, правда?

— Что? — спрашивает Шарлотта сонным голосом. — Я не понимаю... — доля раздражения уже пустила корни в моем мозгу, но я должен рассказать ей все прямо сейчас. Она нужна мне, чтобы помочь разобраться.

— Она знала ее, Шарлотта. Я не знал ее, но Элли знала. Элли сказала ей, что отдаст этой женщине свое сердце, если оно переживет ее мозг. Как такое может быть? — мой голос становится громче, поэтому Шарлотта закрывает дверь у лестницы.

— Пожалуйста, потише, ты разбудишь Лану, — произносит она с мягким укором. Я не должен ее разбудить. Мне нужно взять себя в руки.

— Прости, — все, что я могу сказать. Понизив голос, я спокойно объясняю все снова, что Ари и та женщина — это один и тот же человек, что она носит сердце моей жены и с ней я познакомился в садах. Объясняя все это, я продолжаю задаваться вопросом, хотела ли Элли, чтобы мы с Ари встретились. Это просто не может быть совпадением. Я не верю в это, тем более, не могла же Элли отправить мне одно из этих душещипательных причудливых сообщений по ветру или еще через какое-нибудь дерьмо. Должно быть что-то еще, в чем Ари не призналась мне. Мне нужно узнать больше.

Шарлотта протягивает руку к моей и ведет меня к дивану, где мы оба садимся.

— Тебе нужно успокоиться, — она обнимает меня и рисует кончиками пальцев небольшие круги на предплечье.

Я делаю глубокий вдох, первый, который смог сделать за последние несколько часов.

— Я знаю, все это звучит смешно, — объясняю я.

— Это не смешно. Я тоже хотела бы знать, кто она, если бы была на твоем месте, — говорит она.

— Серьезно? — я смотрю на нее, нуждаясь в подтверждении этих слов в ее глазах, чтобы доказать себе, что я еще не совсем сошел с ума.

— Конечно, — говорит она, но я ничего не вижу в ее глазах. Вместо этого там какой-то отстраненный взгляд, она думает о чем-то другом. — Хантер...

— Я не должен был будить тебя. Просто ты единственная, с кем я хотел поговорить.

— Ты все слишком усложняешь, — говорит она, опускаясь глубже в диван. — Хант, сейчас действительно не самое лучшее время для этого разговора, но раз ты здесь...

— Что? — спрашиваю я, мой голос звучит устало и изможденно. Что она собирается сказать?

— Я не уверена, смогу ли следовать за тобой по тому пути, по которому идешь ты. Понимаешь, я хочу быть здесь и поддерживать тебя, но это невероятно трудно с твоими вечными перепадами настроения и поведения. Я имею в виду, ты даже не мог сказать мне, что собираешься встретиться сегодня вечером с этой женщиной. Думаю, что это причиняет мне боль... — у меня полностью вылетело из головы из-за всех этих мыслей об Ари, что я вообще ничего не сказал об этом Шарлотте, когда пересекся с ней сегодня вечером. Хороший ход, Хантер. — Было ли это сделано специально или нет, но я просто хочу, чтобы ты был честен со мной сейчас, — она опускает голову на руки, испустив тяжелый вздох, непрощающий вздох. Я облажался сегодня. Я заслуживаю этого. — Я просто… я не уверена, что тебе нужно от меня прямо сейчас, и не знаю, смогу ли справиться с этим. Я прошла через свою долю горя. Это, конечно, не сравнится с твоим, но я совсем не хочу, чтобы все было подобно твоему. Мне тяжело, это сбивает с толку.

— Я не хотел причинять тебе неудобства, — говорю я ей. Она последний человек, которого я хотел бы напрягать.

— Я знаю, — она опускает локти на колени, а сама наклоняется вперед, явно уставшая. Я наблюдаю за ней. — Хант, я просто не думаю, что твои сердце и разум находятся в нужном состоянии, чтобы подумать о нас прямо сейчас, — говорит она со слезами на глазах.

Она расстается со мной, и я не могу придумать, что сказать. Я хочу только одного — ее. Вряд ли наши отношения начались, чтобы так быстро закончиться, и это моя вина.

— Так вот оно что. Ты расстаешься со мной?

— Нам было действительно весело. Я люблю проводить время с тобой и Олив, конечно, но что-то не так, чего-то не хватает. Есть пустота, и от этого мне больно. Я могу только представить, что будет сложнее и хуже с течением времени, когда я влюблюсь в тебя еще больше, чем сейчас. Так я пытаюсь защитить себя, — она кладет свою руку на мое колено и мягко сжимает. — Ты должен понять для себя некоторые вещи.

— Шарлотта, я хочу быть с тобой. Мне нужно быть с тобой! — слова вылетают из моего рта гораздо легче, чем я сказал бы это месяц или два назад. Я действительно привязался к ней, дошел до той точки, где она ощущается, как неотъемлемая часть моей жизни, та часть, где я чувствую себя хорошо рядом с ней. Я даже не знаю, смог бы найти что-нибудь отдаленно близкое к нормальному, прежде чем встретил ее, и я не хочу потерять это. — Я должен был быть честным с тобой сегодня. Я был неправ, и все испортил, — говорю я, обнимая ее за плечи. — Пожалуйста, не делай этого.

— Хант, ты дал мне понять, что тебе нужно изучить эту вновь обретенную часть своей жизни, и я хочу, чтобы у тебя все получилось. У тебя явно есть связь с этой женщиной. И сейчас тебе нужно понять, что к чему после того, как ты пять лет получал от нее только письма, тебе нужна эта свобода. Олив рассказывала мне о взгляде в твоих глазах, когда ты читал эти письма. Она сказала мне, что у тебя появляется какая-то особенная улыбка только при виде писем этой женщины... — я хотел поспорить с ней и сказать, что все совершенно не так, но я бы солгал, если бы сказал, что ничего не чувствовал к Ари. И это было бы несправедливо по отношению к Шарлотте. — Возьми паузу, чтобы все выяснить для себя, все, что ты хочешь понять. Если вдруг ты поймешь, что тебе нужна я, то ты знаешь, где меня найти. Но если это будет она, то я все пойму.

— Шарлотта, я действительно хочу тебя! — но также я хочу узнать больше об Ари и вижу прямо сейчас, что не могу получить все вместе и сразу. Я не просил, чтобы все было так. Это несправедливо.

— Тогда стоит заканчивать со всем этим.

— Не заставляй меня делать выбор, пожалуйста, — говорю ей. И в тот момент, как произношу это, отчетливо слышу слова Ари о том, что наши жизненные пути предопределены. Я не знаю, как, черт возьми, собираюсь выяснить, вдруг Шарлотта это не мой выбранный путь... не та дорога, или если Ари — не мой путь.

— Я не верю в судьбу, Хантер. Я верю в выбор.

Я встаю, так как этот разговор подходит к концу.

— Извини, что разбудил тебя так поздно... — гребаный отстой. Мне тридцать лет, и меня бросает первый человек после Элли, по отношению к которому я позволил зародиться каким-то чувствам.

— В любое время, на самом деле. Мы друзья, мы соседи, и наши дочери учатся вместе. Мы застряли друг с другом... — прощальный поцелуй смерти. Ее голос звучит со странным смехом, когда она снова дергает свой халат. — Хант, мы взрослые, мы можем пройти через все это. Я не хочу никаких неловкостей, хорошо?

— Я видел тебя голой, — добавляю я с дразнящей улыбкой.

— И я видела тебя голым, — говорит она.

— Без разницы.

— Если все, что нам предначертано, должно сбыться, то так тому и быть, — отвечает она.

Я заканчиваю этот разговор тем, что спокойно выскальзываю за дверь, не желая оборачиваться и видеть те эмоции, которые отражаются сейчас на ее лице. Я знаю, что стал причиной ее боли и растерянности, а теперь и своей тоже.

***

Слава Богу, мама спит в гостевой комнате без Олив. Я тихо разуваюсь на коврике и иду по полу босиком, направляясь вверх по лестнице, избегая при этом мест, которые скрипят. Оказавшись в своей спальне, я включаю свет и открываю двери шкафа, доставая большую коричневую коробку с написанным на крышке именем Элли.

Я кладу коробку на кровать и открываю ее, рассматривая все вещи Элли, которые смог втиснуть в нее. Проталкиваю руку внутрь с правой стороны, пока не касаюсь дна, нащупывая книгу, которую ищу. Кончиками пальцев я касаюсь кожаного блокнота и достаю его.

Я просматривал ее блокнот много раз еще в то время, когда она была жива, эгоистично разрушая всякую личную жизнь, которую она хотела иметь. Большинство из того, что прочитал, я уже знал, поэтому только просматривал страницы. Воспоминания, кажется, всегда приносили больше боли, чем помощи. Однако сейчас мне нужно тщательнее присмотреться к той части жизни Элли, которую она держала в секрете.

Я понимаю это. У всех нас есть секреты. У всех нас есть демоны, и все мы имеем в жизни моменты настолько личные, что не можем разделить их с другими. Я просто никогда не думал, что у Элли могли быть такие.

Перелистывая страницу за страницей, я провожу пальцем вниз по центру красивых слов Элли, чьим чистописанием я всегда восхищался. Я дразнил ее, что она родилась с идеальным почерком, чтобы быть учителем. Это своего рода сценарий, который был настолько чистым и четким, что никто никогда не смог бы повторить дважды, как бы ни старался.

Когда начинаю читать, слова тонут в воспоминаниях, связанных с ними. Я давно уже не читал их, поэтому сейчас это снова кажется новым для меня, описывая те прекрасные дни так, что, кажется, все произошло всего несколько часов назад. Элли писала в этом дневнике один раз в месяц, резюмируя все важные детали, произошедшие за последние тридцать дней. Она начала этот дневник на следующий же день после свадьбы, сказав, что это новая глава в жизни, которая заслужила новую книгу.

Мои щеки начинают гореть, когда я читаю ее воспоминания о первой ночи нашего медового месяца. Она описывала свои личные мысли о том, как начался наш брак в Пуэрто-Вальярта (Примеч. Известный курорт в Мексике) на открытой веранде, выходящей к воде в окружении звезд и луны. Тепло вокруг нас ощущалось, как кокон, закрывающий от всего и всех. Только мы в ту ночь, и я отдал бы все, чтобы вернуться в тот момент своей жизни.

То, как она смотрела на меня, как будто все ее мечты, наконец, осуществились, заставило меня понять истинный смысл плана жизни. Мужчины обычно не мечтают о свадьбе, но с того момента, как мои гормоны заменили мысли об Элли как о друге в моей жизни, я стал мечтать о той ночи с ней в постели гостиничного номера. Несмотря на то, что у нас было много предварительной практики, в ту ночь все снова было, как в первый раз.

Переворачивая страницу, я продолжаю читать ее поэтические мысли, спотыкаясь на абзаце, который, точно знаю, я никогда не читал раньше.

Если бы только Бог оставил меня на этой земле, чтобы служить большей цели, чем просто заставить человека медленно влюбиться в меня в течение семнадцати лет, я могла бы пообещать ему больше, чем семнадцать лет. «Пока смерть не разлучит нас», это правда, я отдам свою душу для ве