Человеческая взаимосвязанность

Мы, люди, рождены для того, чтобы вступать в кон­такт с другими. Как бы мы ни взглянули на человеческое общество — с исторически-эволюционной точки зре­ния или с точки зрения отдельной личности, — мы обязательно заметим, что человек всегда находится в меж­личностном контексте,то есть связан с другими людьми.

Результаты исследования поведения приматов и анализ первобытных культур и современного общества убедительно доказывают, что наша потребность быть частью чего-либо является базовой и очень мощной. Люди всегда существовали в группах, а между их члена­ми возникали стабильные и глубокие отношения. Под­тверждений тому — сколько угодно: взять хотя бы не­давние исследования позитивной психологии, которые доказывают, что глубокие отношения — необходимое условие счастья (1).

Однако в смерти человек всегда одинок, одинок бо­лее, чем когда-либо в жизни. Смерть не только отделяет нас от других, но и обрекает на вторую, более пугающую форму одиночества — на отделение от самого мира.

Два вида одиночества

Существуют два вида одиночества — повседневное и экзистенциальное. Первое носит межличностный ха­рактер, это боль от изолированности от других лю­дей. Это одиночество, нередко связанное со страхом близких отношений или с боязнью быть отвергнутым, нелюбимым, испытать чувство стыда, знакомо каждому из нас. Львиная доля работы психотерапевта направлена на то, чтобы научить человека строить более близ­кие, долгосрочные и доверительные отношения с дру­гими людьми.

Одиночество многократно усиливает страх смерти. В нашей культуре смерть слишком часто замалчивается. Если в доме есть умирающий, друзья и члены семьи обычно отдаляются от него, потому что не знают, что ему сказать. Они боятся расстроить его. Кроме того, они бо­ятся приближаться к умирающему из страха заглянуть в глаза собственной смерти. Момент приближения смерти вселял ужас даже в греческих богов (2).

Такая изоляция имеет два следствия: с одной сторо­ны, здоровые пытаются избежать общения с умирающи­ми, а сами умирающие не стремятся к этому общению. Они погружаются в молчание, чтобы не вовлекать своих любимых в мрачные и безнадежные глубины своего ми­ра. Примерно то же чувствует и человек, здоровый фи­зически, но страдающий страхом смерти.

В этой изоляции, без сомнения, гнездится страх. Сто лет тому назад Вильям Джеймс писал:

Если бы было физически возможно освободить чело­века от общества и сделать его совершенно незамет­ным для других его членов — не было бы в мире наказа­ния более изощренного (3).

Вторая форма одиночества — экзистенциальная изоляция — носит более глубокий характер и рождает­ся из непреодолимой пропасти между личностями. Она возникает не только из-за того, что мы в одиночестве входим в жизнь и в одиночестве же ее покидаем, но и из-за того, что на самом деле каждый из нас существует в собственном мирке, законы которого знаем только мы сами.

В XVIII веке Иммануил Кант опроверг распростра­ненное предположение о том, что все мы сосуществуем в завершенном, хорошо выстроенном мире. Сегодня уже известно, что благодаря деятельности неврологическо­го аппарата каждый человек самостоятельно выстраи­вает собственную реальность. Иными словами, у нас есть ряд врожденных мыслительных категорий (напри­мер, количество, качество, причина и следствие), кото­рые приходят в соприкосновение с данными органов чувств и позволяют нам автоматически и бессознатель­но создавать наш неповторимый мир.

Таким образом, экзистенциальное одиночество свя­зано с потерей не только биологической жизни, но и це­лого мира — богатого, продуманного до деталей. Этот мир не существует более нигде — лишь в нашем созна­нии. Мои собственные трогательные воспоминания: как я зарывался лицом в мамину каракулевую шубу и вдыхал чуть затхлый, едва уловимый запах камфоры; как я переглядывался с девчонками на День Святого Валенти­на (сколько манящих возможностей было в тех взгля­дах!); как я играл в шахматы с отцом и в карты с дядей и тетей — мы раскладывали их на столике с красной ко­жаной обивкой и с изогнутыми ножками слоновой кос­ти; или как мы с моим кузеном пускали фейерверки, ко­гда нам было по двадцать... Все эти воспоминания — а их больше, чем звезд на небе, — доступны лишь мне од­ному. Когда я умру, исчезнут и они — все и каждое, на­веки.

Каждый из нас испытывал ту или иную форму меж­личностной изоляции (повседневное чувство одиноче­ства) на разных этапах жизненного цикла. Однако экзи­стенциальное одиночество редко посещает молодых людей: обычно человек узнает эту муку, становясь стар­ше и приближаясь к смерти. В такие моменты мы осозна­ем, что наш мир исчезнет, и то, что никто не сможет со­провождать нас в безрадостном путешествии к смерти. Вспомните изречение древнего монаха: «По этой оди­нокой долине ты должен пройти сам».

История и мифология изобилует попытками челове­ка облегчить одиночество умирания. Вспомните догово­ренности о совместном совершении самоубийства, или приказы правителей живьем закапывать вместе с ними их рабов, или индийскую практику сати, которая требу­ет, чтобы вдову сжигали в погребальном костре ее мужа. Подумайте об идеях воскрешения и воссоединения на небесах, вспомните уверенность Сократа, что он прове­дет вечность в приятных беседах с другими великими мыслителями. Вспомните обычаи китайских крестьян: если умирает холостой мужчина, могильщики дают его родителям труп женщины, и те хоронят их рядом как па­ру (4). Одно такое захоронение недавно обнаружили в ущелье на Лёссовом плато.

«Шепоты и крики»: сила эмпатии

Эмпатия — самый эффективный инструмент, кото­рый помогает нам устанавливать связи с другими людь­ми. Это скрепляющий раствор человеческой взаимо­связности. Эмпатия позволяет нам почувствовать на глубинном уровне, что ощущает другой человек.

Наше одиночество в смерти и потребность в связан­ности с другими нагляднее всего выражены в шедевре Ингмара Бергмана, в фильме «Шепоты и крики». Герои­ня картины, Агнес, умирает в муках, она полна страха и просит, чтобы кто-нибудь облегчил ее тоску своим при­косновением. Умирание Агнес оказывает огромное воз­действие на двух ее сестер. Одна из них приходит к вы­воду, что вся ее жизнь была сплетением лжи. Но ни одна, ни вторая не могут себя заставить приблизиться к Агнес, как не могут они установить близкие отношения с кем бы то ни было и даже между собой. Обе в ужасе шараха­ются от умирающей сестры. Только служанка Анна ока­зывается способна обнять Агнесс, поддержать ее теплом своего тела.

Вскоре после смерти Агнес ее одинокий призрак воз­вращается на землю. Зловещим, плачущим детским го­лоском просит она своих сестер дотронуться до нее, — только тогда она умрет по-настоящему. Обе женщины пытаются подойти к ней поближе, но, испугавшись сле­дов смерти на теле сестры и предвидя ожидающую их участь, в ужасе бросаются вон из комнаты. И вновь объ­ятие служанки Анны позволяет Агнес завершить путе­шествие к смерти.

Мы не сможем дать утешение умирающим, как это сделала Анна, пока не будем готовы взглянуть в лицо собственным страхам и найти точки соприкосновения с другими людьми. Пойти на такую жертву ради друго­го — в этом и состоит суть истинного сочувствия и эмпа­тии. Эта готовность почувствовать вместе с другим чело­веком его боль всегда составляла часть традиций враче­вания, и церковных, и светских.

Но сделать это непросто. Как сестры Агнес, домочад­цы или друзья часто готовы оказать помощь умирающему, но ведут себя слишком робко: возможно, они боятся нарушить его покой или потревожить мрачным разгово­ром. Обычно умирающий начинает говорить о своем страхе первым. Если вы умираете или панически бои­тесь смерти, а ваши друзья и родственники держатся на расстоянии или ведут себя уклончиво, я посоветовал бы вам сосредоточиться на состоянии «здесь и сейчас» (более подробно я расскажу об этом в главе 7) и гово­рить обо всем предельно прямо. Например, вот так: «Я вижу, что вы не отвечаете мне прямо, когда я начинаю говорить о своих страхах. Но если бы я мог откровенно поговорить с тобой, — ведь ты мой близкий друг, — это облегчило бы мои страдания. Или это слишком больно для тебя?»

Сегодня у всех людей, которых мучает страх смерти, есть замечательная возможность установить контакт не только с близкими людьми, но и с более обширным со­обществом. Открытость и гласность в медицине и сред­ствах массовой информации, возможность посещать психотерапевтические группы дают человеку новые возможности смягчить боль одиночества. Во многих онкологических центрах сегодня работают группы под­держивающей терапии. А ведь всего тридцать лет на­зад созданная мною группа поддержки неизлечимо больных людей была, насколько я знаю, единственной в мире.

Кроме того, значительно возросло использование сетевых ресурсов психологической помощи. Недавнее социологическое исследование показало, что ежегодно за психологической онлайн-помощью обращается свы­ше 15 млн. человек (5). Я всегда советую смертельно больным людям воспользоваться возможностью и посе­щать группу, образованную из людей, которые находят­ся в таком же положении. Такие группы, самодеятель­ные или под управлением профессионала, можно найти везде.

Самыми эффективными обычно оказываются группы, которые ведет профессиональный психотерапевт. Ис­следования показывают, что занятия в группах под управлением профессионалов благотворно влияют на жизнь больных людей (6). Проявляя эмпатию друг к другу, члены группы в то же время повышают самоува­жение и чувствуют, что и они могут принести пользу. Те же исследования, однако, указывают и на то, что и само­деятельные, и онлайн-группы дают хорошие результа­ты. Если у вас нет возможности посещать группу, кото­рую ведет профессионал, вы можете присоединиться к самодеятельной или онлайн-группе (7).

СИЛА ПРИСУТСТВИЯ

Иногда умирающему человеку (а с моей точки зрения ясно, что это справедливо и для неизлечимых больных, и для тех, кто здоров, но страдает от страха смерти) не нужно ничего, кроме нашего присутствия. Моя следую­щая история о том, как родственники и друзья могут протянуть друг другу руку помощи.