Первые впечатления от начала работы

Первым моим учителем в психиатрии был Акробат. Вот судьба. Он же ведь учил меня и склепку делать. Кое-что в психиатрии за первые два месяца я научился делать.

Потом начался отпускной период. Состав мужского от­деления, в котором я работал один (30 больных) стал облегченным. Были в основном дефектные шизофреники и больные алкоголизмом, которые уже раньше лечились в других психиатрических стационарах и с большим трудом попавшие в клинику. Кроме меня в это время работала еще Заведующая клиникой, с которой мы пришли на работу практически в один день. Вот она меня, как старший товарищ, и опекала все лето. Тогда было в клинике два отделе­ния женское и мужское. Надо сказать, лечение алкоголи­ков меня увлекло. Это было, как мне казалось, нетрудно. Нужно было провести с ними душещипательную беседу о вреде алкоголя и о том, какие они подонки, потом вырабо­тать условный рвотный рефлекс на алкоголь, а потом на­значить тетурам — лекарство, несовместимое с приемом алкоголя, Особенно интересны были для меня беседы с ними. Я им с жаром рассказывал, как это вредно, пить, что-то придумывал. Они с восторгом меня слушались, соглашались. Практически все говорили примерно следующее: «Доктор, ваша беседа пробрала меня до глубины души», «Если бы хоть кто-нибудь поговорил так со мной, то может быть, со мной не произошла то, что произошло». Клялись, что никогда больше пить не будут. Я же был в восторге от самого себя. Без года неделя, а уже работаю лучше, чем мои предшественники. Своими восторгами я не делился с кол­легами, вначале потому что я еще ни с кем близко не сошел­ся, а потом делиться было не с кем. Все ушли в отпуск. Дома близким я это рассказывал. Они тоже были довольны.

Отрезвление пришло ко мне довольно быстро, когда многие выписавшиеся в отличном состоянии попадались мне на улицах, Я-то их узнавал, а они меня — нет.

Одновременно я как штатный ординатор должен был консультировать другие клиники. Первые мои консульта­ции были для меня весьма тягостными. Я же ведь ничего не понимал. Но я уже мог отличить психоз от невротичес­кого состояния, так что грубых ошибок не делал. Больных психозами я переводил в клинику, а с невротическими со­стояниями рекомендовал обратиться за помощью по месту жительства. Некоторые просили меня полечить гипнозом.

Потом было два месяца — июль и август, когда клиника пустовала. Работали только Заведующая и я. Она работала в женском отделении, а я в мужском. Она мне еще и помогала. Летом Золушка жила уже в Ростове. Она очень хотела угодить моей матери. Много работала по дому, шила ей платье и ходила в сад. Я не очень понимал, что делалось в ее душе. Обратной связи не было.

Сам я тоже оказался весь «в разобранном виде». Рабо­тал в клинике, документы были еще и в онкологическом институте, и в ординатуре по патологической анатомии. Но постепенно душа моя прикипала к психиатрии, хотя я не сказал бы, что уже отбросил и другие варианты.

Некоторые наиболее яркие впечатления первых четырех месяцев. Защита моего друга Артиста в конце мая. Конеч­но, я участвовал во всех этих церемониях. Было и радост­но, и грустно. Радостно, что я, наконец, попал в желанную для меня среду. Грустно, что мне до защиты было еще очень далеко.

Далее, я устраивал свой день рождения и пригласил к себе всех ординаторов. Это были Юморист, Артист, Звезд­ная сестра, Диетолог, Нектарина. Был еще кто-то. Это те, с которыми я шел бок о бок по жизни. Поэтому дам харак­теристику этим людям.

Звездная сестра — подруга жены Профессора, выписан­ная им из Сибири. Полурусская, полуеврейка, по паспорту русская, сочетала в себе отрицательные качества как еврей­ского, так и русского народа. Вечно плакалась на обстоя­тельства и судьбу и ничего не делала для того, чтобы их изменить. Обстоятельства были как раз для нее весьма бла­гоприятные. Своим нытьем она умудрялась как-то находить себе покровителей и решать сложнейшие для себя вопро­сы. Работала она в клинике, имела жилплощадь в Ростове. Жаловалась она на материальное положение, на одиноче­ство. Потом я понял, что при ее системе ценностей и бес­хозяйственности, желании переложить все тяготы своей жизни на своих близких, найти соответствующего ее требо­ваниям мужчину ей никогда не удастся. Романы у нее были, но долго возле нее мужчины не удерживались. На мужчин она катила бочки, хотя тот, с которым она встречалась в данный момент, подвергался некоторой идеализации. До обмена квартиры жила в клинике. Впрочем, врачом она была очень толковым и добросовестным и очень порядоч­ным человеком. Всегда старалась поступать по справедли­вости. По-моему, и на меня она имела какие-то виды, пока не узнала, что я фактически женат. Я тоже пытался было ей помогать, естественно, только советами. И как с мужчинами обращаться, и как материальное положение улучшить. Все-таки зарплата и возможности у нас были одинаковые.

Нектарина — общительная женщина года на три постарше меня. Одинокая, но в первом браке у нее были дети. По общению она была ближе к жизни. Со Звездной сестрой они были подружками по несчастью. Часто обсуждали своих кавалеров и помогали друг другу в их поисках. Ей в клинике нужно было учиться еще один год.

С Артистом мы потом стали неразлучными друзьями Меня тогда поразила многогранность его талантов. Он был хороший поэт, неплохо пел тенором, великолепно читал лекции и был необыкновенно трудоспособным. О нем я буду еще неоднократно писать.

С Юмористом я вас уже знакомил.

Диетолог, женщина на год старше меня, замужняя и бездетная, имеющая репутацию спящей практически со всеми мужчинами. Вот с ней-то у меня и завязался легкий флирт т. е., какое-то время мы были любовниками. Она тут же за­явила, что сейчас у нее уже два мужа, что сильно охлади­ло мой пыл. Да и в сексе она мне была неинтересна из-за студнеобразного тела, отсутствия гибкости и быстрой утомляемости. Приятельские отношения у меня сохрани­лись с ней до сих пор. Трагедии из нашего разрыва она не делала. Объяснений никаких не было. Каждого из нас засосали свои дела. В делах мы до сих пор помогаем друг другу. Когда я с ней поближе познакомился, то убедился, что многое, что о ней говорилось, просто большое преувеличение. У нее были на попечении парализованный отец, инвалид-мать и пр. Конечно, она была объектом осуждения моей Звездной сестры и Нектарины. Хотя как-то при этом они совсем не замечали, что мужчин меняли они, хотя и не по собственной инициативе, гораздо чаще. Впоследствии она стала одним из видных специалистов по довольно ред­кому эксклюзивному методу лечения. Однако на большие философские обобщения она была неспособна, да к ее че­сти, она не претендовала на это.

Зевс, тогда еще студент. Контактный, комсомольский вождь, активный, смелый и доброжелательный. Был он уже знаком со многими корифеями психиатрии за пределами нашего города и в конфликте со многими в институте. И то, что его после института призвали в армию, было следствием его активности. Тогда уже в армию призывали только на 2 года. Он не унывал и собирался вернуться после армии в институт, что и сделал. С Зевсом потом бок о бок прошла почти вся моя творческая жизнь. Это был друг, на которо­го всегда можно было положиться. Определенные особенности у него, конечно, были. О нем я буду творить доволь­но часто.

Тогда меня уже несколько раздражало поведение моей мамы. Так, на моем дне рождения она активно продолжала сидеть за столом, хотя делать ей уже было нечего. И только после 11 вечера, утомленная, она пошла спать. И хоть не­много мы повеселились от души. (Родители, не лезьте к де­тям, даже если они вас зовут. Вы им мешаете. Помните, что кроме ваших денег, если они у вас есть, им от вас ничего не нужно. Да и еще все то, на что нужно тратить деньги, — ремонты, пошивка, сидение с детьми, уборка квартиры. Хо­тите, чтобы были хорошие отношения, уходите от своих де­тей, как только кончились дела, в которых они от вас нуж­даются. Не будьте, как дядя Евгения Онегина, А деньги лишние отдайте при жизни, чтобы дети не ждали вашей смерти, — М.Л.)

Сентябрь—декабрь 1987 года.

Период безоблачного счастья

И небольшие накладки

Выделил эту дату, ибо здесь начался один из почти са­мых счастливых периодов моей невротической жизни. Мои метания закончились самым для меня желательным обра­зом и без моего участия. В ординатуру по патанатомии меня Москва не утвердила. Так что «инвалидность V группы» в данном случае мне оказалась на руку. Я избежал многих неприятных объяснений. Моя сокурсница, которая меня рекомендовала на эту должность, уже давно на пенсии. Онкологический институт не подавал никаких вестей.

Начались лекции по психиатрии, конференции, обходы Профессора и доцентов и вообще кафедральная, довольно интенсивная жизнь. Я стал буквально вгрызаться в психи­атрию. Психиатрию проходило одновременно пять потоков студентов, так что я почти ежедневно слушал где-то одни и те же лекции и старательно их каждый раз записывал. Такой способ позволил мне без усилий выучить психиат­рию, ибо я обратил внимание, что запоминаю и схватываю новый материал не так быстро, как это было в студенчес­кие годы. (Студенты! Пользуйтесь моментом молодости. И опытом Вечного Принца. Ведь это пишет отличник учебы. Действительно, в 30 лет восприимчивость падает. — М.Л.)

Вдруг я заметил, что мои знания, связанные с анатоми­ей головного мозга, близки к нулю. По психиатрии, есте­ственно, то же. Самое печальное во всем этом оказалось, что свежесть восприятия нового уже не та, что на 1 -м кур­се института. В голове была какая-то каша. Месяца полто­ра я был в легкой растерянности. Все вокруг: и штатные работники, и пришедшие на учебу в ординатуру, на усовер­шенствование — знали психиатрию лучшеменя. Многие мне казались крупными мыслителями, хотя были одного возраста со мной. У меня даже появилась легкая паника. (Вечный Принц опять запаниковал, как это было, когда стал изучать анатомию на первом курсе. Надо думать и сейчас это состояние продлится недолго. - М.Л.)

Кроме временных врачей, на постоянную работу устро­ились еще два человека. Их я хочу описать подробнее, ибо и с ними тоже прошла вся моя психиатрическая жизнь.

Аккуратистка. Она воевала за порядок внешний и внут­ренний. Все у нее было в папочках, на столе всегда акку­ратно. Кроме того, она была очень начитанной и доволь­но-таки молчаливой. Временами она взрывалась, но тоже делала это весьма интеллигентно. У нее правая рука вслед­ствие болезни была несколько паретичной. Все она делала левой рукой. У меня до сих пор сохранились с ней дружес­кие взаимоотношения. Часто она меня поддерживала в трудные минуты.

Мыслитель, врач-психиатр, в клинику пришел из город­ской психиатрической больницы, где заведовал наркологи­ческим отделением. У него был вид Роденовского «Мысли­теля». Он наклонял голову несколько вниз и вбок, когда кого-то слушал. Взгляд при этом обращал на предмет. Гораздо позднее, когда пытался принять такую позу, я вдруг заметил, что мысли у меня в голове исчезают. Остается толь­ко умный вид. Но тогда он произвел неизгладимое впечатление. Он рассказал, какие проблемы его волнуют, что он разработал несколько новых способов лечения алкоголиз­ма. Напомню, что это был 1967 год, когда с пьянством бо­роться еще не начинали. И вообще, он показался мне на­столько умным, что я позавидовал ему белой завистью. Понял я, что за его глубокомысленным взглядом мыслителя мыслей никаких нет, только через несколько месяцев. Потом меня еще долго волновал такой феномен. Как может человек продержаться так долго в таком высококвали­фицированном учреждении, да еще и быть на хорошем сче­ту? (Не знал еще Вечный Принц, что иным руководителям и дураки нужны. Ведь на их фоне он всегда смотрится весьма неплохо. На фоне умных сотрудников хорошо выглядеть, конечно, можно, но это гораздо труднее. Поэтому не очень умничайте и не высказывайте толковых мыслей, если ваш начальник дурак. Врага наживете. — М.Л.)

Понял я его суть, как я уже писал, чуть ли не через год. Впрочем, я и ему обязан своими успехами. Сейчас я это понял. Дело в том, что у нас были один раз в неделю клинические конференции, на которых мыпо очереди должны были представлять больных. Порядок был такой. Врач-докладчик готовил конференцию с преподавателем кафедры, доцентом или ассистентом. Подготовка шла долго. Необ­ходимо было собрать о больном все сведения, проанализи­ровать все истории болезни, воспроизвести рассказы всех тех, кто знал его (объективный анамнез). Затем нужно было привести результаты всех анализов, данные психологичес­кого эксперимента, заключения других специалистов иеще много чего. После этого произвести полный анализ случаядифференциальной диагностикой иобоснованием диаг­ноза, азатем привести еще современные литературные дан­ные. Для нас это была большая школа. Порядок доклада был таков. Вначале врач читал весь свой доклад и приводил все имеющиеся результаты обследования больного. Затем беседу сбольным вел Профессор. Он же потом проводил и невро­логическое обследование. Если ему удавалось найти что-либоновое, то врач выглядел весьма неубедительно. Это бывало довольно часто. Да и Профессор был мастером ставить собеседника вдурацкое положение, всей своей позой, мимикой ипантомимикой, демонстрируя, что только кре­тины могут не заметить таких простых вещей. Во время док­лада он часто перебивал докладчика, задавал ему вопросы по ходу дела. Эта привычка потом проявилась иу меня, ког­да яначинал выслушивать рассказы своих подчиненных и подопечных.

Готовились врачи-докладчики к конференциям очень тщательно. Фактически две недели, а то и месяц будущая конференция занимала всю жизнь врача. Помогал в подго­товке конференции врачу прикрепленный к этому отделе­нию ассистент или доцент, как правило, уже остепененный специалист высокого класса. Профессор объективностью оценок своих сотрудников не страдал. Когда конференция была подготовлена плохо, он ругал врача, если к этому вра­чу относился плохо. А если к докладчику он относился хо­рошо, то ругал он при плохом докладе преподавателя ка­федры, если хотел его выжить. Преподаватель кафедры, который был ответственным за наше отделение, успехом у Профессора не пользовался. Более того, он его активно выживал и на его место хотел взять своего человека из Си­бири.

Доклады, которые готовил Мыслитель, всегда были пло­хими, но доставалось преподавателю. Честно говоря, вна­чале я не понимал, чем они плохи. Потом разобрался, но об этом несколько ниже. Сам Мыслитель ссылался на се­мейные и прочие обстоятельства. Преподаватель просто перестал ставить его докладчиком и ставил только меня. В результате два раза в месяц я выступал на кафедре с докла­дами. Вначале разборы мне практически надиктовывал пре­подаватель, к которому у меня сохранились самые теплые отношения, и я не разделял отношения Профессора к нему Постепенно туман между мною и психиатрией рассеивал­ся, я стал понимать, насколько важна эта наука.Более того, я понял, что если уж быть в медицине, то только можно быть психиатром. Благодаря Мыслителю, а точнее, его не­умению делать доклады, мое становление как психиатра прошло довольно быстро. Потом я понял, что у него стра­дают процессы обобщения. Он все так детально рассказы­вал, что трудно было понять нить рассказа. Когда он конс­пектировал литературу, ему трудно было выбрать главное. Он просто зачитывал отдельные куски полностью. Невозможно было понять, о чем идет речь и что нового в книге или статье, о которой он докладывал. Но, повторяю, пер­вое время я был от него, в восторге и восхищался глобаль­ностью его мышления. (Не обманывались ли вы в людях, мой дорогой читатель? И не терпели ли от этого большие убыт­ки, если не материальные, хотя бы психологические? Разоча­рование — это очень труднопереносимая эмоция. А ведь, ког­да вы были этим человеком очарованы, он был точно таким, как в тот момент, когда вы в нем разобрались. Так что ра­зочаровывайтесь в собственной проницательности и умении разбираться в людях. Это более продуктивно, чем разочаровываться в людях. — М.Л.)

Еще один фактор способствовал моему становлению. Оказывается, я сразу попал на очень престижное место. Потом я разобрался, и вдруг заметил, что на месте, ордина­торов клиники в основном были бывшие главврачи или, в крайнем случае, их заместители, или заведующие отделениями, как правило, окончившие ординатуру при кафедре. Я же был взят с «улицы», В клинике, в принципе, ко мне от­носились хорошо, а вот врачи города и области плохо. Полагаю, многие из них видели себя на этом месте.

В такой эйфории прошел весь остаток 1967 года.

Комментарий:

О справедливости

Мы все большие специалисты по проблеме справедливости и очень чувствительны, когда по отношению к нам соверша­ется несправедливость, особенно, если мы при этом несем какие-то потери или убытки. Но вспомните, дорогой мой читатель, были ли у вас случаи, когда совершалась несправед­ливость, а вы от этого только выигрывали. Если вы будете объективными, то вынуждены будете признать, что такие случаи были. Так что успокойтесь, когда к вам относятся несправедливо.

Так и в случае с Вечным Принцем судьба была несправед­лива, но он от этого только выиграл и эту несправедливость даже не заметил. Для несведущих хочу сообщить, что на ту должность, на которую попал Вечный Принц, попасть мож­но обычно лет через 6 практический работы. И то нужно своей работой доказать, что ты сильнее еще примерно 20 кандидатов на эту должность. Поэтому эта должность молодым только снится, а врачам в возрасте уже и не снится. Крайне важно знать стоимость того, чем ты располагаешь. Тогда легче будет жить. Если бы все это знал тогда Вечный Принц, ему легче было бы сносить кое-какие замечания Про­фессора, Если бы он четко понимал, что сделал ему Профессор, он просто не замечал бы его замечаний. И его жизнь про­текала бы гораздо легче. А он считал, что, наконец, нашелся такой умный человек, который понял такого талантливого... Если бы Вечный Принц понимал, как устроена жизнь, то и к неприязни медицинской общественности он относился бы спокойно.

Кстати, было несправедливо так часто давать ему делать доклады, но он тоже от этого оказался в выигрыше. Более того, практически все неудачи и несправедливости, если к ним относиться спокойнее, больше способствуют нашему разви­тию, ибо заставляют нас думать, искать и творить. В об­щем, если правильно относиться к жизни, то ты поймешь, что нет ничего несправедливого. Но если тебе что-то в этой жизни не правится, то подумай, что ты для этого сделал, что тебе так попало.

Дорогие мои читатели, а я вам еще раз предлагаю вспомнить, были ли случаи, когда судьба поступала несправедливо, а вы от этого выиграли. Если вам удастся найти такие фак­ты, вам легче будет переносить мелкие неприятности, да и трудные тоже.

Семейные бури

Все было бы хорошо, если бы ситуация не омрачалась семейными обстоятельствами. Начался учебный год. В сен­тябре Золушка с новой группой работала в колхозе, а когда приступила к занятиям в октябре, уже не могла так отда­ваться домашнему хозяйству, как это делала летом. Кроме того, она уже готовилась стать матерью. Я к этому отнесся с некоторой прохладцей, но Золушка решила рожать, даже если мы разойдемся. Я, правда, особенно и не настаивал на аборте. Честно говоря, я даже эту прохладцу в себе не заметил. Это она мне потом выговаривала. (Не исключено, что Вечный Принц просто не выразил восторга, ибо в это время был весь в себе. Ведь все мы воспитаны на традиции, что когда любимая женщина сообщает, что она ждет ребенка, будущие отцы приходят в дикий восторг, у них круто меняется отно­шение к своей жене в лучшую сторону и пр. Так нас воспиты­вают. Наша же природа такова, что мужчины вообще-то на такие известия реагируют никак. Представьте себе, как ре­агировали на это известие наши предки еще до зарождения цивилизации? Да и получали ли они их? Я действительно за­мечаю часто радость на лицах мужчин, которые готовятся стать отцами, но природа этой радости к ребенку не имеет никакого отношения. Он рад, что теперь он стал как все, что социальный статус его повысился и что принято в этот пери­од радоваться, а может быть, есть лишний повод выпить. Что бы там ни говорили, но статус семьи, где есть дети, в прин­ципе выше статуса бездетной семьи. Наш же Вечный Принц был в этот момент погружен в свою карьеру. Не исключено, что он и выразил некоторое недовольство этим. — М.Л.)

Еще один день из нашей жизни хочу описать особо. Это 7 ноября. Тогда были обязательные демонстрации. Тех, кто их не посещал, ругали. Мы, как законопослушные идиоты, приперлись. Все было бы ничего, если бы мы пришли и сразу же прошлись по главной нашей площади. Но дело в том, что нам еще пришлось часа три находиться на свежем воздухе. Золушка была одета легко по той погоде. По-мое­му, еще моросил дождь. В общем, было мерзко. Я при всей моей трусости предложил ей уйти с демонстрации, тем бо­лее что тогда она уже была в положении, но утащить мне ее не удалось. Конечно, она простудилась, и не просто про­студилось. Все это осложнилось воспалением щитовидной железы. Никакого обследования она не провела. Слава Богу, что хоть ребенок родился здоровым. По-моему, все ее хронические болезни пошли оттуда. (Конечно, можно ругать советскую власть, и это будет правильно. Все эти ханжес­кие демонстрации только портили народу жизнь. Но уже были не сталинские времена. Ну, повоспитывали бы немного. Зато была бы здоровой. Нет, вру. Все равно влипла бы она в какую-нибудь ситуацию. Здесь она повторила сценарий своей матери. Ее мать во время ремонта дома в холод стояла на крыше и перемерзла. После этого заболела воспалением легких, которое, конечно, не долечила, затем воспаление легких ослож­нилось бронхоэктазами, которые и свели очень здоровую жен­щину преждевременно в могилу. — М.Л.)

Эйфория производственная у меня продолжалась, а вот в семье сгущались тучи из-за напряженных отношений между Золушкой и моей матерью. Дело в том, что моя мама отличалась некоторой въедливостью. Ей до всего было дело. Она вечно что-то расспрашивала, претендовала на первое место. Всегда ходила с нами в кино, при этом старалась вытеснить Золушку с ее законного места, т. е. рядом со мной. Золушка что-то пыталась сказать, но я призывал ее немного потерпеть, тем более что вскоре мы должны были получить квартиру. Мама в разговорах со мной старалось получить факты, свидетельствующие о ее преимуществе пе­ред Золушкой. В плане аккуратности она, конечно, ей ус­тупала, но пыталась взять верх в проблеме питания. Она все время старалась выяснить, кто лучше готовит. Надо сказать, что Золушка готовила сама, но делала это до технологиям моей матери.

Я же от маминой кухни уже отвык, и больше требовал ту технологию, которая шла от Золушки. Но мама упорно в борщ клала сахар, так же как и в жаркое, несмотря на мое недовольство. Когда я маме честно сказал, что мне больше нравится кухня Золушки, она стала перечислять все блю­да, и я по неосторожности сказал, что котлеты она жарит лучше, за что вскоре поплатился. Как-то я на мясорубке перекрутил мясо. Золушка собралась жарить котлеты. Моя мама проявила инициативу и предложила свои услуги по проведению этого этапа, сославшись на мое заявление, сказанное ей наедине. Золушка вспыхнула, мама потом тоже отказалась их жарить. В результате делал это я, а помогали мне в жарке головная боль и подскок артериального давле­ния. Котлеты, по-моему, пригорели. Биоэнергетики припи­сали бы это моей энергии. Если бы это было так, то котле­ты превратились бы в уголь. Пригорели, конечно, они от огня. А получилось так, потому что мысли мои не были со­средоточены на жарке котлет. (Не знал Вечный Принц, что сравнения матери с женой должны всегда быть в пользу жены. Мы даже придумали такой афоризм для мужчин: «Если твоя жена ссорится с твоей матерью, значит, права жена. Мож­но даже не сомневаться. Если это не так, то зачем ты на такой, дуре женился?» Так что дорогие мужчины, если вы не собираетесь разводиться со сваей женой и хотите иметь спо­койную жизнь, всегда становитесь на сторону жены. Женщи­ны, а если ваш муж ругается с вашими родителями, без раз­думья становитесь ни сторону мужей. — М.Л.)

Скандалы эти были довольно частыми, и я вынужден был дополнительно принимать лекарства.

Мое поступательное продвижение в освоении психиат­рии шло очень успешно. Я организовал еще одно меропри­ятие, ускорившее мое становление как врача. Я ужаснулся, что совершенно забыл анатомию головного мозга и пред­ложил ординаторам сразу после пятиминутки минут 15—20 вспоминать анатомию мозга или хотя бы кору, с которой связаны все психические функции. Первое занятие подго­товил я. Второе должен был подготовить другой, но он его не подготовил. В результате все занятия проводил я. Конечный эффект — я знаю строение головного мозга и связь отдельных его структур с психическими функциями в де­талях, они так ничего и не усвоили.