Значение обязательств для психотерапевтического альянса

Долговременная психотерапия с некоторой степенью глубины неизбежно включает как периоды теплой общности, так и моменты сильнейшего стресса — для обоих участников процесса. Если прожить эти моменты вместе, то возникают действительно прочные узы, которые не всегда осознаются теми, кто преподает или практикует более объективные подходы. Однако между психотерапевтом и пациентом часто возникают отношения, которые невозможно назвать иначе, чем любовные, и которые никак не могут быть просто результатом действия переноса и контрпереноса. Пациент и психотерапевт — это два человеческих существа, партнеры в тяжелом, опасном и чудесном предприятии; ничего другого и нельзя ожидать.

Я хочу прямо сказать: я говорю не только об очень популярных сейчас обсуждениях сексуальных отношений между пациентами и психотерапевтами. Они так широко обсуждаются и с таким вкусом, что в моих комментариях совершенно не нуждаются.

Выше, описывая не аутентичные виды обязательств, я затронул тот тонкий соблазн, которому бывают подвержены психотерапевтические отношения. Как правило, в основе лежит желание психотерапевта поддержать, воодушевить и как-то еще утвердить взгляд пациента на самого себя, свои отношения и свою жизнь. Это обычная и полезная в определенных границах реакция, но, к сожалению, слишком часто мы одновременно с этим вынуждены сталкивать пациентов с их ответственностью в тех же областях. Так как психотерапевт — часто единственный человек, которому пациент доверяет, то возникает понятное нежелание представать в роли требовательного родителя или строгого учителя. Следовательно, слишком легко стать единственным защитником и попечителем пациента. Такой психотерапевт, исполненный самых лучших намерений, может стать действительно антитерапевтичным и, в конце концов, ослабить, а не укрепить пациента.

Случается, что психотерапевту нужно организовывать тяжелые и неловкие конфронтации, когда он должен отказываться одобрять взгляды и намерения пациента и противостоять несущим облегчение, но неприемлемым действиям. В эпизоде 13.3 дан пример преодоления такого инцидента.

Эпизод 133

Клиент — Терри Блэк, психотерапевт — Джил Боевик

К-21. Я целую неделю варился во всем том, что мой старик делал со мной, когда я был мальчишкой. Этот ублюдок привык пинать меня по всякому поводу и избивал меня. Он доставал меня так, будто не мог без этого жить. Фактически... Ну, во всяком случае, я об этом думаю.

ПТ-21. Ты остановил себя и не сказал чего-то еще. Почему?

К-22 (с трудом). Да нет, ничего. Мне кажется, мне нет нужды тратить на это время.

П-22. Ты явно беспокоишься и хочешь уйти от этого.

К-23. Черт, Джил, вечно ты за мной шпионишь.

П-23. Так, это что-то новенькое. Что есть — то есть, Терри, ты от чего-то дергаешься, и я не знаю, от чего.

К-24. Хорошо, если хочешь знать, я скажу тебе, но ничего об этом не говори. Я так решил. Ладно?

Раздел VI. Психотерапевт как художник

П-24. Нет, я не даю обещаний вслепую.

К-25. Черт! Я думал, ты на моей стороне.

П-25. Ты ходишь вокруг да около, но ничего не говоришь о том, что решил.

К-26. Ладно, вот тебе: я поеду туда в эти выходные и выбью дерьмо из старого поганца. Посмотрим, как ему это понравится.

П-26. И ты не хотел, чтобы я об этом знала, а?

К-27. Ну ты, наверное, начнешь скулить по этому поводу, потому что он уже старый.

П-27. Сколько ему?

К-28. Не знаю, никогда не интересовался. Он такой уже лет 40, и я собираюсь вернуть ему должок.

П-28. Терри, сколько ему?

К-29. Ну, 66, 67, что-то в этом роде.

П-29. Думаешь, ты с ним справишься?

К-30. Ты что? Смеешься? Справлюсь, конечно.

П-30. Конечно, справишься.

К-31. О чем это ты?

П-31. О том, что ты — сын своего отца, — выбираешь того, кто не может себя защитить.

К-32. Да уж, посмотрим, как ему это понравится.

П-32. А тебе это нравилось?

К-33. Мне это очень не нравилось, и я хочу, чтобы ему это тоже очень не понравилось.

П-33. А потом?

К-34. Что «потом»?

П-34. Когда ты изобьешь старика, который не сможет с тобой драться, что потом?

К-35. Я буду чертовски хорошо себя чувствовать.

П-35. Да ну? Попробуй на минутку почувствовать это. Просто представь это: ты выходишь из дома и оставляешь его на полу, избитого. А теперь?

К-36. Я понимаю, что ты пытаешься сделать. Джил, ты — чертова размазня, вот ты кто. Так что я буду чертовски хорошо себя чувствовать.

П-36. Терри, я знаю, что ты говоришь, что будет так, и, возможно, ты прав, но, честно говоря, я в этом сомневаюсь. В любом случае, я хочу, чтобы ты туда не ездил, прежде чем мы не обговорим все это. Ты можешь это сделать?

К-37. Я думал, что ты будешь на моей стороне?

П-37. Веришь ты мне или нет, но я на твоей стороне. Давай еще три раза все это обсудим, и, возможно, я помогу тебе увидеть, что я на твоей стороне, даже когда я думаю, что избивать твоего отца — это глупая идея, которая принесет тебе больше горя, чем удовлетворения.

К-38. Не думаю, что хочу так долго ждать. Я на самом деле хочу прямо сейчас почувствовать, как хрустнет его нос под моим кулаком.

П-38. Три раза, Терри.

К-39. Черт, ладно. Три раза.

Задача Джил на эти три раза — стараться помочь Терри увидеть свою ответственность в том, что он так долго ждал, прежде чем взглянул прямо на свои чувства к отцу и на свое чувство беспомощности. Очень вероятно, что ей нужно будет проработать с ним его чрезмерную зависимость от угроз как способа добраться до своих желаний, и потом уже она, будем надеяться, свяжет это с его сегодняшним стремлением к насилию.

А нам остается вопрос: что будет, если и после трех раз намерения Терри не изменятся? По закону, Джил обязана донести о его планах в полицию и отцу Терри. По-

Глава 13. Обязательства психотерапевта 247

следний шаг неминуемо отсечет Терри от возможности сейчас или в будущем вновь обратиться за помощью. Донесет ли Джил на Терри, или нет, — зависит от слишком многих соображений, которые от нас скрыты.

Обязательства и общественные нормы

Правда относительно всего вопроса об обязательствах состоит в том, что с большой вероятностью должны возникать моменты, когда этот идеал начинает противоречить социальным нормам. Одобряемые и неодобряемые стандарты нашей культуры недостаточно соответствуют потребностям и реальности человеческой жизни. Наивно было бы ожидать, что всегда у нас будет возможность выработать соответствующий план. Когда возникает такое расхождение, психотерапевт должен стойко встретить нелегкий выбор между тем, что необходимо для исправления пациентом его собственной жизни, и ожиданиями общества.

В таких случаях, если психотерапевт решает поддержать потребности пациента, а не нравы и обычаи, он может подвергнуться осуждению. Часто очень тяжело — если вообще возможно — ясными и понятными широкой публике словами объяснить и доказать субъективные соображения, приведшие к этому решению. Вдобавок, сами пациенты могут позже, по наущению окружающих, найти вину в той самой терпимости, которая помогла им освободиться.

Можно найти этому бесчисленные подтверждения: пациент разломал в моем офисе не очень дорогой стул, чтобы облегчить так долго скрываемую ярость. Хотя мы оба очень хорошо отнеслись к этому событию, другие критиковали его как попустительство «отыгрыванию». Другой инцидент, связанный с сексуальными чувствами, комментируют гораздо больше любого другого из моей книги с описаниями случаев.¹ Все же глубинные психотерапевты знают, что бывают моменты, когда ты должен идти на такой риск.

Обязательство как ценность требует, чтобы психотерапевт проанализировал свои приоритеты и ценности и постоянно осознавал, что они, вкупе с рассчитанными на длительную перспективу потребностями пациента, выше обычных обязательств, которым учит нас наше общество, но не нарушают их².

РЕЗЮМЕ

Обязательства — один из определяющих атрибутов экзистенциальной аутентичности; если рассматривать их таким образом, то очевидно, что обязательства — это способ бытия в мире, это непрерывный процесс бытия. Бытие с обязательствами можно противопоставить уходу от ответственности в чрезмерную занятость обвинениями.

¹ Эти случаи описаны в работе Bugental, 1976, р. 14-55 и 141-189. — Примеч. αβτη.

² Обзор отношений некоторых глубинных психотерапевтов к этому вопросу показал, что они сопротивляются принятию жестких, немедленных ограничений своих действий, направленных на защиту пациента. (Bugental, 1968b) — Примеч. αβτη.

248 Раздел VI. Психотерапевт как художник

Я описал свои собственные намерения как психотерапевта и как человека. Я еще очень далек от их реализации, но я беру на себя обязательство снова и снова обязывать себя следовать им.

ПУТЕШЕСТВИЕ ПСИХОТЕРАПЕВТА

Когда я столкнулся с темой обязательств, которая выглядела столь теоретической и абстрактной, она привела меня к самым жестоким проблемам нашего мира, для которого сейчас реально решается вопрос жизни и смерти. Я опишу это коротко.

Объективность — это чума XX века. Это выражение преуменьшает опасность. Чума унесла жизнь лишь каждого третьего в Европе. Мы намерены убить всех нас, всю жизнь на планете и саму планету.

Объективность — имя наибольшей опасности, которая когда-либо угрожала нашему виду. Очень вероятно, что мы как вид повторим судьбу динозавров, если радикально не излечимся от объективности.

Разумеется, война — это, в конечном счете, наверное, именно так — есть всеобщее безумие, но, ни в коем случае, не только безумие. Война — это результат обращения с человеческими существами как с объектами, когда доминируют объективные взгляды, а политические интересы, территории и экономическая выгода ценятся выше, чем жизнь и счастье.

Тех ресурсов нашего мира, которые тратятся на войну, достаточно, чтобы существенно улучшить жизнь каждого жителя нашей планеты и реализовать грандиозный проект, не имеющий себе равных в истории. Нам всем стоит остановиться и поразмыслить над этим невероятным фактом.

Нам нужно научиться включать в жизнь субъективное, принимать во внимание внутренние переживания людей, осознать, что многие истины нельзя представить очевидными, недвусмысленными или завершенными Мы отказываемся от истин, принципиально важных для выживания, только потому, что они субъективны¹.

Мы почти не понимаем, если вообще понимаем, как жить с субъективной этикой, направляющей жизнь. Мы можем кое-что начать, но многие из этих возможностей остаются только теоретическими. Вполне вероятно, что многие из них могут показаться «неамериканскими», или «нехристианскими», или неосуществимыми, или аморальными, или Бог знает еще какими.

Пытаться обойти законы, являющиеся частью первичных, естественных законов, которые сами по себе не совсем «естественные» и не совсем «законы», — значит предпринять бесполезную, деструктивную объективистскую попытку. Мы научились не доверять человеческим суждениями, не осознавая того, что все, что мы делаем, каждый йаш выбор, каждый написанный нами закон, любая часть нашей жизни — в конце концов основаны на человеческом суждении.

¹ Pascal и Athos (1981, р. 90-91) описывают важное различие между японскими и американскими менеджерами. Американские менеджеры включают в свои ожидания неоднозначность, неуверенность и несовершенство, в то время как их коллеги в Японии относятся к каждому из этих понятий как к серьезному изъяну в компетентности. — Примеч. авт.

Глава 13. Обязательства психотерапевта 249

Мы ошибочно принимаем обычай за изначальную истину. Мы путаем привычку с необходимостью. Мы пытаемся регулировать там, где все, что нам нужно, — это направление и простор. Комиссия по делам поручительства, руководствуясь законами и правилами, которые стремятся быть гуманными, выпускает из тюрьмы нераскаявшихся убийц, потому что форма закона превалирует над человеческим суждением.

Демократия, эгалитаризм, капитализм, коммунизм, фашизм, расизм, национализм и все прочие в конце концов рухнут, потому что они не решили проблему объективизма. Конечно, эта проблема может оказаться неразрешимой. Если так, то проблема — в человечности. Проблему создает наша двойственная природа. Мы живем в субъективности, но должны прокладывать путь в объективности. Мы живем в разделенности, но должны выжить вместе. Этот парадокс и есть корень человеческой дилеммы.

Объективация человеческого существа — такое же безумие, как и сброс отравленных вод в море, в котором мы плаваем, в мир, в котором мы пытаемся жить. Мы находимся под гипнозом прошлого и верим, что так и должно быть. Я хочу сказать то, что мы научились не говорить. Я хочу встать в стороне от вселенского постгипнотического внушения и кричать: «Проснитесь!»

Пауль Тиллих писал: «Человек сопротивляется объективации, и если сломить сопротивление, то сломлен будет и сам человек»¹. Мы живем в сломленном мире сломленных надежд, и с таким же успехом можем сломать наше будущее как вида и будущее нашей планеты.

¹ См. Tillich, 1951, р. 98. — Примеч. авт.

ГЛАВА 14

Артистизм психотерапевта

В этой главе мы соберем в единое целое многие нити, чтобы сплести из них концепцию психотерапевта как художника. Мы начнем с того, что сопоставим практику психотерапии и семь характеристик, присущих большинству видов искусства. Неудивительно, что наша область деятельности обладает всемиэтими семью признаками. Затем мы рассмотрим личность психотерапевта и попробуем представить, какими качествами и умениями желательно обладать тому, кто хочет всерьез заниматься глубинной психотерапией.

Это приведет нас к анализу стрессов и наград, связанных с пожизненными обязательствами, которых требует практика глубинной психотерапии. Я хочу закончить главу личным эссе о тайне, которая неизбежно окутывает нашу область и нашу жизнь.

В результате поисков мы обнаружили пути от объективированного, внешнего и очевидного, к субъективности клиента, к реальности, которая простирается далеко за пределы того, что можно описать словами. Мы также пришли к фундаментальному убеждению, состоящему в том, что большинство зрелых психотерапевтов более художники, чем ремесленники, и в том, что им необходимо использовать множество разнообразных умений и обладать особой чувствительностью для того, чтобы их клиенты могли высвободить свой спящий потенциал и жить полной жизнью.

Эти качества виртуозного психотерапевта не так просто передать нашим более молодым коллегам. Для того чтобы облегчить этот процесс, я представил целый ряд параметров, указывающих на эти неуловимые и невыразимые источники сил.

Трудно объяснить, что скрывается под словом «указывающие». Зрелые психотерапевты, несомненно, используют многое из того, что в этой книге представлено как измерения (параметры) процесса психотерапии. Несомненно также, что они используют и многие другие измерения. И так же несомненно то, что они редко размышляют об этих измерениях упорядоченно и систематично, как это были вынуждены делать мы в этой книге. Так же как великий художник, работая над огромным холстом, редко думает над такими вопросами, как «желтый и синий вместе дают зеленый», или об основах теории перспективы или как искусный пианист очень мало задумывается над секвенцией аккордов, играя концерт, — точно так же виртуозный психотерапевт овладевает этими вопросами так, что они становятся его «второй натурой».

Когда знания такого рода полностью усваиваются, они теряют свои острые грани и отличительные имена. Ицхак Перлман не играет на скрипке; он играет музыку. Конечно, имена и формальные шкалы бывают полезны, когда нужно пересмотреть некоторые аспекты. Пианист обращает специальное внимание на пальцы, когда разу-

Глава 14. Артистизм психотерапевта 251

чивает трудный пассаж; художник экспериментирует с новыми материалами, используя свои знания о свойствах света и цвета.

Суть в следующем: искушенный терапевт не использует измерения процесса в той самой форме, в какой они описаны в этой книге. Я сформулировал их для того, чтобы они приводили развивающихся психотерапевтов к новому пониманию, которое помогло бы им и дальше развивать свой потенциал.

Имея в виду именно эту цель, проанализируем природу искусства с точки зрения того, чтобы помочь развивающемуся психотерапевту осознать стоящую перед ним задачу.