При амбулаторном обследовании установлено следующее.

Физическое состояние: на коже предплечья многочисленные рубцы от самопорезов. Дыхание в легких везикулярное. Тоны сердца ритмичные. Живот мягкий, безболезненный. Отмечаются катаральные явления. Нервная система: без знаков очагового поражения.

Психическое состояние: ориентирована правильно. Понимает цель обследования. Находясь в коридоре, совместно с другими испытуемыми оживлена, подвижна, держится непринужденно, рассказывает веселые истории. Войдя в кабинет, хмурится. Предъявляет жалобы на головные боли, утомляемость, начинает плакать, ведет себя неуверенно. В суждениях и оценках незрела. Недостатков у себя никаких не видит. Считает себя доброй, отзывчивой. Говорит, что мужа кормила с ложки, брила его, т. к. ему это нравилось. В то же время не может объяснить, почему ее дети находятся в доме — интернате, почему ее лишили родительских прав, если она такая заботливая хозяйка. Прошлые судимости объясняет тяжелыми жизненными обстоятельствами, не склонна углубляться в проблемы. Инкриминируемое деяние объясняет тем, что у нее «сдали нервы». Л. в тот день, как обычно, без особой причины ругался, орал, оскорблял ее. Она нож взяла по инерции, по инерции и ударила его. Психопродуктивных расстройств не обнаруживает. При экспериментально — психологическом исследовании жаловалась на проблемы с давлением, плохое настроение, плакала, шмыгала носом, механически повторяла свои показания в уголовном деле, но успокаивалась быстро. Легко, без затруднений приступала к выполнению заданий, работала быстро и активно. По-детски радовалась своим удачам, огорчалась, допустив ошибку. При затруднениях терялась. Без дополнительной команды вновь к деятельности не приступала; вела себя в таких случаях беспомощно, не решалась предъявить психологу даже правильно сделанные части заданий. Если же задания были доступны для нее, но требовали применения волевых усилий, то она всячески привлекала внимание психолога к своей работе (охала, вздыхала, хваталась за голову, мимика в это время носила очень подвижный, игривый характер). Заполняя СМОЛ, не могла просто ответить на вопросы, а обязательно давала длинные пространные комментарии, много рассказывала о себе. Не видела своих недостатков, считала себя отзывчивой, доброй. Ответственность за то, что дети находятся в интернате, перекладывала на обстоятельства и окружающих людей. Наивно говорила, что все можно вернуть: детей, сойтись с мужем. Все будет как раньше. Рассказывала о своем пьянстве, подчеркивала, что «пила только дома, всегда на ногах стояла». Описывала амнестические формы опьянения и похмельные состояния. Считала, что она в любой момент может прекратить выпивки и курение. Легко, по своей инициативе, дает обещание хорошо себя вести в будущем. Рисовала решетку, перечеркивала ее, решительно мотала головой — «чтоб такого больше не было». Каждый раз, уходя из кабинета психолога, смотрелась в зеркало, поправляла прическу, просила дать ей время успокоиться, чтобы не выходить к людям с заплаканным красным лицом. С интеллектуальными проблемами справилась относительно легко, работала быстро, равномерно. Признаков истощаемости, повышенной утомляемости не обнаруживала. Показатели памяти были высокими. Каких-либо существенных особенностей в мышлении не обнаруживала. В проективных методиках обращала на себя внимание не соответствующая возрасту испытуемой «детскость» образов. Она была склонна к состоянию смешанного аффекта, что подтверждало выраженную личностную, эмоциональную незрелость. В целом, при экспериментально — психологическом исследовании была выявлена сохранность интеллектуально — мнестической сферы у личности с выраженной личностной незрелостью. О себе рассказывала, что со всеми мужьями старалась жить хорошо, подстраивалась под них. С удовольствием говорила о своей уживчивости. Последнего мужа очень любила, т. к. «он красивый был», готова была все терпеть, прощать его скверный характер, ругань, побои во время пьянства. Кормила его с ложечки, брила в постели по его желанию. Зарабатывала часто больше него, заботилась о том, чтобы в доме всегда была еда. За 3 недели до криминального события возила его на такси в больницу, т. к. «ему стало плохо — сердце прихватило». Уговаривала «закодироваться», не пить, строила планы на совместную жизнь. Ждала, когда ему «располовинят срок». В случаях, когда сожитель совсем «доводил» ее, резала себе вены — он пугался, начинал за ней ухаживать, переживал. 16 апреля Л. разбудил ее, толкнул в бок. Она безропотно разогрела ему макароны, затем он, как обычно, стал оскорблять ее, орать, ругаться. На кухне по инерции взяла охотничий нож без цели, ни о чем в этот момент не думая, села на кровать, положила нож с собой, а Л. продолжал ее ругать. Когда он замахнулся, она в ответ нанесла ему удар ножом. Помнит, что была в истерике, слезы текли, «всю ее трясло, колотило». При наводящих вопросах психолога отметила, что истерика была у нее такая же, как когда убивала отца. О втором ударе ножом давала противоречивые сведения.

В первых своих показаниях сказала, что второй удар нанесла, уже вызвав скорую помощь, т. к. Л. снова стал ругаться. При проведении экспертизы сказала, что ей кажется, что второй удар нанесла сразу после первого. Когда увидела у него кровь, то поняла, что сильно его порезала, что нужна помощь, пошла и вызвала «скорую». Когда сказала, что Л. умер, то у нее опять началась истерика.

На основании изложенного комиссия приходит к заключению, что П. в настоящее время каким-либо хроническим психическим расстройством не страдает, как и не страдала им в период времени, относящийся к совершению инкриминируемого ей деяния. Обнаруживает признаки психопатии истеро — возбудимого типа, осложненной хроническим алкоголизмом 1—2 стадии. На это указывают данные анамнеза о свойственных ей на протяжении жизни личностной незрелости, эгоцентричности, возбудимости, склонности к нанесению самоповреждений, а также длительное систематическое злоупотребление алкогольными напитками с формированием патологического влечения к спиртному, амнестических форм опьянения, похмельных состояний, что затрудняло ее адаптационные функции. Вышеперечисленные характерологические особенности П. нашли свое подтверждение и при настоящем психолого — психиатрическом обследовании. Однако, указанные особенности характера у П. в момент совершения инкриминируемого ей деяния и в настоящее время не являлись и не являются столь выраженными, чтобы лишать ее возможности осознавать фактический характер и общественную опасность своих действий и руководить ими. В каком-либо временном болезненном расстройстве психической деятельности в момент совершения правонарушения П. не находилась, а была в состоянии простого алкогольного опьянения. Она верно ориентировалась в окружающей обстановке, поведение ее не обнаруживало признаков каких-либо психотических расстройств. В отношении инкриминируемого ей деяния П. следует считать ВМЕНЯЕМОЙ. В состоянии аффекта в момент совершения правонарушения П. не находилась. Об этом свидетельствует отсутствие таких характерных аффективных фаз взрыва (собственно душевное волнение), фаза истощения, сохранение достаточной целенаправленности деятельности, дозированость двигательной разрядки. Состояние испытуемой в момент совершения правонарушения и сразу после него было «пустым» не было заполнено эмоциональными переживаниями. Оскорбления потерпевшего она воспринимала, как обычные, привычные. Аффективная реакция, возникшая у испытуемой, определялась во многом длительной психотравмирующей жизненной ситуацией, но также и незрелостью ее личности, узким поведенческим репертуаром при разрешении конфликтов и непосредственностью эмоционального реагирования. Аффективная реакция, которая наблюдалась у испытуемой в момент правонарушения и которую можно квалифицировать, как стресс на фоне алкогольного опьянения, не снижала ее способности осознавать фактический характер и общественную опасность своих действий и руководить ими. Как страдающая хроническим алкоголизмом, П. нуждается в принудительном противоалкогольном лечении, противопоказаний для которого не выявлено.