Глава 4. Навязчивость комплексов
…Мы тащим призраков бесценных через неубранное ложе нашей памяти.
Пол Хувер. «Теория пределов»
Немногим более века назад Карл Юнг заканчивал обучение в Базельском университете. Темой выпускного диплома он выбрал интересный случай женщины-медиума, которая якобы общалась с душами умерших. Неправда ли, необычная тема для научной медицинской работы – и тогда, и сейчас?
В этой работе он изучал женщину, способную впадать в сомнамбулические состояния «подвешенного» сознания, во время которых души умерших переговаривались через нее голосами, очень похожими на принадлежащие этим людям при жизни. Была ли она мошенницей? Или у нее был психоз? Какая ей была от этого выгода? Дипломная работа Юнга, написанная в 1903 году, была озаглавлена «О психологии и патологии так называемых оккультных явлений». Однако ее автор скрыл, что объект исследования – его кузина Хелена Прайсверк, которую он знал лично и которой доверял[34]. Исследуя ее необычный дар, Юнг пришел к выводу, что состояние ее Эго было исключительно лабильным, похожим на состояние усталости, алкогольного опьянения или стресса, когда отдельные элементы психики получают независимость и способность к самовыражению. Если рассматривать наши сны как примеры того, насколько различными могут быть аспекты нашей личности, как мы действуем в стрессовом, измененном состоянии сознания, произносим слова, о которых на следующий день жалеем, то поймем, что расщепленные части нас берут начало от сказанных нами же слов. Именно для определения этих энергий Юнг использовал термин комплекс, за десять лет до этого введенный берлинским психиатром Теодором Зихеном (1862–1950).
Когда Юнг получил назначение в клинику Бургхольцли, которая до сих пор является функционирует при Цюрихском университете, ее руководитель Эйген Блейлер (1857–1939) поручил ему заняться изучением диагностических свойств теста словесных ассоциаций[35]. (Тогда этот «тест» назывался более точно «экспериментом», поскольку не предполагал правильных ответов.) Испытуемый должен был дать слово-ассоциацию на слово-стимул, в то время как врач фиксировал его реакцию. Занимаясь этими исследованиями, Юнг увидел, что нормальные люди порой неадекватно (то есть эмоционально) реагируют, казалось бы, на обычные слова. Со временем он собрал большое количество случаев, когда слово-стимул затрагивало некий бессознательный материал. Действительно, все мы по-разному реагируем на стимулы, которые жизнь нам предлагает. И наши реакции напрямую зависят от нашей личной истории, психоактивной истории, которая всегда реактивна и заряжена аффективными квантами энергии.
Немецкое слово Komplex нейтрально, как в словосочетаниях «промышленный комплекс» или «торговый комплекс», то есть оно обозначает некую структуру. Однако даже оно может вызывать разные реакции, которые зависят от личной истории воспринимающего. Помните? Слово мать ассоциировалось у Юнга с ненадежностью , а отец – со слабостью . Как он пришел к этому, если не через пережитый в прошлом опыт, который зарядил эти слова определенными коннотациями?
Когда я был преподавателем в колледже, то демонстрировал сущность комплекса следующим образом: я спокойно входил в класс и говорил: «Достаньте, пожалуйста, ручки и листочки бумаги». Несмотря на банальность этой просьбы, было видно, что сердца студентов сжимаются от тревоги. Почему? А кому из нас не приходилось попадать на неожиданные контрольные и проверочные работы? Да, моя фраза была простой и безобидной, но за ней стояла целая история. Более того, за поверхностным уровнем тревоги перед проверочной работой лежит архетипическая потребность в одобрении другого, потребность в безопасности, в защищенности. Весь этот материал приводится в действие одной просто фразой: «Достаньте, пожалуйста, ручки и листочки бумаги». Теперь мы понимаем, что такое комплекс, понимаем, что настоящее мгновение подобно кувшинке, дрейфующей на поверхности необъятного океана эмоций.
Коль скоро комплекс обладает запасом энергии, заряженной историей, он постоянно проявляется через тело – то в виде стеснения в районе горла, то как волнение в солнечном сплетении, то как напряжение мышц, но помимо этого комплекс всегда заряжает мгновение определенной эмоцией. И проблема в том, что находясь под заклятием комплекса, мы всегда воспринимаем эту эмоцию как единственно правильную в данный момент. И только потом мы, возможно, задумаемся: «Почему вчера мы так сильно поссорились?». Народная мудрость знала о комплексах задолго до того, как мы нашли для них имя. «Напиши письмо, но не отсылай его сразу, подожди несколько дней», – и, скорее всего, когда дойдет до дела, мы уже и передумаем.
Комплекс способен весьма коварно узурпировать Эго, завладеть сиюминутным состоянием сознания, заставить нас взглянуть на вещи через регрессивную линзу истории и таким образом вынуждает отвечать на новую ситуацию по-старому. Иногда комплексы выполняют функцию защиты. Нам приходится избегать определенного рода угроз, необходимо смотреть по сторонам, переходя улицу, и нам надо приспосабливаться к обстоятельствам, над которыми мы не властны. И комплексы помогают подойти к чему-то новому с уже имеющейся проверенной базой. Человеку, который никогда не переживал опыт доверия к другому, трудно устанавливать какие-либо отношения. Если в отношениях с другими человек сталкивался лишь с предательством и разочарованием, то вряд ли он будет ценить справедливость, равенство и веру в добро. Если человека наказывали за любовь к прекрасному, то, возможно, картина великого художника вызовет в нем отвращение, а Девятая симфония Бетховена не будет иметь на него никакого воздействия. Комплексы по своей сути не являются ни хорошими, ни плохими. Важно лишь то, как они отыгрываются в нашей жизни. Или (дадим еще более прагматическую формулировку): важно то, что они вынуждают нас делать, и то, что они нам делать не позволяют . До какой степени и в какие конкретно моменты мы позволяем истории управлять нами? И какая все-таки особенность комплекса заставляет нас тревожиться и волноваться? На мой взгляд, этой особенностью является его способность снимать уникальное сиюминутное суждение сознания и утверждать (даже навязывать) вместо него некий исторический взгляд, взятый из менее энергетически заряженного момента истории.
Человек, лежащий на кушетке и рассказывающей что-то о маме и папе, стал таким затасканным стереотипом, что найти подобную карикатуру можно разве что в «Нью Йоркере». Но остановимся и задумаемся: что может быть первичнее той информации о себе и других и динамике взаимодействия между ними, чем наши первые переживания отношений, особенно если мы не склонны к сравнительному анализу? Для описания переживания комплекса Юнг использовал слово Engriffenheit, то есть состояние одержимости, охваченности. Другими словами, действие комплекса, благодатное или дурное, есть охваченность историей, одержимость прошлым. В такие моменты мы принимаем решения, которые становятся некими моделями, воспроизводящими эпизоды из нашей личной истории, будучи ни благотворными, ни дурными, они – все те же. Конечно же, с утра перед зеркалом мы не говорим себе: «Сегодня я буду заниматься теми же самыми вредоносными глупостями, которыми занимаюсь уже много лет». Но день пройдет, и все так и окажется.
Попробуйте сказать человеку, охваченному комплексом (выражение которого может варьироваться от гнева до тревоги и избегания), что он находится в его власти, – он не просто не согласится с вами, но и найдет разумное подтверждение своей позиции. Фактически мы можем сформулировать следующую псевдонаучную теорему: покуда существуют готовые рационализации, комплекс будет под защитой. Таким образом, мы чаще всего оказываемся пленниками истории, исполнителями призрачных императивов, текущих из прошлого, формируя и окрашивая наше настоящее и принимаемые в нем решения. Каждое мгновение – уникально и ново; его никогда не существовало до этого, но, рефлектируя, мы связываем все мгновения вместе. Иногда это дает нам необходимую непрерывность, но чаще мы регрессивно подчиняемся прошлому. Такова сила комплексов.
Сейчас читатель наверняка возопит, требуя окончания изложения теории комплекса и ярких примеров. С вашего разрешения приведу случай, который произошел сегодня в четыре часа дня. Прошу читателя поверить во все рассказанное и благодарю своего пациента за разрешение привести его историю в этой книге. Он сразу же понял (в общих чертах) значение сновидения и его роль, и мы оба были поражены его мудростью и тем, как это сновидение подвергло критике комплекс, бывший основным в жизни сновидца.
Мы уделяем сновидениям столько внимания именно потому, что восходят они не к Эго. Если кто-то полагает иначе, то пусть попробует заказать себе этой ночью сон так же, как он делает заказ в ресторане, и попробует посмотреть, что на это ответит бессознательное. Итак, вот история Джеффри и его сновидение.
Сновидец – мужчина в возрасте за семьдесят, который преданно, но бесплодно нянчился со своей женой-алкоголичкой в течение многих лет, пока она не умерла. Через некоторое время после этого у него появилась новая женщина, тоже по-своему проблемная. Даже чувствуя тщетность отношений, он не мог оставить эту женщину, потому что испытывал к ней сострадание. Беда не приходит одна, и в этот же момент сломалась жизнь его дочери. Ему пришлось потратить много времени, денег и сил, чтобы помочь ей и ее детям. Вскоре ее жизнь стабилизировалась, и Джеффри смог немного передохнуть. Когда его дочь снова попала в переплет, он был готов ехать к ней за тридевять земель, чтобы помочь. Все его усилия и помощь трем женщинам весьма примечательны и благородны, но в итоге получается, что его жизнь была подчинена чужим проблемам, чужой патологии. Он предпочитал не думать о том, что принес всю свою жизнь в жертву, однако у его психики был другой взгляд на вещи, и она хотела быть услышанной.
На последнем утреннем сеансе перед отлетом к дочери он рассказал мне свой сон. Сила этого сновидения потрясла его, на каком-то уровне он мог истолковать его и понять его смысл, однако наше обсуждение привело его к более глубокому пониманию того, что можно было бы назвать его основным комплексом. Не забывайте, пожалуйста, о том, что сновидец не изобретает свой сон намеренно, но тем не менее это – его сон, проистекающий из более широких слоев его жизни, чем те, что находятся под властью комплекса.
Моя мать умерла. Она лежит в черном гробу прямо передо мной. Со мной рядом стоит мой отец и другие, но это всего лишь их тени, они ничего не говорят и вскоре исчезают.
Врач и я собираемся сделать вскрытие. Я не очень хочу этого. Но врач говорит, что мы обязаны, что эту нужно сделать для кого-то. Я понимаю, что кому-то необходима информация, которую мы получим после вскрытия.
Мне в голову приходит мысль: «Почему я? Неужели то, чего не может сделать муж, должен сделать сын?».
Врач скорее похож на чародея из былых времен. Он одет во все черное, а в руке у него – длинный посох, которым он пытается открыть гроб.
Я боюсь, что могу чем-то заразиться от разлагающегося тела. Врач открывает гроб. Перед нашими глазами – женщина в длинном черном платье с объемными плечами. Она не похожа на мою мать ни в один из периодов ее жизни. Женщина выглядит молодой, ей около тридцати, и она совсем не кажется мертвой. Теперь я вижу – это Джолин [покойная жена Джеффри].
Она как будто бы пробуждается ото сна. Врач не успевает прикоснуться к ней, как она встает и оказывается напротив нас. Я думаю, что это Джолин, и я не хочу, чтобы она снова вернулась к жизни.
Врач говорит: «Их лучше оставить в покое». (Мне кажется, что он имеет в виду эту женщину, лежащую в гробу, и подобных ей.) Он заносит посох, чтобы убить ее и закрыть гроб. Я кричу «Нет!» и останавливаю его. Восставшее из мертвых тело пугает меня, но мысль об убийстве пугает меня еще больше.
Женщина ругает врача, оскорбляет его, называя грубыми словами, как если бы они были знакомы. Я замер, съежился, жду, что будет дальше.
Она выходит из гроба, прохаживается по комнате и произносит: «Я здесь главная. Я вернулась».
Она скользит по воздуху и приближается ко мне. Она целует меня в губы, а затем удаляется темной тенью и исчезает. Ее поцелуй остается на губах кислой горечью.
Скажите, кто способен сознательно такое придумать? Однако, несомненно, сон принадлежит сновидцу и вытекает из истории его призраков. Сон был леденящим, пугающим, но Джеффри сказал, что теперь никогда не забудет его.
В первую очередь это сновидение говорит нам: прошлое не находится в прошлом. Как страшно звучат слова: «Я здесь главная. Я вернулась». В любых близких отношениях мужчины с женщиной будет неизменно присутствовать материнская энергия. В детстве отец казался Джеффри добрым и готовым поддержать, однако именно с тех пор перед мальчиком встала задача – заботиться о раненой женщине, находящейся рядом. И это заряженное имаго, несомненно, сыграло свою роль (пусть Джеффри этого и не осознавал) в выборе будущей жены. И чем интенсивнее это имаго отыгрывалось, тем больше сил и жертв требовала от него ее патология.
После смерти жены он стал посещать психотерапевта, и поэтому его внутренний «врач» требовал вскрытия его истории, его комплекса, однако Эго этому сопротивлялось. Во сне говорится, что сын обязан сделать то, что не под силу отцу. Внутренний врач пациента всегда сотрудничает с психотерапевтом в процессе терапии. Подобно чародеям былых времен они сталкиваются с тайнами и темными делами. Сновидец, естественно, противится операции вскрытия, так как боится вспышки старой болезни, но он вообще не способен ни на что, пока мать не превращается в его бывшую жену Джолин[36].
Во сне, когда он осознает, что Джолин никуда не ушла, а, наоборот, вернулась навязчивым призраком, он ужасается и признается сам себе, что у него просто нет сил и воли пройти этот путь еще раз. Но сила комплекса велика, и нам трудно вырваться из этой давным-давно запрограммированной истории. Комплекс дразнится, оспаривает способности к анализу, принижает нас и заставляет замереть в нерешительности[37].
Архаичная история – заботиться об этой раненой женщине, защищать ее даже ценой собственной жизни – заиграла новыми красками: «Я здесь главная. Я вернулась». Только подумайте об этой неистребимой, вампирической силе комплексов, которые присасываются к нашей душе, выпивая ее до последней капли! Этот жуткий поцелуй, под чарами которого он все еще находился, когда рассказывал мне свой сон, это поцелуй смерти (не любви, не жизни и не самопожертвования). Поцелуй, которым смерть награждает живых, напоминая о себе.
И заметим, в какой момент пришел этот сон – именно когда он уезжал, чтобы снова жертвовать собой ради третьего поколения раненых женщин. Конечно же, человек должен проявлять сочувствие к своей жене, к ребенку, к другу, однако для Джеффри это стало миссией длинной в жизнь. Не должны ли мы сделать вывод, изучив всю эту глубокую образность Самости и весь контекст, что ему надо хотя бы попытаться измерить масштаб его жертвы, совершаемой ради взрослой дочери? Пока я пишу эти строки, он уже спешит на помощь с привычной решимостью миссионера. А я жду отчета о том, как все пройдет. На следующей неделе мы снова объединим свои усилия, чтобы проникнуть в его дом с привидениями, в эту историю, которая не хочет завершаться, восстает из могилы и снова пытается диктовать свои ужасные императивы. Как кто-либо из нас может полностью освободиться от этих историй, осознанно изгнать всех призраков и стряхнуть с себя это наваждение?
Остановившись и сознательно поразмыслив над теми моделями и структурами, на которых строится наша жизнь (особенно это касается разрушительных и саморазрушительных моделей, от которых труднее всего освободиться), мы вдруг понимаем, что действительно являемся источником всех наших проблем. Где же выход из этого неприятного противоречия? Ответом явно окажется головоломка, над которой все мы бьемся и будем биться в течение жизни. А заключается она в следующем: наше Эго стоит на службе у могущественных, запечатленных в нашей психике «императивов», одни из которых были порождены травмой, другие – постоянным воспроизводством, третьи – «истолкованием» мира вокруг нас. И неважно, верны эти толкования или нет, они в любом случае превращаются во фрактальные сценарии, которым хрупкое Эго следует (верит в них и сверх меры полагается на них). И чем бессознательнее это служение, тем самостоятельней и независимей становятся эти императивы.
Например, женщина, в свое время испытавшая травматичный опыт покинутости, очень тяжело переживала поездки мужа в командировки. Когда он задерживался (к примеру, из-за плохой погоды), она представляла, что он погиб, а затем представляла, как она продает их дом и переезжает в другой штат, чтобы быть ближе к дочери. Когда же он возвращался, она ощущала отвращение к себе и тревожное облегчение. По существу она была жертвой призрачного действия истории, порожденной чувством неизбежности покинутости. Подобные неадекватные реакции и фантазии насторожили ее и ее мужа настолько, что они решили вместе пройти курс психотерапии. Муж умолял ее воспринять его смерть (если однажды он умрет раньше нее) не как ситуацию, в которой он ее покидает, а как естественный ход жизни. Он не хотел, чтобы его смерть усиливала ее чудовищный комплекс покинутости. Аналогичным образом человек, выросший без отца и воспитанный сногсшибательной матерью, будет навязчиво преследовать свою жену, контролировать ее телефонные звонки, так как будет постоянно ожидать предательства и того момента, когда она оставит его, как это сделали его родители. Такова власть истории, особенно ранней травмы, которая так скручивает наши брови, что нам уже никогда не отбросить эту хмурь.
Как много людей (в том числе моих пациентов и знакомых) корили и уничтожали себя за то, что снова и снова становились жертвами одних и тех же разрушительных моделей поведения. Но мы должны научиться прощать самих себя, ведь эти призрачные наваждения есть у нас постольку, поскольку у нас есть история. А история жирно вписывает себя в нашу неврологию и психологию. На семинарах меня часто спрашивают: «В какой части вашей жизни вы застряли?» Но ни в Южной, ни в Северной Америке, ни в Канаде, ни в Европе, ни в России никто ни разу не спросил: «Что означает застрять?». Ведь все мы можем, не раздумывая, сказать, где мы застряли. Вопрос в том, почему не получается выбраться? Мы бичуем себя за то, что снова застряли, и обещаем себе завтра (или в новом году) начать жить по-другому. Одна из причин нашего бессилия – блокировка нашей воли комплексом, который так же силен, как и наше намерение двигаться вперед. Порой решимости, намерения, силы воли и усилий бывает достаточно, чтобы прорвать блокаду и вырваться на свободу. Но иногда этого мало. Почему?
Глубинная психология научила меня тому, что все, что мы видим, компенсирует все то, чего мы не видим. И сознание не всегда понимает, что к чему, не всегда видит суть дела. Если эти два допущения верны, то не удивительно, почему жизнь такая трудная и почему у бихевиоральной психологии столько работы.
Будучи сам человеком, страдающим от действия комплексов, и будучи терапевтом, наблюдающим за комплексами других людей, я понял, что все те места, в которых мы застреваем, так или иначе связаны с двумя экзистенциальными угрозами нашему выживанию и благополучию – с покинутостью и одержимостью. Я уже писал об этих угрозах-близнецах и неизменных доспехах наших стратегий и планов действий, поэтому не вижу необходимости здесь повторяться[38]. Говоря метафорически, наша проблема (место, где мы застряли) связана с архаичной областью нашей психологической истории невидимым проводом. Где бы мы ни переживали опыт одержимости и охваченности, мы также и приобретаем стратегии избегания или борьбы за власть или смирения и податливости. Где бы мы ни переживали опыт покинутости в одной из ее многочисленных форм, мы интернализируем некий недочет как собственную характеристику и начинаем заниматься самовредительством или компенсаторным самоутверждением, зачастую за счет других, или ищем поддержки у других людей, у организаций, у вредных привычек и т. п. Другими словами, наши проблемы связаны не столько с недостатком нашей воли, сколько с могучей способностью призраков нашей истории дотягиваться до нас и «оберегать» от повторного переживания изначального сценария травмы. Рассуждая о навязчивом повторении (комплексе, заставляющем нас застревать в ранящих нас историях), Фрейд утверждал, что мы не просто запрограммированы на повторение, но на определенном уровне мы извращенно стремимся к нему, чтобы испытать ощущение контроля. Удивительным образом это воспроизведение выбранной нами боли оказывается предпочтительнее повторного переживания изначальной боли. Эти перверсивные модели, вступающие в противоречие с сознательной волей, заставляют нас признать могущество призраков нашей истории.
* * *
Приведенный ниже рисунок показывает механизм работы комплекса (см. рисунок 1). Иногда мы способны распознать его, так сказать, поймать с поличным. Например, мы можем чувствовать избыток энергии, неадекватность ее объема жизненной ситуации. Проблема в том, что, находясь в мощных объятиях комплекса и смотря через линзу определенной истории, мы воспринимаем неадекватный объем энергии как вполне адекватный. И только потом, сменив линзу, мы уже понимаем, что он был избыточным. Однако, размышляя таким образом о роли призраков историй в нашей жизни, мы способны в нужный момент осознать свою чрезмерную заряженность и немного ослабить хватку. И тогда можно избежать неверных решений и ненужного вреда.
Рис. 1. Механизм действия комплекса
Все мы знаем, что во время стресса или любого состояния, когда сознание теряет бдительность (например, под действием алкоголя или каких-либо препаратов), защитные и сдерживающие фильтры ослабевают и человек склонен действовать импульсивно, порой даже применяя насилие. Большинство случаев домашнего насилия происходит в состоянии стресса, под действием алкоголя или других веществ. Я был на стадионах и видел, как дети превращаются в неистовых монстров. Виной тому – гремучая смесь из жизненных фрустраций, действия алкоголя и анонимности, которую сулит толпа. С точки зрения психологии нет особой разницы между рок-концертом, футбольным матчем (которые подразумевают алкоголь, «травку» и анонимность) и митингом нацистов. Человеческое эго-сознание поддается воздействию комплексов удивительно быстро – этот факт отрезвляет. Каждый из нас может с легкостью принять коллективные ценности, пасть жертвой коллективного безумия. Я был паломником в шести бывших концентрационных лагерях, и я знаю, что все это создано не злодеями и психотиками, а обычными людьми, подпавшими под неизбывное действие комплекса и потерявшими связь с собственной душой. Нет во всем мире стольких злодеев, чтобы наполнить людьми все эти лагеря, обеспечить перевозки, произвести массовые сжигания или просто не обращать на это внимания. Для этого было необходимо сотрудничество миллионов людей. Даже мои соотечественники были близки к оправданию рабства, уничтожению автохтонных культур, расовой сегрегации, порче окружающей среды и признанию пыток частью национальной политики, а все потому, что однажды пробужденный комплекс будет с легкостью находить все новые и новые рациональные оправдания.
Энергия комплекса всегда проявляется в нашем теле. Детектор лжи и другие приборы могут зафиксировать разряд нашей энергии и рассказать нам много такого, чего мы не осознавали. Поэтому, ощутив знакомые телесные симптомы (потение или дрожь ладоней, волнение в области живота, першение в горле), мы можем поймать комплекс налету. Так мы понимаем: все, что происходит в психике, неизбежно отражается и в теле, ведь каждый из нас является целостным организмом. Более того, наше тело практически безошибочно регистрирует все психические изменения, одобряя или не одобряя тот или иной шаг. Так, например, у психотерапевтов есть профессиональное расстройство: из-за того, что во время сеансов их психика напряженно работает, а тело при этом находится в расслабленном состояния, многие из моих коллег страдают от проблем с шеей и спиной. Поэтому многие из них уже начинают осознавать необходимость физических упражнений, которые помогают избавиться от излишков полученной от комплексов энергии и подготовить тело и дух к новому рабочему дню.
Иногда мы можем заранее предсказать появление комплекса (например, перед экзаменом, походом к зубному врачу) и действовать соответственно с этим. Вполне естественно немного волноваться и опасаться, когда идешь на собеседование, потому что от этого во многом зависит твое будущее. Но насколько же затрудняется этот процесс, если к нормальному уровню стресса добавляются комплекс неполноценности или негативный родительский комплекс! Я знал много прилежных учащихся, собиравшихся стать психоаналитиками, которые не могли окончить обучение из-за негативного родительского комплекса – его констелляции были такими мощными, что они забывали все, что знали, и превращались в робких, мямлящих детей.
Периодически некоторые агентства по исследованию общественного мнения от нечего делать расспрашивают людей об их сильнейших страхах. Но ответы всегда одни и те же. Под номером один – не смерть, не терроризм, а выступление перед аудиторией. Почему? Перед каждым из нас так или иначе вставала экзистенциальная задача угодить «большому другому». Этими другими чаще всего оказываются родители или люди, от которых зависит наша жизнь и благосостояние, однако это архаичное имаго, комплекс всегда переносится на аморфного другого, воплощаемого людской массой.
Я – интроверт, но мне приходится много путешествовать и выступать перед людьми, поэтому я научился справляться со своими страхами. Я заранее как бы проговариваю комплекс, как правило, одним из двух способов. Во-первых, я напоминаю себе: «Ты не должен позволять комплексу нагрузить собой эту ситуацию. Эти люди пришли сюда не для того, чтобы судить тебя. Они хотят, чтобы ты им помог справиться с их жизненными трудностями. Накопленные тобой знания могут оказаться полезными. И им нужен не ты, а твои знания!» Я, правда, говорю все это самому себе. Во-вторых, и этот способ опаснее, я всегда бужу лихо (хотя оно и тихо). Я напоминаю себе о том, что произошел из семьи, лишенной возможности дать мне хорошее образование, а значит, и возможности высказаться в полный голос, заявить о себе в этом мире. И теперь у меня, сына моего отца, внука моего деда, есть такая возможность, и я получаю право говорить от лица тех, кто не мог этого делать. Все это придает мне достаточно сил и храбрости для преодоления «боязни сцены». По сути, я борюсь с одним комплексом при помощи другого комплекса.
Обе описанные мной стратегии помогают опередить и перехватить комплекс, который, подобно акуле из фильма «Челюсти», всегда находится где-то рядом и в любую минуту готов напасть. В первом случае я освобождаюсь от комплекса, пересматривая его ограничивающую перспективу. Новый взгляд всегда шире старого, он чреват новыми возможностями и не укладывается в старые границы. Во втором случае я выбиваю один комплекс другим. И хотя будить лихо опасно, оно все равно оказывается меньшим злом, чем старые, глубоко засевшие сценарии стыда и отвержения. В результате всем кажется, что это дается мне легко: «Вы выглядите так спокойно и невозмутимо». Но все важнейшие битвы всегда разгораются внутри и начинаются задолго до выхода на сцену.
Главная проблема – это огромный запас энергии, откуда комплексы черпают свои силы. То, что в нашей истории первичнее, архаичнее, то и будет вытягивать больше энергии. Затем стоит отметить ограниченное воображение подобных призрачных явлений. Область действия комплекса всегда ограничена первоначальным временем и местом. Он способен выдать лишь то, что уже записано на пленку, то есть наши защитные механизмы, конкретные ситуации и места, в которых мы можем поступить только так и не иначе. На наше счастье, все мы взрослеем, становимся эластичнее, открываем для себя новые альтернативы и обретаем способность действовать, исходя из настоящего момента. Но никогда нельзя быть полностью уверенным в том, что комплекс с его программой регрессии не схватит нас вдруг за ногу и не потащит назад. Именно в этом и заключается работа нашей жизни – выходить все дальше за пределы того пространства, в котором комплексы с легкостью могут нас достать. Когда мы начинаем осознавать и узнавать всех этих призраков, мы должны сказать себе: подобная привязанность к прошлому неприемлема! И мы должны героически сражаться за свою независимость и суверенность.
Мать Чарльза была эмоционально навязчивой, а отец был пассивным и слабым. Но ему удалось выбраться из этой тюрьмы благодаря тому, что я называю «сиэтлским решением», то есть он просто уехал как можно дальше от дома. Но в наших чемоданах под слоем носков и трусов с нами уезжают и наши истории, всегда готовые быть сыгранными в новых декорациях. И, не зная о констеллирующей силе своего комплекса, Чарльз нашел и выбрал эмоционально трудную девушку, женился на ней, и вскоре ее стрессы и огорчения, так похожие на стрессы и огорчения его матери, стали точно так же властвовать над его жизнью. Первым «выходом» из трудной ситуации стала депрессия (гнев обратился вовнутрь и познал беспомощность), следующим «на помощь» пришел алкоголь, потом – связь с другой женщиной, живущей в двух часах езды. Их скоротечные свидания наполняли его чувством вины – тревогой, вызванной разрушением его комплекса «хорошего мальчика». В конечном итоге ни Чарльз, ни его любовница не были счастливы.
Отношение ребенка к навязчивому родителю всеобъемлюще, и у Чарльза было только два выхода: сдаться и жить в депрессии или же нарушить законы этого сценария (однако такой волевой акт всегда сопряжен с сильным чувством тревоги и вины). Ему нужно было перенести злость с матери и жены, являющейся суррогатом матери, на саму сковывающую силу деспотичного и единовластного комплекса и наконец понять, чего он на самом деле хочет от жизни. Служение «большому другому», равно как и бунт против него, не подразумевают сознательной и свободной жизни. Кажется, что выбрать свой путь, осознать свои желания и устремления просто, но на самом деле это очень трудно, особенно если учитывать силу не принимавшегося в расчет первоначального императива и постоянное подчинение и приспособление нарциссическим потребностям другого.
Все мы так или иначе подчиняемся подобным архаичным императивам. Они сопровождают нас по мере того, как мы растем, и мы привыкаем к ним, как к вредным привычкам. Но мы и наша история – это не одно и то же; в конечном счете мы – это то, что хочет войти в мир через нас . Но недооценивать силу наших историй, не замечать их постоянное незримое присутствие – большая ошибка. В следующей главе мы продолжим описывать влияния наваждений и призраков прошлого на нашу жизнь. А уже потом попробуем понять, как с ними бороться.
Глава 5. Наша пляска смерти