X. Случай истерической, отчасти ретроградной амнезии, с затяжным сомнамбулизмом, анализированный и излеченный внушением.
(Из Zeitschrift fur Hypnotismus; сообщен моим прежним ассистентом д-ром Мах Nаеfом и воспроизведен здесь с его разрешения).
В клинику мою явился по своей собственной инициативе г. N, 32 лет, из хорошей семьи, сильно обремененный унаследованными с отцовской стороны психическими аномалиями. Один из его братьев страдает чрезвычайной слабостью памяти.
Г-н N. сам, субъект смолоду слабый, анэмичный, нервный, страдал после каждого ужина головными болями и приливами крови, приводившими к кровотечениям из уха (и теперь еще уши были красные, со многими перерожденными капиллярными сосудами).
Предоставим, однако, слово самому д-ру Naefy.
„На 7-м году жизни г-н N раз не засыпал до поздней ночи из-за перемены школы. На следующий день после этой ночи, проведенной до 2-х часов без сна, он, вопреки своим привычкам, вернулся домой без книг, начал плакать, выражать опасения, что его захватит полиция, ибо он украл большую сумму денег, и таким образом навлечет позор на всю свою семью-Затем он два дня под ряд отказывался от пищи и никого не хотел видеть. Через несколько дней буря улеглась, состояние быстро улучшилось, и отдых, а также перемена климата вполне восстановили его нормальное состояние. В общем больной сохранил воспоминание об этом эпизоде; о самообвинениях же он ничего не помнит".
„Впоследствии пациент отбыл воинскую повинность и при этом чувствовал себя очень хорошо, если не считать проявлявшегося иной раз душевного угнетения. 27 лет от роду он в Америке по неосторожности причинил себе тяжелую огнестрельную рану (проницающую рану грудной клетки), от последствий и осложнений которой страдал целые месяцы. Со времени этого события наш пациент стал испытывать настоящий страх перед огнестрельным оружием; так, по возвращении в Европу, на него произвело сильное впечатление, когда при посещении одного знакомого врача, последнего неожиданно отозвали к кому-то, застрелившемуся поблизости. Ещев тот же вечер у него в ресторане закружилась голова, несмотря на то, что он не пил вина, так что его, шатающегося, отвезли домой. Дома в постели последовал второй, еще более сильный припадок головокружения, сопровождавшийся сильным сердцебиением, тяжелой одышкой и таким чувством, как-будто он весь куда-то проваливается. Припадок окончился рвотой; сознание все время вполне сохранялось. Головокружение продолжалось еще целый следующий день; затем наступило улучшение".
„После этого пациент поступил в лечебницу для нервных больных, из которой выписался значительно поправившимся".
„Тем не менее вскоре опять начали обнаруживаться различные неприятные симптомы, и наш пациент и впоследствии часто страдал головными болями, сильной светобоязнью, чувством всеобщего расслабления после приема пищи и приливами крови к голове при холодных конечностях".
„Все это, однако, не помешало г-ну N в ближайшие годы заняться делами, которых от него требовали различные условия его жизни, и ни для него самого, ни для окружающих его психика не представляла ничего ненормального. В своих собственных записках, составленных по нашему совету, больной дает детальное описание этого периода своей жизни, точно указывая места, где он находился, и все, что он делал в каждом из этих мест. Пациент точно еще знает, что осенью 189* он находился в А для продолжения своих преждевременно прерванных занятий. Но затем начинается уже дефект памяти. Пациент может еще припомнить начало зимы до ноября; однако уже и этот период представляется ему гораздо более туманным и расплывчатым, чем другие более отдаленные. Но затем для пациента начинается совершенный мрак, наступление которого он не в состоянии датировать с какого-нибудь определенного дня; память его в последующем периоде — совершенная tabula rasa. Где находился он всю зиму и что он тогда делал, об этом он не имеет ни малейшего представления; и все-таки, как мы сейчас увидим, события, пережитые им за то время, такого рода, что при нормальных условиях они должны были бы на всю жизнь запечатлеться в его памяти".
„Вторичное восстановление памяти приходится, по собственному письменному и устному заявлению пациента, приблизительно на начало июня следующего года, при чем оно совершается столь-же постепенно и расплывчато, как и прекращение памяти. Ко времени, которое ему припоминается вновь, он видит себя на борту одного английского парохода, в конце длинного морского путешествия, на пути к цели последнего,—к Европе. Весьма поучительны его собственные, весьма интересные заметки об этом времени. Он пишет: вторичное восстановление весьма неясного, впрочем, воспоминания о том, где я был и что я делал, приводит меня на борт одного английского парохода, имени которого не могу назвать. Как я неясно припоминаю себе, я очень долго находился на борту одного судна, что совпадает и с расстоянием, отделяющим австралийский город Z от Неаполя, где я, как решительно могу указать, покинул судно. Насколько мне помнится, я на борту ни с кем не имел никаких сношений; пища и степень образования тогдашних моих спутников, очевидно, были низшего свойства,—следовательно, я ездил тогда во II классе. Мне кажется, и я решительно могу сказать, что в то время никто не обращался ко мне по-немецки. С английским языком я знаком очень мало. Во всяком случае, к тому времени возвращения в Европу я далеко еще не был здоров: как я припоминаю, я тогда неоднократно страдал мышечными судорогами задней части головы и шеи, одновременно с непроизвольными мышечными судорогами лица, особенно же нижней челюсти. Когда эти судороги становились непреодолимы, я по возможности изолировал себя от окружающих, чтобы скрыть свое болезненное состояние. В каюте я находился тогда с одним старым ирландцем, которого я почти никогда не понимал, когда он обращался ко мне. Насколько я помню, в то время, когда я находился на борту, было очень жарко; я очень много читал, впрочем, только английские книги, при чем могу указать и заглавия некоторых из ник. Между ними были такие сочинения, как John Halifax— Centleman, затем Dickens'a — The Pickwickian Papers. Hard Times и т. д. Привез ли я эти книги сам на борт или там получил,—этого указать не могу. Никакого другого порта, кроме Неаполя, я не могу припомнить с надлежащей уверенностью; о Порт-Саиде, кажется мне, теперь я тоже имею неясное представление, ко лишь с тех пор, как на карте рассмотрел рейс от Z до Неаполя. В Неаполе, думается мне, я был только очень короткое время, может быть, один только день; по. крайней мере, не могу припомнить, чтобы я переночевал в какой-нибудь гостинице; но зато вспоминаю, как я в одном пароходном агентстве, находившемся вблизи гавани, купил с помощью одного проводника, наверное, однако, не говорившего по-немецки, билет в Геную. Даты своего пребывания в Неаполе я припомнить не могу".
„С этого времени воспоминания пациента становятся все яснее и связнее. Г-н N описывает свое путешествие от Неаполя до Генуи и особенно отмечает то обстоятельство, как много затруднений ему причинял его багаж, вследствие того, что он никогда не знал, сколько вещей он собственно с собой везет, а также вследствие неаккуратной упаковки их, против своего обыкновения, благодаря чему ему зачастую приходилось долго разыскивать каждую вещь. Затем следует описание пребывания в Милане, путешествия через С.-Готард и прибытия в Цюрих".„Здесь г-н N прожил несколько недель, без забот, в хорошем настроении, — развлекая себя маленькими удовольствиями, не имея ни с кем ни письменных, ни устных сношений, не думая о цели и значении своего пребывания и даже толком не зная, откуда он собственно прибыл. Он вел здесь очень солидный, правильный образ жизни, ни с кем не завязывал сношений и ежедневно гулял по одним и тем же улицам. Его хозяева изображают его, как спокойного, приличного человека, со стороны которого они не видели ничего особенного, за исключением разве очень сдержанного обращения. Ни разу не подумал он —дать своим ближайшим родным, к которым вообще был очень привязан, какую-нибудь весточку о себе".
„Так жил он беззаботный, изолированный от всех связей своей прежней жизни, повидимому, с более или менее туманным представлением о том, что здесь он живет для отдыха, пока один своеобразный случай не вернул его опять к самому себе. В кафе-ресторане однажды попала ему в руки газетная заметка, произведшая на него сильнейшее впечатление. В этой заметке сообщалось, что г-н N (фамилия была выписана полностью), несколько месяцев тому назад уехавший по поручению правительства в Австралию и там находившийся, несколько времени тому назад исчез без вести, при чем газета высказывала предположение, что г-н N либо сделался жертвой преступления, либо внезапно заболел какой-нибудь болезнью, вероятнее всего, так называемой, Dengue — лихорадкой, как раз свирепствовавшей в это время там, откуда исчез г-н N".
„Вскоре в той же газете появилась другая заметка, с сообщением, что г-н N, после своего пресловутого исчезновения из внутренних областей Австралии, замечен был в одном порте; весьма возможно, что он уехал на каком-нибудь пароходе в Европу, не уведомив никого о таком своем внезапном решении. По всей вероятности,— говорилось далее в заметке о мотивах такого поведения,— г-н N сожалел, что принял должность, и, ослабленный, угнетенный перенесенной болезнью, может быть, предпочел тайным отъездом устранить себя от всего дела".
„Прочтение первой из двух заметок произвело на нашего пациента ошеломляющее впечатление, ибо вдруг ему стало ясно, что в этих строках речь может итти только о нем. Как ни невероятна и непонятна была для него связь событий, все дело могло и должно было относиться только к нему- Утвердился он в этом до полной уверенности, еще благодаря выписанному на его имя паспорту, который он неожиданно открыл в своем кармане. Но об этом важном моменте, столь неожиданно вторгнувшемся в его жизнь, воспроизведем лучше его собственные заметки. Г-н N пишет: насколько я теперь припоминаю то впечатление, которое на меня произвело фигурирование моего имени в связи с вышеупомянутыми фактами, то тогда все это дело представлялось мне совершенно невозможным; впрочем, я сейчас же купил соответствующий номер газеты и все вновь и вновь перечитывал неприятную заметку. По пробуждении на следующее утро, я опять ничего уже не знал о всей этой истории; но так как газета лежала предо мной на столе, я опять быстро вспомнил о ней. Со времени обнаружения первой газетной заметки я старался раздобыть все немецкие газеты, надеясь прочесть либо опровержение, либо подтверждение той заметки. До следующего вторника, пока я не прочел второй, касающейся меня заметки, я не верил в правильность первой. Тем не менее я уже с воскресенья начал сомневаться в себе самом и в своем нормальном состоянии, серьезно стал вдумываться в свое положение и удивляться, для чего это я сижу в Цюрихе без дела и как это я попал сюда".
„Из хаоса предположений и планов, возникшего под влиянием этих событий в голове нашего пациента, в конце-концов родилось наиболее благодетельное для него решение — рассказать о своей своеобразной судьбе и своем ненормальном состоянии какому-нибудь врачу; и вот он обратился к моему шефу, профессору д-ру Forel'ю, который посоветовал ему, в интересах точности | наблюдений и оценки его душевного состояния, тотчас же поступить на некоторое время в нашу клинику. Пациент обратился к проф. Forel'ю потому, что раньше когда-то был на одной его лекции и в воспоминании о ней почерпнул надежду найти у него помощь. На проф. Forel'я г-н N произвел при своем поступлении впечатление глубоко взволнованного психопата. Взгляд был рассеянный, глаза часто своеобразно мигали. Г-н N просил свидания с профессором с глазу на глаз, и при этом представил соответствующую газету, а также паспорт со словами: „это должно быть я,— не иначе — но я ничего об этом не знаю — и т. д. Затем он продолжал: мне этому не поверят и не могут поверить; я в отчаянном положении; меня должны ; считать обманщиком".
„Уже первый день проф. Forel поставил диагноз: полная временная амнезия с сумеречным состоянием, вероятно, вследствие упомянутого в газете припадка Dengue-лихорадки, и с периодом ретроградной амнезии без сумеречного состояния. Соответственно сему сделано было заявление надлежащим учреждениям. Во всяком случае ближайшее наблюдение должно было подтвердить или опровергнуть этот диагноз".
„Первая задача состояла в том, чтобы проверить заявления пациента, казавшиеся на первый взгляд удивительными даже опытному психиатру, и попытаться заполнить восьмимесячный пробел его воспоминаний объективными показаниями третьих лиц. На основании справок, наведенных у различных лиц и учреждений, удалось установить следующее:„Г-н N, осенью 189* года действительно посвящал свое время научным занятиям, ранее по различным причинам надолго прерванным; затем он хлопотал о месте в одном важном учреждении в Австралии и действительно получил его. Сделав все необходимые приготовления, г-н N в начале следующего года переселился в Австралию, вступил там в свою новую должность и так несколько недель провел в портовом городе Z. За все это время неизвестно ни одного факта, который вызывал бы сомнение в совершенной нормальности тогдашнего душевного состояния нашего пациента. Равным образом и те лица, которые в Австралии в это время почти ежедневно имели с ним сношения, не могут указать никаких фактов, которые давали бы какую-нибудь точку . опоры для такого предположения. Столь же мало каких-нибудь бросающихся в глаза мест в переписке г-на N с близкими ему людьми: во время своего переезда в Австралию и в первое время своего тамошнего пребывания, он довольно аккуратно посылал им каждую неделю письма, ни по форме, ни по содержанию не представлявшие ничего особенного. Мы сами прочли эту переписку: она сердечна, интимна и хороша во всех отношениях. 6-го мая переписка эта внезапно прекращается, и с того времени от г-на N не получается больше никаких известий. В последнем письме из Z он сообщает еще, что на днях предпримет служебную поездку внутрь страны, и в действительности, судя по поступившим сообщениям, г-н N вечером 6-го мая уехал туда в вожделенном здравии, сделав предварительно вполне правильные распоряжения, напр., относительно денег".
„Как мы из надежного источника узнали, г-н N уже вскоре по прибытии в город О, внутри Австралии, жаловался на нездоровье, обратился там к двум врачам и по их совету не выходил из комнаты в течение нескольких дней. Врачи констатировали легкий припадок лихорадки, бессонницу и сильную угнетенность от переутомления мозга. Вследствие этого г-н N уже 16-го того-же месяца решил вновь вернуться на берег и в связи с этим высказал намерение телеграфировать в Z, чтобы приостановить дальнейшую высылку оттуда писем. Телеграммы, однако, он не отправил; равным образом и по прибытии на берег не послал никакого уведомления в О, вопреки обещанию, данному перед отъездом оттуда. С момента выезда г-на N из города О на берег, следы его почти совершенно исчезают, вплоть до появления в Цюрихе. Из этого промежуточного периода до нашего сведения дошло лишь очень немного фактов. Так, на вокзале австралийского портового города и станции L пациент был замечен и узнан одной дамой, с которой он за два месяца до того неоднократно беседовал по пути в Австралию, resp. во время пребывания парохода в том порту. Дама хотела поздороваться с ним, но он отвернулся и пошел дальше, точно он ее не узнал. Наконец, стало еще известно, что 22 мая на пароходе Огоуа выехал обратно из L. в Неаполь один пассажир под занесенным в судовые бумаги именем Corona, описание личности которого вполне совпадает с приметами г-на N".
„Это все, что пока можно было разузнать о действиях г-на N. в течение указанного периода. Теперь перейдем к наблюдениям, сделанным над пациентом в заведении Burgholzli".
„Вначале настроение физически здорового, только несколько исхудавшего пациента было безусловно угнетенное. Он чувствовал себя несчастным, расстроенный своим положением, о котором не имел еще надлежащего представления. Взгляд глубоко, лежащих глаз имел что-то пронизывающее и придавал всей физиономии мрачное выражение. При этом на лице бросались в глаза чрезвычайно быстро следовавшие друг с другом судорожные сокращения век, с последовательным полуопусканием их, особенно резко проявлявшиеся во время разговора. Сон был неправильный; пациент засыпал очень поздно и все-таки просыпался рано утром, часто страдая от кошмаров. После проведенной таким образом ночи, он чувствовал себя совсем разбитым. Своей особой и своим физическим состоянием пациент интересуется чрезвычайно и часто говорит о всевозможных легких болях и ненормальных ощущениях, напр., о болях в задней части шеи, лишающих его возможности носить стоячий воротник и длинные волосы. Умственные занятия требуют от пациента большого напряжения; так, напр., за составление своего жизнеописания он принимался несколько раз и по окончании его чувствовал себя совершенно истощенным. Равным образом и писание писем требует от него больших усилий; при этом он обыкновенно начинает потеть, даже и в прохладную погоду, хотя вообще не особенно склонен к потению, делает частые описки и неправильно написанное нередко снова исправляет неверно. При чтении, жалуется он, ему часто приходится повторять одни и те же слова, пока он поймет, о чем говорится; иной-же раз чтение утомляет его тем, что он все попадает не на надлежащие строки".
„Для улучшения общего психического состояния г на N, прежде всего было приступлено к суггестивной терапии. Первый гипноз был сделан в присутствии многих других пациентов, подвергшихся гипнозу до него. Как только очередь дошла до нашего пациента, он впал в состояние сильного возбуждения, стал испытывать сильный страх, резко выраженное сердцебиение и начал биться в истерических судорогах. Благодаря энергическим внушениям и отношению к этому припадку, как к скоропреходящей, пустячной неприятности, он вскоре вновь пришел в себя, и дальнейшие гипнозы затем протекали уже без всяких инцидентов. Пациент оказался вполне доступным внушению и на первых сеансах легко доведен был до стадиягипотаксии, с начинающейся амнезией. Внушения прежде всего сводились к тому, что улучшится сон, что исчезнут все маленькие неприятные симптомы, и угнетенное настроение сменится спокойным, веселым. Успех был выдающийся. Сон стал более продолжительным и спокойным, настроение — более бодрым, хотя все еще довольно неустойчивым. Пациент сам подтвердил благотворное влияние всякого гипнотического сеанса. С того времени он стал принимать оживленное участие в разговорах, часто совершал прогулки по окрестностям пешком или на велосипеде, снова приобрел доверие к самому себе и увереннее смотрел на свое будущее".
„Особенный интерес, конечно, представляет состояние его памяти. По отношению к настоящему, resp. недавнему прошлому, память его во всяком случае не может быть названа хорошей, но с другой стороны едва ли может считаться болезненно измененной. Наоборот, г-н N. представляет собою тип человека, называемого в обыденной жизни забывчивым, тип, экземпляры которого встречаются почти в каждом общественном круге. Так, он на несколько дней забывает об одном письменном поручении, которое требовалось исполнить тотчас же;—даже чрез короткое время не находит лавки, витрину которой закрыли от солнца шторами; — оставляет в лавке принесенные с собою вещи; нередко запрятывает куда-либо какую-нибудь вещь и затем с трудом находит ее. Особенно-же несовершенною память его представляется по отношению к именам собственным. Г-н N очень хорошо сознает эту свою слабость и потому более важные вещи тотчас же записывает, чтобы сохранить их в своей памяти, но, очевидно, доверяет последней менее, чем она того заслуживает, так как, благодаря обнаруженным дефектам воспоминаний, в нем значительно поколебалась вера в самого себя".
„Затем мы с большим интересом исследовали — не осталось ли из промежуточного периода между постепенно исчезающими и вновь возникающими воспоминаниями какого - ни будь впечатления, которое могло бы быть произвольно воспроизведено и в связи с которым память, вся или отчасти, могла бы быть восстановлена. Внушение в виду этого намеренно не распространялось на этот пункт с самого начала. При этом обнаружилось следующее: спрошенный о названии судна, на котором он совершил свое обратное путешествие в Европу, г-н N припоминает, — и то после того, как ему помогли указанием первой буквы, — название: Orotava. Названное затем действительное имя Огоуа, наоборот, представляется ему совершенно неизвестным. В письмах же пациента, относящихся к здоровому периоду его жизни, упоминается однажды пароход Orotava, с которым он некогда послал письмо из Австралии домой. Воспоминательный образ слова Orotava, очевидно, сохранился в его мозгу, но, лишенный при своем возникновении связи со всеми другими представлениями, неправильно был ассоциирован и в конце концов поставлен на место сходно звучащего Огоуа".
„Чрез несколько дней пациента навестили его родители, нашедшие своего сына по существу совершенно не изменившимся, Они напомнили ему об окончании его занятий в А., о фактах, предшествовавших его назначению, о приготовлениях к морскому путешествию, но он не в состоянии был открыть в их словах что-либо ему известное. Родители показали ему также письма, которые он посылал им с дороги и в первое время своего пребывания в Австралии. Г-н N., правда, узнает свой почерк, но в остальном письма для него — что-то совершенно новое и неизвестное. Одно из этих писем, в котором он, между прочим, дает точное описание своей квартиры в Z., было ему прочитано, но с совершенно отрицательным результатом. Остальные письма были пока отложены в сторону, дабы воспоминание о прочитанном и другие возможные воспоминания о действительно пережитом не образовали в голове его неразрешимого сумбура. Пациент и сам просил об этом, так как эти письма его волновали и сбивали с толку.
„По счастливому стечению обстоятельств в Цюрихе в то время оказался некий гражданин Д. из Австралии, имевший в Z. частые сношения с нашим пациентом и приехавший в Цюрих для поправления своего здоровья. Посещения этого гражданина, которого пациент перед своей поездкой в Австралию не знал, и врач и пациент ожидали с одинаковым интересом. Еще незадолго до того г. N. на соответствующий вопрос заметил, что он никак не может ни вспомнить, ни представить себе этого ожидаемого посетителя; ему только помнится, что какой-то гражданин, который мог бы быть и этим гражданином, имеет двух детей, и что один из них, мальчик, имеет не совсем обыкновенное имя, по всей вероятности Ахилла. Г-н Д. приветствовал пациента, как старого знакомого, напомнил ему о разных случаях в Z., о некоторых проведенных вместе часах, но для пациента и личность г-на Д. и все, что он рассказывал, было чуждо и ново, вследствие чего он в его присутствии был очень смущен и сидел точно на угольях. Однако, вместе с тем обнаружилось, что г. Д. действительно имеет двоих детей, из которых мальчик носит имя, правда, не Ахилла, но Алариха. При этом между представлением, которое пациент старался составить себе о возрасте, росте и внешнем виде детей, и фактическими показаниями г-на Д. опять не оказалось ни малейшего совпадения. Впрочем, г. Д. уверял, что на него пациент, пока он его видел в Z., т. е. до своего отъезда внутрь Австралии, всегда и в своих речах и в действиях производил впечатление совершенно нормального человека".
„Незадолго пред вторым посещением г-на Д. пациент неожиданно вспомнил некоего г-на Р., и так как он ничего немог вспомнить о своих сношениях с носителем такого имени, то это явление он сам отнес к ускользнувшему из его памяти австралийскому периоду, не присоединив к этому никаких представлений о внешнем виде или положении этого гражданина. Справки, наведенные у г-на Д., обнаружили, что Р. действительно, было имя одного лица, с которым наш пациент, по всей вероятности, имел деловые сношения в Австралии".
„Наибольшая часть вещей, все предметы, которые он приобрел непосредственно пред поездкой или только в Австралии,—для пациента новые, неизвестные вещи; как они к нему попали, он не знает. Пациента удивляет даже вид и характер отдельных вещей из его гардероба. Равным образом и обнаружение одной чужой, английской визитной карточки, очевидно, попавшей к нему путем знакомства, заключенного на пароходе, а также одного бланка с отпечатанным на нем названием того парохода, на котором он совершил поездку в Австралию, не может помочь ему расширить круг своих воспоминаний. Так же обстоит дело с его собственными визитными карточками, на которых к его имени присоединено обозначение той должности, которую он занимал в Австралии; с явным изумлением пациент рассматривает всех этих свидетелей угасшей в его сознании эпохи".
„Своеобразен и весьма интересен нижеследующий эпизод, благодаря которому г-ну N. удалось вновь вызвать у себя некоторую, правда, небольшую только часть утерянных воспоминаний. Однажды, сидя в весьма быстро и шумно двигающемся электрическом трамвае, он вдруг вспомнил, что ему в жизни уже часто приходилось пользоваться подобным же вагоном, столь же быстро двигавшимся и вызывавшим совершенно такой же шум. При этом он, однако, уверен в том, что носящаяся в его воображении дорога, в противоположность здешней, снабжена не надземными, но подземными электрическими проводами. В городах, которые он может вспомнить, нигде нет подобной электрической дороги; из этого он заключает, что вышеприведенное его воспоминание относится к его пребыванию в Z".
„Так как на дальнейшее самопроизвольное заполнение дефекта памяти не было никакой надежды, то дальнейшими гипнозами сделана была попытка суггестивного воздействия на амнезию, и для начала пущен был в ход вышеприведенный эпизод с городской железной дорогой. Гражданину N. сделано было внушение, что он сидит в вагоне соответствующей железной дороги, снова представляет себе все детали, а также и находящихся в нем людей. Внушение это в действительности оказалось успешным: в гипнозе пациент съумел описать и конструкцию вагонов и порядок мест, резко отличающиеся от здешней конструкции и порядка. Спрошенный о направлении линии, он несколько раз восклицал: вверх, вверх! Относительно пассажиров он мог только сказать, что лица у них были болеее узкие, чем у здешних обывателей. После гипноза пациент тотчас-же набросал небольшой эскиз трамвая. Справки, наведенные у вышеупомянутого г-на Д., обнаружили, что Г-HN., выходя из своей квартиры, действительно ежедневно пользовался трамваем, что линия последнего действительно направлялась вверх и что устройство ее действительно соответствует его указаниям".
„Наконец, следует упомянуть еще о неоднократных решительных заявлениях пациента по утрам о том, что он во сне был в Австралии и там беседовал с разными лицами Однако, все детали пока исчезли безследно, так что из них нельзя было извлечь дальнейших точек опоры".
„После того, как попытка суггестивного восстановления воспоминаний из забытой эпохи дала результаты весьма незначительные, одно время казалось уже, что этот случай не поддастся дальнейшему гипнотическому воздействию, а так как несколько недель прошло без всякого успеха, то проф. Forel стал уже свыкаться с мыслью о невозможности восстановить здесь воспоминания об амнестическом периоде. Но прежде чем приостановить наблюдения, он напал на мысль избрать исходным пунктом внушений не пребывание больного в Австралии, а последний, еще оставшийся в воспоминании, период пребывания в А. Это изменение метода в действительности имело неожиданный успех. В многочисленных гипнозах, постепенно становившихся все глубже и успешнее, пациенту широкими штрихами, последовательно описывалось то время, в которое он должен был перенестись, и при этом внушалось, что он тотчас-же, а также и по пробуждении, точно припомнит все детали этого периода. Затем, выслушав рассказ пациента о том, что он уже знал заново, зачастую приступали ко второму гипнозу, начиная с того пункта, до которого его доводили предшествующим гипнозом".
„Первый успех заключался в восстановлении у г-на N. воспоминания о том, что в последнее время своего пребывания в А. он не ходил уже аккуратно на лекции и вместо того часто отдавался велосипедному спорту. Получив внушение вновь восстановить в своей памяти переговоры, предшествовавшие его назначению на службу, пациент неожиданно вспомнил имя одного чиновника (назовем его Бернгард), к которому вскоре присоединилось и точное представление об его внешнем виде и костюме. Затем г н N. вспомнил, что он сделал этому гражданину несколько визитов и что через него начаты были переговоры о месте. После следующего гипноза пациент вдруг вспомнил, что незадолго до Рождества он предпринял поездку в столицу страны, но о тамошнем своем пребывании ничего еще сказать не может. Лишь после следующего гипнотического сеанса всплывают в его памяти название отеля, где онжил, улица, где отель находится, продолжительность тамошнего пребывания, переговоры, веденные с правительственными учреждениями, и мало по малу пациент приобретает ясное представление о городе, в котором он до того никогда не бывал. Однако, воспоминания, вновь таким способом приобретаемые, по времени никогда не переходят за предел, указанный данным внушением. Вначале образы воспоминаний не отличаются большой отчетливостью, и г-н N. обыкновенно начинает свои рассказы словами: я думаю или мне так кажется. Лишь в течение дальнейших сеансов образы становятся яркими и сливаются в одно стройное целое. Далее, в памяти пациента удалось восстановить его обратную поездку из столицы в А. и начинающиеся с этого момента приготовления к путешествию, при чем прежде всего ему припоминается тот факт, что им тогда заказаны были 24 рубахи и 18 пар кальсон; затем следует быстро совершенная поездка в портовый город, при чем ему вновь приходит на память один сделанный в пути визит. В толковании своего воспоминания о портовом городе г-н N. несколько нетверд, так как он уже раньше несколько раз бывал в этом городе. Затем пациенту внушено было, что память его восстановится и для времени всего морского путешествия, чего по вышеописанному методу и удалось достигнуть несколькими последующими гипнозами. Прежде всего больной вдруг ясно вспомнил имена капитана и судового врача, а затем и отдельных спутников, некоторое приспособления судна и образ жизни на нем. О проезде через Суэцкий канал ему известно, что он состоялся ночью и сверх ожидания продолжался долго; с большой отчетливостью он вспоминает об остановке в Адене, где его особенно поразили люди с белыми тюрбанами и лежавшие на земле верблюды. Затем следуют воспоминания о периоде большой жары, а потом — об остановке в Коломбо (Цейлон). Из пребывания своего на последнем острове он прежде всего сообщает о роскошной растительности и о небольшой, предпринятой внутрь Цейлона поездке,, конечной цели которой он не в состоянии еще точно указать. Несколько больше трудностей представило вызывание воспоминаний о прибытии в Австралию и первом времени пребывания в Z. Однако, повторными гипнозами удалось восстановить представление о различных гаванях, к которым он приставал, между прочим, и о портовом городе L.—О Z. пациент вначале мог только сказать, что там должно быть очень сухо, и что в тамошней растительности играют большую роль виды eucalyptus'a и coniferae. В самом городе он, по его мнению, всетаки не мог бы ориентироваться. Затем вдруг появилось воспоминание о тамошнем ботаническом саде и различных предпринятых в окрестностях поездках. Одно имя, давно уже пришедшее ему на ум, но относительно которого он не знал, какой особе оно принадлежит, он теперь отнес к личности своей хозяйки. Затем ему удалось вспомнить и свою квартиру, и клуб, который он часто посещал, так что, в конце концов, он и в Z. чувствует себя, по его словам, как дома. Пациент вспомнил также г-на D. и его семью".
„На этом пункте гипнотическое лечение пришлось на некоторое время прервать, так как пациент внезапно заболел пневмонией. Болезнь приняла нормальное течение, но весьма его истощила. Лишь только период выздоровления дошел до того, что пациент снова стал доступен внушению, мы опять начали действовать гипнозом. При этом мы сперва обратили внимание на различные остатки перенесенной пневмонии, для которых нельзя было предположить никакой соматической подкладки. Таким способом быстро удалось привести к норме дыхание, поразительно еще частое, диспнотическое, несмотря на полное разрешение пневмонии,— устранить ощущавшиеся еще в груди боли (которые однажды внезапно перешли на другую сторону груди, в области старой огнестрельной раны), а также бессонницу и отсутствие аппетита. Вместе с тем мы работали, как и раньше, над вызыванием дальнейших воспоминаний".
„Первые из внушений направлены были на вызывание у пациента все более точных воспоминаний о всем его пребывании в Z., а затем о его поездке внутрь страны в О. Внушения эти были успешны: пациенту стали приходить на память различные торжества, на которых ему пришлось присутствовать, с трудом поддерживая кампанию в истреблении шампанского и т. п. Кроме того ему, без всякой дальнейшей связи, точно припомнилось название отеля в О., в котором он остановился и некоторое время жил. После следующего гипноза вернулось и воспоминание о поездке в О. Г-н N. знает теперь, что 36-ти часовая поездка туда сделана была им в один прием, описывает частью пустынную, частью гористую местность и однообразную растительность, напр. папортниковые деревья и т. п. О городе Z. он теперь имеет точное представление и дает наглядное описание его положения и улиц. Новостью после этого гипноза является и восстановление в памяти итога наблюдений, сделанных в Австралии. Так, пациент рассказывает уже кое что о политических и хозяйственных учреждениях страны, о пролетариате городов, недостатке рабочих сил в деревнях, о мероприятиях по ограничению иммиграции китайцев, при чем неожиданно вспоминает, что на пароходе, привезшем его в Австралию, находилось и несколько подобных, подлежавших ввозу людей, что китайцы в Z. ходят с коротко остриженными волосами и потому мало бросаются в глаза. После того же гипноза г-н N. рассказывает кое-что и о своем пребывании в О. В момент его прибытия там господствовала сильная засуха, пыль лежала глубокими слоями на дорогах, и много скота погибло. Далее в О. пациент вспоминает различных лиц, с которыми он имел дело.Среди них находится и тот г-н Р., имя которого давно уже? пришло ему на ум и с которым, как это теперь опять ему точно известно, он имел неприятное столкновение, так как Р. старался причинить затруднения его миссии. Еще теперь, рассказывая этот эпизод, пациент впадает в состояние сильного аффекта. Далее он вспоминает, что уже вскоре по прибытии в О. он почувствовал себя нехорошо и потому переменил свой номер в отеле. В виду появления лихорадки, головокружения и сердцебиения он обратился за помощью к одному английскому врачу, фамилия которого начинается буквою В и который затем навестил его в отеле. Так как с последним сообщением память пациента опять иссякла, тотчас же приступлено было к дальнейшему гипнозу и пациенту внушено — точнее вспомнить ближайшие обстоятельства своего заболевания в О. Тогда пациенту приходит на память, что приглашен был еще второй немецкий врач и что он получил снотворное средство. Температура не измерялась ни разу. Кроме врачей в комнату от времени до времени входил только кельнер. Оба врача дали ему различные советы: один — тотчас же вернуться на берег и там сперва поправиться; другой—остаться до своего выздоровления в О. и затем продолжать свое путешествие. Какому совету он последовал и что он потом делал, об этом: он ничего сказать не может".
„Сделанное на следующий день внушение — вспомнить также ближайшие обстоятельства отъезда в О. и возвращения в Z.— сперва оказалось безрезультатным. Лишь повторным внушением на другой день удалось добиться некоторого успеха: пациент вспомнил, как ему вечером накануне отъезда, по его желанию, доставлены были деньги, и как тот же г-н, устроивший это, проводил его на следующий день на вокзал. В это время (отъезд из О.) г-н N, несмотря на лихорадку, вполне ясно сознавал цель всей своей поездки и своей деятельности в Австр