Часть шестая Деревенский врач 2 мая 1864 г 1 страница

Часть шестая Деревенский врач 2 мая 1864 г 1 страница - student2.ru

Советчики

Проснувшись, Шаман с удивлением отметил, что его не оставляют чрезвычайно противоречивые чувства: острое и горькое чувство того, что его отца больше нет, и знакомое ему ощущение безопасности, которое он всегда испытывал под крышей своего дома – будто каждая частица его тела и разума была исполнена спокойствия. Это спокойствие, казалось, восполнило утрату. Услышав легкое поскрипывание крыши от внезапного порыва ветра с равнины, он потерся щекой о подушку и грубую ткань простыней и принюхался к ароматам завтрака, которые доносились снизу; чувствовался даже запах росы, оставшейся на траве, что росла на заднем дворе, под горячим желтым солнцем. Выйдя из уборной, он хотел было спуститься по дорожке к реке, но вспомнил: только через несколько недель вода прогреется настолько, что можно будет искупаться.

Когда он вернулся к дому, Олден как раз выходил из амбара и жестом подозвал его к себе.

– Надолго ты к нам, Шаман?

– Еще не знаю, Олден.

– Я вот о чем спросить хотел. Тут у нас пашня не засажена. Даг Пенфилд уже вспахал землю, но мы завозились что-то с народившимися ягнятами и еще кучей всяких дел, потом все это стряслось… Ты бы мог помочь мне высадить там маклюру. Четыре дня бы потратил, а?

Шаман покачал головой:

– Нет, Олден, не могу.

Увидев раздражение на лице старика, он почувствовал себя виноватым и попытался объяснить, но тот не захотел ничего слушать. Олден все еще относился к нему как к младшему сыну хозяина, которому можно давать всякие поручения. Старик был туг на ухо, работать на ферме ему было тяжело, сын доктора действительно мог бы ему помочь. И этот отказ будто бы ставил его на место, потому Шаман попытался смягчить свои резкие слова:

– Я бы помог, но задержаться смогу только на пару дней. И если я не успею, вам с Дагом придется управляться самим, – сказал он, но Олден с кислым видом отвернулся.

Шаман с матерью понимающе улыбнулись, наблюдая, как он садится на свой стул.

Они стали непринужденно болтать о всякой ерунде. Шаман нахваливал вкуснейшие колбаски и яйца, которые мать приготовила на завтрак. Ничего подобного он не ел с тех пор, как уехал из дому.

Она рассказала, что видела вчера по пути в город трех голубых цапель.

– Кажется, в этом году их гораздо больше, чем раньше. Может, они прилетели сюда из тех мест, где идет война, – предположила Сара.

Он не спал допоздна, зачитавшись дневником отца. У него возникло несколько вопросов, которые он хотел бы задать ей, но знал, что ей тяжело говорить об этом, поэтому промолчал.

После завтрака он засел за врачебные записи отца. Никто не вел записи лучше, чем Роберт Джадсон Коул. Даже если уставал до смерти, он все равно всегда тщательно записывал все и лишь потом шел спать; поэтому теперь у Шамана был полный список всех пациентов, которых его отец лечил в последние дни, после своего возвращения.

Он спросил мать, можно ли ему взять Босса и двуколку на день.

– Я хотел бы навестить последних пациентов отца. Тифозная лихорадка – очень заразная болезнь.

Она кивнула.

– Конечно, без лошади и двуколки тебе не обойтись. Но чем же ты пообедаешь? – забеспокоилась она.

– Я заверну в бумагу пару твоих хлебцев и возьму их с собой.

– Отец часто так делал, – тихо сказала она.

– Знаю.

– Я заверну тебе поесть.

– Если не трудно, мам, я буду очень рад.

Он подошел к ней и поцеловал ее в лоб, Сара сидела, не шелохнувшись, но затем взяла его за руку и крепко сжала ее. Когда в конце концов она отпустила ее, Шаман в очередной раз поразился, насколько красива его мать.

Первой его остановкой стала ферма Вильяма Бемиса, который повредил спину, принимая теленка. Бемис с трудом повернул голову, ноющую от боли, но сказал, что чувствует себя лучше.

– У меня почти закончилась та вонючая мазь, которую мне оставил твой отец.

– Вас не лихорадило, мистер Бемис?

– Еще чего. У меня просто спина болит, откуда быть жару? – Он хмуро посмотрел на Шамана. – Вы возьмете с меня плату за этот осмотр? Я ведь вас не звал.

– Нет, сэр, никакой платы. Рад, что вам лучше, – ответил Шаман и передал мужчине новую порцию «вонючей мази», еще больше обрадовав пациента.

Он также попытался заехать ко всем старым знакомым отца, чтобы просто поздороваться с ними. К полудню он добрался и до Шрёдеров.

– Как раз к обеду, – радостно поприветствовала его Альма и недовольно скривилась, когда он ответил, что у него есть еда с собой.

– Тогда ты бы мог съесть ее за нашим столом, – предложила она, и он согласился, обрадовавшись компании. Сара положила ему и несколько кусочков холодного мяса, и запеченную сладкую картошку, и три хлебца, разрезанных пополам и намазанных медом. Альма принесла блюдо с жареным перепелом и персиковый пирог.

– Ты не сможешь устоять перед моим пирогом с вареньем, – сказала она, и он угостился двумя кусочками и взял немного мяса перепела.

– Твой папа знал, что незачем брать с собой еду, если он собирается приехать к нам в дом в обеденное время, – шутливо сказала Альма. Она заглянула ему в глаза: – Ты ведь останешься в Холден-Кроссинге, чтобы лечить нас?

Он удивленно моргнул. Это был вполне закономерный вопрос, который он и сам себе должен был давно задать, но которого до этих пор старательно избегал.

– Альма! Я еще вроде как не думал об этом, – сбивчиво ответил он.

Гус Шрёдер подался вперед и прошептал, будто делясь с ним какой-то тайной:

– А почему бы и не остаться?

Во второй половине дня Роб Джей приехал к семье Сноу. Эдвин Сноу выращивал пшеницу на ферме у северной границы города – это был самый дальний уголок Холден-Кроссинга. Он был одним из тех, кто прислал за доктором Коулом-старшим сразу, как только прослышал о его возвращении, потому что у него загноился палец на ноге. Шаман увидел, что теперь этот человек спокойно прогуливается по двору, и нога у него на месте.

– О, с ногой все в порядке, – радостно поделился он. – Твой отец тогда приказал Тильде держать ее крепко-накрепко, пока он твердой рукой вскрывал мне кожу своим маленьким ножичком. Я отмачивал ее в солях, как он и сказал, чтобы вывести эту заразу. Это удивительное совпадение, что ты приехал именно сегодня. Тильде нездоровится.

Они нашли миссис Сноу в курятнике. Она кормила цыплят и выглядела настолько нехорошо, что казалось, у нее нет сил даже бросать зерно. Она была крупной, полной женщиной с румяным лицом, и призналась, что чувствует легкий жар. Шаман с ходу определил, что у нее поднялась температура, и заметил, что она испытала облегчение, когда он отправил ее в постель, хотя и утверждала всю дорогу до дома, что это вовсе необязательно.

Она сказала ему, что ощущает тупую боль в спине весь день, а то и дольше; также у нее пропал аппетит.

Все же Шаман волновался, а потому постарался успокоить ее и попросил немного отдохнуть, в то время как мистер Сноу поухаживает за цыплятами и всей остальной птицей. Он оставил им бутылочку тонизирующего средства и сказал, что навестит их и завтра. Сноу попытался его убедить, когда Шаман отказался от платы, но тот твердо стоял на своем.

– Не нужно никаких денег. Я ведь не ваш постоянный лечащий врач. Просто проезжал мимо, – сказал он, не представляя, как можно брать деньги за лечение болезни, которой, возможно, бедная женщина заразилась от его отца.

Последней его остановкой стал монастырь Святого Франциска Ассизского.

Матушка Мириам, казалось, была искренне рада его видеть. Когда она предложила ему присесть, он устроился на деревянном стуле с прямой спинкой, на котором ему доводилось прежде сидеть, когда он приезжал сюда с отцом.

– Так ты приехал присмотреть за отчим домом? – спросила она.

– Сегодня у меня было очень много дел. Я пытаюсь узнать, не мог ли отец заразить кого-то еще в Холден-Кроссинге тифозной лихорадкой. Вы с сестрой Марией Бенедиктой не обнаружили у себя тревожных симптомов?

Матушка Мириам покачала головой.

– Нет. Да я и не думаю, что мы могли заразиться. Мы ведь привыкли ухаживать за любыми больными, как и твой отец. Так, наверное, и с тобой дело обстоит, ja?[24]

– Да, думаю, именно так.

– Надеюсь, Господь защитит нас.

Шаман улыбнулся:

– Надеюсь, так и будет.

– Тебе часто доводилось лечить брюшной тиф в той больнице, где ты сейчас работаешь?

– Не раз и не два. Мы содержим людей с заразными заболеваниями в отдельном здании, подальше от остальных.

– Ja, это весьма разумно, – ответила она. – Расскажи мне подробнее о вашем заведении.

И он начал рассказывать ей о Юго-Западной больнице в Огайо, начав с работы медсестер, что интересовало ее более всего, а затем перешел к штату терапевтов и хирургов, закончив отделением специальной патологии. Она задавала вопросы, потому их беседа сильно затянулась. Он поделился с ней опытом работы хирургом с доктором Бервином; рассказал и о главном враче отделения патологии – Барни Мак-Говане.

– Да, ты прошел неплохую подготовку и получил ценный опыт. И что же теперь? Ты останешься в Цинциннати?

Шаман неожиданно для самого себя начал рассказывать монахине, что этот же вопрос ему задала и Альма Шрёдер, и о том, как он растерялся, пытаясь на него ответить.

Матушка Мириам с любопытством взглянула на него:

– И почему же тебе так сложно ответить на этот вопрос?

– Когда я жил здесь, мне всегда чего-то не хватало, я чувствовал себя глухим среди тех, кто может слышать. Я любил, просто обожал своего отца и хотел быть похожим на него. Я жаждал выучиться на доктора, работал, боролся, хотя все – даже мой собственный отец – в один голос твердили, что я не смогу, – начал он. – Я всегда мечтал стать врачом. Я уже давно воплотил свою мечту в жизнь и теперь достиг даже большего, чем ожидал. Теперь у меня есть все, о чем я мечтал, и я снова вернулся в родной дом, который люблю. Но я считаю, что это место на самом деле будет всегда принадлежать лишь одному доктору – моему отцу.

Матушка Мириам кивнула.

– Но его больше нет, Шаман.

Шаман промолчал в ответ. Он почувствовал, как его сердце забилось быстрее, будто он впервые услышал весть о кончине отца.

– Я бы хотела, чтобы ты сделал для меня кое-что, – сказала она и указала ему на кожаное кресло. – Пересядь-ка туда, он всегда сидел на этом месте.

Неохотно, даже неловко он поднялся с деревянного стула и пересел на обитое кожей кресло. Она выждала немного и спросила:

– В этом кресле не так уж и неудобно, да?

– Оно довольно уютное, – ровным тоном ответил он.

– И ты отлично в нем смотришься, – мягко улыбнулась она и затем дала ему совет, который почти слово в слово совпал с тем, что сказал ему Гус Шрёдер. – А почему бы и не подумать о том, чтобы остаться?

По пути домой он заехал к Говардам и купил бутылку виски.

– Сожалею о твоей утрате, – смущенно пробормотал Джулиан Говард; Шаман лишь кивнул в ответ, потому что сказать здесь было нечего. Молли Говард сказала, что их сын, Мэл, должно быть, вместе с Алексом присоединился к армии конфедератов, потому что от них обоих не было ни одной весточки с тех пор, как они сбежали из дому.

– Я тут подумала, будь они среди наших, хоть кто-то из них черкнул бы нам пару строк, – предположила она, и Шаман согласился с ее словами.

После ужина он занес бутылку виски в хибару Олдена, пытаясь наладить с ним отношения. Он даже сам сделал пару глотков из хрупкого стакана, зная, что Олден не любит пить один, когда у него есть компания. Он подождал, пока старик выпил пару стаканов, и лишь тогда осмелился вновь завести разговор о ферме.

– А почему вы с Дагом Пенфилдом взялись за всю эту тяжелую работу именно в этом году?

Ответ последовал незамедлительно:

– К этому все шло уже много лет! У нас почти не бывает урожая, удается продать лишь пару овец, а ведь могли бы взять больше животных, стричь их и продавать больше шерсти. Я пытался уговорить на это твоего отца как раз перед тем, как он ушел в армию, но мне так и не удалось.

– Хорошо, давай обсудим. Сколько мы получим за каждый фунт шерсти? – спросил он, вынимая из кармана блокнот и карандаш.

Почти целый час они посвятили деловым вопросам: качество получаемой шерсти и возможная прибыль, а также спрос на рынке, который возникнет после войны; они поговорили о расширении угодий для разведения овец, разделении обязанностей по уходу за ними и оплате труда. Когда они закончили, весь блокнот Шамана оказался исписан расчетами.

Олден заметно успокоился, но все же заметил:

– А теперь ты, наверное, скажешь мне, что скоро вернется Алекс, и картина полностью изменится, потому что этот парень – настоящий трудяга. Но вся правда в том, что он сейчас может лежать где-то на юге мертвым, и ты это знаешь не хуже меня, Шаман.

– Это так. Но я буду считать его живым до тех пор, пока не услышу об обратном.

– Господи, конечно. Но лучше не рассчитывать на него, когда планируешь расширять что-то на будущее.

Шаман вздохнул и поднялся, собравшись уходить.

– Вот что я тебе скажу, Олден. Завтра днем мне нужно возвращаться в Огайо, но утром я непременно займусь маклюрой, – пообещал он.

На следующее утро он проснулся пораньше и в рабочей одежде пошел на поле. День стоял погожий – сухой и ветреный, по голубому небу плыли легкие облачка. Он давно уже не занимался физическим трудом, потому его мышцы заныли сразу, когда он закончил копать первую ямку.

Он высадил только три ростка, когда к нему верхом на Боссе прискакала мать; сразу за ней ехал фермер, выращивающий свеклу, Пэр Свансон, которого он едва знал.

– Моя дочь, – закричал мужчина издалека, – кажется, сломала шею.

Шаман тут же оседлал коня, на котором приехала мать, и поскакал за фермером. Около двенадцати минут ушло у них на дорогу до его дома. Судя по рассказу отца девочки, там Шамана ждало нечто ужасное, но выяснилось, что она жива, хотя и испытывает ужасную боль.

Сельма Свансон была светловолосой крохой трех лет от роду. Она любила кататься на плуге вместе с отцом. Тем утром он спугнул огромного ястреба, который охотился за полевыми мышами. Птица резко взмыла в воздух, напугав лошадей. Они встали на дыбы, Сельма потеряла равновесие и упала. Пэр успел заметить, что дочка ударилась об угол плуга.

– Она смотрела на меня, и удар пришелся прямо на шейку, – сокрушался он.

Девочка прижимала левую руку к груди другой, здоровой. Левое плечо было вывихнуто.

– Нет, – сообщил Шаман после тщательного осмотра, – проблема в ключице.

– Сломана? – встревоженно спросила мать.

– Нет, немного сместилась, есть незначительные трещины. Волноваться не о чем. Было бы намного хуже, случись подобное с вами или с вашим мужем. Но в ее возрасте кости еще растут, а потому такие трещины зарастают очень быстро.

Ключица была повреждена недалеко от места соединения с лопаткой и грудиной. Из тряпок, которые принесла миссис Свансон, он соорудил для малышки маленькую перевязь, чтобы закрепить руку в правильном положении.

Ребенок уже совсем успокоился к тому времени, как Шаман допил чашку кофе, который миссис Свансон сварила на плите. Ему было нужно заехать еще в несколько мест, а потому бессмысленно было каждый раз возвращаться домой и потом снова выезжать по вызовам; он решил сразу ехать туда, где был нужен.

Женщина по имени Ройс, жена одного из недавно прибывших иммигрантов, дала ему с собой кусок мясного пирога на обед. Лишь к вечеру он добрался до дому. Проезжая мимо поля, где он начинал работать утром, увидел, что Олден вместе с Дагом Пенфилдом продолжили его дело, и теперь длинный, стройный ряд зеленых ростков маклюры тянулся вдоль всего поля.

Неведомый отец

– Упаси Господи! – прошептала Лилиан.

По ее словам, ни у кого из Гайгеров не обнаружилось никаких признаков тифозной лихорадки. Шаману показалось, что вид у Лилиан довольно усталый, потому что она одна управляет фермой, всем остальным хозяйством и семьей, пока мужа нет рядом. А поскольку теперь в округе не хватало лекарственных препаратов, она даже занялась торговлей, которую раньше вел Джейсон, и стала доставлять лекарства Тобиасу Барру и Джулиусу Бартону.

– Проблема в том, что Джей большую часть поставок привозил с фармацевтической фабрики в Чарльстоне, принадлежавшей его семье. И, конечно же, теперь, когда Южная Каролина оказалась отрезана от нас линией фронта, с лекарствами станет совсем туго, – рассказывала она Шаману, наливая чай.

– Давно получали письма от Джейсона?

– Нет, последнее пришло совсем недавно.

Казалось, ей становилось не по себе, когда он спрашивал о Джейсоне, но он понимал, что та просто побаивается говорить слишком много, чтобы не выдать военной информации и не подвергнуть опасности Джейсона и свою семью. Женщине было трудно выжить в штате, принадлежащем Союзу, в то время как ее муж служил в Виргинии в армии Конфедерации.

Лилиан явно почувствовала облегчение, когда Шаман начал рассказывать о своей работе в больнице. Она слышала о его успехах на этом поприще и о тех перспективах, что ему там обещали. Очевидно, мать рассказывала ей обо всех новостях, которые он сообщал ей в письмах.

– Цинциннати очень быстро развивается, – заметила Лилиан. – Будет чудесно, если у тебя получится построить там карьеру – мог бы стать преподавателем в медицинской школе, открыть свою больницу. Мы с Джеем всегда так гордились тобой! – Она нарезала пирог толстыми кусками и выкладывала их на тарелку. – Когда думаешь возвращаться туда?

– Я еще не решил.

– Шаман, – она накрыла его руку своей и наклонилась к нему, – ты вернулся, когда твоего отца не стало, ты все сделал правильно. Теперь тебе нужно подумать о себе и о своей карьере. Ты знаешь, чего хотел для тебя твой отец?

– Чего же, тетушка Лилиан?

– Твой отец хотел, чтоб ты остался в Цинциннати и занялся работой. Ты должен вернуться туда как можно скорее! – уверенно сказала она.

Он знал, что она права. Если он собирался последовать ее совету, то чем раньше он сделает это, тем будет лучше. Все в округе узнали, что в Холден-Кроссинге снова появился врач. Каждый день его звали на помощь. Каждый раз, когда он лечил кого-то, создавалось впечатление, будто он все прочнее застревает в какой-то паутине. Конечно же, подобные связи было легко разорвать; когда он уедет, доктор Барр легко возьмет на себя лечение всех, кому оно еще будет необходимо. Но из-за пациентов у Шамана непременно возникнет чувство, будто здесь остались незаконченные дела.

Его отец оставил список имен и адресов, которому Шаман следовал неуклонно. Он написал о смерти отца Оливеру Уэнделлу Холмсу в Бостон, а также дяде Герберту в Шотландию, которому больше незачем было беспокоиться о том, что его старший брат может вернуться и заявить о своем праве на землю.

Каждую свободную минуту Шаман читал дневники, увлеченный впечатлениями отца, которые были захватывающими, незнакомыми ему. Роб Джей Коул писал о глухоте сына взволнованно и нежно, и Шаман чувствовал тепло отцовской любви между строк. Боль, с которой он описывал смерть Маква-иквы, а затем – и смерти Идет Поет и Луны, пробудила в нем давно забытые чувства. Шаман вновь и вновь перечитывал отчет отца о вскрытии Маква-иквы, спрашивая себя, не упустил ли он еще чего-то, а затем пытаясь представить, как он сам бы делал эту процедуру.

Когда он дошел до тетради, в которой описывались события 1853 года, он изумился. В ящике отцовского стола он нашел ключ от запертого сарая позади амбара. Шаман взял ключ, пошел к сараю, открыл огромный замок и вошел внутрь. Самый обычный сарай, в котором он бывал прежде уже сотню раз. На полках хранились лекарства, пузырьки с тонизирующими средствами и прочие медикаменты; на балках висели пучки засушенных трав, наследство Маквы. Недалеко от стола для вскрытий стояла старая деревянная сушилка, с которой он так часто помогал в детстве отцу. Сушильные противни и кадки висели на гвоздях, вбитых в стены. Еще на одном гвозде, торчащем из ствола дерева, висел старый отцовский коричневый свитер.

В сарае не вытирали пыль и не подметали уже несколько лет. Все углы затянуло паутиной, но Шаман не обратил на это внимания. Он устремился к тому месту в стене, где выпирала одна из досок, но, когда он нажал на нее, она не сдвинулась с места. Доска оказалась довольно любопытной, потому что когда он попытался так же сдвинуть остальные, они легко поддались.

Он будто заглянул во внезапно открывшуюся перед ним пещеру. В сарае было слишком темно, его освещала лишь луна, заглядывая в крошечное, покрытое пылью окошко. Он распахнул двери сарая настежь, но света все еще было недостаточно. Тогда он взял фонарь, в котором плескались остатки масла, и зажег его.

Дрожащий свет фонаря проник в тайную комнату.

Шаман пробрался внутрь. Отец содержал тайник в чистоте. Там даже были тарелка, чашка и старое, аккуратно свернутое одеяло, которому, как помнил Шаман, было уже много лет. Места в комнатушке было совсем мало, а Шаман был ростом не ниже своего отца.

Да и беглые рабы не были низкорослыми.

Он потушил фонарь, и в тайнике стало совсем темно. Он попытался представить, в какой стороне находится выход, и понял, что весь мир, оставшийся снаружи – это заливающийся лаем пес, который охотится за ним. И что ему, по сути, необходимо выбрать, хочет он жить жизнью домашнего животного или дикого.

Шаман выполз из тайника. Он взял старый коричневый свитер, сохранивший запах отца, и надел его, хотя снаружи было тепло.

Все это время, думал он, все эти годы, когда они с Алексом жили в этом доме, ссорились и дрались, следовали лишь собственным желаниям и капризам, их отец хранил невероятную тайну, ни с кем не деля тяжесть этой ноши. Теперь Шаман чувствовал острую потребность поговорить с Робом Джеем, научиться у него чему-то еще, задать ему множество вопросов, показать ему свою любовь и выразить восхищение. В своей комнате в больнице он не сдержал слез, когда получил телеграмму, извещающую о смерти отца. Но тут же взял себя в руки и поспешил сесть на поезд, а после – стоически перенес панихиду по отцу, только лишь ради своей матери. Теперь он прижался спиной к стене, усевшись на грязном полу, как ребенок, и дал волю чувствам, зная, что уже никто не ответит на его зов.

Ребенок с крупом

Им повезло. Больше никто не заболел тифозной лихорадкой в Холден-Кроссинге. Прошло уже две недели, но и у Тильды Сноу не появилось никакой сыпи. Ее жар довольно быстро спал, не было ни кровотечений, ни кровянистых выделений из кишечника. Совсем скоро Шаман, проезжая мимо фермы Сноу, увидел, что она уже встала и вышла во двор, чтобы покормить свиней.

– Должно быть, это просто тяжелый грипп, но она уже переболела, – сказал он ее мужу. Если бы Сноу надумал заплатить ему за лечение жены, Шаман принял бы деньги, но вместо этого фермер отдал ему пару жирных гусей, которых забил, ощипал и выпотрошил специально для того, чтобы подарить их доктору.

– Что-то опять меня старая грыжа беспокоит, – пожаловался Сноу.

– Позвольте мне осмотреть вас.

– Не хотелось бы слечь, мне ведь надо первый урожай пшеницы собирать.

– Когда вы закончите с урожаем? Недель через шесть?

– Где-то так.

– Тогда и приезжайте ко мне на осмотр.

– Ты что же, надумал остаться?

– Да, – с усмешкой ответил он; вот так, легко и непринужденно он принял решение, сам того не заметив.

Он отдал гусей матери и предложил пригласить на обед Лилиан Гайгер с сыновьями. Но Сара возразила, что для Лилиан сейчас не самое подходящее время ходить по гостям, а потому предложила съесть птиц самим, разделив трапезу лишь со своими работниками.

Тем же вечером Шаман написал письма Барни Мак-Говану и Лестеру Бервину, в которых поблагодарил их за все, чему они научили его в медицинской школе, и сообщил, что вынужден отказаться от своей должности в их больнице, поскольку намерен продолжить дело своего отца в Холден-Кроссинге. Он также написал в Рок-Айленд Тобиасу Барру, чтобы поблагодарить его за то, что тот по средам лечил жителей Холден-Кроссинга. Шаман известил его, что с этого дня сам займет место отца и попросил представить его медицинскому обществу округа Рок-Айленд.

Покончив с письмами, Шаман сразу же сообщил о своем решении матери. Испытав радость и облегчение оттого, что не останется одна, мама подошла к сыну и поцеловала в щеку.

– Расскажу женщинам в церкви, – пообещала она. Шаман улыбнулся, поняв, что больше ни в каких объявлениях о том, что он станет местным врачом, не нуждается.

Они сели за стол и обсудили планы на будущее. Он займет амбулаторию и сарай, в которых раньше работал отец. В утренние часы он будет вести прием пациентов в амбулатории, а во второй половине дня станет выезжать по вызовам к больным домой. Цену за свои услуги он оставит прежней, какая была при его отце – она не была обременительной для пациентов, да и их в обиде не оставляла.

Он уже продумал пути решения проблем на ферме и поделился ими с Сарой. Выслушав сына, она одобрительно кивнула.

Следующим утром он отправился в лачугу Олдена, где за чашкой отвратительного кофе сообщил ему о том, что они с матерью решили сократить поголовье стада.

Олден внимательно выслушал Шамана, не сводя с него пристального взгляда, пока тот попивал кофе и курил трубку.

– Ты сам-то понимаешь, чего творишь? Да ты знаешь, сколько шерсть будет стоить, пока война идет? Ежели от земли откажешься, доход будет даже меньше, чем сейчас!

Шаман кивнул.

– Мы с мамой рассудили так: если мы не сделаем этого, то единственным выходом станет расширение нашего дела, а для этого нужно больше работников и сил; мы с этим просто не справимся. Я умею лечить, но не умею разводить овец. И все же представить себе не могу ферму Коулов без овец. Поэтому мы бы хотели, чтобы ты выбрал из стада тех овец, которые дают больше всего шерсти, и мы будем ухаживать за ними. Мы будем отбраковывать стадо каждый год, продавать только лучшую шерсть, и за счет этого сможем поднять цены на нее. Будем держать лишь то количество овец, с которым вы с Дагом сможете управиться.

Глаза Олдена заблестели.

– Вот это чудесное решение! – воскликнул он и подлил Шаману еще немного своего ужасного кофе.

Иногда Шаману было нелегко читать дневник отца – мысли и чувства Роба Джея переполняла боль. Случалось так, что он забрасывал чтение на целую неделю, но всегда возвращался к нему, потому что эти страницы были его единственной связью с отцом. Когда он дочитает дневник до самого конца, у него не останется ничего, кроме воспоминаний.

Это было довольно необычное лето. Июнь выдался дождливым. Посевы взошли рано. Пошли в рост фруктовые деревья, набрали силу леса. Резко увеличилось количество кроликов и зайцев. Теперь эти вездесущие животные щипали травку почти у самого дома, а также поедали салат-латук и цветы, которые высаживала в огороде Сара Коул. Поля полнились травой, которая уже начинала гнить, однако из-за влаги нельзя было приниматься за сенокос. Над лугом вился целый рой насекомых, которые кусали и пили кровь из людей и домашних животных.

Молодой доктор Коул увлеченно трудился в Холден-Кроссинге. Конечно, ему нравилось лечить пациентов и в больнице Цинциннати. Там, если ему нужен был совет кого-то из старших, то по первому его зову целое отделение готово было прийти на помощь. Здесь же он работал совершенно один, не зная, с чем ему придется столкнуться завтра. В этом была суть практики сельского врача. Шамана это только радовало.

Тобиас Барр сообщил ему, что медицинское общество округа приостановило свою работу, потому что большинство его членов были сейчас на войне. Он предложил, чтобы на время отсутствия регулярных заседаний общества они втроем – он сам, Шаман и Джулиус – встречались раз в месяц за обедом и обговаривали профессиональные вопросы.

В Рок-Айленде, пока обойдя стороной Холден-Кроссинг, вспыхнула эпидемия кори. Это заболевание стало главной темой для обсуждения при их первой встрече. Врачи сошлись во мнении, что особое внимание следует уделить разъяснению, как детям, так и взрослым, правил гигиены; запретить чесать и раздирать пустулы, как бы сильно они ни зудели. Лечить эту болезнь необходимо целебными мазями, прохладным питьем и порошком Зейдлица. Коллеги с интересом выслушали рассказ Шамана о том, что в больнице Цинциннати воспаление дыхательных путей, которым сопровождается заболевание корью, лечат еще и полосканием квасцами.

Во время десерта разговор переключился на политику. Доктор Барр принадлежал к большинству республиканцев, которые считали, что президент США занимает слишком мягкую позицию по отношению к Югу. Он восхищался биллем Уэйда-Дэвиса, который был принят Палатой представителей, несмотря на возражения Линкольна. Законопроект предусматривал жесткие карательные меры применительно к южанам по окончанию войны. Инакомыслящие республиканцы под предводительством Хораса Грили собрались в Кливленде и приняли решение выдвинуть собственного кандидата в президенты – генерала Джона Чарльза Фримонта.

– Как думаете, генерал победит Линкольна? – спросил Шаман своих коллег.

Доктор Барр хмуро покачал головой.

– Нет, пока продолжается война, президента переизбирать не станут.

В июле наконец прекратились дожди. Невыносимо припекало солнце, трава мгновенно пожухла под его палящими лучами, степь буквально поджаривалась. Эпидемия кори, хоть и не в таких масштабах, как в Рок-Айленде, добралась и до Холден-Кроссинга. Шамана все чаще будили ночью, вызывая к тем, кого поразила эта болезнь. Мать рассказала ему, что в прошлом году в Холден-Кроссинге уже было подобное. Тогда эпидемия унесла жизни шести человек, в том числе – нескольких детей. Шаман пришел к выводу, что именно эта вспышка болезни способствовала общему снижению сопротивляемости организма в последние годы. Он написал доктору Гарольду Мейгсу, который преподавал ему медицину в Цинциннати, и спросил, возможно ли такое.

Наши рекомендации