История о том, как меня хотели «попробовать» американки

Американки, как известно, красотой особой не отличаются. Толстоваты они. Из-за сэндвичей, скорее всего. Не просто едят они их, сэндвичи-то, а прямо-таки лопают. Любят они их, почему-то. Очень.

Однажды приехал я в американский город Сан-Антонио (штат Техас), где в течение месяца консультировал больных, оперировал их и читал лекции врачам. Оперировал я в клинике одного доктора по имени Джек. Хороший такой, умный. Философски смотрит на жизнь. Критически смотрит. На «Линкольне» ездит. Не то, что я -на «Ниве».

У него, у Джека этого, работали две медсестры. Одну звали Джулия (Юля, по-нашему), другую - Гейл (Галя, получается). Первая из них была черненькой (но не негритянкой) и, на удивление, худенькой (видимо, еда не шла впрок), вторая - беленькой и, конечно же, толстенькой. Я на них, честно говоря, поглядывал. Но не очень вожделенно. Русскую хотелось. Да и в Россию хотелось... очень.

Как-то подходит ко мне Джек и говорит:

—Послушай, Эрнст! Мои медсестры хотят русского попробовать.

— Чего? - не понял я.

— Русского, говорю, хотят попробовать эти две американки, -пояснил Джек.

Я все понял. Я начал мямлить о том, что я вообще-то вроде как не русский, а татарин. Но про татар он ничего не слышал. Он знал только про татарский соус, который широко распространен в Соединенных Штатах, и думал, что он, соус этот, имеет латино-американское происхождение, где живет нация, называемая... татарами.

В конце концов я осознал, что если я буду дальше отпираться, то поставлю под удар... честь своей Родины, честь России. А о России они, американцы, как выяснилось, думают намного мощнее и страшнее, чем это есть на самом деле. Американцы, например, верят, что мы, русские, придумали вертолет, который может плыть под водой как подводная лодка и может взлетать..., например, под окнами небоскребов Нью-Йорка, чтобы разбомбить их.

Ну... в общем, подводит меня Джек к этим двум американкам и говорит:— Выбирай!

Я долго метался глазами по их фигурам и, в конце концов, выдавил из себя:

— Беленькую выбираю.

— Гейл, что ли? - спрашивает Джек.

— Да, — отвечаю. - Натуральную американку выбираю... толстенькую. Гейл, то бишь.

— Ладно, - говорит Джек. - Тогда, Эрнст, иди вон в ту комнату и жди меня там.

Пошел я в ту комнату и стал ждать. Идиотом каким-то себя чувствовал. Вышел минут на десять на какие-то задворки и выкурил две сигареты подряд около мусорного ящика. Через полчаса пришел Джек и протянул мне какую-то бумагу:

— Подписывай! - говорит.

— Что это? - спрашиваю.

— Договор, - говорит Джек.

— Какой договор? - спрашиваю я.

— Договор о любви, - отвечает.

— Какой такой...?

— О любви, которая будет происходить между вами. ?..

— У нас, - говорит, - в Америке-то, существует закон о сексуальных притязаниях. Поэтому перед половым... ой... любовным актомобязательно нужно договор подписать, чтобы обезопасить себя. Знаешь, сколько стерв у нас в Америке?! О-о! Навалом! Например, спермой твоей свою одежду испачкают, стервы эти, проведут генетическую экспертизу, подадут в суд и... выкладывай миллион долларов.

Моя рука с авторучкой задрожала. Я даже перестал думать о чести России.

— Эти стервы, - продолжал Джек, - могут даже видеокамерускрытно установить и ломаться, изображая, что сопротивляются.Даже бизнес такой существует у нас здесь, в Америке. Фирмы даже^есть, которые специализируются на этом. Понял?

Понял, - ответил я.

Поэтому подписывай договор!

— М-да... - подавлено проговорил я. - Как-то уже и... не хочется.Не беспокойся! - сказал Джек, видя мое замешательство. -Она, Гейл-то, беременная вообще-то... и муж у нее есть, но в Новом Орлеане работает по вахтам, далеко отсюда, от Сан-Антонио.

— Тогда что же она... в беременном состоянии?

— Понимаешь, Эрнст, врачи у нас в Америке... один дурнее другого! Частная медицина, что с нее взять-то?! Так вот, один доктор ей, Гейл, лекарство для гладкого течения беременности прописал -секс. Авторитетно сказал. Видимо, сволочь он, доктор этот. Вот она, Гейл, и мается — муж далеко, в Новом Орлеане, а лечиться... сексом... надо. Кому не намекни, говорит Гейл эта, все о договоре нашептывают, весь пыл сбивают. Да и все американцы знают, что за сексуальные притязания к беременной женщине штраф в два раза больше схлопотать можно, вплоть до тюрьмы... если денег нет.

— М-да...

— Но ты не бойся, Эрнст, не бойся! - Джек мелко постучал по столу.

— Ас чего это мне не бояться-то? - возмутился я.

— Договор я очень хороший составил.

— Какой это, такой, хороший?!

— Там, в договоре этом, есть пункт «особые отметки». Так вот туда, в этот пункт, я вписал - «секс с целью лечения». Понял?

— Ну понял...

— А у врача этого, который такое «лечение» прописал, я всегда справку возьму. Друг он мой, - Джек прямо посмотрел на меня. -Точно говорю - друг! Джонатаном его зовут.

— А он... друг этот... доктор... тоже какого-нибудь договора не потребует? - промямлил я.

— Не должен, - твердо ответил Джек.

Договор я все-таки не подписал. Но Джек дал мне его с собой, показав, что Гейл его уже подписала.

— Когда захочешь, тогда подпишешь! - сказал он.

Мы вышли на улицу. Чтобы сгладить неловкую ситуацию, я лихо поднял Гейл на руки. Ох, и тяжелой она оказалась! Я даже пожалел, что не выбрал худенькую...

Как было уже договорено между Гейл и Джеком, мы сели в машину Гейл и поехали в другой конец города по окружной дороге. Справа расстилались техасские степи, а слева тянулась беско-нечная череда одно- и двухэтажных американских домов. Я ехал со стороны степей, вернее, сидел с этой стороны. Внутреннее смущение не покидало меня, хотя мысли о чести России достали меня... вконец. Гейл молчала, тоже, видимо, смущаясь и думая, наверное, о том, что эти люди - русские, которые смогли создать «подводный вертолет», могут, наверное... очень хорошо... «лечить беременность». Я, конечно же, понимал ход ее мыслей и старался своим... блуждающим взглядом... оправдать ее ожидания. А договор, этот проклятый договор... о любовных намерениях... лежал, как бы невзначай, между нами на крышке «серединного бардачка», куда обычно водители ставят рюмку, после того, как ее опрокидывают. Иногда на поворотах этот договор «свихивался» в сторону, но я его услужливо поправлял. А однажды сама Гейл поправила его, этот свихнувшийся договор, и посмотрела мне в глаза, как бы намекая, что, вообще-то, можно бы его, договор этот, уже и подписать, поскольку они, американцы, тоже не лыком шиты. Я понял, что пора начинать разговор.

— Трава у вас здесь, в Техасе, желтая, а у нас, в России, в это время года зеленая, - нелепо проговорил я.

— Иес, - ответила она.

— Почему она желтая? - задал я еще более нелепый вопрос.

— Ай доунт ноу (я не знаю), - ответила она.

— Жесткая у вас, трава-то, - промямлил я.

— Иес, - послышался ее голос.

— А почему она жесткая?

— Ай доунт ноу (я не знаю).

Я почувствовал, что начинаю краснеть, что, вообще-то, делаю легко. Чтобы скрыть свое смущение, и боясь того, что Гейл заметит то, что я покраснел, я тут же важно, с философским оттенком в голосе сказал:

— Жарко у вас здесь, в Техасе-то!

— Иес, - опять ответила она.

— Очень жарко!

— Иес, - опять послышался ее голос.

Я чуть не задал совсем идиотский вопрос - «А почему у вас так жарко?», но вовремя осекся и замолчал. Но долго молчать было неудобно. Надо было что-то делать. Все же я считался ухажером -загадочным русским ухажером, да еще и... «лечебным фактором».

— Может быть, остановимся? На травке посидим? - предложил я.

— Иес, - ответила Гейл и затормозила.

Мы остановились. Я шагнул в густую желтую техасскую траву на обочине дороги, прошел метров тридцать, сел на траву и позвал к себе Гейл.

— Это опасно! - закричала она.

— Почему?

— Здесь могут быть змеи, ядовитые змеи.

— М-да... - только и проговорил я. - Что же ты раньше не сказала, ведь я только что здесь прошел?!

— Это твои проблемы! - послышался ответ.

Я угрюмо добрел до машины... по траве, сел в нее, и мы снова поехали. Я молчал.

— Черт побери! - думал я. - Трава травой, змея змеей, но...отвечать вот так... вот так о том, что «это твои проблемы»?! Да ина все и вся отвечать этим самым мяукающим «Йес!» Да на кой мне это?! В конце концов... ей же «лечиться» надо!

А потом я внезапно успокоился. Змея ведь меня не укусила. Я понял, что она... американка Гейл, тоже волновалась, волновалась, как и я сам. Ее, может быть, тоже коробил этот самый договор о... любви. Он, этот договор, может быть, шел поперек ее потенции (женской, конечно).

Я посмотрел ей в лицо, да так пристально посмотрел, что она, заметив мой взгляд, чуть не свернула на обочину Лицо ее, скажу я вам, дорогой читатель, стало розовым-розовым... До такой степени розовым, что я понял, что... не в договоре дело, а... в «лечении».

— Да что может помешать настоящей страсти?! Договор, чтоли?! - думал я. - Договор - это чепуха! Договор - это ерунда! Договор, он против любви! Против... розовой любви... как ее лицо...

Я откинулся на кресле и понял, что «пришел в себя». А Гейл «жала на газ», набрав дикую скорость на своем «форде».

— Здесь скорость ограничена! - сказал я. - Только девяносто миль разрешено!

— Я люблю быструю езду, - ответила она.

Я замолчал, закрыл глаза и сделал вид, что засыпаю. Но вскоре я и в самом деле уснул. Сколько я проспал, не помню, но вроде как недолго. Когда я проснулся, я увидел по-прежнему розовое лицо Гейл. Я опять уставился на нее, не отводя взгляда!

— Гейл! - окликнул я ее.

— Йес, - ответила она.

— Ты, Гейл, когда-нибудь влюблялась? Вот так вот, безрассудно... мучилась, терзалась... любя? - спросил я.

И тут она сказала такое... такое, от чего у меня завяли уши.

— У нас, понимаешь, негры играют в любовь. Я, честно говоря, опешил.

— Любовь должна быть рациональной, - добавила Гейл.

— По договору? - я пристально посмотрел на нее.

— — Американские мужчины - самые натуральные трусы! Ониооятся любви! Они только, может... ребенка могут зародить! А люб-^ви они не могут дать! - розовое лицо Гейл стало сердитым.Они даже не могут играть в любовь... как негры? - ехидно спросил я.

— Не в игре дело!

— А в чем?

— В том, что... в том, что любовь нужна! - Гейл начала заикаться.

— Для... «лечения», как прописал врач? - я еще более ехидно посмотрел на нее.

Гейл повернула в мою сторону голову.

— Смотри вперед! - вскричал я, увидев, что наш автомобильначал вилять.

Гейл резко затормозила. Машина остановилась на обочине. Она развернулась ко мне.

— Американские мужчины - самые натуральные трусы! - страстно заговорила она. - Трусы! Это они придумали эти договоры,чтобы обезопасить себя! Не мы - женщины! А мы, женщины, хотим любить, по-человечески любить! Но... кого?! Кого?! Ко-го?!

Я промолчал.

— Может вы, русские, умеете любить?! Скажите, а можетевы, русские, дать любовь? Можете? - не унималась Гейл.

Я опять промолчал.

— Можете?! - с надрывом спросила она.Я поднял голову и, не ответив, спросил:

— А почему твоя подруга, Джулия, тоже хотела «попробовать» русского? Тоже из-за этого? Или... тоже из-за «лечения»?

— А потому, потому... - Гейл осеклась.

— А потому, что вам обеим не хватает любви! - вставился я.

— Да! Мы живем в этой Америке... мы существуем здесь...

— А если бы я выбрал Джулию? - перебил я ее.

— Джулию? Ты бы не выбрал ее!

— Почему?

— Потому, что я лучше!

— Чем?

— Ну... ну... это тебе самому судить.

— Ей, Джулии, тоже не хватает любви? Гейл опустила голову и тихо проговорила:

Не хватает.Мы оба замолчали. А потом я вышел из машины, пригласил выйти Гейл и, не боясь змей, отвел ее метров на десять от обочины пороги и сел вместе с ней на техасскую (родную для нее) желтую траву. Шипения змей не слышалось.

Я положил на ее белокурые волосы руку, погладил по розовой щеке и спросил:

— Гейл! Тебе не хватает любви? Скажи честно!Гейл вскинула на меня глаза и... ничего не сказала.

А потом я подошел к машине, открыл дверцу, взял в руки договор, лежащий на бардачке между передними сиденьями и слегка «свихнувшийся» в мою сторону, подошел с ним к Гейл, сел рядом и с удовольствием порвал его на мелкие части, разбросав их по техасской траве. А кусочки этого бумажного договора даже не разлетелись по ветру, они... как-то с удовольствием... уткнулись в траву, чтобы остаться там навсегда.

Я поднялся с травы и тихо, шепотом, в сердцах, сказал:

— Любовь по договору - это не Любовь!

Я стоял и продолжал смотреть на нее. Гейл сидела, наклонив голову. А потом ее плечи задрожали и она, не стесняясь, навзрыд заплакала. Я погладил ее белокурые волосы.

Мы подошли к автомобилю, сели в него и поехали... вперед... На душе было легко.

— У меня ребенок начал шевелиться в животе, - вдруг сказала Гейл. - Может, ты сядешь за руль?

— Я не умею водить, - ответил я.

— Как бы мне хотелось, чтобы мой ребенок умел любить... -прошептала она.

На следующий день мы встретились в операционной. А еще через десять дней я уезжал из Сан-Антонио в Нью-Йорк, чтобы оттуда улететь в Россию. Джек, Гейл и Джулия провожали меня. -Я заметил, что Гейл и Джулия махали мне платочками. Я остановился и по-русски тихо, почти про себя, пропел:

Синенький скромный платочек

Падал с опущенных плеч.

Ты говорила, что не забудешь

Нежных и ласковых встреч...

Я прошу прощения... сантехнический этюд № 5

— Шеф! Докладываю - дыру нашли!Олег-сантехник отличился!— р_де была, дыра-то?

— В грязи была. В грязи нашли дыру эту, шеф.

— Участок трубы с дырой нашли, что ли?

— Так точно, шеф! Олег-сантехник логически догадался, что если потоп произошел в подвале, то и дыра должна быть в подвале.

— А-а-а...

— Ох и героизм проявили ребята в поисках дыры, шеф! Представляешь, сколько надо было в грязи ковыряться, чтобы в ней, жиже этой поганой, трубы найти, да еще и каждую трубу ощупать в поисках этой долбаной дыры! Олег особое усердие проявлял. А я стоял в... болотных сапогах, ну... руководил, в общем. А Олег... ох и молодец... до ушей в этой жиже вымазался, но сам аж половину труб перещупал и, наконец, на радость всем, дыру эту нашел!

— Молодец, Олег-то! - похвалил я.

— А когда он ее нашел, дыру эту, то так заорал, так заорал...

— А чо он орал-то?

— От радости, шеф. Он даже, сволочь такая, Олег этот, от радости вскочил и меня по лбу щелкнул. Но я, шеф, лицо уже помыл... после Олега-то.

— М-да.

— А потом, Олег этот... ну тупизм... дыру эту найденную, после щелчка и потерял! Опять щупать пришлось... в жиже этой поганой. Но второй раз он ее, дыру-то, быстро нашел. Засек место ориентировочно. А я в это время стоял с... щелчком на лбу. Противно...

— Ну а сейчас, обозначили чем-нибудь, дыру-то?

— Ну... сейчас-то четко обозначили! Дохлую белую мышь на это место положили... утопленницу...

— Так ты же говорил, что мышь эту... белую, как смерть, вы выбросили! - удивился я.

— Да вроде выбрасывал ее Олег... А может, и вторая всплыла..-утопленница...

— Откуда всплыла?

Из жижи, откуда еще?! - развел руками завхоз. А мышь эта, которой вы дыру обозначили, не уплывет куда-нибудь..- или не утонет? - засомневался я.

— Не должна, шеф. Жижа густая... Да и как она утонет-то?!Она ведь и так утопленница!

—- Иди и проверь - на месте ли мышь! Пусть Олег руку в жижу опять засунет и веревку привяжет к дыре... то есть к трубе, рядом с дырой. Мышь - это ненадежно! Тоже мне, ориентир нашли! Может их, мышей этих, из жижи вскоре штук десять выплывет!

— Ты прав, шеф! Пойду проверю! Веревку вот только найтинадо... Привязанная-то она точно не уплывет!

Завхоз вышел.

Желтая авторучка

Мои мысли опять возвратились к Америке и к этой истории с американскими женщинами. Легкая грусть сопровождала эти мысли.

Но потом что-то ёкнуло в душе, и мысли понесли меня куда-то вдаль, в безбрежную даль мироздания. Мысли так стремительно понесли меня туда, что я даже испугался. Но испуг так же внезапно прошел и я начал думать философски, стараясь охватить мыслью всю ширь божьих творений. Однако у меня это... не получилось. Естественно, не получилось и только омерзительное чувство тупости подступило к горлу.

— У-ух! - только и простонал я, понимая свои микроскопические возможности в попытке хотя бы мало-мальски осмыслить божий замысел.

А чувство своей собственной тупости давило и давило меня. Смачно давило... привычно. Я откинулся на стуле и стал рассматривать свою нелепую желтую авторучку с ребрышками. Ничего интересного я в ней не нашел. Я сдавил эту авторучку пальцами, потом поднес палец к лицу и увидел на нем следы от ребрышек авторучки.

— Надо же, следы от авторучки остаются... - произнес я совсем уж нелепую фразу

Чувство собственной тупости только усилилось.

Ты тупой! Тупой! - клокотало в душе. Я опять посмотрел на свою желтую авторучку. Ничего интересного в ней так и не появилось...

Я с каким-то дурацким усердием продолжал разглядывать авторучку, как бы упрашивая ее помочь мне в моих размышлениях. Но она, эта авторучка, конечно же, ничем не могла мне помочь...

— Эх! - выдохнул я.А душу что-то бередило.

Сильно бередило.

Я встряхнул головой и вдруг с новой силой стал надеяться, что может быть, может быть, может быть... Бог мне даст хоть маленькое (хоть микроскопическое!) осознание того главного принципа, на котором основано все мироздание.

Я сделал серьезное лицо, насупил брови и принялся сильно думать. Я думал все сильнее и сильнее, все серьезнее и серьезнее смотрел на свою желтую авторучку, но... вскоре понял, что ни до чего я не додумаюсь, потому что я всего-навсего... всего-навсего, вот именно - всего-навсего! Я понял, что сила моей мысли ничтожно мала и она не способна проникнуть в проблемы мироздания, потому что это всего лишь банальная мысль - мысль обычного человека.

В полной мере посмаковав свою «мозговую импотенцию», я опять откинулся на стуле и уже с негодованием взглянул на свою желтую авторучку. Я понял, что ни до чего я не смогу додуматься, а вернее, как говорится, «допетрить».

Я налил себе рюмку русской водки и с удовольствием выпил.

— Хрк, - издало мое горло.

Я закусил коркой черного хлеба.

До меня дошло, что высокоинтеллектуальные вещи, как говорится, сегодня «не проходят». Мысли потянуло на что-то более легкое и примитивное. И тут я вспомнил наш первый визит в Америку.