На крыше не должно быть больше шести человек одновременно. 2 страница

Вернувшись в кабинет сестры Анджелы, он снова принялся за отчеты. Отчет про Давида Копперфильда и его шепелявость вышел совсем правдивый, только одно д‑р Кедр утаил – что принимал Давида Гомер и он же дал ему имя. А вот про мальчика по имени Стирфорт слегка приврал – написал, что роды были совсем простые, с ними прекрасно справились сестра Эдна и сестра Анджела и вмешательство врача не понадобилось. Про Дымку Филдза рассказал все как есть: что мальчик припрятывает еду, а это типично скорее для девочек, и что у него начала развиваться бессонница, которая не наблюдалась в Сент‑Облаке «со времен Гомера Бура».

От воспоминаний о тех днях на глазах навернулись слезы, но он справился с собой и взялся за отчет о Мэри Агнес Корк. Она беспокоит и его, и миссис Гроган, писал он; с тех пор как уехала Мелони, у нее часто бывают депрессии. О Мелони он тоже написал правду, хотя о самых варварских ее поступках предпочел умолчать. Кедр писал: «Скорее всего, Мэри Агнес считает себя духовной наследницей Мелони, но характер у нее не такой сильный, и вряд ли ей удастся взять на себя роль лидера». «Этому идиоту доктору Гингричу, это должно понравиться», – подумал он, а вслух с презрением повторил: «Роль!» Как будто у сирот есть право выбирать себе роли!

Вдруг, по какому‑то наитию, Кедр поднялся, прошел в провизорскую, взял два презерватива и надул их, как воздушные шары: благо, что они всегда под рукой. Затем маркировочным карандашом на одном вывел «ГИНГРИЧ», на другом – «ГУДХОЛЛ». И, размахивая этими веселенькими шариками, отправился искать сестру Анджелу или сестру Эдну.

Сестры вместе с миссис Гроган пили чай в отделении девочек.

– Ага! – воскликнул д‑р Кедр, несказанно удивив дам. Обычно он заходил в отделение по вечерам, когда читали «Джейн Эйр», и уж совсем дико было видеть его с надутыми, размалеванными презервативами.

– Доктор Гингрич и миссис Гудхолл, – возгласил д‑р Кедр и важно поклонился каждой даме. После чего схватил скальпель и проколол оба шара.

Мэри Агнес Корк, лежавшая в постели этажом выше – не знала куда себя деть от тоски, – так и подскочила, услыхав подобие выстрела. Миссис Гроган остолбенело глядела на Кедра.

После его ухода первой пришла в себя сестра Эдна.

– Уилбур так много работает, – сказала она, тщательно подбирая слова. – Удивительно, как это он еще находит время для шуток.

Миссис Гроган по‑прежнему не могла выговорить ни слова, а сестра Анджела отозвалась:

– По‑моему, у старика размягчение мозгов.

Сестру Эдну, похоже, задели эти слова; прежде чем ответить, она аккуратно поставила чашку на блюдце.

– Мне кажется, это все из‑за эфира, – сказала она тихо.

– И да и нет, – отозвалась сестра Анджела.

– Думаете, и из‑за Гомера Бура? – спросила миссис Гроган.

– Да, – кивнула сестра Анджела. – Эфир, Гомер, да и возраст сказывается… И потом эти новые попечители. В общем, всему виной Сент‑Облако.

– И еще Мелони, – добавила миссис Гроган, но, выговорив это имя, вдруг разрыдалась.

Мэри Агнес Корк, услыхав наверху имя Мелони, тоже заплакала.

– Гомер вернется, я знаю, – сказала сестра Анджела, но не сдержалась и сама залилась слезами, так что сестре Эдне пришлось утешать обеих.

– Ну полно, полно, – повторяла сестра Эдна, а сама спрашивала себя: «Что с нами будет? Кто о нас позаботится? Кто он, этот человек, где сейчас ходит?»

– Господи… – начала миссис Гроган.

Наверху Мэри Агнес Корк склонила голову, сцепила ладони и сильно их сжала, чтобы вызвать в сломанной ключице боль.

– Господи, поддержи нас весь долгий день, пока тени не удлинятся и не наступит вечер, – молилась миссис Гроган, – не уляжется мирская суета, не утихнет лихорадка жизни и не будет завершена дневная работа.

Ночью, в темноте, внимая уханью совы, сестра Эдна шептала про себя: «Аминь» – и прислушивалась к шагам д‑ра Кедра. Совершая вечерний обход, он целовал каждого мальчишку – даже Дымку Филдза, который таскал еду и прятал ее в постели (поэтому от нее всегда попахивало) и который сейчас притворялся, что спит.

* * *

Поднимаясь на чертовом колесе высоко над парком и пляжами Кейп‑Кеннета, Гомер пытался отыскать глазами крышу дома сидра, но было темно и в доме не горел свет. Хотя если бы и горел или стоял бы ясный полдень, все равно ничего не увидишь – слишком уж далеко. Это с крыши видны огни аттракционов, особенно чертово колесо, а в обратном направлении гляди не гляди – ничего не различишь.

– Я хочу быть летчиком, – сказал Уолли. – Очень хочу летать. Если бы у меня был свой самолет и права, я бы опрыскивал сады и раскрасил его под истребитель. Терпеть не могу ездить вверх‑вниз по чертовым холмам на чертовом тракторе и таскать за собой на прицепе эти идиотские распылители.

Именно этим занимался сейчас Рей, отец Кенди; Злюка Хайд заболел, и Эверет Тафт, старший работник, попросил Рея провести ночное опрыскивание – Рей, как никто, знал всю технику. Последнее опрыскивание перед уборкой. Где‑то там, далеко внизу, среди зеленых садов, погруженных в черноту, Реймонд Кендел и Вернон Линч опрыскивают сады «Океанских далей».

Иногда эту работу делал Уолли, а Гомер еще только учился. Иногда опрыскивал Эрб Фаулер, хотя всегда протестовал против ручной работы. «Как будто мне ночью нечем заняться», – обычно говорил он. А сады лучше всего опрыскивать ночью, потому что к вечеру ветер с океана стихал.

Сегодня Уолли не работал – это была его последняя ночь дома, наутро возвращаться в университет.

– Ты тут навещай Кенди, пока меня не будет. Хорошо, Гомер? – сказал Уолли. Они пролетали над скалистым берегом и многолюдным пляжем Кейп‑Кеннета, кое‑где мерцали редкие костры прощальных летних пикников; кабинка колеса опускалась вниз.

Кенди училась последний год в женской школе‑пансионе в Кэмдене; выходные она будет проводить дома, а Уолли сможет приезжать из Ороно только на День благодарения, Рождество и другие каникулы.

– Да, – кивнул Гомер.

– Если бы я был военным летчиком, – сказал Уолли, – то есть если бы служил в авиации и летал на бомбардировщике, я бы выбрал «Б‑24», а не «Б‑25». Стратегический, а не тактический, чтобы бомбить объекты, а не людей. И на истребителе ни за что не стал бы летать – это ведь тоже убивать людей.

Гомер Бур не понимал, о чем говорит Уолли. Он не следил за военными сводками и не знал, что «Б‑24» – это тяжелый четырехмоторный стратегический бомбардировщик, предназначенный для бомбежки мостов, нефтеперерабатывающих заводов, нефтехранилищ и железных дорог. Он бомбит промышленные объекты, а не армию. Армией занимается «Б‑25» – средний тактический бомбардировщик. Уолли изучал войну с куда большим интересом, чем ботанику или другие предметы в Мэнском университете. А от Гомера война, которую жители Мэна называли тогда «европейской», была очень далека. Люди, у которых есть семьи, – вот кто думает о войне.

А бывают ли войны у бедуинов? – размышлял Гомер. Если бывают, как они к ним относятся?

Он с нетерпением ждал начала уборки и, сам не зная почему, с любопытством думал о встрече с чернокожими сезонниками. Интересно, похожи они на сирот? Они ведь тоже бесприютные. Нужны они кому‑нибудь или нет?

Гомер любил Уолли и поэтому велел себе выкинуть Кенди из головы. Он был рад, что принял это решение, и душевный подъем, посетивший его еще на чертовом колесе, усилился. На вечер у него был план; Гомер Бур, как и все сироты привыкший к строгому распорядку дня, строил планы на каждый вечер, даже если он, как сегодняшний, и не обещал быть интересным.

На кадиллаке Сениора он отвез Уолли к Кенделам, где его ждала Кенди, и оставил их вдвоем. Рей еще несколько часов будет опрыскивать сады, и Уолли с Кенди лучше попрощаться наедине. Затем поехал за Деброй Петтигрю, чтобы свозить ее на киноплощадку под открытым небом в Кейп‑Кеннете; это будет их первая поездка без Кенди и Уолли. Интересно, изменится ли на этот раз их игра «можно – нельзя»? Пробираясь между злобными собаками Петтигрю, он ругал себя, что не горит желанием узнать, как Дебра будет вести себя. Огромный пес, заходясь лаем, клацнул зубами прямо перед его лицом; железная цепь врезалась ему в шею, полузадушенный зверь с хрипом рухнул на брюхо и стал медленно подниматься на лапы. И зачем люди держат собак? – не переставал удивляться Гомер.

Фильм, который они с Деброй смотрели, был вестерн. Из него Гомер уяснил одно: колесить по стране в вагоне поезда – опасное удовольствие. И если уж решил все‑таки куда‑то ехать, сначала договорись с индейцами. Фильм был лишен всякого смысла, но воспользоваться резинками Эрба Фаулера, которые тот сунул ему в карман «на всякий случай», Гомер все же не смог. Дебра Петтигрю вела себя куда раскованнее, но ее решимость не переходить границ нисколько не поколебалась.

– Нет! – сразу же завопила она.

– И совсем не обязательно кричать, – сказал ей Гомер, поспешно убирая руку из запретного места.

– Да, но ты так делаешь уже второй раз, – заметила Дебра с точностью арифмометра и убежденностью праведницы.

И Гомер вынужден был играть по правилам, существовавшим в Мэне в сороковые годы: «поцелуй с объятьями» – пожалуйста, но то, что он делал с Мелони, то, чего, по‑видимому, хотела Грейс Линч и что делали Кенди с Уолли, по крайней мере один раз, это ему категорически возбранялось.

Но как же Кенди могла забеременеть? – спрашивал себя Гомер. Влажное личико Дебры прижималось к его груди, волосы щекотали нос; на экране поверх ее головы индейцы устроили настоящую резню. Ведь Эрб Фаулер всем сует в карманы свои дурацкие презервативы, и даже д‑р Кедр верит в их защитную силу. Как же Уолли мог сделать Кенди ребенка? Странно. Уж Уолли‑то всем обеспечен. И зачем такому счастливчику эта война? Сколько он еще будет бояться, что в его воспитании есть пробелы что он не знает всех общественных правил поведения? Неужели так со всеми сиротами? Какие вопросы можно задать Уолли? Вдруг он покажется надоедой? Или это вполне законно – потребность знать? Он вспомнил, как Кудри Дей мучил его своими вопросами.

– Ты спишь, Гомер? – спросила Дебра.

– Нет, – ответил он. – Просто думаю.

– О чем?

– Почему Уолли и Кенди этим занимаются, а мы нет?

Дебру этот вопрос испугал или, по крайней мере, удивил своей прямотой. Во всяком случае, она не сразу на него ответила.

– Ну‑у, – протянула она наконец. – Они ведь любят друг друга. Правда?

– Точно, – ответил Гомер.

– А ты мне еще не говорил, что любишь. И я тебе тоже.

– Да, – кивнул Гомер. – Значит, без любви нельзя?

– Можно сказать и так, – ответила Дебра, закусив нижнюю губу. В этом она была тверда, как кремень. – Если парень и девушка любят друг друга и она забеременеет, они поженятся, и все. Какая беда, если с Кенди это случится, они сразу же пойдут к священнику.

Так, наверное, и будет в следующий раз, подумал Гомер, но вслух только сказал:

– Понятно.

Так вот, оказывается, какие правила! Все дело в беременности, в нежелании иметь ребенка. И всего‑то!

А что, если вынуть из кармана презерватив и показать Дебре. Если ей боязно забеременеть, есть выход из положения. Эрб Фаулер раздает «его» налево‑направо. Но не примет ли она его предложение за намек, что близость просто грубое развлечение. Еще подумает, что это его личное отношение.

На экране покачивалось копье с нанизанными человеческими скальпами – индейцы взирали на него как на сокровище, и этого Гомер никак не мог понять. Просвистела стрела и пришпилила руку кавалерийского офицера к дереву; зубами и другой рукой. Он пытался вытащить стрелу, но ничего не получалось, а воинственный индеец с томагавком уже приближался к бедняге. Похоже, бледнолицему пришел конец, хотя он боролся до последнего: большим пальцем проколотой руки старался взвести курок пистолета.

Почему бы ему не воспользоваться здоровой рукой? – удивился Гомер. Но большой палец все‑таки заработал, офицеру удалось взвести курок, и Гомер сделал вывод, что стрела прошла сквозь руку, не задев нерв, который заведует двигательными мышцами большого пальца. Повезло мужику, подумал Гомер. Кавалерист выстрелил индейцу прямо в сердце – наверняка в сердце, потому что тот умер мгновенно. Забавно: Гомер смотрел на экран, но видел перед собой изображение руки из «Анатомии» Грея.

Он отвез Дебру домой, извинился, что не может проводить ее до двери – одна из собак сорвалась с цепи и бегала по двору. Она злобно била лапами по стеклу, которое Гомер успел вовремя закрыть, хрипло дышала, рычала, лязгала зубами. Стекло запотело, стало мокрым от собачьих слюней, и, разворачивая кадиллак, Гомер едва разбирал дорогу.

– Угомонись, Эдди! – кричала на собаку Дебра Петтигрю. – Кому говорят, Эдди, прекрати!

Но собака бежала за машиной чуть ли не целую милю.

Эдди. Кажется, сестра Анджела назвала кого‑то из сирот этим именем. Точно, назвала, но его, должно быть, быстро усыновили. Такое тоже случалось.

Когда он приехал к Кенделам, Рей уже был дома. Он заваривал чай и грел морщинистые, в ссадинах руки, положив их на чайник; под сломанными ногтями чернело въевшееся машинное масло.

– Смотрите‑ка, побывал в этом кино и жив остался! – сказал Рей. – Посиди со мной немного, попей чайку.

Кенди и Уолли, прижавшись друг к другу, сидели на пирсе.

– Влюбленные пташки не боятся холода, – рассмеялся Рей. – Похоже, и не думают прощаться.

Гомер с удовольствием согласился выпить чашку чая; он любил Рея и знал, что тот тоже расположен к нему.

– Что нового сегодня узнал? – спросил Рей.

Гомер хотел рассказать о правилах поведения с девушками на киноплощадках, но сообразил, что Рей говорит о другом, и ответил:

– Ничего.

– Не может такого быть! Наверняка что‑то узнал, – возразил Рей. – Ты толковый ученик. Я сам был такой. Ты только взглянешь, как другой работает, и уже сам в этом мастер.

Рей многому научил Гомера: как менять масло, как смазывать мотор и регулировать зажигание, как ремонтировать приборную доску и налаживать подачу топлива, как подтягивать сцепление и как сменить карданный вал, показал даже, как работают клапаны. К удивлению Рея, Гомер все запоминал мгновенно и к концу лета знал про автомобили гораздо больше, чем Уолли. Но Рей любил Гомера не только за смекалку и золотые руки. Он с почтением относился к одиночеству. А кто уж более одинок, чем сирота?

– Так‑то, – сказал Рей. – Готов поспорить на что угодно, тебя можно всему научить. Твои руки, что раз сделают, помнят всю жизнь.

– Точно, – улыбнулся Гомер. Ему вдруг вспомнился набор расширителей; как твердо держат расширитель большой и указательный пальцы, если подушечка среднего упирается в стержень. И как точно движется инструмент, послушный твоим посылам. Одно легкое движение большого пальца – и утиные створки раздвинулись на требуемую ширину, открывая вход во влагалище.

Гомер Бур, двадцати одного года от роду, вдыхал пар горячего чая, и ему брезжила новая жизнь.

* * *

Гомер и Уолли возвращались на кадиллаке в «Океанские дали». Живописная красота Сердечной Бухты – вода и скалы – постепенно сменялась более прозаическим ландшафтом Сердечного Камня.

– Знаешь, я тут о чем думал, – начал Гомер. – Не отвечай, если не хочешь, я просто хочу понять, как случилось, что Кенди забеременела. Ты что, не предохранялся?

– Конечно предохранялся, – ответил Уолли. – Взял презерватив Эрба Фаулера, да только в нем оказалась дырка.

– Дырка? – переспросил Гомер.

– Совсем маленькая, – сказал Уолли, – но этого оказалось достаточно.

– Хватило бы и микроскопической.

– Эрб их таскает в карманах, наверное, проткнул чем‑нибудь.

– Больше не пользуйся его резинками, – сказал Гомер.

– Конечно не буду, – кивнул Уолли.

Когда Уолли уснул, безмятежно, как принц, отрешенный от мирских дел, Гомер выскользнул из постели, отыскал брюки, вытащил из кармана презерватив, прошел в ванную и наполнил холодной водой. Сквозь крошечную дырку из него потекла тонка струйка воды. Отверстие было больше, чем от булавки, но меньше, чем от гвоздя. Видно, Эрб Фаулер проколол его кнопкой или стрелкой компаса, подумал Гомер. Дырка была проделана там, где нужно, – на кончике в центре, в самом опасном месте. Гомера передернуло: Эрб Фаулер нарочно протыкает презервативы! Он вспомнил, как впервые увидел мертвый плод по дороге из мусоросжигателя – казалось, он упал с неба. Вспомнил раскинутые ручки зарезанного в чреве матери младенца из Порогов‑на‑третьей миле. И желто‑синий синяк на груди Грейс Линч. Наверное, путешествие Грейс Линч в Сент‑Облако тоже связано с презервативами Эрба Фаулера.

В Сент‑Облаке он видел мучительные страдания и более простые виды отчаяния, депрессию, жажду разрушения. Но это… это воплощенное зло, думал Гомер. «Встречал ли я раньше такое зло?» – спрашивал он себя. Вспомнилась женщина с пенисом пони во рту. Что же делать, когда сталкиваешься со злом?

Он смотрел в окно из комнаты Уолли, но в темноте пред его мысленным взором вставали иные картины: голый в расщелинах склон холма за больницей и отделением мальчиков в Сент‑Облаке; лес на другом берегу, местами вырубленный, но все еще дремучий, не откликающийся на эхо; видел реку, унесшую его печаль о Фаззи Буке. Если б Гомер знал молитву миссис Гроган, он, наверное, прочитал бы ее сейчас. Но он обычно успокаивал себя строками из «Давида Копперфильда», из самого конца сорок третьей главы. (После нее шло еще двадцать с лишним глав.) Слова, возможно, были слишком неопределенны для молитвы, да и произносил их Гомер неуверенно. Не так, как если бы верил в их истинность, он как бы силился придать им ее. Повторял их и повторял, вдруг они станут правдой, по крайней мере для него, Гомера Бура.

«Отстранившись, я смотрел, как призраки прошлого проплывают мимо. Но вот они исчезли, и моя жизнь началась заново».

* * *

Всю ночь Гомер лежал без сна, нет, призраки прошлого не исчезли. Как крошечные, но страшные дырки в презервативах – их трудно отыскать, смысл их неясен, но они здесь, никуда не делись.

Утром Уолли без особой радости отправился в Ороно, на другой день в кэмденскую школу уехала Кенди. Накануне приезда сезонных рабочих Гомер Бур, самый старший и рослый ученик кеип‑кеннетской средней школы, присутствовал на первом уроке биологии. Войдя в школу, он заблудился, попал в столярную мастерскую, и в лабораторию его проводила его подружка Дебра Петтигрю. Биологический класс занимался по учебнику Бенсли «Практическая анатомия кролика»; некоторых учеников текст и иллюстрации пугали, а Гомер открыл его с трепетом. Только теперь он понял, как скучает по растрепанному тому «Анатомии» Грея д‑ра Кедра. Бенсли не понравился Гомеру с первой страницы: Грей начинал со скелета, а Бенсли – с мышц. Но преподаватель биологии бледный, изможденный мужчина по имени мистер Гуд, оказался умнее, чем выглядел. Он объявил, что не будет придерживаться учебника и начнут они, как и Грей, со скелета. Все встало на свои места. И довольный Гомер начал рассматривать желтоватый скелет кролика. Класс затих, кое‑кто смотрел на скелет с явным отвращением. Подождите, пока дело дойдет до мочеполовой системы подумал Гомер, ощупывая глазами совершенное строение костей, и тут же сам себе удивился: оказывается, он с нетерпением ждет этого раздела анатомии кролика.

Гомер смотрел на череп кролика сбоку и проверял себя, мысленно называя отдельные части: черепная коробка, нос, нижняя челюсть, верхняя челюсть, межчелюстная кость… Он с благодарностью вспомнил Клару и тех, кто столь многому его научил.

Что касается Клары, то она наконец нашла упокоение, хотя, может, и не в том месте, которое выбрала бы сама. Похоронили ее на кладбище Сент‑Облака, которое находилось в самой заброшенной части городка. Наверное, так и должно быть, думал д‑р Кедр, ведь Клара и сама была заброшенным существом, тело изучено вдоль и поперек, а вот любовью явно обделена.

Увидев гроб, сестра Эдна схватилась за сердце, но сестра Анджела успокоила се: ничего страшного, никто из сирот не умер. На кладбище д‑ра Кедра сопровождала миссис Гроган; он знал, что она любит читать молитвы, и попросил пойти с ним. В Сент‑Облаке не было ни священника, ни раввина и, если возникала нужда, приглашали из Порогов‑на‑третьей миле. Но д‑р Кедр все больше замыкался в своем мирке и в тот раз не стал ни за кем посылать. Уж если надо выслушивать молитвы, так лучше пусть их читает миссис Гроган.

Это были первые похороны, на которых Уилбур Кедр плакал, и миссис Гроган понимала, что плачет он не из‑за Клары. Он не стал бы хоронить Клару, если б верил, что Гомер когда‑нибудь вернется.

– Он не прав, – сказала сестра Анджела. – Даже святые ошибаются. Гомер вернется. Хочет он или нет, но его дом здесь.

Неужели это эфир, размышлял д‑р Кедр. Неужели благодаря эфиру в нем открылся дар предвидения? И он наперед знал, что будет происходить. Например, что придет письмо для Ф. Бука, пересланное в Сент‑Облако кембриджским почтовым отделением.

– Что за глупые шутки? – Сестра Анджела вертела конверт в руках.

– Дайте, пожалуйста, его мне, – сказал д‑р Кедр. Письмо было от попечительского совета, как он и предполагал. Вот почему они требовали сведений о сиротах и их адреса! Теперь д‑р Кедр точно знал, что его проверяют.

Письмо к Фаззи начиналось с обычных добрых пожеланий; далее говорилось, что совет много знает о Фаззи от д‑ра Кедра, но им желательно получить больше сведений о его пребывании в Сент‑Облаке, естественно, тех, какими он хотел бы «поделиться» сам.

«Пребывание в Сент‑Облаке» – эти слова звучали для Уилбура Кедра почти мистически. Читая приложенную к письму анкету, он сперва разозлился, но потом, развлечения ради, стал гадать, какие вопросы придумал зануда д‑р Гингрич, а какие родились в ледяном мозгу миссис Гудхолл. Представив себе, как Гомер, Лужок, Кудри Дей и другие будут корпеть над этими дурацкими вопросами, он даже развеселился; но к поставленной задаче отнесся очень серьезно: Фаззи должен безукоризненно ответить на вопросы анкеты. Уилбур Кедр хотел, чтобы совет попечителей запомнил Фаззи Бука навсегда.

Анкета исходила из ложной предпосылки: каждого ребенка усыновляют к пяти‑шести годам. Эта глупость и другие убедили Уилбура Кедра в том, что выиграть битву с д‑ром Гингричем и миссис Гудхолл будет нетрудно. В анкете было пять вопросов:

1. Как к вам относились в Сент‑Облаке, ласково или строго? Нас главным образом интересует, не ощущали ли вы со стороны персонала неприязненного отношения. Были ли вы под надлежащим надзором?

2. Получали ли вы необходимую медицинскую помощь?

3. Хорошо ли вы были подготовлены к жизни в доме приемных родителей? Была ли приемная семья выбрана правильно, с должным вниманием?

4. Есть ли у вас предложения по улучшению воспитательной и организационной работы приюта? (Особо отметьте: нужны ли Сент‑Облаку молодые, энергичные люди? Есть ли необходимость увеличить штат?)

5. Делались ли попытки завязать связи между приютом и местным обществом?

– Местное общество! – воскликнул Уилбур Кедр. Он стоял у окна в кабинете сестры Анджелы и смотрел на пустынный склон холма, где Уолли хотел посадить яблоневый сад. Ну почему они тогда не вернулись, не привезли эти дурацкие деревья, хотя бы только за тем, чтобы доставить ему радость?

– Какое общество? – вопрошал он невидимого собеседника.

Может, надо было попросить начальника станции побеседовать с детьми на религиозные темы? Пусть бы он им рассказал о неприкаянных душах, парящих в небе. Или порадовал детей каталогами нижнего белья.

Садистское семейство из Порогов‑на‑третьей‑миле могло бы раз в неделю давать уроки, как истязать младенцев. Женщины после аборта – объяснить сиротам, почему не хотят детей. А матери – поведать им, почему они никому не нужны. Было бы весьма поучительно! «О Господи, – думал Уилбур Кедр. – Будь я моложе и энергичнее, какие были бы завязаны связи!»

Да, конечно, ошибки были. И, вспоминая их, д‑р Кедр мрачно замкнулся на два часа. Если бы он умел делать аппараты для дыхания… Если б можно было подарить Фаззи Буку новые легкие!

Пусть Гомер напишет попечителям, что был не совсем подготовлен лицезреть мертвого зародыша, упавшего с неба. Да и как «подготовить» сироту к истязаниям садистов, пьянству Дрейперов или несчастному случаю с Винклями? «Был ли у меня выбор? – спрашивал себя д‑р Кедр. – Может, не надо было учить Гомера акушерству? Но ведь чему‑то учить надо».

«Мы посланы на эту землю, чтобы приносить пользу, – писал Уилбур Кедр (т.е. Фаззи Бук) попечительскому совету. – Нужно не критиковать, а делать дело, – утверждал молодой идеалист. – Гораздо лучше хоть что‑то делать, чем сидеть сложа руки». «Выскажи им все, Фаззи!» – подстегивал себя д‑р Кедр.

Фаззи подробно расписал попечителям, какая образцовая обстановка в Сент‑Облаке. «Именно благодаря доктору Кедру я захотел стать врачом, – писал он. – Старина Кедр всех нас вдохновлял. Вы говорите об энергичности? Да этот старик полон сил! Хорошенько подумайте, прежде чем посылать в Сент‑Облако молодых людей. Кедр уходит их до полусмерти – через месяц попросятся в отставку! Вы что, думаете, медсестры не справляются с обязанностями? Сестра Анджела играет с детьми в бейсбол, да так, что может показаться, это Олимпийские игры! Любят ли сирот? Еще как! Сестры только и делают, что целуют их и обнимают, но нюни распускать никому не дают. Умеют наставить на путь истинный».

«Вы спрашиваете, был ли за нами хороший надзор? – писал Фаззи Бук. – Да там глаз с сирот не спускают! Мимо сестер Эдны и Анджелы мышка не пробежит. А девочки говорили, миссис Гроган знает, что они будут делать, когда им самим еще невдомек».

«Что можно сказать про общественные связи? – продолжал Фаззи Бук. – Знаете, Сент‑Облако – необыкновенное место. Помню, люди приезжали и поднимались на холм, только чтобы на нас взглянуть. Наверное, потому, что мы для них – идеальный пример совместного человеческого общежития. Нескончаемый поток посетителей, как будто мы – одна из достопримечательностей штата Мэн».

«Достопримечательность штата Мэн», – еле сдерживая переполнявшие его чувства, повторил Уилбур Кедр. Порыв ветра ворвался в открытое окно кабинета сестры Анджелы, принеся с собой черный дым из трубы мусоросжигателя. Д‑р Кедр очнулся и решил, что пора поставить точку, а то уж явно начинает заносить.

Завершив исторический труд, он отправился прилечь в провизорскую. Сестра Эдна заглянула в дверь, как он там; для нее достопримечательностью штата был сам Уилбур Кедр. О нем было главное ее беспокойство.

Проснувшись, Кедр снова занервничал. Время уходит; хорошо бы ему еще потянуть, в этом все спасение. Историю можно переписать, но время ему не подвластно; вехи расставлены, скорость определена. Даже если он убедит Гомера поступить в Гарвардскую школу, на учение уйдут годы. А Фаззи Бук станет врачом через год‑другой. Д‑р Кедр понимал: надо продержаться, пока Фаззи получит диплом и сможет заменить его в Сент‑Облаке.

Ему опять захотелось послушать молитву миссис Гроган, и он отправился в отделение девочек. Стоял в холле и слушал умиротворяющие слова. А что, если читать молитву и мальчикам? Хотя нет, мальчишки совсем запутаются – вечернее благословение с принцами и королями, да еще молитва. Кедр иногда удивлял самого себя – чего только не взбредет в голову.

– Господи, поддержи нас весь долгий день, пока не удлинятся тени… не уляжется мирская суета… не будет завершена дневная работа.

Аминь, подумал Уилбур Кедр, святой из Сент‑Облака, любитель эфира, старик семидесяти с лишком лет. Позади длинный путь, но как много еще нужно сделать!

* * *

Прочитав вопросы, присланные попечительским советом, Гомер не зная почему, забеспокоился. Конечно, д‑р Кедр и другие стареют, но для него они всегда были «немолоды». Он задумался, что станет с Сент‑Облаком, когда Кедр совсем одряхлеет, – эти мысли такой болью отозвались в сердце, что он поспешно спрятал вопросник и конверт с обратным адресом в «Практическую анатомию кролика». К тому же сегодня был особенно хлопотливый день, наступила уборочная пора, и в «Океанских далях» к полудню ожидали сезонников.

Гомер с миссис Уортингтон встретили бригаду в яблочном павильоне и проводили в дом сидра, хотя в том и не было большой необходимости – больше половины сборщиков не первый раз в «Океанских далях» и хорошо знают дорогу. «Старый босс», как называла миссис Уортингтон старшего сборщика, показался Гомеру совсем молодым. В этом году Олив впервые сама нанимала сезонников; прежде с ними списывался Сениор Уортингтон. По убеждению Сениора, главное – из года в год один и тот же хороший бригадир, тогда особых трудностей с сезонниками не будет.

Бригадира звали Артур Роз, на вид он был примерно одних лет с Уолли, чуть старше Гомера. Но Гомер знал, это только видимость, Роз уже пять или шесть сезонов возглавлял бригаду. До него с незапамятных времен был другой босс. Но однажды на письмо Сениора ответил Роз, сообщавший, что теперь сам «будет за босса», потому что «старик до смерти устал от путешествий». Позже выяснилось, что старик попросту умер. Роз оказался прекрасным бригадиром, всегда привозил сборщиков сколько нужно, никто не сбегал, не пропускал работу из‑за пьянства больше, чем на день‑другой. Он строго следил, чтобы не было драк, особенно когда приезжали две‑три женщины; с женщинами были иногда дети, но и они вели себя тихо. Конечно, случалось, кто‑нибудь падал с лестницы, но до серьезных травм не доходило. Бывали происшествия и на прессе, но только во время авральной ночной работы, когда уставшие за день работники подкреплялись спиртом и, разумеется, пикировали иногда с крыши дома сидра, хватив лишнего. Но запретить эти ночные бдения, ставшие ритуалом, было невозможно.