Интроекция, проекция и отрицание

Интроект обычно определяют как переживание при­сутствия объекта внутри репрезентации Собственного Я (Schafer, 1968). Это первый образ объекта, который пере­живается независимо от действительного присутствия объекта и, таким образом, является первым истинным про­дуктом интернализации. Интроекция относится к такому психическому процессу, который осуществляет пережива­ние интроектов и, таким образом, представляет первый примитивный способ мышления объекта.

Поскольку, согласно моей концептуализации, объект может первоначально восприниматься лишь как безгра­ничный источник удовлетворения, находящийся в полном владении первичного Собственного Я и под его контро­лем, первые интроекты, возможно, представляют попыт­ки увековечивания такого переживания (см. главу 1). В то время как галлюцинации были первыми попытками появ­ляющейся психики контролировать фрустрацию и полу­чать удовлетворение путем воссоздания переживаний удовлетворения, интроекты являются эволюционно бо­лее продвинутыми психическими образованиями, служа­щими той же цели.

Решающим различием между галлюцинациями и ощу­щаемым присутствием объектов является то, что первые могут лишь повторять недифференцированные мнемические регистрации переживания удовлетворения с миниму­мом контроля, тогда как в последнем случае источник удовлетворения узнан как объект, воссоздаваемый и ма­гически контролируемый в его интроективном пережива­нии. Галлюцинации, таким образом, представляют первые попытки недифференцированной психики регулировать давление влечений (Tahka, 1984, см. также главу 1 этой книги), в то время как интроекты представляют собой пер­вые механизмы, с помощью которых Собственное Я конт­ролирует объект, ставший носителем удовлетворения, а также необходимым предварительным условием продол­жения переживания Собственного Я.

Первые интроективные переживания, вероятно, мо­тивируются тревогой утраты дифференцированности (см. главу 1), мобилизованной переживаемым отсутствием хо­рошего объекта в состоянии крайней потребности в нем. Переживаемое присутствие объекта, соответствующее

переживанию первоначального идеального состояния таким образом, становится первым условием сохраняе­мого переживания дифференцированности в отсутствие объекта.

Интроекты являются образами «функционального объекта» (Tahka, 1984), носителями еще не интернализованных аспектов будущей личности ребенка, включая ре­гулирующую напряжение и самоуспокаивающую функ­ции. Следовательно, они могут контролироваться только магически в пассивном переживании, где интроективные объектные образы, как предполагается, служат доказа­тельством непрерывного существования всемогущего Собственного Я с его полным контролем над удовлетво­рением. Лишь после установления константности Соб­ственного Я и объекта (Hartmann, 1952; Mahler etal., 1975) станет возможной свободная манипуляция объектными образами в фантазиях.

Объектные репрезентации (образы) являются продук­тами интернализации и составляют хранилище объектного мира, воспринимаемого как внешний. Однако первые объек­тные образы являются заместительными по характеру и лишь постепенно становятся тем более информативными, чем более возможным сделают дальнейшие процессы интернализации переживание независимого и действующего по своему усмотрению объекта.

Когда возникает потребность в удовлетворении, Соб­ственное Я стремится ощутить присутствие приносящего удовлетворение объекта. Однако на ранних этапах разви­тия это ощущение не может поддерживаться длительное время, если подлинное удовольствие откладывается. До сих пор фрустрация была представлена лишь агрессивным аф­фектом и побуждением к действию; в результате, естествен­но, любая попытка «заставить » объект доставлять удоволь­ствие и таким образом спасти «абсолютно хороший » образ объекта будет оставаться кратковременной и быстро заме­щаться чистой деструктивностью, которая растворит как образ абсолютно хорошего объекта, так и переживания Собственного Я, все еще полностью зависимые от эмпири­ческого существования этого образа и поддерживаемые им (см. главу 1).

Чтобы предотвратить это и сохранить дифференци­рованное переживание Собственного Я, необходимы раз­дельные идеационные репрезентации для фрустрации и агрессии, и они будут созданы на основе восприятий фрустрирующего объекта. Однако по контрасту с образом полностью удовлетворяющего объекта, который активи­зируется в состоянии потребности и становится ощутимо присутствующим, образ полностью фрустрирующего объекта переживается в такой ситуации как эмпирически возможно дольше отсутствующий. Следовательно, воз­растающая агрессия Собственного Я в такой ситуации при­писывается или проецируется на недавно завоеванный образ полностью фрустрирующего объекта, и делается попытка сохранять его эмпирически отсутствующим, иг­норируемым и отрицаемым. Эта попытка, по-видимому, является первым способом, в котором появляется отри­цание.

Под проекцией я подразумеваю переживание тех ас­пектов образа Собственного Я, которые несовместимы с ним или нетерпимы для его существования как принадле­жащие к образу объекта. Следует отметить, что проекция специфически включает в себя переживаемые и катектированные перемещения от образа Собственного Я к объект­ной репрезентации. Соответствующие перемещения от од­ного объектного образа к другому являются не проекцией, а смещением,

Новик и Келли (1970) проводили различие между экстернализацией репрезентации Собственного Я и экстернализацией влечения, которое они назвали собственно про­екцией. В соответствии с моей концептуализацией, в которой влечению даны лишь количественные свойства (см. главу 1), «чистая » проекция влечения невозможна без одновременной проекции репрезентации Собственного Я. Проецируемое переживание всегда включает в себя реп­резентацию того лица, чьим переживанием оно первона­чально было. Таким образом, посредством проекции реп­резентация ненавидящего Собственного Я эмпирически становится репрезентацией ненавидящего объекта и до­бавляет к последнему качественные и количественные ас­пекты, характерные для способа ненависти Собственного Я.

Но я не могу разделить точку зрения Новика и Келий, согласно которой проекция должна предполагать значи­тельный объем структурализации с созданными воображе­нием опасностями. Первая опасность Собственного Я, тре­бующая первых проективных маневров, не вымышлена; поскольку до тех пор, пока реальность может быть пере­живаема только как формация удовольствия, фрустрация и агрессия представляют весьма реальную опасность для переживания существования отделенного Собственного Я. Поэтому проекция в начале жизни должна рассматривать­ся не как «защита», но как адаптивная активность, жиз­ненно важная для психологического выживания ребенка и для дальнейшей структурализации его психики.

Хотя «абсолютно плохой» объект через проекцию становится носителем детского агрессивного Собственного Я и его бесполезных не всемогущих аспектов, неспособ­ных приносить удовлетворение, такой объектный образ не является простым продуктом проекции, но происхо­дит в основном от регистрируемых восприятий фрустрирующего объекта. Матери фрустрируют своих младенцев так же полно, как и удовлетворяют, и, хотя и очень иска­женно, при внимательном рассмотрении оба образа объек­тов — и абсолютно хороший, и абсолютно плохой — представляют основанную на реальности и адаптивную информацию внешнего мира на данном эволюционном уровне.

Из-за диадной замкнутости первоначального объект­ного мира и ввиду того, что материнские образы неизбеж­но попадают в орбиту переживаний ребенка, «абсолютно плохой » объектный образ еще не может быть перенесен на третью персону, как это возможно в проективных манев­рах в дальнейшей жизни. Следовательно, одной проекции недостаточно, чтобы вызвать переживаемое отсутствие уг­рожающего плохого объекта. Теперь, похоже, появляется отрицание для поддержания иллюзии об «абсолютно хо­рошем» объекте.

Можно предположить, что первой попыткой Соб­ственного Я избежать психически переживаемого неудо­вольствия будет отрицание последнего. Так может быть в том случае, если первоначальное отрицание просто урав­нять с гипотетической способностью первичного Собствен­ного Я противостоять первым психически представленным фрустрациям, связанным с объектом. Однако простое от­сутствие репрезентаций едва ли может считаться психичес­кой активностью, и прежде, чем появится то, что можно отрицать, не может быть отрицания. Если считать, что от­рицание направлено против феноменов, которые уже пси­хически представлены, то эмпирически это означает не осознавать существования или значения этих феноменов. Кажется, что такой декатексис осознавания определенных восприятий и репрезентаций становится мотивированным

только тогда, когда установившийся «абсолютно плохой» объект приходится удерживать от столкновения с изначаль­ным идеальным способом переживания Собственного Я и объекта.