Книппер-чехова. воспоминания
По окончании четвертого акта, ожидая после зимнего успеха, похвал автора, мы вдруг видим: Чехов, мягкий, деликатный Чехов, идет на сцену бледный, серьезный и очень решительно говорит, что всё очень хорошо, но “пьесу мою я прошу кончать третьим актом, четвертый акт не позволю играть…” Он очень волновался и уверял, что этот акт не из его пьесы.
Ясно, что “деликатный” был в ярости и в отчаянии, если так сорвался. “Не позволю играть” — это запрет постановки.
Когда-то он просил, чтобы Тригорина играл сам Станиславский.
НЕМИРОВИЧ-ДАНЧЕНКО — СТАНИСЛАВСКОМУ
Сентября 1898. Москва
На другой день мы (без Чехова) переделали по его замечаниям (кое-где я не уступил), и вчера он опять слушал. Нашел много лучшим. Но Платоновым и Гандуриной (Маша) и он, конечно, остался недоволен. Затем начал просить, чтобы Тригорина играли Вы. Я сказал, подойдет ли Тригорин крупный к его положению? Чехов ответил — “даже лучше”.
И Чехов добился. Роль Тригорина взял Станиславский. Действительность сильно превзошла ожидания.
ЧЕХОВ — ГОРЬКОМУ
Мая 1899. Мелихово
Драгоценный Алексей Максимович. “Чайку” видал. Судить о пьесе не могу хладнокровно, потому что сама Чайка играла отвратительно, все время рыдала навзрыд, а Тригорин (беллетрист) ходил по сцене и говорил, как паралитик; у него “нет своей воли”, и исполнитель понял это так, что мне было тошно смотреть. Местами даже не верилось, что это я написал.
Деликатный Чехов не пишет “Станиславский”, а пишет “исполнитель”. Но все (и мы) знаем, кто был этот исполнитель.
Тригорин действительно говорит Аркадиной: “У меня нет своей воли... Вялый, рыхлый, всегда покорный - неужели это может нравиться женщине? Бери меня, увози, но только не отпускай от себя ни на шаг...”
Воли у него нет исключительно в отношениях с любовницами. Молодая влюбилась — спит с молодой. Прежняя вцепилась — вернулся к прежней. А во всем остальном… Как же он стал знаменитым беллетристом? Как же безвольный мог бы писать не переставая? Вроде по-русски написано. Как не понять?
Но это непонимание продолжалось до самой смерти Чехова.
КНИППЕР-ЧЕХОВА. Воспоминания
Конец 1900-го. Когда Антон Павлович прочел нам, артистам и режиссерам, долго ждавшим новой пьесы от любимого автора, свою пьесу “Три сестры”, воцарилось какое-то недоумение, молчание… Антон Павлович смущенно улыбался, нервно покашливал… Слышалось: “Это же не пьеса, это только схема…” “Это нельзя играть, нет ролей”.
То же самое было с последней его пьесой — с “Вишневым садом”.
…Пьесы Эсхила, Шекспира, Мольера, Островского распахнуты настежь. У всех героев душа нараспашку. Мы знаем заранее: кто злодей, кто храбрец, кто лжец. А не знаем — персонажи сами нам объяснят. Ричард III сам скажет зрителям, что мечтает убить родных братьев и родных племянников.
ЦАРЬ БОРИС.
...Тринадцать лет мне сряду
Всё снилося убитое дитя!
Это полное признание, явка с повинной (к зрителям). А есть и проще — имена героев: Правдин, Скотинин, Дикой, Кабаниха, Победоносиков, Оптимыстенко…
Чеховские закрыты, застёгнуты наглухо.
Слышим. Но понимаем ли? Соловей (нам кажется) поет “ах, дорогая! люблю-люблю!” Но на деле это — угрозы охранника, часового на базе: стой! кто идет?! стрелять буду! только суньтесь — всех положу, сволочи! В трелях соловья столько же любви, как в гавканье сторожевой собаки.
“Ты перед сном молилась?” Конечно, это добрый религиозный папаша заботливо спрашивает дочурку: уроки сделала? портфель собрала? умылась? молилась?
Но те, кто хоть понаслышке знает про Отелло и Дездемону, — понимают, что вопрос “ты перед сном молилась?” означает близкое неотвратимое убийство. Приговор вынесен, обжалованью не подлежит.
Если у тебя есть ключ — ты видишь дверку, замок, знаешь, как открывается. А нет — так даже дверку не видишь — мимо, мимо.
...Нина вбегает, сияя глазами, кладет голову ему на грудь, он обнимает ее; поцелуй. Сначала он — это Треплев, потом он — это Тригорин… Мы почему-то верим, что эти вбегающие сияющие — чисты.
Помнится, в “Трех сестрах” Наташа тоже вбегала, сияла. Мы (вместе с Андреем) верили: ах, ангел, “Татьяна, чистая душою…” Потом: ух, ты! жадная блудливая хамка; и Андрей Прозоров (интеллигент, знает языки, играет на скрипке) говорит о ней, о своей жене: “Она шершавое животное, она не человек”.
Кто там пищит в колясочке: Прозоров или Протопопов? Чей это Бобик? Ох, недаром первый раз Наташу упоминают как невесту Протопопова. (Первый акт, дело происходит в мае, Наташа вбегает, Андрей в упоении делает предложение, а во втором акте — Масленица, то есть февраль, а в колыбельке уже довольно крупный Бобик, он якобы нездоров, поэтому ряженых велено не принимать, зато Бобиковая мама потихоньку упархивает кататься на санках с Протопоповым.)
Видим барышню — юное существо, ангел, сияют радостью тёмные глазки, сверкают белые зубки. А это ведьма — жадная, голодная. И глаза сияют, ибо видят поживу. Олух, тебя уже жуют, а ты всё любуешься белыми зубками.
А.Ф.КОНИ — ЧЕХОВУ
Ноября 1896
“Чайка” — это сама жизнь, с ее трагическими союзами, красноречивым бездумьем и молчаливыми страданиями, — жизнь обыденная, всем доступная и почти никем не понимаемая в ее внутренней жестокой иронии. (Знаменитый адвокат Кони — не наивный романтик; всю жизнь имел дело с убийцами, мошенниками.)
...Роскошный дворец Великого Владыки, за каждой дверью в залах гениальные музыканты, художники, артисты, поэты, блестящие остроумные философы… Но человек, идущий по коридору, — слеп и глух.
Не слышит музыки и смеха, вообще не видит дверей. Он не совсем слепой, видит коридор, стены, пол; но двери так тщательно подогнаны, так незаметны, что только зная заранее, где они, можно их разглядеть. Впрочем, это не поможет. Они заперты, а у человека нет ключей.
Он идет по бесконечному коридору, выходит на улицу — вот друзья, пиво…
— Ну как там?
— Скука смертная. Пустой коридор, только время потерял.
У него нет ключей. Ему не рассказывали сказок, не читали легенды и мифы Древней Греции. Он не читал “Гамлета”, “Дон Кихота”, “Уленшпигеля”, Пушкина, Державина, Достоевского… Библия много раз была рядом, но он ее не раскрыл (это же скукота, старые бредни, и такая толстая, и без картинок).
Между тем