Анализ главы 2 романа М. Булгакова «Мастер и Маргарита».

Все люди добрые.

М. Булгаков

Русская сатирическая проза 30-х годов ХХ века, несмотря на то что господствующая идеология требовала от писателей прежде всего изображения героев индустриализации и коллективизации, продолжала своё развитие в духе великих традиций Фонвизина, Гоголя, Грибоедова, Салтыкова-Щедрина.

Однако власть к любым насмешкам над собой всегда относилась крайне враждебно. Поэтому сатирическая проза в 30-х годах популярностью не пользовалась, произведения писателей сатириков объявлялись несвоевременными, вредными, а чаще просто не доходили до читателя, как например, произведения М. Булгакова «Собачье сердце», «Роковые яйца», «Мастер и Маргарита».

Роман Булгакова открылся широкой публике только в 1966— 1967 годах, уже после смерти писателя. Это было огромное литературное событие того времени, но и сейчас, в начале ХХI века, роман не выглядит архаичным и поражает художественной новизной.

Интересно, что история любви Мастера и Маргариты, картины московской жизни сопровождаются трагическими эпизодами, воспроизводящими евангельский сюжет, но поданными как роман главного героя. Такая конструкция романа в романе отнюдь не разрушает единство и целостность произведения.

Практически весь роман Мастера воспроизводится, но каждый раз Булгаков находит особый способ включения этой истории в ткань повествования.

Неким прологом к роману Мастера становится вторая глава «Понтий Пилат». Именно в ней мы впервые узнаем о допросе Иешуа и приговоре, утвержденном Пилатом, от Воланда, причем рассказ его приводится (как ни странно это слышать от дьявола) в качестве доказательства существования Иисуса Христа.

Булгаков представляет свою интерпретацию Евангелия. Он намеренно изменяет историю жизни евангельского героя. Важно и то, что его Иешуа вовсе не Сын Божий, а сын человеческий. Да и единственным главным персонажем его не назовешь, если обратишь должное внимание на название второй главы романа.

Итак, в центре — два образа: Иешуа Га-Ноцри и Понтий Пилат.

Социальное устройство общества Ершалаима, в котором находятся эти герои, порождает зло, ибо оно основано на насилии, подавлении человеческой свободы, добра. Чтобы выжить в подобном обществе, человек должен быть злым, жестоким (такой путь выбирает Пилат).

Свободным в таком случае может чувствовать себя лишь нищий бродяга ни с кем и ничем не связанный (Иешуа — сирота, не имеющий ни дома, ни семьи).

А. Зеркалов, анализируя образ Иешуа, делает вполне убедительные выводы о сущности этого персонажа: «Га-Ноцри — персонификация Нагорной проповеди, максималистская идея добра, воплощающаяся в поведении... Истина в том, что добро разлито по всему миру... И тогда отпадет механизм власти и насилия».

Для Иешуа все люди изначально по своей природе добры — «злых людей нет на свете». Как ни странно, утверждение философа о том, что Марк Крысобой «стал жесток и черств», лишь «с тех пор как добрые люди изуродовали его», вовсе не парадоксально. В этом рассуждении чувствуется авторская позиция: социальное устройство общества уродует людей, вытесняя их добрую природу.

Великая вера в людей и добро позволяет Иешуа довольно смело держаться на допросе. Свою речь он произносит, «светло улыбаясь», уверенно говорит о силе слова, о преображении им даже такого жестокого человека, как Марк Крысобой: «Если бы с ним поговорить, — вдруг мечтательно сказал арестант, — я уверен, что он резко изменился бы». В образе Иешуа мы видим борца против власти насилия, мечтающего о времени, когда «человек перейдет в царство истины и справедливости, где вообще не будет надобна никакая власть».

С бродячим философом спорит Понтий Пилат, чье отношение к людям презрительно и брезгливо. Это полная противоположность Га-Ноцри: для него очевидно, что все люди злы, быть добрым в этом мире, по его мнению, опасно и бессмысленно.

Однако А. Зеркалов, сопоставляя образы Пилата и Иешуа, находит и общее между героями: «... оба... одиноки, грандиозно умны, не вполне здоровы душевно, тверды в убеждениях».

И все же, по словам критика, «...столь полной этической противоположности европейская литература, пожалуй, не знает». Если Га-Ноцри перед лицом смерти на допросе довольно спокоен, то Пилат представлен автором так, что иногда его становится жаль: «Вспухшее веко приподнялось, подернутый дымкой страдания глаз уставился на арестованного».

Как и в образе Иешуа, важной деталью портрета прокуратора является улыбка, но, описывая её, автор подбирает эпитет «страшная» как антитезу «светлой» улыбке арестованного.

Приговоренный к казни бродячий философ оказывается более свободным, чем стоящий у власти Пилат. Прокуратор полностью зависим от общества, своего положения в «ненавистном городе», поэтому теряет шанс, будто подаренный судьбою накануне праздника Пасхи, сохранить жизнь Иешуа, в чьей невиновности сам был уверен, и «утверждает смертный приговор».

Помимо образов главных героев второй главы большой интерес вызывают образы-символы. Так солнце не несет доброго тепла, а нещадно палит и Пилата, и Га-Ноцри, накаляя воздух, накаляет ситуацию, в которую попали персонажи. Поэтому «сторонится от солнца» Иешуа, страдает от него и прокуратор: «...солнце жгло ему глаза», «...тут ему показалось, что солнце, зазвенев, лопнуло над ним и залило ему огнем уши». Но, может Пилата мучит не жестокое солнце, а проснувшаяся совесть? «Щурился прокуратор не оттого, что солнце жгло ему глаза, нет! Он не хотел почему-то видеть группу осужденных, которых... возводят на помост».

Символичен и образ ласточки, появляющейся несколько раз при допросе. Чей это ангел-хранитель? «Крылья ласточки фыркнули над самой головой игемона... Прокуратор поднял глаза на арестанта и увидел, что возле того столбом загорелась пыль». Но не спасен ни Иешуа от казни, ни прокуратор от трусливого поступка. «Молчать! — вскричал Пилат и бешеным взором проводил ласточку, опять вспорхнувшую на балкон».

Так был утвержден смертный приговор в финале одной из «ершалаимских» глав романа Булгакова «Мастер и Маргарита».

По внешней видимости главы об Иешуа и Понтии Пилате, трижды прерывающие современное повествование, живут отдельно. Однако, глубже вчитываясь в страницы романа, мы понимаем, что, следя за поединком прокуратора с бродягой-философом и затем становясь свидетелями ужасной казни, оказываемся в кругу тех же проблем добра и зла, бессилия и могущества человеческой воли, какие занимали автора в рассказе о похождениях Воланда, в «московских» главах.

Параллели с Евангелием подчеркивают, что современный мир «вывернут наизнанку», что в нем обесценены и утеряны этические идеалы, нормы, культура, сложившиеся за два тысячелетия христианской эпохи.

Читая книгу Булгакова, мы понимаем, что никаких иллюзий по поводу современного человечества у писателя нет, но есть надежда, что после разрушения храма власти и насилия будет построено «новое здание», о котором Воланд говорит: «Ну что ж, остается пожелать, чтобы оно было лучше прежнего».

Для нас же, читателей ХXI века, произведение Булгакова стало учебником жизни с наставлениями и предостережениями художника, раньше других почувствовавшего чудовищный характер тоталитарной системы и беспощадно развенчавшего её в своем сатирическом романе.

Уроки 8—9