Ii. слово учащихся о маяковском.

1. Сообщение подготовленного учащегося о жизни поэта.

2. Сообщение сопровождается выступлениями ассистентов.

А) Борис Пастернак вспоминал:

«Летом 1914 в кофейню на Арбате члены одной из литературных групп привели с собой Маяковского.

Оказалось, вид молодого человека, сверх ожидания, был мне знаком по коридорам Пятой гимназии, где он учился двумя классами ниже.

Передо мной сидел красивый, мрачного вида юноша с басом протодиакона и кулаком боксера, неистощимо, убийственно остроумный, нечто среднее между мифическим героем Александра Грина и испанским тореадором.

Сразу угадывалось, что если он и красив, и остроумен, и талантлив, и, может быть, архиталантлив, – это не главное в нем, а главное – железная внутренняя выдержка, какие-то заветы или устои благородства, чувство долга, по которому он не позволял себе быть другим... И мне сразу его решительность и взлохмаченная грива, которую он ерошил всей пятерней, напомнили сводный образ молодого террориста-подпольщика из Достоевского...

Природные внешние данные молодой человек чудесно дополнял художественным беспорядком, который он напускал на себя, грубоватой и небрежной громоздкостью души и фигуры и бунтарскими чертами богемы, в которые он с таким вкусом драпировался и играл».

Б) А вот как вспоминала Лиля Брик о первом чтении Маяковским поэмы «Облако в штанах»:

«Маяковский стоял, прислонившись спиной к дверной раме. Из внутреннего кармана пиджака он извлек небольшую тетрадку, заглянул в нее и сунул в тот же карман. Он задумался. Потом обвел глазами комнату, как огромную аудиторию, прочел пролог и спросил – не стихами, прозой – негромким, с тех пор незабываемым голосом: "Вы думаете, это бредит малярия? Это было. Было в Одессе". Мы подняли головы и до конца не спускали глаз с невиданного чуда. Маяковский ни разу не переменил позы. Ни на кого не взглянул. Он жаловался, негодовал, издевался, требовал, впадал в истерику, делал паузы между частями.

Вот он уже сидит за столом и с деланной развязностью требует чаю. Торопливо наливаю из самовара, я молчу...

Первый пришел в себя Мандельштам. Он не представлял себе! Думать не мог! Это лучше всего, что он знает в поэзии!.. Маяковский – величайший поэт, даже если ничего больше не напишет. Он отнял у него тетрадь и не отдавал весь вечер. Это было то, о чем так давно мечтали, чего ждали. Последнее время ничего не хотелось читать.

Маяковский сидел и пил чай с вареньем. Он улыбался и смотрел большими детскими глазами. Я потеряла дар речи.

Маяковский взял тетрадь из рук О. М., положил ее на стол, раскрыл на первой странице, спросил: "Можно посвятить вам?" – и старательно вывел над заглавием: "Лиле Юрьевне Брик".

В Финляндии Маяковский уже прочел "Облако" Горькому и Чуковскому и сказал, что Горький плакал, когда слушал его».

В) О последних мгновениях Маяковского вспоминает В. Полонская:

«Раздался выстрел. У меня подкосились ноги, я закричала и металась по коридору: не могла заставить себя войти.

Мне казалось, что прошло очень много времени, пока я решилась войти. Но, очевидно, я вошла через мгновенье, в комнате еще стояло облачко дыма от выстрела.

Владимир Владимирович лежал на ковре, раскинув руки. На груди было крошечное кровавое пятнышко.

Я помню, что бросилась к нему и только повторяла бесконечно:

– Что вы сделали? Что вы сделали?

Глаза у него были открыты, он смотрел прямо на меня и все силился приподнять голову.

Казалось, что он хотел что-то сказать, но глаза были уже неживые».

Г) Чтение наизусть.

Маяковский

Из поэтовой мастерской,

Не теряясь в толпе московской,

Шел по улице по Тверской

С толстой палкою Маяковский.

Говорлива и широка,

Ровно плещет волна народа

За бортом его пиджака,

Словно за бортом парохода.

Высока его высота,

Глаз рассерженный смотрит косо,

И зажата в скульптуре рта

Грубо смятая папироса.

Всей столице издалека

Очень памятна эта лепка:

Чисто выбритая щека,

Всероссийская эта кепка.

Счастлив я, что его застал

И, стихи заучив до корки,

На его вечерах стоял,

Шею вытянув, на галерке.

Площадь зимняя вся в огнях,

Дверь подъезда берется с бою,

И милиция на конях

Над покачивающейся толпою.

У меня ни копейки нет,

Я забыл о монетном звоне,

Но рублевый зажат билет –

Все богатство мое – в ладони.

Счастлив я, что сквозь зимний дым

После вечера от музея

В отдалении шел за ним,

Не по-детски благоговея.

Как ты нужен стране сейчас,

Клубу, площади и газетам,

Революции трубный бас,

Голос истинного поэта!

Я. Смеляков. 1956

Наши рекомендации