Помню и поминаю. веселюсь и грущу. смеюсь и плачу. читаю молитвы. за здравие живущих, за упокой ушедших.

ПОМНЮ И ПОМИНАЮ. ВЕСЕЛЮСЬ И ГРУЩУ. СМЕЮСЬ И ПЛАЧУ. ЧИТАЮ МОЛИТВЫ. ЗА ЗДРАВИЕ ЖИВУЩИХ, ЗА УПОКОЙ УШЕДШИХ.

СЕЛО ВОЛЬНАЯ СОЛЯНКА—НАША МАЛАЯ РОДИНА!

Расположение, название. По бывшей речке Солянке, левый приток Сарбая в Кинель-Черкаском районе. Название обусловлено солоноватым вкусом речной воды. На речке расположено село Вольная Солянка.

ВОЛЬНАЯ СОЛЯНКА

Село Кинель-Черкасского района у истоков речки Солянки, притока Сарбая. Село поименовано по реке. Слово вольная могло иметь разные исходные значения: 1) некрепостная, свободная; 2) не состоящая ни в какой общине; 3) освобожденная от обязанностей и податей; 4) самовольно возникшая.

Из переписки давних земляков по селу Вольная Солянка Александра Сергеевича КОВРИГИНА и Александра Дмитриевича СТЕПАНОВА.

Ковригин Александр Сергеевич - Степанову17 декабря 2012 г. 22:53:00 пользователь Ковригин Александр ([email protected]):

Ковригин – Степанову (первое письмо, положившее начало переписке).

Добрый день, Александр Дмитриевич!

Недавно прочитал, Вашу статью «Соль сборника» от 13 октября 2012. С легендой о создании села и первоначальном названии Вольной Солянки. Может быть Вам будет интересно, что я обнаружил, в процессе поиска своих предков, по истории Солянки:

Село у истоков речки Солянки, притока Сарбая. Село поименовано по реке. История основания тесно связана со слободой Кинель-Черкасской. Именно перенаселённость последней и отсутствие земель для всех жителей слободы привела к выделению из нее хуторских хозяйств, из которых позднее образовались села Винновка, Кохановка, Стародубовка, Бражникова, Коржевка и Семеновка.

Первоначальное название деревни, Соляновка, упоминается в ревизских сказках с 1834 года. Однако, в списке населенных мест Самарской губернии, составленной по сведениям 1859 года, записана как деревня Солянка (Коржевка). Это отражено и на карте 1870 года, под редакцией Стрельбицкого. Название Коржевка, взятое в скобки, вероятно неофициальное наименование деревни, употребляемое самими жителями, или окрестными поселянами. В Списке населенных мест Самарской губернии за 1889 год к имени Солянка добавляется Вольная, что и отразилось в названии деревни Вольная-Солянка (Коржевка). В 1896 году был одобрен проект на постройку деревянной церкви в деревне Вольная Солянка. К 1898 году в связи с окончанием строительства церкви Вольная Солянка становится селом.

В прошлом Вашем письме от 7 апреля 2012 года, Вы так же упомянули о названиях ряда улиц, о них есть тоже информация:

Самодуровка – в старину власти называли переселенцев, осевших на новом месте по своему усмотрению, и не там где им было позволено. (Правда, кроме того «самодурами» еще называли и некоторых староверов)

Панковка– «Панки» - так крестьяне называли однодворцев. «Панк» - то есть мелкий пан.

Мордовский конец – в ревизии 1834 года по деревне Соляновка, население подразделялись на однодворцев, гос. крестьян и мордвы-новокрещенной.

Крым – название от расположения порядка домов на берегу речки Солянки или от национального состава жителей – черкассов (как в ту пору называли украинцев)

Все мои поиски хоть примерного плана расположения этих улиц, не увенчались успехом. Возможно, Вы сможете по памяти зарисовать план села, и указать те дома жителей, которых вы помните.

На этом пока все. До свидания!

Высылаю списки крестьян присутствующих на сельском сходе 6 декабря 1899 года. В числе присутствующих был Иван Степанов, возможно, Ваш родственник.

* * *

Александр Ковригин.

Что мы знаем о истории села? Село Вольная Солянка основано в 1794 году у истоков речки Солянки, притока Сарбая. История основания связана со слободой Кинель-Черкасской. Именно перенаселенность последней и отсутствие вемель для всех жителей слободы привела к выделению из нее хуторских хозяйств. Первоначальное название деревни - Коржевка, зафиксировано в документах Оренбургской казенной палаты за 1799 г. Однако уже в 1806 году, в плане генерального межевания по Бугурусланскому уезду, деревня значится под названием Солянка. Спустя 29 лет, в ревизских сказках уезда за 1834 год, упоминается уже как деревня Соляновка. А в списке населенных мест Самарской губернии, составленном по сведениям 1859 года, записана снова уже как деревня Солянка (Коржевка). Это отражено и на карте 1870 года, под редакцией Стрельбицкого. Первоначальное наименование Коржевка в последующем будет фигурировать во многих государственных документах и картах, как второе, местное название деревни. В Списке населенных мест Самарской губернии за 1889 год к имени Солянка добавляется Вольная, это название деревни будет окончательным и сохранится до наших дней. В 1896 году был одобрен проект на постройку деревянной церкви в деревне Вольная Солянка. В 1899 году Александро-Невская церковь была построена. К 1910 году Вольная Солянка становится селом.

В Солянке слово "улица" к месту расположения домов долго не применялось. Говорили: "на том порядке", или "в том конце". А к местам просто: Панковка, Мордва, Турханка, Самодуровка, Крым. Самодуровка - "самодурами" в старину власти называли переселенцев, осевших на новом месте по своему усмотрению, и не там, где им было позволено. Правда, кроме того так еще называли и некоторых староверов. Панковка - "Панки" - так крестьяне называли однодворцев. "Панк" - то есть мелкий пан. Мордовский конец - получил название по проживающей там мордве-новокрещенной. Крым - название от расположения порядка Юмов на берегу речки Солянки и от национального состава жителей - черкассов (как в ту пору называли украинцев). Турханка – вероятно, происходит от прозвания жителей данного порядка, перебравшихся с района реки Турханка, протекающей в Бугурусланском уезде.

Примечание А.Д. Степанова. По схеме выстроенной церкви в Вольной Солянке (обратим внимание, что это была деревня. Потому и название женского рода) видно, что после внедрения атеизма религиозное строение обратили в очаг культуры, снеся колокольни и купола с крестами. Но это вид не с юга, а востока. Нижний остов мне, заведующему Вольно-Солянским клубом в 1958-59 годах, знаком до слёз. Слёз радостей и огорчений.

Приятно было, что здесь живо велась работа по художественной самодеятельности. В основном благодаря активному участию в ней председателя Николая Васильевича Панкова, хорошо играющего на мандолине, и поддержки председателя сельсовета Ивана Прокофьевича Зольникова. И огорчений потому, что, вообще, в клубе случались пьянки, драки и хулиганства…

27.03.13. Оренбург. [email protected]

Интересны словарики солянского говора. Я их начинал несколько раз. Характерно, что к их услугам специально я никогда не прибегал. Сочиняя рассказы, а точно помню - инсценировку "Аленького цветочка", я вспоминал эти выражения без блокнота. Теперь постараюсь перенести сюда слова и выражения, которые слышал в 50-60-ые годы в Солянке.

* Чужой дом — чужой сон (Да, конечно, многие выражения бытовали-бытуют повсюду, но я их слышал именно в Солянке. 24.09.2000).

* Хороша уха из петуха. На воле и жук — мясо. Рыбка — плавает не глыбко (Надо заметить, что в Солянке так: какой-то потешник к любому твоему слову "прилепляет" приговорку; рыбка — из того ряда). Хорошему вору всё в пору. Дорого яичко к месту. Мёд с полону едят. Была б коровка да курочка, состряпает и дурочка. Солнышко Марея, выйди поскорея. "Хочу пить..." — Вода спит. Стары люди говорят: "Май холодный — год хлебородный". "Откель вы такие? — Из тех ворот, откель весь народ! В аккурат горшок неполный...

ЧАСТУШКА.

Я не сам в окошко лазил —

Меня дядька подсадил...

Ничего я не наделал,

Только пузо занозил.

* Забякать. Плачет, плачет — рекой льётся. Живой рукой - быстро.

* Ночной крупный разговор из-за моей пьянки. А утром — она:

— Вредитель ты мой...

— Я не вредитель, я — член Союза журналистов.

*По алфавиту: А. албутка, алырничать, абмирал, аблакат. Б. бастрычка, брылять, бустыл, будылыга. В. вязанка, веретено кривое, внетриться (в душу, в работу). Г. глаз коли — там темно. Д. дрызнуть (водочки), дозепаться (догадаться), допрежь (раньше), дошлый (сам до всего доходит). Ж.З. задорога (на деревенской печи), загваздать (испачкать), зачепалить (закинуть), заурсила (закапризничала), замстило (затмило), заныхрить (присвоить, спрятать), жиблится (прогибается под тобой), забякалась (куда-то делась). К. качерится (придуряется), калмык совесть из зыбки унёс (про бессовестного человека), колотье сшило (желудок болит). Л. летось (не обязательно прошлым летом, давно), латрыга (лентяй), лиходей, лихоманка, лихоимец. М. мамон (набил - переел), мазарки (кладбище), мызнуть (выпить, ударить), мытарить (мучать). Н. нехолюсый (неряшливый), налагастить (намусорить), натрапить (наставить на путь истинный), назерком (вослед, провожая ЗРЕнием), накепать (побить, надавать по КЕПке). О. обыркаться (прийти в себя), оттрюнил губы (обиделся), особороваться (запустить себя), оклематься (поправится после болезни), охапка, охальник, облапошить, обхетать (обустроить), обормот, обенно (от особенно), отудбила (поправилась), отхмыстать (отхлестать), отчегрыжать (отругать), отбудилиться (выйти из затруднительного положения), отхолить (побить по ХОЛке), облажной дождь (во всё небо и даже больше), облагаться (налог). П. подлабуниться (подольститься, пристроиться), подсиропиться (то же), "мать-перемать", переженец (пирог, закругленный с торцов), поднизовка (нательная рубашка женжины), паглинки (верх чулка), першит в горле ("запершило тебе"). Р. рукомойник, разгувилки ("по самые разгувилки", между ног), рыдванка, рындайка, расхлебянить (дверь).

Между прочим, в этом же блокноте-словаре сделана запись 9 мая 1973 года (Пестравка). Телу тяжело, в душе - пустота. Всё, видно, от того - всё меньше отдаётся другим... Это и есть несчастье - сознавать свою бесполезность... Стихи не пишутся, общественных дел нет. Газета? И всё!

* "Тэк-с, фекс, плекс". "На фортэплясе". Выпендриваться. Совершенно великолепно. Расточительно. Из словаря Виктора Савельева (это уже Казань). Далее. "На полу лежали шкуры и люди". Лицо, всегда готовое к мине удивления. При этом нижняя губа оттопыривается. "Сокурсница, та, что на одном курсе. А на пляже? - Сопляжница!". "Это будет зависеть завтра". "Как горька редька (надоел).

* С. спережь (сперва), сверестелка, спонадобиться (пригодиться), скобенитсья, скособочиться, слободный, спроворил (ухватил), свербёжка (худющая), стекленеться.

* шалаться (слоняться), шпулька (катушка), шалапутный (сумасшедший в движениях), шершень, шишиги (носят), шибче, шлёндать, шеметом (быстро), шибзик (маленький). Челяк (большое ведро без дужек), чалить (много перетаскивать), чихарить (тратить бездумно). Урсливый (капризный), утиральник, ухойдохаться, утрапить (удовлетворить), урыльник (лицо), ушлый (больно - проворный), угунула (стихла боль). Тадысь - тогда-то, топыриться (не соглашаться, не сдвигаться). Хаярничать, хайдучить (озоровать), хмыснуть (ударить, выпить), хизнуться (упасть, сильно подорвать здоровье). Ялозить (ползать).

ТВОРЧЕСКАЯ БИОГРАФИЯ

ПОМНЮ И ПОМИНАЮ

(Главы из повести “Вольная Солянка”. Так и не изданной. Главки из замысла «растеклись» по разным публикациям в газетах, в коллективных сборниках и журналах, а также по моим книгам, в частности, в книге «Писаха Солянский и в «Другую книгу». Может, кто из наших со Светланой Фёдоровной потомков издаст…

МАТЬ МАРИЯ

… Через минуту она уже пела старинные, то протяжные и грустные, то дробные, плясовые с удалью песни. Голос у неё ровный, глуховатый и надтреснутый. И хрипотца эта с одинаковой пронзительностью отмечала в разных песнях то печаль, то веселье.

– Да я ж не только твоя мать. Я тогда, поди, троих одной грудью кормила.
Ваши-то матери слабенькими были. А я смолоду крепкой росла. А тут ещё война, голодуха. И вовсе молока у них не стало. Бывало, принесут вас в ясли, а вы ревёте - спасу нет. Заведующая наша учнёт вас игрушками отвлекать. Какой там! Вот, говорю, какая игрушка им нужна. И ну вас своей грудью кормить. Начмокаетесь и спать. У меня тогда и у самой мальчишка был такой же, как вы. А то, бывало, приносили мне кормить детишек с другого конца села. Вон Мариша Листратова (это как раз про мою родную маму Марину она говорит – С.А.Д. Оренбург 2017 г.) надумала съездить повидать перед направлением на фронт своего Митьку. А у неё такой же парнишка, с тобой одногодок. И от груди отымать его рано, и ехать надо – вот-вот отправят мужа на фронт. Ну и поехала. А её Саньку (Санькой меня называли с детства – С.А.Д. 2017 г.) бабушка Прасковья ко мне на кормёжку носила.

Э, да не я ж и одна кормилицей становилась. Вон, Настя Долматова – она тоже и Листратова кормила, и тебя тоже. Да и все друг друга поддерживали... Закончила рассказ Мария и запела новую песню.

БЕЗОТЦОВЩИНА, или Под Павловкой, где пал отец…

Думаю, у меня есть невольное право сказать своё слово от имени детей Великой Отечественной войны. Не буду повторять то, что известно многим, – о горькой участи безотцовщины.

Был на месте гибели отца ранней весной семьдесят пятого, много раз потом принимался писать о поездке. Но что-то всё мешало... Теперь думаю: мешала ошеломляющая правда! Иная, чем мы знали и придумывали тогда, в семидесятые.

Конечно же, и ныне считаю: русский (читай: советский) солдат, точно, совершал чудеса героизма. Бывало, что делал это умно и не зря! А бывало...

...Местные жители, ставшие очевидцами трагедии, показали мне Шахтёрский бугор перед деревней Павловкой под Орлом, где 3 февраля 1943 года сложил свою буйну голову отец. И семьсот других бойцов — это по списку сельсовета, в котором почему-то не оказалось фамилии не только моего отца, но и других бойцов.

До наступления русских на Павловку фашисты выставили на чердаках трёх изб пулемёты - впереди и по краям деревни. И целый день "косили" раз за разом наплывающие на Шахтёрский бугор цепи орущих "ура" русских солдат. В то самое время, когда, по мысли деревенских, к обеим сторонам деревни от наступающих можно было незамеченным пройти одному лазутчику и без труда "снять" засады с тыла. Нет, пёрли в лобовую!

Жутко представить ту картину. Вот покачивается наплыв со склона тёмной гряды (в бушлатах, без маскхалатов!) бегущих солдат. Лихорадочная строка немецкого пулемёта, и кровавый наплыв на белый снег...

* * *

О том, что безотцовщина очень стыдна, мне довелось познать в 10 лет, когда однажды, выпросив у конюха солянского колхоза подводу, пытался неумело запрячь лошадь. Ко мне подскочил с остекленелыми от негодования глазами Тимофей Иванович Тарасов и, хрипло изматерившись, упрекнул: "Безотцовщина, твою мать..."

До этого он мне представлялся настоящим героем (в пионерской жизни с подачи вожатых мы боготворили всех недавних участников войны — это были 50-е годы). Да и внешний вид у Тимофея Ивановича был симпатичным: широк в плечах, энергичная походка, смуглое лицо и закрученные вверх чёрные чапаевские усы.

Но и этот эпизод ещё не поколебал во мне веры в "массовый героизм советского народа в годы Великой Отечественной войны".

Даже стенания моей матери после того, как она в другой раз вернулась с конного двора без подводы, отказанной ей конюхом. И это после того, как ему, конюху Степану Мотагину, недавнему бойцу Красной Армии, мать всучила традиционную бутылку самогона. Он ещё, кстати, будучи нам сродни, требовал от неё оплаты "натурой".

* * *

И вот шесть десятков лет спустя после тех минут нашей последней “встречи” я предпринял поездку на его могилу на Орловщину.

Однажды, в поисках могилы моего отца я обратился через газеты нескольких районов Орловской области с просьбой помочь найти могилу отца.

Не слыхал я маминого плача,

Не было в глазах её тоски –

Лишь порой лицо в ладонях спрячет,

Сдавит поседевшие виски

И уйдёт… Как будто что забыла,

Вспомнила – смахнула тень с лица…

Помогите мне найти могилу

На войне погибшего отца…

Где-то затерялась “похоронка” –

Ей не зная смысла и цены,

Может быть, смеясь тепло и громко,

Мы её порвали, пацаны…

Может, был подавлен вражьей силой,

Или был он стойким до конца?..

Помогите мне найти могилу

На войне погибшего отца…

Где теперь – под яблоней застылой,

За селом ли посреди овса –

Где смогу найти его могилу,

На войне погибшего отца?

От сомнений мне не излечиться,

Ведь война сумятицей полна:

Называли нам: село Колпна,

Очевидцы: якобы, Речица...

Может, бесполезно и не надо:

Угодил под взрыв – и только пыль?!

Я смотрел на маму виновато,

Повторяя в мыслях: “Было… Быль…”

И себя я спрашиваю: всё ли

Делаю в счастливой суете?

Часто ль разделял чужие боли?

Разделял, да, может быть, не те…

С мужеством Отечества и силой.

Речь веду от первого лица…

Помогите мне найти могилу

На войне погибшего отца.

И тогда из Орловской области получил очень много ответов людей, которые рассказывали о том, как они хранят память о тех, кто погиб на их земле. Однако, все они сообщали, что в числе погибших моего отца нет. И только в одном письме затеплилась надежда:

"Прочитала я Ваше обращение, - писала незнакомая женщина Валентина Егоровна Пойта из Речицы Ливенского района, — и очень была расстроена. Много плакала, потому что была очевидцем страш­ного события, с которым, возможно, связана гибель Вашего отца".

В этом письме она просила подробнее сообщить об отце и себе.

На мой ответ она писала:

".. .Теперь опишу всё подробно. Мне шёл двенадцатый год, когда к нашей деревне подходили немцы. В то время мы, девчонки, помогали взрослым прятать колхозное имущество. Вдруг услышали автоматную очередь. Было уже под вечер. Мы побежали на берег реки: там немцы верхом на лошадях обстреляли нашу разведку. Убили нашего русского солдата. Когда мы подошли к нему, он был ещё тёплый, и по гимнастёрке шла кровь. Их бежало двое - один смог скрыться за угол постройки, а этот не успел. Мы вынули из кармана убитого коробочку с его домашним адресом. Помню фамилию и, что родом он из Куйбышевской области. Мы долго плакали — это был первый русский солдат, убитый на наших глазах.

Мой старший брат (ему было тогда 17 лет) взял у солдата оружие и принёс домой. Спрятал в подвале. Нам сказал: "Буду мстить". Рано утром к нам пришли немцы - полна деревня. В нашем доме было их 12.

Дней через пять брат взял спрятанное оружие и стал стрелять по дому, создавая видимость окружения. Переводчик стал кричать:

"Партизаны!" На утро нас собрали, привели в штаб, грозились расстрелять. Потом всё-таки отпустили - уцелели мы просто чудом.

Тот солдат на берегу лежал долго, потому что возле него немцы установили батарею, и никто не мог подойти близко. Когда пришли наши, его похоронили на кладбище, впоследствии перезахоронили в братскую могилу..."

Надо ли говорить, что сразу же, как только получил это письмо, поехал к матери и стал расспрашивать о проводах отца. К сожалению, мать не вспомнила, чтобы она что-то передавала отцу на память - сборы были очень тяжёлыми и быстрыми - не до обрядов! Сегодня же, 16 мая 2017 года, замечу одну важную деталь. Женщина из Речицы назвала одну из примет того бойца: в кармане была молитва на листочке бумаги. Мама не давала ему молитву. Но вот, спустя многие годы перед своей кончиной мать показала на одну из икон Божией Матери и сказала, что это отцова, принесённая в её дом, когда они поженились.

Женщина, словно признав во мне родного человека, доверчиво рассказывала о себе, своей семье и детях.

"Я многим читала Ваше письмо, - продолжала женщина, - и все просят, чтобы Вы приехали на братскую могилу. Ведь к нам приезжа­ют очень много родственников погибших".

Она подробно объяснила мне, как лучше доехать и заканчивала письмо так:

"Автобус подходит прямо к братской могиле, но Вы в первую очередь заходите к нам..."

Каким большим отзывчивым сердцем надо обладать, чтобы вот так приветливо приглашать к себе незнакомого человека!

Между прочим, она писала, что в кармане убитого солдата был тетрадный листочек с молитвой-оберегом. Потом всё-таки выяснилось, что женщина сообщила мне о гибели моего однофамильца, или даже моего родственника: ведь из них, пятерых, никто не вернулся с полей войны! А сколько погибло однофамильцев! И сколько - односельчан! И сколько – советских! И по миру!

Вот такими невидимыми, но крепкими нитями соединились в моей душе судьба героя очерка, судьбы ещё неизвестных мне волошновцев, судьба моей незнакомой корреспондентки из-под Орла, судьба моей и гордой многострадальной России, когда я отправлялся на Украину в одно из солнечных мартовских воскресений.

* * *

Это было в 1975-м году. Ездил на Украину из Пестравки Куйбышевской (ныне – Самарской) области. Из села Волошновка Сумской области, где был в журналистской командировке утром за мной заехал редактор, и, прежде, чем отправить меня далее, к дороге на Орёл (предварительно он был посвящён в мой план добраться до места гибели отца), он устроил мне встречу с коллегами, так сказать, «на природе» с доброй выпивкой и закуской. Но об этом – чуть позже.

Выражаясь фигурально, прошёл «кругосветку». Говоря образно, преодолел непростой путь в пространстве и времени.

Продолжу мысленный путь «кругосветки». Задержав меня «на минутку» в селе Смелое, где коллеги-журналисты познакомили с местным музеем Боевой славы и вместе с трофейной армейской каской презентовали традиционно толстенный шмоток сала, при содействии постового милиционера на выезде с сельской дороги на Всесоюзную, отправили в кабине грузового авто-дальнобойщика далее в Россию.

Дорога союзного значения проходила в обход города Орла, и водитель «выгрузил» меня почти в степи, но, как определил по карте, - у перекрещивающей дороги на Колпну. Сразу же под дамбой стоял одинокий дом, достаточно широкий, добротно обшитый досками. Уже темнело, и я попросился у хозяев заночевать. Не пустили – положительно не возымели ни журналистское удостоверение, ни паспорт, обещанный в залог, ни рассказ о поездке на Украину (при этом я ещё показывал музейную каску) и о намерении продолжить путь в Колпнянский район на место гибели отца.

Ещё далее, в километрах двух-трёх поодаль от шоссе виднелся посёлок, и я побрёл к нему. В одном из первых дворов с приземистым домиком из белого силикатного кирпича заметил убирающуюся со скотиной женщину. Моя демонстрация документов выглядела глупо, потому что хозяйка, а она оказалась свинаркой местного совхоза, сразу же показала на входную дверь: «Проходите, - сказала, - Только у нас не больно тепло в избе…». Действительно, жарко не было, а одна из следующих комнат, видно, всю зиму была закрыта – дверь в неё заставлена кроватью. На ней лежал муж-инвалид (должно быть, спинальник), тем и объяснялось, что хозяйка не сумела в достатке заготовить топки – ни дров, ни угля, вот и не хватило до весны. Был уж поздний вечер, но добрая женщина успела покормить меня варениками с картошкой. И тут же скомандовала спать, потому что ей надо было просыпаться рано, успеть покормить домашнюю живность и спешить на ферму. Уходил я уже без неё, не сумев толком поблагодарить за приют. Да и не записал ни имени хозяйки, ни названия посёлка.

Безуспешным оказалось моё двух-трёх-ли-часовое ожидание попутной машины на дороге в Колпны. Пришлось идти на окраину города, там садится в трамвай и добираться до пригородного автовокзала. И только к вечеру на колпнянском автобусе я доехал до развилки дороги на Павловку, где, как указывалось в «похоронке» и погиб отец. Правда, уже в автобусе мне посоветовали выйти напротив села Маркино, где располагались сельский совет и школа.

Напомню: это был конец марта, началось таяние снега, а обут я был в войлочные (уезжал-то из дома, когда ещё мороз лютовал) ботинки. Дорога же до села (километра три от шоссейки) уже была разбита, и под ногами хлюпало. Как раз в сельсовете проходило какое-то собрание. Проходящий мимо мужчина вошёл туда, сообщил обо мне, и ко мне, вот удача-то! – вышла учительница истории местной школы Ксения Максимовна Калганова.

Она без лишних расспросов поняла, кто я и какие цели привели сюда. И теперь уже по голому полю, по узенькой тропе с беспрестанно проваливающимся снегом, под которым стояла вода, ещё километра два-три пошли в Павловку. Её изба стояла на самом краю села, почти у самого шоссе. Для полноты приёма Ксения Максимовна позвала к себе бригадира – видно, единственного начальника, как официального лица села Павловки. Не обошлось без крепкого напитка, самогонки. За скромным угощением пожилая учительница рассказывала мне о том памятном ей 3 февраля 1943 года освобождении села от фашистов.

Кстати, поведала и о том, что накануне, долбя бомбами с самолёта пустую цистерну из-под горючего, что располагалась вблизи, советский лётчик задел угол их дома. И свалившейся матицей был раздавлен финн, что лежал на кровати. И надо же, именно в том углу хозяйка положила меня спать. Среди темнющей ночи мне пригрезился какой-то страшный сон, и я вскричал дурным голосом, разбудив себя среди ночи. Но хозяйка спала на печи в задней половине избы и, кажется, не слыхала моего вскрика. Утром она дополнила воспоминания другими подробностями того боя.

Отдельно надо сказать о прощании с Шахтёрским бугром, где сложили головы освободители Павловки.

Перед продолжением пути в райцентр я поднялся на пригорок, чтобы, следуя традиционному ритуалу взять с места гибели отца землицы и потом высыпать её на малой родине. Комком в горле отразилось волнение этого момента, а в голове зазвучало «Мне кажется порою, что солдаты, с кровавых не пришедшие полей, они не в землю полегли когда-то, а превратились в белых журавлей…». Но мне-то рассказывали, что, откапывая временные захоронения в бомбёжных ямах, сделанные весной 43-го подростками и женщинами освободителей и захватчиков в одну кладь, достали и перенесли в братскую могилу в соседнее Маркино не все останки. Потому что, как говорили, и ныне во время пахоты этого поля под плугами обнаруживаются кости. И как бы иллюстрацией моих мыслей о таком святотатстве, в то самое время по чёрным проталинам-проплешинам бугра бродили грачи, видно, только что вернувшиеся с юга. Выискивая в пашне какой-никакой прокорм, они время от времени взлетали, чёрными крестами отражаясь на ослепительной белизне снега, уже заливающегося ярким утренним солнцем.

В обе поездки я постарался исполнить этот ритуал: первую щепотку орловской земли с Шахтёрского бугра высыпал на кладбище в Вольной Солянке. Вторую, взяв с братской могилы Маркино, привёз в Красный Яр на место вечного упокоения матери Марины. Не знаю глубокого смысла этого действа, но, поверьте, сердце и в эту секунду содрогается в скорби по своим родителям…

* * *

НА БРАТСКОЙ БОЙНЕ, ГДЕ ПАЛ ОТЕЦ…

Думаю, у меня есть невольное право сказать своё слово от имени детей Великой Отечественной войны. Не буду повторять то, что известно многим, - о горькой участи безотцовщины.

Был на месте гибели отца ранней весной семьдесят пятого, много раз потом принимался писать о поездке. Но что-то всё мешало... Теперь думаю: мешала ошеломляющая правда! Иная, чем мы знали и придумывали тогда, в семидесятые.

Конечно же, и ныне считаю: русский (читай: советский) солдат, точно, совершал чудеса героизма. Бывало, что делал это умно и не зря! А бывало...

...Местные жители, ставшие очевидцами трагедии, показали мне Шахтёрский бугор перед деревней Павловкой под Орлом, где 3 февраля 1943 года сложил свою буйну голову отец. И семьсот других бойцов — это по списку сельсовета, в котором почему-то не оказалось фамилии не только моего отца, но и других бойцов.

До наступления русских на Павловку фашисты выставили на чердаках трёх изб пулемёты - впереди и по краям деревни. И целый день "косили" раз за разом наплывающие на Шахтёрский бугор цепи орущих "ура" русских солдат. В то самое время, когда, по мысли деревенских, к обеим сторонам деревни от наступающих можно было незамеченным пройти одному лазутчику и без труда "снять" засады с тыла. Нет, пёрли в лобовую!

Жутко представить ту картину. Вот покачивается наплыв со склона тёмной гряды (в бушлатах, без маскхалатов!) бегущих солдат. Лихорадочная строка немецкого пулемёта, и кровавый наплыв на белый снег...

...Вот и опять, кажется, не получается ясного рассказа о поездке к могиле погибшего на войне отца. Что-то опять мешает... Что? Осознание обманутой гордости за талантливых командиров? Или открытие разукрашенной р-революционным романтизмом лжи о несокрушимой Красной Армии? Может быть, и третье - внезапное столкновение с цинизмом реального бытия множества соотечественников: "Жизнь одна и бери от неё всё, что урвёшь"?!

Словом, когда звучат бравурные марши в честь, когда слышу иных хвастающих ветеранов, вспоминаю могилу отца, и мне становится жутко.

Наравне с рассказами о героизме (между прочим, таком безум­ном, что, как говорят жители тех мест, от этого сходили с ума некоторые слабонервные противники) я наслушался таких воспоминаний о гадостях, творимых нашими "героями" там, на войне, что до сих пор не могу собраться с духом, чтобы описать всё полно с подробностями.

Там, на Орловщине, я зашёл в первую очередь в редакцию тамошней районной газеты за помощью в поиске могилы отца (в списки погибших на той земле его внесли только после моего посещения и предъявления копии "похоронки"). И вот один из журналистов, не удивляясь моему случаю, поведал историю, которой, будучи подростком, сам был свидетель.

Случай тягчайший: сами советские солдаты расстреляли своего командира. Самосудом. И на глазах у жителей только что освобождённого села. Расстреляли за то, что он, вопреки военной тактике, послал на верную гибель несколько сотен бойцов. По мысли подчинённых, потом подтверждённой сельчанами, село можно было отбить почти бескровно днём спустя: разведка докладывала, что скопление техники и живой силы в этом далеко не стратегическом селе было случайным и всё это собиралось вскоре рассредоточиться по ширине фронта. Второе: и это скопление можно было легче разбить, в худшем случае навести панику и ускорить отход, спланируй командир обходной маневр с флангов.

Однако командир, обезумев от ярости, направлял и направлял в лобовую атаку солдат. Таким образом, было уничтожено не менее тысячи героев. Вероятно, не понимая ярости, вскоре противник оставил объект. Но когда жалкие остатки подразделения вошли в село, узнали: оказывается, в нём жила семья командира. И вот, в угоду идеологии "солдаты героически сражались за освобождение малой родины своего командира" - были бессмысленно положены жизни множества людей.

Что же получилось потом, я уже сказал в начале рассказа: командира расстреляли его же солдаты.

* * *

О том, что безотцовщина очень стыдна, мне довелось познать в 10 лет, когда однажды, выпросив у конюха колхозную подводу, пытался неумело запрячь лошадь. Ко мне подскочил с остекленелыми от негодования глазами Тимофей Иванович Тарасов и, хрипло изматерившись, упрекнул: "Безотцовщина, твою мать..."

До этого он мне представлялся настоящим героем (в пионерской жизни с подачи вожатых мы боготворили всех недавних участников войны - это были 50-е годы). Да и внешний вид у Тимофея Ивановича был симпатичным: широк в плечах, энергичная походка, смуглое лицо и закрученные вверх чёрные чапаевские усы.

Но и этот эпизод ещё не поколебал во мне веры в "массовый героизм советского народа в годы Великой Отечественной войны".

Даже стенания моей матери после того, как она в другой раз вернулась с конного двора без подводы, отказанной ей конюхом. И это после того, как ему, конюху Степану Мотагину, недавнему бойцу Красной Армии, мать всучила традиционную бутылку самогона. Он ещё, кстати, будучи нам сродни, требовал от неё оплаты "натурой".

Окончательно раскрылись глаза на неоднозначность героизма в минувшую войну, когда, по пионерской инерции ещё движимый архипатриотическими чувствами, поехал на места боёв одного из погиб­ших героев-земляков Алексея Коптева, чтобы привезти оттуда очередной очерк-боевик во славу советского народа - это было накануне тридцатилетия Победы.

Повезло или не повезло, но прямо с дороги я нечаянно оказался в небольшой пьяной компашке (туда был приглашён организатор моей встречи). И вот тут-то, в немалом подпитии, один из мужчин, обнару­жив во мне "земляка", покаянно рассказал о своих "фронтовых" по­хождениях по нашим краям. Он, оказывается, во всё время войны занимался сопровождением железнодорожных грузов, следующих из Казахстана на фронт: везли обмундирование и продукты. И вот на узловой станции Кинель по договоренности с машинистом каждый раз стратеги­ческий эшелон загоняли в тупик на сутки-двое и расслаблялись. Здесь, в пригороде, у них образовался притон со всеми удовольствиями - самогоном и женщинами. В продажу шли продукты и товары из вагонов. Особенно памятна моему новому знакомому "фронтовику" была торговля солью - он сам продавал её кружками прямо с платформы. Чтобы восполнить украденное, потом в соль подсыпали речной песок...

А тут мне вспомнились и местные дезертиры. Они, естественно, остались живыми (в их семьях безотцовщины не было!). Мало того - я часто улавливал в настроении многих земляков по отношению к ним зависть и одобрение. Но…

Вернусь к поездке на Орловщину.

“ТЕБЕ ПОЁМ, КРЫЛАТАЯ СТРАНА”, – назвал я одну из главок, посвящённой второй поездке в Колпну и Маркино в «Другой книге». Фрагмент привожу здесь…

..."Русский парень в огне не горит", - звучал голос школьника Игорька Гренцева со сцены Колпнянского Дома культуры, и мне это было вдвойне-втройне приятно, потому что... Но лучше начну с самого моего начала.

Долгие годы мы с сестрой и братом искали точное место гибели отца, потому что по понятной причине - военное время! - с разных ведомств поступали противоречивые сведения о месте и времени его последнего сражения.

У меня так и были сомнения до последнего времени, потому что после публикации запроса в районные газеты Орловской области еще в 70-е годы прошлого века в одном из откликов жительница села Речица утверждала: Степанов Д. убит там еще в 1941 году... Но именно этим летом мои сомнения окончательно развеял Орловский военный комиссариат, который перед самой нынешней поездкой на могилу отца сообщил однозначно:

"Ваш отец, Степанов Дмитрий Сергеевич, 1907 г.р., рядовой 771 сп. 137 сд, погиб 3.02.43 г. и захоронен в братской могиле д. Маркино Колпнянского района (перезахоронен из д. Павловка в 1948 г.)" - так достаточно четко ответил на мой запрос 6 июня этого года орловский военком полковник Е.Гришин.

Там, в Павловке, Маркино и Колпне я уже бывал в марте 1975 года, используя часть творческой командировки по линии Союза журналистов на Украину. Было это в раннее весеннее раздополье, и помнится, добираясь где-то на попутных, где-то пешком, сильно промочил ноги, и мог бы простудиться, но на мое счастье, в Маркинской школе, куда забрёл по какому-то Божьему провиденью, допоздна задержалась учительница истории Ксения Максимовна Калганова. Поверила моему рассказу о цели прибытия и взяла меня на ночлег домой, где накормила, подогрела (сосед-бригадир раздобыл самогона), обсушила мою обувь, уложила в тёплую пуховую постель. Естественно, за столом при моей нетерпеливой заинтересованности хозяйка рассказывала нам с молодым соседом всё, что помнила о том бое за деревню Павловку. В войну Ксении было лет двадцать, события запечатлелись ярко и подробно. Так, она рассказала о том, что в их избе во