Иносказательность художественной речи

Различные виды тропов и простых сравнений жили и живут веками в разговорной, а также и в нехудожествен­ной литературной речи. Они или совсем не осознаются говорящими и пишущими в своем изобразительно-ино­сказательном значении, или же осознаются ими слабо.

Художественная речь значительно отличается в этом отношении от практической разговорной и нехудожествен­ной литературной речи. Словесное искусство придает традиционным формам иносказательности слов ощутимую семантическую значимость.

Выражая идейно-эмоциональную направленность своих произведений, писатели в большинстве случаев не огра­ничиваются подбором слов в их номинативном значении, не довольствуются часто и лексической выразительностью слов в их корневых значениях, суффиксах и приставках. Стремясь придать своей речи еще более ощутимую, дей­ственную экспрессивность, они, исходя из традиционных форм словесной иносказательности, развивают их, обнов­ляя старую и применяя новую иносказательность слов и оборотов. В речевом контексте произведения они создают тем самым новые эмоционально-изобразительные оттенки значения слов, выступают творцами оригинального художе­ственно-речевого строя. Это относится к писателям-про-

заикам, но в еще большей мере — к писателям-стихо­творцам. Стихотворная речь обычно бывает более изощ­ренно организованной по сравнению с прозаической.

В зависимости от особенностей творческого мышления писателей, от идейного содержания произведений ино­сказательность их художественной речи совершенно раз­лична.

Например, творческое мышление поэтов русского классицизма с их гражданско-моралистическими идеалами отличалось значительной степенью рационализма, рассудо­чности. Отсюда в семантике их произведений преобла­дают метонимические принципы иносказательно­сти. Дело в том, что в связывании представлений о жизнен­ных явлениях по их смежности, лежащей в основе всех видов метонимий, в большей мере проявляется умствен­ная, а не эмоциональная активность человеческого соз­нания.

Так, для стихотворений крупнейших поэтов русского классицизма характерно широкое применение разного ви­да синекдох: «Не швед ли мнил, что он главою, || Как Атлас, держит целой свет?»; «Что может собствен­ных Платонов || И быстрых разумом Невтонов (Ньюто­нов) || Российская земля рождать»; «Но требует к тому Россия || Искусством утвержденных рук» (Ломоносов); «Идет седая чародейка, || Косматым машет рукавом» (Державин).

Особое место занимали в их творчестве также метони­мии места: «Брега Невы руками плещут»; «Блажен­ство сел, градов ограда, || Коль ты полезна и красна!» (Ломоносов); «Ты Темзу в фижмы наряжаешь, || Хохол Варшаве раздуваешь»; «Вокруг вся область почивала, || Петрополъ с башнями дремал» (Державин); метонимии средства: «Се хощет лира восхищенна || Гласить вели­ки имена» (Ломоносов); «И все из своего пера || Блажен­ство смертным проливаешь» (Державин); метонимии признака: «Младенцы купно с сединою || Спешили следом за тобою» (Ломоносов); «Но где твой трон сияет в мире?»; «А ты спеши скорей, Голицын, || Принесть в свой дом с оливой лавр» (Державин).

Большое развитие получила в творчестве этих поэтов своеобразная разновидность метонимии принадлеж­ности, основанная на том, что различные явления при­роды или культуры обозначались именем тех античных богов, которые, по мифологическим представлениям древ­них греков и римлян, в этих явлениях воплощались или ими

ведали и управляли. Например: «В полях кровавых Марс страшился, || Свой меч в Петровых зря руках»; «И се Минерва ударяет || В верьхи Рифейски копнем» (Ломо­носов); «Борей на Осень хмурит брови || И Зиму с севера зовет»; «И как вертится всеминутно || Людской Фортуны колесо»; «Почто меня от Аполлона, || Меркурий! ты ведешь с собой?» (Державин).

Марс — бог войны — у Ломоносова становится ее ме­тонимическим обозначением; Минерва — богиня мудрости, науки — в приведенном примере — метонимическое обо­значение науки. Борей — иносказательный образ северного ветра, Фортуна — образ человеческой судьбы, Аполлон —бог и покровитель искусств, Меркурий — бог торговли также использованы для метонимического обозначения соответствующих понятий.

Очень значительны у названных поэтов такого рода иносказательные обороты: «Премудрость тамо зиждет храм. II Невежество пред ней бледнеет» (Ломоносов); или: «Где старость по миру не бродит? || Заслуга хлеб себе находит?» или: «Злость поверженна скрежещет, || Во узах ябеда трепещет» (Державин). Подобные словес­ные обороты, казалось бы, можно рассматривать как олицетворения отвлеченно осознанных свойств че­ловеческой жизни и, значит, как разновидность метафоры. Но правильнее, видимо, считать их обозначениями целого конкретного явления через отдельное отвлеченно осоз­нанное его свойство, т. е. полагать, что иносказательность таких оборотов основана все же на ассоциации по сме­жности, а не по сходству и представляет собой разно­видность метонимического словесного мышления. Будем называть такие обороты отвлеченной метони­мией¹.

Нередки у Ломоносова и Державина и метонимиче-

' От отвлеченных метонимий следует отличать метафорические обороты речи, внешне на них похожие. Пример из русских поговорок: «Правда не тонет», «Лень раньше тебя родилась» и т. п. Выражение «Старость по миру не ходит» означает: старые люди не просят мило­стыни; выражение «Правда не тонет» значит: правдивые мысли (или добрые дела) надолго сохраняют о себе память. Вот еще пример по­добной метафоры из стихотворения Багрицкого «Смерть пионерки»: «Нас водила молодость // В сабельный поход,//Нас бросала молодость на кронштадтский лед». Различие иносказательности в этих примерах очевидно. «Старость» вместо «старые люди» — метонимия признака; «молодость», водившая людей в поход, — отвлеченно-олицетворяющая метафора.

ские эпитеты. Например: «Мы дерзкий взор врагов потупим, || На горды выи их наступим»; И в храбры руки днесь возьмите || Зелены ветви и цветы»; «С полнощных стран встает заря»; «Светило дневное блистает» (Ломо­носов); «Гремит музыка, слышны хоры || Вкруг лакомых твоих столов» (Державин). «Дерзки» не сами «вз.оры» врагов — они лишь выражают дерзость их стремлений; «храбры» не руки, а люди, ими действующие; «лакомы» не столы, а яства, на них стоящие, и т. д.

Таковы же у них и метонимические перифразы. Например: «Великая Петрова дщерь || Щедроты отчи превышает»; «Помысли, земнородных племя» (Ломоно­сов); «Певец весенних дней пернатый» (Державин).

Наконец, надо обратить внимание, особенно в стихах Державина, еще на один очень характерный семантиче­ский прием. Это своеобразный вид метафор, который, по своей отвлеченности, вполне гармонирует с общим метонимическим строем художественной речи. Например: «Друг честности и друг Минервы» или «Сын роскоши, про­хлад и нег, || Куда, Мещерский, ты сокрылся?». Дружба — тесный нравственный союз людей; выражение «друг честно­сти» или «друг Минервы» (мудрости) метафорически обо­значает нравственный союз человека с этими отвлеченно осознанными добродетелями, его крепкую причастность к ним. Сын воспитывается родителями; выражение «сын роскоши» отвлеченно, метафорически означает воспитание человека в роскоши и т. д.

В единстве этих семантических средств, почти всецело метонимических, лирика русских классицистов, при всей своей архаичности, — явление, несомненно, художественно изысканное и законченное. И в свое время оно было ори­гинальным и значительным вкладом в развитие националь­ного словесного искусства.

Прямым продолжателем стилистических традиций ли­рики классицизма был Пушкин, особенно в ранний период своего поэтического развития. В дальнейшем, при усво­ении гражданско-романтического пафоса творчества, а за­тем и реалистического принципа отражения жизни, он лишь отчасти преодолевал такие традиции.

Вот отдельные примеры из пушкинской поэзии: «От суеты столицы праздной, || От хладных прелестей Невы...»; «В печальной праздности я лиру забывал»; «Увы, куда ни брошу взор, || Везде бичи, везде железы»; «Здесь тяго­стный ярем до гроба все влекут»; «Падет преступная секира, || И се злодейская порфира || На галлах скованных

лежит»; «И слышит Клии страшный глас»; «Ленивый Пинда гражданин, || Свободы, Вакха верный сын»; «Друг Марса, Вакха и Венеры»; «Утешится безмолвная пе­чаль, || И резвая задумается радость»; «Встает купец, идет разносчик, || На биржу тянется извозчик»; «Все, чем для прихоти обильной || Торгует Лондон щепетильный»; «Я пью один и на брегах Невы || Меня друзья сегодня именуют»; «Партер и кресла, все кипит»; «Узрю ли рус­ской Терпсихоры || Душой исполненный полет?» «Британ­ской музы небылицы || Тревожат сон отроковицы».

Из сказанного, конечно, не следует, что в стихах поэ­тов классицизма и Пушкина метонимизм оказывается единственным видом иносказательности художественной речи. В ней также встречаются метафоры, но они не имеют ведущего значения, не определяют собой семантического строя произведений.

В начале XIX в. на смену поэзии, в основном мето­нимической по своему семантическому строю, появилась поэзия метафорическая. Она развивалась по пре­имуществу у тех поэтов-романтиков, которые тяготели к религиозно-моралистической и философско-идеалисти-ческой проблематике. Зачинателем ее был Жуковский в зрелый период своего творчества. У него были свои предшественники — поздний Херасков, Карамзин, но он впервые в истории русской поэзии создал изысканный и законченный метафорический строй стихотворной речи.

На первом месте у Жуковского стоят метафоры, пред­ставляющие собой романтические олицетворения явлений и процессов природы. Например: «Последний луч зари на башнях умирает..; || Все тихо; рощи спяг...О, тихое небес задумчивых светило...»; или: «Я знаю край! Там негой дышит лес»; «Уже утомившийся день || Склонился в багряные воды»; «И ветер улегся на спящих листах».

Еще значительнее у поэта метафоры, олицетворяющие чувства и душевные движения. Например: «Минувших дней очарованье, || Зачем опять воскресла ты? || Кто разбу­дил воспоминанье || И замолчавшие мечты?»; или «Сие шепнувшее душе воспоминанье...»; «Все необъятное в еди­ный вздох теснится, || и лишь молчание понятно говорит».

Немало у Жуковского метафор и более отвлечен­ного значения. Например: «Но в мире он минутный странник был»; «Сии столь яркие черты, || Легко их ловит мысль крылата»; или: «Страна, где я расцвел в тени уеди­ненья»; «Где вера в тишине святые слезы льет, || И мелан­холия печальная живет».

Очень часты у поэта также метафорические э п и т е -т ы: «Как сладко в тишине у брега струй плесканье»; «С сей очарованной мешаясь тишиною»; «С пленительным про­стившись ожиданьем...»; «Тогда постигну ход таинствен­ных небес» и т. п.

Продолжателями Жуковского в этом отношении были Тютчев и Фет. Последний внес в русскую поэзию очень оригинальные и смелые приемы метафоризма. Например: «Какие-то носятся звуки || И льнут к моему изголовью»; «И в воздухе за песней соловьиной || Разносится тревога и любовь»; «Но память былого || Все крадется в сердце тревожно»; «Но песня разлуки || Несбыточной дразнит любовью» и т. п.

Позднее русские поэты-символисты, по-своему развива­ющие романтические мотивы, обогатили поэтическую се­мантику еще более изысканным и сложным метафориче­ским выражением внутреннего мира. Например, Блок: «И ушла в синеватую даль... || Где кружилась над лесом печаль»; «В этом поезде тысячью жизней цвели || Боль разлуки, тревога любви»; «И мгновенно житейское ка­нет, || Словно в темную пропасть без дна, || И над про­пастью медленно встанет || Семицветной дугой тишина»; «И перья страуса склоненщле || В моем качаются моз­гу, || И очи синие бездонные || Цветут на дальнем бе­регу».

Своеобразную метафорическую палитру художествен­ной семантики являет ранняя поэзия Есенина. Она очень богата смелыми и утонченными метафорами, выражаю­щими восторженное и грустное любование природой. На­пример: «Кудрявый сумрак за горой || Рукою машет бело­снежной»; «А месяц будет плыть и плыть, || Роняя весла по озерам»; «Стережет голубую Русь || Старый клен на одной ноге»; «Отговорила роща золотая || Березовым, веселым языком». Но в поэзии Есенина не менее значи­тельны и такие метафоры, которые выражают пережива­ния через изображение природы. Например: «И душа моя, поле безбрежное, || Дышит запахом меда и роз»; «О моя утраченная свежесть, || Буйство глаз и половодье чувств»; «О Русь, малиновое поле, || И синь, упавшая в реку, || Люблю до радости и боли || Твою озерную тоску» и т. п.

Названные поэты обогатили русскую литературу новы­ми формами метафорической семантики, не существовав­шими до них ни в разговорной речи, ни в произведениях словесного искусства. Особенно следует остановиться на

такой разновидности этого рода словесной иносказатель­ности, как двучленная метафора.

Иносказательные слова и обороты вообще характе­ризуются тем, что в каждом из них одно слово заменя­ется другим по принципам сходства (смежности, контра­ста) обозначаемых ими явлений жизни. Так строятся обычные одночленные метафоры. Например, в выра­жении «лучи глаз» слово «лучи» означает лучистый, сияю­щий взгляд глаз, здесь «лучи» — одно из свойств взгляда.

Иное соотношение представлений и выражающих их слов в метафорическом обороте «звезды глаз». Лучистые по своему взгляду глаза по сходству отождествляются со «звездами», но «звезды» не одно из свойств «глаз», а сами «глаза» в их целостности. Здесь иносказательное обозначе­ние явления не заменяет прямого, а стоит с ним рядом в сло­весном контексте. Это — двучленная метафора в граммати­ческой форме родительного падежа. Еще примеры: «Того змея воспоминаний, || Того раскаянье грызет», «Телега жиз­ни»; «Его порой волшебной славы|| Манила дальняя звезда» (Пушкин); «Мы пьем из чаши бытия || С закрытыми оча­ми» (Лермонтов); «Ты, знающая дальней цели || Путево­дительный маяк» (Блок); «Клячу истории загоним» (Мая­ковский).

Нередко в двучленных метафорах явления отожде­ствляются по сходству еще более прямо и непосредствен­но. Тогда метафора тут же раскрывается в форме грам­матического «приложения». Например: «И пристань го­рестных сердец — могила» (Жуковский); «Ягненочек куд­рявый, месяц || Гуляет в голубой траве» (Есенин). Иногда члены такой метафоры синтаксически меняются местами. Например: «Вперед, мечта, мой верный вол» (Брюсов); «И следом за ними... солнце погналось, желтый жираф» (Маяковский).

Двучленные метафоры не надо смешивать с простыми сравнениями, и не только с «союзными», но и со сравнени­ями в творительном падеже. Так, у Есенина: «Взбрезжи, полночь, луны кувшин || Зачерпнуть молока берез» и «Ков­ригой хлебною под сводом || Надломлена твоя луна» — выражения, не одинаковые по своей семантической образ­ности. Метафорическое отождествление «луны» с «кувши­ном» в первом из них более непосредственно и эмоцио­нально образно, нежели сравнение «луны» с «ковригой» хлеба во втором.

В русской советской поэзии двучленные метафоры получили в дальнейшем большое распространение. Напри-

мер: «Все чаще думаю, || Не поставить ли лучше || Точку пули в своем конце» (Маяковский); «Разве хмурый твой вид передаст || Чувств твоих рудоносную залежь. Сердца тайно светящийся пласт» (Пастернак); «Свежак надры­вается. Прет на рожон || Азовского моря корыто» (Багриц­кий); «Но «Яблочко»-песню || Играл эскадрон || Смычками страданий || На скрипках времен» (Светлов).

Приведенные примеры на метафоризм поэтической семантики взяты из стихотворений и поэм. Однако и идей­но-эмоциональная направленность прозаических произве­дений часто создает ощутимость метафоричности худо­жественной речи. Очень богата ею проза Тургенева. На­пример: «...Я вдруг почувствовал тайное беспокойство на сердце... поднял глаза к небу, но и в небе не было покоя: испещренное звездами, оно все шевелилось, двигалось, со­дрогалось... тревожное оживление мне чудилось повсю­ду — и тревога росла во мне самом».

Подобный же пример из романа Горького «Мать»: «Павел махнул знаменем, оно распласталось в воздухе и поплыло вперед, озаренное солнцем, красно и широко улыбаясь... И народ бежал навстречу красному знамени... и крики его гасли в звуках песни... на улице она текла ровно, прямо, со страшной силой».

Среди других разновидностей словесной иносказа­тельности в художественной литературе относительно меньшее развитие получила ирония. Она применяется преимущественно в таких произведениях или в таком изображении отдельных персонажей, которые обладают юмористической или сатирической идейной направлен­ностью.

Так, Пушкин, изображая в восьмой главе «Евгения Онегина» враждебное ему столичное светское «общество», писал:

Тут был, однако, цвет столицы, И знать, и моды образцы, Везде встречаемые лицы, Необходимые глупцы...

Одного из гостей Лариных он охарактеризовал так: «Гвоз-дин, хозяин превосходный, || Владелец нищих мужиков». Богата в этом отношении художественная речь повестей Гоголя. Он часто изображает своих низменных героев тоном высоких восхвалений. Например: «Итак, два почтен­нейших мужа, честь и украшение Миргорода, поссорились между собой! и за что? за вздор, за гусака» («Повесть о том, как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем»).

Или: «Нужно знать, что Чичиков был самый благопристой­ный человек, какой когда-либо существовал в свете. Хотя он и должен был вначале протираться в грязном обществе, но в душе всегда сохранял чистоту, любил, чтобы в канцеля­риях были столы из лакированного дерева и все бы было благородно» и т. п. Или: «Полицмейстер был некоторым образом отец и благотворитель в городе. Он был среди граждан совершенно как в родной семье, а в лавки и в гостиный двор наведывался, как в собственную кладовую. Вообще он сидел, как говорится, на своем месте и должность свою постигнул в совершенстве». Или: «Прочие тоже были более или менее люди просвещенные: кто читал Карамзина, кто «Московские ведомости», кто даже и совсем ничего не читал».

В стихотворениях и поэмах писателей-демократов 60-х годов XIX в. ирония как иносказательное словосочетание также получила большое распространение. Например, у Некрасова:

И сойдешь ты в могилу... герой, Втихомолку проклятый отчизною, Возвеличенный громкой хвалой!..

(«Размышления у парадного подъезда»)

Или:

Выпряг народ лошадей — и купчину С криком «ура!» по дороге помчал... Кажется, трудно осрадней картину Нарисовать, генерал?..

(«Железная дорога»)

Итак, художественная словесность, в особенности стихотворная, не только развивает и обогащает для выраже­ния своего специфического содержания все те разновиднос­ти иносказательности слов и оборотов, какие существуют в языке и применяются в разговорной речи, но и создает новые, более сложные ее виды. Этот процесс усложнения словесной изобразительности и выразительности начался еще в устном народном творчестве и продолжается до наше­го времени.

I

Глава XVI