Января нового года и столетия. Е. б. ж. 8 страница

[...] 2) Прочел у Менделеева, что назначение, идеал человека размножение. Ужасно нелепо. Вот глупость (не свойство, а поступок слова) последствие самоуверенности. Животные поедают друг друга, и потому им надо размножаться, и размножение может быть идеалом кроликов. Поедание и размножение взаимно ограничиваются. У людей же, освободившихся от поедания другими животными, размножение ничем не может быть ограничено, кроме сознанием добра, совершенствованием. Совершенствование включает целомудрие. Оно-то и ограничивает. Как ужасно безнравственно и просто глупо менделеевское размножение. Ведь если люди выдумают химическую пищу, то размножение все-таки дойдет до того, что будут стоять плечо с плечом. Поедание и размножение животных есть экилибри [равновесие (от фр. - equilibre)], устанавливаемый в области эгоистической телесной жизни. В области духовной жизни - любовь, приручение и целомудрие.

[...] 7) Думал о том, что теперь делать правительству, и стало совершенно ясно, что главное прекратить все репрессии, согласиться на все требования, и не для того, чтобы стало лучше (хуже не будет, и очень может быть, что станет лучше), но для того, чтобы не участвовать в зле, не быть в необходимости сдерживать, карать.

[...] 14) Меня причисляют к анархистам, но я не анархист, а христианин. Мой анархизм есть только применение христианства к отношениям людей. То же с антимилитаризмом, коммунизмом, вегетарьянством. [...]

1 сентября. Ясная Поляна. 1906. Не писал шесть дней.

Болезнь Сони все хуже. Нынче почувствовал особенную жалость. Но она трогательно разумна, правдива и добра. Больше ни о чем не хочу писать. Три сына: Сережа, Андрюша, Миша здесь и две дочери: Маша и Саша. Полон дом докторов. Это тяжело: вместо преданности воле бога и настроения религиозно-торжественного - мелочное, непокорное, эгоистическое. Хорошо думалось и чувство шлось. Благодарю бога.

Я не живу, и не живет весь мир во времени, а раскрывается неподвижный, но прежде недоступный мне мир во временя. Как легче и понятное так! И как смерть при таком взгляде не прекращение чего-то, а полное раскрытие...

2 сентября 1906. Ясная Поляна. Нынче сделали операцию. Говорят, что удачно. А очень тяжело. Утром она была очень духовно хороша. Как умиротворяет смерть! Думал: разве не очевидно, что она раскрывается и для меня, и для себя; когда же умирает, то совершенно раскрывается для себя. - "Ах, так вот что!" Мы же, остающиеся, не можем еще видеть того, что раскрылось для умирающего. Для нас раскроется после, в свое время.

Во время операции ходил в елки. И устал нервами. Потом пописал о Генри Джордже - нехорошо. Записать.

[...] 9) Западные народы далеко впереди нас, но впереди нас на ложном пути. Для того чтобы им идти по настоящему пути, им надо пройти длинный путь назад. Нам же нужно только немного свернуть с того ложного пути, на который мы только что вступили и по которому нам навстречу возвращаются западные народы. [...]

5 сентября 1906. Ясная Поляна. Ужасно грустно. Жалко ее. Великие страдания и едва ли не напрасные. Не знаю, грустно, грустно, но очень хорошо.

15 сентября. Здоровье Сони хорошо. Видимо, поправляется. Много пережито.

Кончил и статью, и о земле, и начал письмо китайцу, все о том же.

Хочется писать совсем иначе. Правдивее. Записывать много есть чего. Но не буду нынче. Ездил далеко в лес по метели. Состояние не бодрое, но хорошее, доброе. До завтра.

24 сентября 1906. Кончил все начатые работы и написал предисловие к Генри Джорджу. Последнее время был не совсем здоров желудком, и мало и лениво думается. Начал "Круг чтения", но лениво идет и не хорошо. Даже нынче кажется, что не могу. Написал ядовитое письмо в ответ на запрос о приезде англичан и рад, что не послал. Вот этого-то нет во сне: нет нравственного усилия. Так, нынче видел длинный сон и не помню о чем, солгал и потом вспомнил, что не надо было лгать, но не мог удержаться. Наяву же всегда можно удержаться. И в этом вся жизнь и отличие бдения от сна.

Написать надо:

[...] 12) Насколько дело жизни - прямого отношения с людьми дороже, важнее писания. Тут ты прямо действуешь на людей, видишь успех или неуспех, видишь свои ошибки, можешь поправить их, там ты ничего не знаешь, может быть, подействовал, может быть, нет; может быть, тебя не поняли, может быть, ты не так сказал, - ничего не знаешь.

13) Тайна в том, что я всякую минуту другой и все тот же. То, что я все тот же, делает мое сознание; то, что я всякую минуту другой, делает пространство и время.

30 сентября 1906. Ясная Поляна. Просмотрел привезенные корректуры. Начал было рассказ о священнике. Чудный сюжет, но начал слишком смело, подробно. Не готов еще, а очень хотелось бы написать. Философский, метафизически-религиозный вопрос нудит и требует выражения более ясного. И кажется, что нынче, если не нашел решения, то приблизился очень к нему.

Читаю Гете и вижу все вредное влияние этого ничтожного, буржуазно-эгоистического даровитого человека на то поколение, которое я застал, - в особенности бедного Тургенева с его восхищением перед "Фаустом" (совсем плохое произведение) и Шекспиром, - то же произведение Гете, - и, главное, с той особенной важностью, которая приписывалась разным статуям Лаокоонам, Аполлонам и разным стихам и драмам. Сколько я помучался, когда, полюбив Тургенева - желал полюбить то, что он так высоко ставил. Из всех сил старался и никак не мог. Какой ужасный вред авторитеты, прославленные великие люди, да еще ложные!

Записано:

[...] 2) Что такое порода? Черты предков, повторяющиеся в потомках. Так что всякое живое существо носит в себе все черты (или возможность их) всех предков (если верить в дарвинизм, то всей бесконечной лестницы существ) и передает свои черты, которые будут бесконечно видоизменяться, всем последующим поколениям. Так что каждое существо, как и я сам, есть только частица какого-то одного, временем расчлененного существа - существа бесконечного. Каждый человек, каждое существо есть только одна точка среди бесконечного времени и бесконечного пространства. Так я, Лев Толстой, есмь временное проявление Толстых, Волконских, Трубецких, Горчаковых и т. д. Я частица не только временного, но и пространственного существования. Я выделяю себя из этой бесконечности только потому, что сознаю себя.

3) Есть большая прелесть, соблазн в восхвалении, в пользовании славой, но едва ли не большая еще есть радость в самоунижении. Я как-то по глухоте не расслушал и сделал глупый вопрос и совершенно искренно сказал: я, кажется, от старости стал и глух и глуп. И, сказав это, мне стало особенно приятно, весело. Думаю, что это всегда так.

4) Записано; о ложном пути народов, устраивающих свою телесную жизнь. Совсем было забыл, что это значило, и сейчас вспомнил всю эту мысль, которая, и когда записал ее, и теперь, кажется мне особенно, необыкновенно важной.

Мысль эта в том, что мне думается, что люди пережили или переживают длинный, со времен не тольк о Рима, но Египта, Вавилона, период заблуждения, состоящего в направлении всех сил на матерьяльное преуспеяние, в том, что люди для этого преуспеяния жертвовали своим духовным благом, духовным совершенствованием. Произошло это от насилия одних людей над другими. Для увеличения своего матерьяльного блага люди поработили своих братьев. Порабощение это признали законным, должным, и от этого извратилась мысль, наука. И эту ложную науку признали законной. От этого все бедствия. И мне думается, что теперь наступило время, когда люди сознают эту свою ошибку и исправят ее. И установится или, скорее, разовьется истинная, нужная людям наука духовная, наука о совершенствовании духовном, о средствах наиболее легких достижения его. [...]

1 октября 1906. Ясная Поляна. Второй день ничего не пишу, чувствую слабость, сонливость, но на душе хорошо, даже очень. Читаю Гете. Соня слаба и жалка тоже очень. [...]

2 октября 1906. Ясная Поляна. Сейчас было тяжелое испытание с слепым. Приехал и стал упрекать меня, что не отдал землю, не выкупаю ее теперь, уверяя, что у меня есть деньги. Я ушел от него. Можно было мягче. И я не выдержал вполне испытания. Продолжаю быть в усталом состоянии, но думается хорошо, и кажется, что уясняется определение жизни. [...]

10 октября 1906. Ясная Поляна. Желания своего не исполнил. Поразил разговор на большой дороге с ломинцовским молодым крестьянином-революционером, и на Другое утро чтение газет с двадцатью двумя казненными, и я начал писать об этом. И вышло очень плохо, но я три дня писал понемногу об этом, и все плохо. Хочется ответить на вопрос: что делать?

Записать надо многое:

[...] 5) Записано так, после очень тяжелого настроения: Уж очень отвратительна наша жизнь: развлекаются, лечатся, едут куда-то, учатся чему-то, спорят, заботятся о том, до чего нет дела, а жизни нет, потому что обязанностей нет. Ужасно!!!! Все чаще и чаще чувствую это.

6) Ходил гулять. Чудное осеннее утро, тихо, тепло, зеленя, запах листа. И люди вместо этой чудной природы, с полями, лесами, подои, птицами, зверями, устраивают себе в городах другую, искусственную природу, с заводскими трубами, дворцами, локомобилями, фонографами... Ужасно, и никак не поправишь...

7) Очень важное. Люди нашего времени гордятся своей наукой. То, что они гордятся так ею, лучше всего показывает то, что она ложная. Истинная наука тем и познается, или, скорее, несомненный признак истинной науки - сознание ничтожности того, что знаешь, в сравнении с тем, что раскрывается. А что наука ложная, в этом нет никакого сомнения. Не в том, что то, что она исследует, неверно, а в том, что это не нужно: некоторое относительно, в сравнении с тем, что важно и не исследовано, а многое и совсем не нужно. И я твердо уверен, что люди поймут это и начнут разрабатывать единую истинную и нужную науку, которая теперь в загоне - НАУКУ О ТОМ, КАК ЖИТЬ.

Хорошо бы посвятить остаток жизни, чтобы указать на это людям. [...]

11 октября 1906. Ясная Поляна. Пишу о революции. Но плохо идет.

[...] Записать:

1) Дурно отнесся к нищему или еще что-то сделал дурное - не помню, но стало совестно, больно, почувствовал раскаяние. Особенно по-старому больно, что нельзя поправить, что тот, с кем надо было обойтись хорошо, ушел, и уже не догонишь. Это ложное чувство. Не в том дело, что непоправимо последствие моего поступка (оно может быть и поправимо); а в том, что непоправим самый поступок, что время, в котором он совершен, не возвратится. Но поправим я сам. Я могу, сознав свой грех, быть осторожным в повторении его. Важны не последствия, а поступок, дающий привычку злую или добрую.

[...] 4) Надо бы "Круг чтения" составить так, чтобы в каждом дне была одна мысль религиозная, метафизическая, определяющая положение человека в мире, а другая - правило полезное, помогающее жить доброй жизнью.

5) Иногда ставят истину идеалом. Это неверно: истина ость только отсутствие лжи.

[...] 11) Хотел написать о перенаселении и спасении от него в свойственном разумному человеку целомудрии.

12) Ничто не может помешать каждому существу делать предназначенное ему дело (последствия дела могут быть не те, которые мы предполагаем, но делу ничто помешать не может). Ничто не может помешать грибу расти, мыши плодиться, яблоне цвести и человеку делать свойственное разумному существу дело: разумное добро. Ничто не может помешать человеку быть добрым, любить.

13) Человек несвободен только, когда действует противно своей разумной природе. [...]

[...] 15) Что такое та особенная живость воспринимания мысли, которую я иногда испытываю, в особенности во время прогулок? Бывает, что понял мысль, передал се, считаешь ос справедливою - и остаешься холоден к ней; или вдруг она охватит тебя всего, чувствуешь, что это не слова, а дело, что ты должен жить по ней, ею. И это бывает очень радостно.

16) Мы удивляемся перед растением (как мухоловка), которое проявляет признаки разума. Так же удивительно, когда разумное существо проявляет только признаки жизни животной или растительной.

17) Время дает возможность свободы отдельному существу.

14 октября 1906. Ясная Поляна. Еще три дня писал под впечатлением встречи на большой дороге, и мало, и плохо, и нынче, кажется, решил бросить. Все эти дни чувствую себя очень слабым: плохо движусь и еще хуже мыслю.

[...] Вчера был милый Иван Иванович. Перечел свои печатающиеся статьи с удовольствием. И о воспитании и учении. Неприятно было письмо Черткова, его отзыв обо мне. Нездорово это, и прямо чувствую боль - вред. [...]

20 октября 1906. Ясная Поляна. [...] Здоровье все хуже. Все это время возился с заключительной главой. И так плохо, что бросил. Читал Чамберлена об евреях. Нехорошо, хотя много мыслей вызывает. Очень хочется писать и художественное и религиозно-метафизическое. [...]

10) (Очень важное.) Я по старой привычке ожидаю событий извне, своего здоровья, и близких людей, и событий, и успеха. И все это не только глупо, но вредно. Перестань только думать, заботиться о внешнем, и ты невольно перенесешь все силы жизни на внутреннее, а оно одно нужно и одно в твоей власти.

11) Рассердился на собаку (она погналась за овцами) и хотел побить ее. И почувствовал, как поднялось во мне злое чувство, и подумал: всякая потачка, попустительство злому, похотливому чувству - хотел сказать: не только, но надо сказать: только тем и дурны, что усиливают то, от чего надо избавляться. Всякая такая потачка подобна тому, что сделаешь, отстранив препятствие, задерживающее падение предмета.

23 октября 1906. Ясная Поляна. Последний раз записал, что продолжаю радоваться сознанию жизни, а нынче как раз должен записать противное: ослабел духовно, главное, тем, что хочу, ищу любви людей - и близких и дальних. Нынче ездил в Ясенки и привез письма, все неприятные. То, что они могли быть мне неприятны, показывает, как я сильно опустился. Две дамы-рассудительницы, неясные, путаные и прилипчивые (и к ним можно и должно было отнестись любовно, как я и решил, подумав), и потом фельетон в харьковской газете, того маленького студента, который жил здесь летом. [...] Он осуждает меня за то, в чем я не виноват. Но если бы он знал все те гадости, которые были и есть у меня в душе, то справедливо осудил бы меня много раз строже. Если же мне досадно за то, что он осуждает, в чем я не виноват, и судит ложно, то можно только жалеть его, как жалел бы, если бы он ошибался и говорил неправду о другом человеке. Ах, ах, как хорошо бы никогда не терять этого прямого отношения к богу, исключающего всякий интерес к людским суждениям. И это можно. Можно быть в сильном и слабом состоянии, в состоянии бездействия, но надо не поддаваться соблазну желания любви к себе. Это страшный соблазн, зачинающийся в первом детстве и до сих пор держащий меня или, скорее, постоянно подчиняющий меня своей власти. Сейчас я свободен благодаря фельетону. Но надолго ли?

Все это время возился с Послесловием, и все кажется то плохо, то порядочно, и не могу решить. И в этом деле только отрешись от всякого соображения о мнениях и чувствах людей, и решение просто.

За все это время очень дурное, желчное физическое состояние, настраивающее на раздражение, нелюбовь. Радуюсь тому, что не пропускаю этого себе и в мыслях борюсь с недобрыми суждениями - останавливаю их. Очень хочется писать священника, но опять думаю о том, какое он произведет впечатление. [...]

24 октября 1906. Ясная Поляна. Получил гору писем, и одно здоровое ругательное от Великанова, и опьяняющих письма два хвалебные. Точно стакан вина. Не пью. Хорошее настроение. Кажется, что кончил "Послесловие". Ездил верхом Саломасова и через Засеку домой. Очень хорошо. Как будто помню свое дело и работу в мыслях. Какой сложный процесс жизни. Если бы описать то, что никто не высказывает, иногда и не знает. Теперь 12 часов, ложусь.

Нынче 26 октября 1906. Ясная Поляна. Окончил все дела. Послесловие плохо, но послал. Письма все написал, даже отографы. Вчера огорчила Саша, и до сих пор тяжело, потому что не соберусь поговорить с ней. Сейчас вечор, и очень дурное расположение. Хочу и не могу вызвать живого сознания своего духовного начала. Думал, вспоминая свое прошедшее, о страшной слепоте молодости. Я осуждаю Андрюшу, Сашу. А что был я в 27 лет? Это Кавказ, турецкая война, Севастополь. А уж что я был в 22 года? Это игра, Чулково, охота. Да, жизнь есть делание, совершение себя, и оно идет, пока может, в этой форме. А есть предел. Продел - полное самоотвержение, а оно невозможно для человека животного. И потому надо умереть, то есть перейти в другую форму. Да так ли?

Очень хочется написать все, что думается человеком; хоть в продолжение шести часов, но все. Это было бы страшно ново и поучительно. [...]

Нынче 9 ноября 1906. Ясная Поляна. Был несколько дней нездоров - животом. И была большая слабость физическая - душевное состояние изрядно. Писал письмо Sabatier - нехорошо, но решил послать перед богом. Слава богу, не иду назад. Записать:

[...] 3) Грех богатства, не только богатства, но излишка, а тем более большого богатства, кроме своего внутреннего греха пользования трудом, отнимания для себя труда других людей, еще и в том - и ужасный грех - в возбуждении зависти и нелюбви людей.

4) Мысль только тогда движет жизнью, когда она добыта своим умом или хотя отвечает на вопрос, возникший в своей душе; мысль же чужая, воспринятая только умом и памятью, не влияет на жизнь и уживается с противными ей поступками.

5) Братство, равенство, свобода - бессмыслица, когда они понимаются, как требования внешней формы жизни. От этого-то и была прибавка: "ou la mort" [или смерть (фр.)]. Все три состояния - последствия свойств человека: братство это любовь. Только если мы будем любить друг друга, будет братство между людьми. Равенство - это смирение. Только если мы будем не превозноситься, а считать себя шике всех, мы все будем равны. Свобода - это исполнение общего всем закона бога. Только исполняя закон бога, мы все наверно будем свободны. (Хорошо.)

[...] 7) Как можно приучить себя класть жизнь в чинах, богатстве, славе, даже в охоте, в коллекционерстве, так можно приучить себя класть жизнь в совершенствовании, в постепенном приближении к поставленному пределу. Можно сейчас испытать это: посадить зернышки и начать следить за их ростом, и это будет занимать и радовать. Вспомни, как радовался на увеличение силы телесной, ловкости; коньки, плаванье. Так же попробуй задать себе хоть то, чтобы не сказать в целый день, педелю ничего дурного про людей, и достижение будет также занимать и радовать.

[...] 10) Человек упорно держится своих мыслей, главное, потому, что он дошел до этих мыслей сам, и может быть, очень недавно, осудив свое прежнее. И вдруг ему предлагают осудить это свое новое и принять еще более повое, то, до чего он не дошел еще. А тут еще одно из самых смешных и вредных суеверий, что стыдно изменять свои убеждения. Стыдно не изменять их, потому что во все большем и большем понимании себя и мира - смысл жизни, а стыдно не переменять их.

[...] 12) Да, как атлет радуется каждый день, поднимая большую и большую тяжесть и оглядывая свои все разрастающиеся и крепнущие белые (бисепсы) мускулы, так точно можно, если только положишь в этом жизнь и начнешь работу над своей душой, радоваться на то, что каждый день, нынче, поднял большую, чем вчера, тяжесть, лучше перенес соблазн. Только любоваться нельзя, да и не на что, потому что всегда остается так много недоделанного.

[...] 17) Удивительно, что люди не видят того, что и внутренняя глубокая причина и последствия совершающейся теперь в России революции не могут быть те же, как причины и последствия революции, бывшей больше ста лет тому назад. [...]

Сегодня 10 ноября. Было досадно, что не вышла статья. Вот и не поднял гирю.

17 ноября 1906. Ясная Поляна. Целая неделя. Написал "Что видел во сне" (порядочно) и поправлял корректуры присланного "Что делать?" и немного серьезнее с Дориком. Живется хорошо. Сознание смысла жизни в исполнении не проходит, а скорее усиливается. Ох, боюсь похвастаться. Чертков болен, и мне было очень страшно потерять его. Неужели и это забота о себе? Умилившее меня письмо Суткового. Начал нынче было писать "Отца Василия", но скучно, ничтожно. Все больше и больше думается о значении дилеммы, разрешаемой революцией. Очень хочется написать. Записать:

1) Что сновидения - воспоминания, видно из того, что не знаешь, что было прежде и что после. Связываешь же все воспоминания в последовательный ряд событий в момент пробуждения. От этого и кажется, что длинный сон кончается и сливается с звуком действительным, пробуждающим.

[...] 7) Понятны верования буддизма о том, что, пока не дойдешь до полного самоотречения, будешь возвращаться к жизни (после смерти). Нирвана - это есть не уничтожение, а та новая, неизвестная, непонятная нам жизнь, в которой не нужно уже самоотречения. Не прав только буддизм в том, что он не признает цели и смысла этой жизни, ведущей к самоотречению. Мы не видим его, но он есть, и потому эта жизнь так же реальна, как и всякая другая.

18 ноября 1906. Ясная Поляна. До сих пор не очень дурно. Нет доброты. Ничего не хочется работать. Написал два ничтожные письма, и Дорику плохо, и теперь записываю:

1) Все заблуждения философов - от построении объективных. А несомненно только субъективное, не субъект Ивана, Петра, а субъективное общечеловеческое, познаваемое не одним разумом, но разумом и чувством - сознанием.

2) Надо приучаться спокойно переносить дурные, превратные о тебе суждения, даже не переносить, а быть совершенно равнодушным. [...]

21 ноября 1906. Ясная Поляна. [...] Вчера написал для "Родника" "К юношам". Порядочно. Не поправлял еще. Нынче интересная статья о революции в японском журнале, а вчера в индийском о желтой и белой цивилизации.

23 ноября 1906. Ясная Поляна. В очень хорошем душевном состоянии любви ко всем. Читал Иоанна послание. Удивительно. Только теперь вполне понимаю. Нынче было великое искушение, которое так и не преодолел вполне. Догнал меня Абакумов с просьбой и жалобой за то, что его за дубы приговорили в острог. Очень было больно. Он не может понять, что я, муж, не могу сделать по-своему, и видит во мне злодея и фарисея, прячущегося за жену. Не осилил перенести любовно, сказал Абакумову, что мне нельзя жить здесь. И это не добро. Вообще меня все больше и больше ругают со всех сторон. Это хорошо. Это загоняет к богу. Только бы удержаться на этом. Вообще чувствую одну из самых больших перемен, совершившихся во мне именно теперь. Чувствую это по спокойствию и радостности и доброму чувству (не смею сказать: любви) к людям. Все почти мои прежние писания последних лет, кроме Евангелия и некоторых, мне не нравятся по своей недоброте. Не хочется давать их.

Маша сильно волнует меня. Я очень, очень люблю ее.

Да, хочется подвести отделяющую черту под всей прошедшей жизнью и начать новый, хоть самый короткий, но более чистый эпилог.

[27 ноября 1906] 26 ноября 1906. Ясная Поляна. Сейчас, час ночи, скончалась Маша. Странное дело. Я не испытывал ни ужаса, ни страха, ни сознания совершающегося чего-то исключительного, ни даже жалости, горя. Я как будто считал нужным вызвать в себе особенное чувство умиления горя и вызывал его, но в глубине души я был более покоен, чем при поступке чужом - не говорю уже своем - нехорошем, не должном. Да, это событие в области телесной и потому безразличное. Смотрел я все время на нее, как она умирала: удивительно спокойно. Для меня - она была раскрывающееся перед моим раскрыванием существо. Я следил за его раскрыванием, и оно радостно было мне. Но вот раскрывание это в доступной мне области (жизни) прекратилось, то есть мне перестало быть видно это раскрывание; но то, что раскрывалось, то есть. "Где? Когда?" - это вопросы, относящиеся к процессу раскрывания здесь и не могущие быть отнесены к истинной, внепространственной и вневременной жизни. Записать надо:

[...] 5) Как в минуты серьезные, когда, как теперь, лежит не похороненное еще тело любимого человека, ярко видна безнравственность и ошибочность и тяжесть жизни богатых. Лучшее средство против горя - труд. А у них нет необходимого труда, есть только веселье. А веселье - неловко, и остается невольно фальшивая, сантиментальная болтовня. Только что получил фальшиво сочувственные письма и телеграммы и встретил дурочку Кыню, она знала Машу. Я говорю: слышала наше горе?

- "Слышала", - и тотчас же: "Копеечку дай".

Как это много лучше и легче.

29 ноября 1906. Ясная Поляна. Сейчас увезли, унесли хоронить. Слава богу, держусь в прежнем хорошем духе. С сыновьями сейчас легче. [...]

23 декабря. Ясная Поляна. 1906. Несколько дней нездоров, хорошо думается, радостная готовность к смерти. [...]

28 декабря 1906. Ясная Поляна. Нездоровье прошло, но осталась сердечная слабость. Сильные перебои. И хорошо. Очень серьезно хорошо. Странно, только теперь, когда я накануне смерти, я начинаю жить настоящей жизнью:

для себя, для бога, независимо от людей. И какая это сила. Я не вполне еще овладел ею, но чувствую со временами. Писал за это время: исправленный "Круг чтения" и закон божий для детей. Очень трудно, но если бог позволит - могу сделать. Много нужно записать, и хорошего, но сейчас не могу - поздно, вечер.

Живу и часто вспоминаю последние минуты Маши (не хочется называть ее Машей, так не идет это простое имя тому существу, которое ушло от меня). Она сидит, обложенная подушками, я держу ее худую милую руку и чувствую, как уходит жизнь, как она уходит. Эти четверть часа - одно из самых важных, значительных времен моей жизни.

29 декабря 1906 . Ясная Поляна. Здоровье тела слабо, душевное хорошо. Вышло "Что же делать?". Неприятно, слабо, а несомненно правда. Хотел не писать больше статей, а статья о значении революции и письмо офицера и нынче заметка о "Что же делать?" требуют. Главное, надо написать о том, что все их теории историко-экономические, все это только оправдание скверной жизни, все это только топтание в тупике, из которого нет выхода. Записать:

[...] 2) Ужасно, когда человек, вообразивший свою жизнь в теле, видит, что тело это разрушается, да еще с страданиями! Для человека, понимающего свою жизнь в духе, разрушение тела есть только усиление духа; страдания же необходимые условия этого разрушения.

3) Записано: "Спартанство и изнеженность..." Не помню, должно быть, что в нашем обществе потеряно сознание греха изнеженности. Все или большая часть изобретений, которыми мы гордимся, от железных дорог до телефонов, направлены на усиление изнеже fff нности.

4) То, что в нашем мире считается единственной и самой важной наукой: естественные науки, политико-экономия, история (как она изучается), юриспруденция, социология и пр., совершенно такие же ненужные и большей частью ложные знания, какова в старину была "наука", включавшая в себе богословие, алхимию, аристотелевскую философию, астрологию.

[...] 8) Как кажется несомненным то, что богатым жить лучше, чем бедным, а между тем как это несомненно несправедливо. И несправедливо не только до известной степени, но всегда и до конца: самая большая бедность лучше небольшой бедности, и самое большое богатство хуже среднего. Всем совершенно равно, и потому тому, кто понимает это, незачем изменять свое положение. Как вода везде на одном уровне, так и возможность счастия людей в зависимости от богатства или бедности.

[...] 11) Часто удивлялся на путаницу понятий таких умных людей, как Владимир Соловьев (сказал бы: Булгаков, если бы признавал в ном ум), и теперь ясно понял, отчего это. Все от того же (как и во всей теперешней науке) признания государства, как чего-то независимо от воли людей существующего, предопределенного, мистического, неизменного.

12) Я огорчаюсь тем, что не увижу при жизни последствий своей деятельности, а вместе с тем огорчаюсь тем, что не нахожу в жизни случая такой деятельности, при которой я бы был совершенно уверен, что мною не руководит желание славы людской. У меня есть то самое, что мне нужно, а я жалуюсь.

13) В современной литературе нам с одинаковой притягательностью предлагается все, что производится. Чем дальше назад, тем меньше предлагаемое: большая часть отсеяна временем; еще дальше - еще больше. Оттого так важны древние. Предлагаемая литература имеет вид конуса вершиной книзу. Близко к этой вершине браминская мудрость, китайская, буддизм, стоицизм, Сократ, христианство; дальше, расширяясь, идут Плутарх, Сенека, Цицерон, Марк Аврелий, средневековые мыслители, потом Паскаль, Спиноза, Кант, энциклопедисты, потом писатели XIX века и, наконец, современные. Очевидно, и среди современных есть такие, которые останутся, но трудно попасть на них, во-1-х, потому, что их так много, что нельзя пересмотреть всех, а во-2-х, потому, что так как толпа всегда глупа и безвкусна, выставляется на вид только самое плохое.

[...] 16) Для детского закона божия записывал простые правила: 1) Не осуждать. 2) Не объедаться. 3) Не разжигать похоти. 4) Не одурманиваться. 5) Не спорить. 6) Не передавать недоброго о людях. 7) Не лениться. 8) Не лгать. 9) Не спорить. 10) Не отнимать силой. 11) Не мучить животных. 12) Жалеть чужую работу. 13) Обходиться добром со всяким. 14) Старых людей уважать. 15)

Наши рекомендации