Режиссерский дневник 1905 г. 2 страница
4 марта 1905 г.
Сегодня сделал открытие на Савицкой.
Она минорная актриса, значит, есть и мажорные актрисы (например, Книппер). Савицкая всегда придавлена, всегда ее голос не доходит вверх на бемоль. Ей легко быть подавленной и трудно раскрывать свое чувство. Она может быть пугливой, но ей трудно приказывать. Книппер совсем наоборот.
- - -
Прочел маленькую лекцию ученикам40, как пользоваться наблюдениями за репетициями: 1. Следить за беседами. 2. Определить, какую роль играет для себя. 3. Узнать макет и распланировать свою mise en scХne. Она будет, конечно, банальна. 4. Записать мою mise en scХne и потом вдумываться и проверять себя расспросами, почему его mise en scХne хуже моей. 5. Пребывать в художественной атмосфере. Пусть все, что говорится, врезывается в память бессознательно и ухо и вкус привыкают. 6. Словом, изменить и направить свой вкус.
* * *
Советовал Качалову -- голову и мимику оставить Штокмана, а туловищу придать импозантность Цезаря. Это его состарит без необходимости быть резонером и палкообразным.
До сих пор у него выходил детский старик.
Оказалось, что пьесу надо играть в крепком тоне и быстром темпе. Этого никто не понимает. Что такое крепкий актерский тон -- всякий знает: зычный гортанный голос, неприятная самоуверенность, заходящая за пределы нахальства, апломб, большая виртуозность в рутинных актерских недостатках, так называемых традициях. На самом деле крепкий тон означает очень большое и уверенное вживание в образ, виртуозное показывание верными и меткими мазками характерных черт духовного и внешнего образа. Другими словами, ясный, смелый и определенный рисунок роли.
Под темпом актеры, и наши в том числе, подразумевают громкий голос и торопливую дикцию, то есть именно то, что опускает темп, так как становится неинтересно слушать. Когда я объяснил им, что темп есть прежде всего темперамент, интенсивное переживание всевозможных ощущений человека, бодрящих, приковывающих к себе внимание публики, тогда они стали на маленьком темпераменте легко скользить по роли, то есть с легким темпераментом быстро читать роль.
Не то.
Темп -- это умение самым сильным темпераментом легко жонглировать. Быстро и легко переходить от одной крайности в другую, в настроения и интенсивные переживания. Такое непосредственное и искреннее отношение к роли бодрит зрителя, заставляет верить и переживать роль вместе с актером.
О ЦЕНЗУРЕ
Доклад в Московском литературно-художественном кружке
Наше искусство обладает некоторыми особенностями. И вот в чем они заключаются.
Сценическое искусство -- собирательное. Оно соединяет вгармоническое целое творчество литераторов, артистов, музыкантов, художников и представителей пластического искусства. Общими усилиями нескольких искусств оно действует одновременно на чувство, ум, слух, зрение тысячной толпы и достигает такой высокой силы впечатления, которой не способны дать в отдельности каждое из названных искусств. Пусть наше искусство недолговечно, но зато оно неотразимо.
Произведения других искусств воспринимаются толпой бесшумно, в молчаливом созерцании. Поодиночке или группами приходят люди на выставки или в музеи, чтоб любоваться творениями художников резца и кисти. Эти создания искусств оцениваются поколениями и веками.
В театрах суд производится толпой поспешно, под впечатлением минуты, до окончания творчества. Толпа не любит сдерживать своих порывов, которые бывают столь же экспансивны, сколь и несправедливы. Вот почему почетные овации, оскорбительные порицания или шумные демонстрации и протесты -- обычные явления в стенах театра. Это естественно, так как толпа имеет свойство самогипноза. Стадное чувство еще больше разжигает впечатления, идущие со сцены, и заставляет биться усиленно тысячи человеческих сердец одновременно.
Искусство сцены легко воспринимаемо и общедоступно, так как драматические произведения литературы воплощаются артистами и иллюстрируются художниками. Все другие способы-общения с толпой требуют от последней подготовки. Так, например, чтение книги доступно только грамотным, понимание читаемого требует привычки, мысль, выраженная в музыке, ясна специалистам, а немая статуя или картина много говорит душе художника, но не всегда -- простому зрителю. Сценическое искусство может быть доступно всем -- царю и крестьянину, ученому и безграмотному, старику и ребенку.
Публика идет в театр для развлечения и незаметно для себя выходит из него обогащенная новыми мыслями, ощущениями и запросами благодаря духовному общению с ней авторов и артистов со сценических подмостков.
Таким образом, произведение драматической литературы может получить значение проповеди, а сцена и театр -- превратиться в кафедру и аудиторию.
Сухая форма обыкновенной проповеди или лекции не популярна, так как толпа не всегда любит поучаться. Любовь же ее к зрелищам и развлечениям -- безгранична. Вот почему она с такой охотой наполняет театральный зал и там с большой легкостью усваивает мысли авторов произведений и сживается с образами, созданными артистами. Действительно, легче всего воздействовать на ум через посредство сердца, и этот верный путь по преимуществу избрало для себя наше искусство. Оно проводит мысли авторов в толпу через успех артистов.
Обладая большой силой духовного воздействия на толпу, театр получает крупное общественное значение, раз что с его подмостков проповедуют возвышенные мысли и благородные чувства.
Он может с той же силой принести большой вред обществу, раз что с его подмостков будут показывать толпе пошлость, ложь и предрассудок 1.
Все эти особенности нашего искусства вызвали усиленный контроль и опеку над театром со стороны администрации, желающей ограничивать свободные мысли, чувства и слова. Вот почему театр больше других искусств терпит гнет цензуры, религиозных и полицейских ограничений. Вот почему он поставлен вне всяких законов и не огражден никаким правом.
Ц_е_н_з_у_р_н_ы_е_ _у_с_л_о_в_и_я_ _т_е_а_т_р_а_ еще тяжелее, чем в других областях искусства и литературы 2.
Вот те инстанции, через которые проходит всякое драматическое произведение, прежде чем увидеть свет рампы:
Инстанция I
Согласно ст. 85 "Устава о цензуре и печати" автор драматического произведения представляет в Главное управление по Делам печати два экземпляра своей пьесы при прошении с гербовым сбором в 1 р. 20 коп. По ознакомлении с произведением Главное управление по делам печати возвращает автору один из представленных экземпляров с разрешительной надписью цензора, а другой хранит в библиотеке Управления.
Если драматическое произведение признается цензурой неудобным к представлению на сцене, то согласно ст. 88 "Устава о цензуре и печати" об этом составляется мотивированная докладная записка. Содержание ее не объявляется автору, который признается в данном случае частным лицом. Считается неудобным вступать с ним в официальную переписку.
Пьеса разрешается к представлению по предъявлении административным властям цензурованного экземпляра. Поэтому для облегчения постановки пьесы на сцене автор должен или сам издать свое произведение, или поручить издание другому лицу.
Инстанция II
Чтоб получить право на издание своего произведения, следует представить в общую цензуру экземпляр пьесы, оплаченный гербовым сбором в 60 коп., вместе с письменным ходатайством о ее разрешении. Эта инстанция, не обязанная сообразоваться с предыдущей, нередко расходится с ней во взглядах на драматические произведения. Она нередко запрещает публике читать то, что исполняется на сценах императорских и частных театров.
Согласно циркуляру Главного управления по делам печати от 21 марта 1884 года за No 1361 и 11 декабря 1892 года за No 6042 автор не имеет права на изданной и отпечатанной пьесе, сделать надпись о том, что его произведение дозволено к представлению на сцене.
Со своей стороны, полицейские власти не имеют права довольствоваться законно изданным и отпечатанным экземпляром для разрешения постановки пьесы, так как в этом случае они должны руководствоваться разрешением специальной драматической цензуры.
Инстанция III
Автор вторично представляет свое произведение, отпечатанное или литографированное, в Главное управление вместе с прошением, оплаченным гербовым сбором, и ходатайствует о внесении пьесы в "Правительственный вестник", в список пьес, безусловно дозволенных к представлению.
Это делается ввиду того, что согласно ст. 90 и 91 "Устава о цензуре и печати" полиция имеет право разрешать к представлению только пьесы, опубликованные в "Правительственном вестнике", в списке пьес, безусловно дозволенных к представлению. Иногда пьесы попадают в означенный список скоро, иногда же через один-два месяца.
Главное управление по делам печати не всегда находит возможным вносить в "Правительственный вестник" пьесы, уже разрешенные драматической и общей цензурой и во всем точно отпечатанные с оригинала, одобренного самим Управлением.
Инстанция IV
Московские театры поставлены в исключительное положение, о котором ничего не упоминается в "Уставе о цензуре и печати".
Все предыдущие инстанции контролируются особым цензором, находящимся в Москве, прежде чем пьеса попадет на сцену. Он должен пересматривать и утверждать уже разрешенные рукописи, проверять впечатления, производимые пьесой на сцене, и делать поправки, изменения или запрещения по своему личному усмотрению. С этой целью он просматривает пьесы, предназначенные к постановке, и присутствует на генеральных репетициях и на первых спектаклях 3.
Инстанция V
Эта инстанция существует для небольшой категории пьес, вроде "На дне", "Мещане", "Преступление и наказание", "Царь Борис" и пр. Эти пьесы, хотя и одобренные Главным управлением по делам печати, разрешаются к представлению на сцене исключительно по ходатайству находящегося в Петербурге Русского театрального общества. В "Уставе о цензуре и печати" нет указаний на эту инстанцию.
Существует еще категория пьес, которые согласно циркуляру Главного управления от 15 октября 1868 г. за No 2541 дозволяются к представлению исключительно на императорских театрах.
СЛУЧАЙНЫЕ ИНСТАНЦИИ
Инстанция VI
Кроме перечисленных обязательных инстанций существует много случайных. Так, например, все министерства могут наложить свое veto на сценическое произведение, смотря по теме, затронутой в нем, и по форме ее воплощения.
Такие случаи в театральной жизни многочисленны и разнообразны, как разнообразна сама жизнь, которую призван театр отражать на сцене. Приведем несколько случаев из своей личной практики:
а) Пьеса А. Толстого "Царь Федор", находившись 30 лет под запретом, проходила разные инстанции в министерствах и была разрешена не всем, а лишь некоторым театрам на личную ответственность предпринимателей. При этом разрешение пьесы было поставлено в зависимость от исполнения роли центрального лица -- царя Федора 4. В данном случае был повод к опасениям неправильной трактовки роли, написанной местами рискованно.
б) Пьесы М. Горького "Мещане" и "На дне" прошли также министерский контроль, причем для первой потребовалась проверка впечатления при полной сценической обстановке.
С этой целью была устроена генеральная репетиция в присутствии всего цензурного комитета, министров, их семей и большого числа высокопоставленных лиц. На этой репетиции были внесены поправки, после которых спектакль был разрешен. Он прошел без инцидентов, но надзор за впечатлениями, производимыми пьесой, продолжался долгое время. Он продолжается и по сие время, когда постановка пьесы "На дне" совпадает с событиями, нарушающими спокойствие общественной жизни5.
в) Пьеса "Доктор Штокман" также не миновала министерства... Она прошла эту инстанцию и удержалась в репертуаре некоторых театров благодаря особой снисходительности главного цензора6.
г) Пьеса "Иван Мироныч" Чирикова неоднократно поступала для просмотра в Министерство народного просвещения7 и т. д. и т. д.
Инстанция VII
касается пьес, затрагивающих религиозные или духовно-нравственные вопросы. Эта инстанция -- неофициальная, духовная цензура. Сила veto такой цензуры непреодолима. Так, например, пьеса "Ганнеле" исполнялась в течение многих лет на сцене Литературно-художественного кружка в Петербурге. После долгих хлопот удалось получить разрешение на ее постановку в Москве. Эта строгость распространялась на Москву, как говорят, потому, что в ней много церквей и духовенства. По той же причине пьеса не разрешена и по сие время для Киева.
Во время коронации императора Николая II весной [1896 года] пьеса "Ганнеле" прошла в Москве около 20 раз и вызвала восторженные рецензии даже в "Московских ведомостях". Спустя несколько лет один из существующих московских театров включил ее в свой репертуар главным козырем, на котором основывал материальные расчеты предстоящего сезона8. Настал момент, когда пьеса сделалась настолько необходимой театру, что без нее казалось невозможным дальнейшее существование предприятия. При последних аккордах финального хора ангелов на генеральной репетиции администраторам театра была подана телеграмма от полицейских властей следующего содержания: "Пьесу "Ганнеле" снять с репертуара".
Полицейские власти отнеслись и к пьесе и к несчастью театра очень сочувственно. Они высказались о "Ганнеле" с большой похвалой и всю ответственность за случившееся отнесли на счет духовных властей, которые восстали против пьесы в частном циркуляре.
Не место объяснять те перипетии и смешные положения, в которые была поставлена администрация театра при объяснении с духовными властями, тем более что взгляд духовных лиц на актеров слишком хорошо известен всем.
Предрассудок оказался настолько закоренелым, что администрации театра не удалось даже объяснить духовным лицам разницу между общей цензурой, разрешающей пьесы для печати без сокращения, и цензурой театральной, которая на этот раз усиленно позаботилась о сокращении всех евангельских текстов и о превращении Христа в капуцина... Духовным лицам казалось неправдоподобным существование специальной цензуры для такого учреждения, как театр. Несмотря на ходатайство у его высочества московского генерал-губернатора, несмотря на хлопоты в течение многих лет в святейшем синоде, и по настоящее время не удалось снять наложенное на театр veto духовного начальства. Театр понес убытки до 30 000 рублей, то есть как раз ту сумму, которую, по его расчетам, должна была принести ему снятая с репертуара пьеса.
Инстанция VIII
Согласно циркуляру Главного управления по делам печати от 20 мая 1888 г. за No 2201 "все пьесы, предназначенные к представлению на народных театрах, снабжаются одобрительною надписью в следующем виде: "Г_л_а_в_н_ы_м_ _у_п_р_а_в_л_е_н_и_е_м_ _п_о_ _д_е_л_а_м_ _п_е_ч_а_т_и_ _к_ _п_р_е_д_с_т_а_в_л_е_н_и_ю_ _н_а_ _н_а_р_о_д_н_ы_х_ _т_е_а_т_р_а_х_ _о_д_о_б_р_е_н_о". Экземпляры же пьес, не снабженных печатью и штемпелем Главного управления по делам печати, отнюдь не должны быть допускаемы полицейскими чинами к исполнению на сценах как постоянных, так и временных народных театров".
На последнем театральном съезде выяснились следующие цифровые данные относительно народных театров (сообщение г. Светлова): "Всех пьес, значащихся в списке безусловно разрешенных к представлению в народных театрах, имеется всего 570; из них 322 одноактных или двухактных водевиля, 19 опер и опереток, 17 малороссийских пьес и опереток и т. д. Капитальных пьес имеется всего 177, но половина из них такие, которых никакой народный театр ставить не пожелает, -- это совсем балаганная литература. Однако ею приходится ограничиваться не только специально народным театрам, но даже и тем, которые по тем или иным условиям должны держаться дешевой расценки мест в зрительном зале" 9.
В самое последнее время мне пришлось присутствовать при составлении труппы для одного из народных театров. Очень немногие и наименее культурные из приглашенных для переговоров артистов соглашались служить в возникающем деле. Они заключали условия неохотно, в силу материальной необходимости. Наиболее образованные молодые артисты, несмотря на полную свою необеспеченность, несмотря на желание служить делу народного образования, наотрез отказались от него, когда просмотрели список разрешенных пьес для народных театров. Рамка, установленная цензурой, оказалась слишком тесной для их художественных запросов.
Вот одна из причин, почему народный театр лишается наиболее полезных для него деятелей, относящихся любовно и идейно к вопросу народного образования и разумного развлечения.
К глубокому сожалению, при современных условиях развитие дела народных театров следует признать безнадежным.
Инстанция IX
От попечителя учебного округа зависит разрешение и утверждение тех литературных произведений, которые предполагается читать в публичных концертах или литературных вечерах.
Таким образом, чтобы исполнить пьесу, нужно иметь цензурованный экземпляр и подписанную полицией афишу. Чтобы прочесть ту же пьесу во фраках, без грима, костюма и декораций, надо иметь еще санкцию попечителя учебного округа. Другими словами, власть попечителя над театром находится в тесной связи с одеждой артистов. В костюмах действующих лиц они свободны от этой инстанции, во фраках -- они подведомственны Министерству народного просвещения.
Последствия цензурных стеснений очень печальны для русской драматической литературы, и вот в чем они выражаются. Сама по себе форма литературно-драматических произведений трудна и сжата. Многие талантливые литераторы боятся ее, хотя и сознают заманчивые стороны сотрудничества сценических художников. Прибавив ко всем профессиональным трудностям условия существующих инстанций, станет понятным, почему многие талантливые литераторы отвертываются от театра.
Кроме того, на сцене действующим лицам воспрещено говорить то, что публика прежде всего хочет от них слышать, а некоторые очень важные действующие лица в жизни раз и навсегда сняты с подмостков сцены. Так, например, высочайшие особы, губернаторы, министры, духовные лица _б_е_л_о_г_о_ _с_а_н_а_ (монахи дозволены). Военные допускаются только в фантастических театральных формах, а не в настоящих, и с фальшивыми орденами, очевидно потому, что театр, по военным понятиям, позорит мундир.
Высшие сановники и административные лица пропускаются на сцену в симпатичном виде, но их нельзя показывать ни в слишком парадной форме, ни в слишком домашнем неглиже. Либералы, политически неблагонадежные люди, конечно, отсутствуют на сцене. Квартальные и полицейские пропускаются только в произведениях благонадежных авторов. У Горького же в "На дне" пришлось выпустить квартального в форме обер-кондуктора 10.
Все эти действующие лица говорят не о том, что их должно интересовать. Я никогда не слыхал со сцены, чтобы рабочий говорил о рабочем вопросе, неверующий -- о вере, мужик -- об аграрных вопросах, а студент -- о своих сходках. Все эти лица, с вынутой сердцевиной, кажутся на сцене безжизненными и бессодержательными. Приходится увертываться, лгать; и многие не могут с этим мириться.
Итак, театр лишен наиболее важных мыслей и чувств, которыми живет современный ему зритель, и наиболее важных действующих лиц в окружающей нас жизни.
Та же судьба преследует и иностранные произведения, переведенные на русский язык. Правда, иногда удается удачно "газировать" недозволенные мысли и оживлять их удачно скрытыми намеками.
Публика радуется даже этому и охотнее посещает театр, хотя при этом скорее спутывается в своих догадках, чем разъясняет назревшие вопросы. Этот прием породил новый род quasi-либеральных произведений. Он скользит по поверхности, не опускаясь в глубину. Он щекочет и приятно возбуждает зрителя. Такой либерализм, одобренный начальством, мельчит большие идеи и действует на публику развращающе.
В поисках за художественными и цензурными пьесами театр обращается к прошлому, но chef-d'oeuvre'ы литературы, когда-то либеральные, сделались теперь классическими. Академичность их формы и мысли прекрасна, но холодна для современного зрителя, а потому он готов только изредка любоваться ими.
Таким образом, открывается широкое поле для того рода искусства, которое не преследуется ни цензурой, ни администрацией и всегда привлекает публику. Эти произведения культивируют с большим успехом пошлость, банальность и порнографию.
Процент таких пьес в современном репертуаре огромен. Среди них теряются те пьесы, ради которых стоит существовать театру.
При таких печальных условиях может ли приносить театр ту пользу, которую ждут от него? Конечно, нет.
Инстанция X
Театр находится в очень большой зависимости от административных и полицейских властей.
Такая зависимость существует и в иностранных государствах, но в строго узаконенной и ясно определенной форме.
Без этого последнего условия театр, естественно, предоставляется произволу отдельных лиц и зависит от усмотрения или взгляда последних на наше искусство.
Нетерпимость такого положения лучше всего иллюстрируют бесчисленные факты из жизни русских артистов и театральных предприятий. Приведу несколько случаев, взятых наудачу.
Во многих городах провинции существует такой обычай: полицейские власти отбирают от приезжих артистов и антрепренеров их паспорта и оставляют их в своих портфелях на все время пребывания труппы в подведомственных им городах. Этот обычай вызван недоверием указанных властей к деятелям сценического искусства.
От тех же властей зависит определение размера залога, который вносится предпринимателем в обеспечение могущих произойти неплатежей. Нередко судьба антрепренера и его предприятия зависит от местного начальства, которое не обязано считаться со всеми обязательствами и предварительными расходами, которые связывают антрепренера как нравственно, так и материально с законтрактованными артистами и начатым предприятием. Нередко дело распадается до своего возникновения, когда требуемый залог оказывается не по силам антрепренеру. Он разоряется, а труппа остается без дела и без куска хлеба.
Недавно в одном из городов провинциальной России не была разрешена к постановке пьеса Грибоедова "Горе от ума" (газетное известие). Недавно в одном из провинциальных городов местное начальство требовало цензурованного экземпляра пьесы Гоголя "Ревизор" и без него не соглашалось разрешить спектакль (газетное известие).
На последнем съезде сценических деятелей был доложен случай, происшедший в Ярославле. Там не была разрешена к постановке оперетка "Бедный Ионафан" ввиду того, что ярославский архиепископ был Ионафан.
Пьеса Найденова "Дети Ванюшина" не была разрешена к постановке в Казани, так как думали, что автор ее вывел в своем произведении одну семью, известную всему городу.
Нередко местное начальство берет на себя обязанности цензора и требует из театра экземпляры пьес для просмотра. Так, например, исправник одного из глухих городов провинции поправлял Грибоедова следующим образом:
"В сенат подам, к министрам,
К высшему начальству!" 11
Он не считал возможным упоминать государя в таком месте, как театр.
Недавно в Ростове была снята с репертуара пьеса Шиллера "Дон-Карлос" ввиду шумных оваций, которые она вызывала в публике. То же неоднократно происходило и со многими другими пьесами, например "Доктор Штокман", пьесы Горького и пр. и пр.
В текущем сезоне была разрешена в Киеве пьеса Шиллера "Вильгельм Телль" при условии постановки не более двух раз в неделю.
При постановке пьесы Горького "Мещане" обязанности билетеров исполняли полицейские, наряженные в костюмы театральных лакеев.
Достаточно того, чтоб автор пьесы в своей частной жизни оказался лицом неблагонадежным, чтоб его подвергли преследованию или каре по делу, до театра не относящемуся, и пьеса его безнаказанно снимается с репертуара театра, отчего предприниматель и труппа несут убытки, которые взыскивать не с кого за отсутствием соответствующей статьи закона ("Дачники" в театре Комиссаржевской) 12.
Контроль над театрами поддерживается полицейскими властями неустанно. Для этого введен порядок ежедневной подписи афиши. Ни один спектакль, хотя бы пьеса шла сотни раз, при одних и тех же условиях и в том же городе, не может состояться до тех пор, пока ежедневная афиша не будет одобрена к напечатанию полицейской канцелярией. Отказ от подписи афиши не преследуется законом, и не существует инстанции для апелляции или для взыскания убытков. Администрация имеет возможность отговориться забывчивостью, незнанием, случайностью, и со всеми этими доводами должен мириться предприниматель, принужденный нести все последствия отмены одного или целого ряда спектаклей. В этих случаях добрые отношения предпринимателя и начальства должны ограждать его от убытков.
Стоит ли при таких условиях составлять сметы, планы действий или бюджеты, без которых не обходится ни одно солидно обдуманное дело, раз что репертуар театра и его материальные расчеты и обязательства зависят от случайности.
Вот, может быть, одна из причин, почему мы так редко встречаем в России солидные акционерные театральные предприятия.
Благодаря такому положению вещей нередко приходится встречаться и с курьезами. Так, например, полиции иногда приходится брать на себя роль режиссеров, костюмеров, декораторов и бутафоров.
Если она заметит на сцене актера в настоящей военной форме или с висящим в петлице орденом, она обязана освидетельствовать его костюм и бутафорскую вещь. И тут не обходится без компромисса. Обыкновенно инцидент к общей радости исчерпывается тем, что середина ордена, где помещается эмалированный образ или надпись, заливается сургучом. В декорациях особенно преследуются всякие намеки на кресты, иконы,, лампады и проч. И в этих случаях полиция обязана снестись с декоратором и указать надлежащие изменения в планировке или рисунке художественных полотен.
Словом, театр задыхается от инстанций, опеки и произвола.
Надо его спасти, пока еще не поздно. Необходимо как можно скорее оградить его законом, который принял бы во внимание все особенности и общественную миссию нашего свободного искусства, ныне заключенного в тиски.
НАЧАЛО СЕЗОНА
Завтра начинается, сезон.
Сегодня я приехал в город. Успокоившиеся нервы, точно спросонья, тупо воспринимают впечатления, от которых они было отвыкли за лето. Предстоящий сезон волнует и при мысли о нем пугает. Будущее манит, сулит новые впечатления и интересные волнения, но вместе с тем оно и страшит сомнениями, разочарованиями и оскорблениями самых лучших и болезненных у артиста чувств.
Испытываешь физический страх. Это -- боязнь за свои силы. Кажется, что их не хватит на десять месяцев тяжелой работы, а между тем нельзя болеть во время сезона. Становишься мнительным и до смешного осторожным к простуде и заразе, а это угнетает.
"Только бы втянуться", -- успокаиваешь себя, лежа на диване пустой городской квартиры и прислушиваясь к непривычному теперь шуму улицы.
Действительно, для актера важно втянуться в работу. Чего ему стоит в первый раз после долгого перерыва выйти на сцену, и как во время сезона кажется просто и естественно сыграть целый спектакль! Хорошо и страшно от одной мысли, что вот сейчас занавес раздвинется. Глубоко внутри дрожит какой-то нерв, и нужно большое внутреннее напряжение, чтоб дрожь не охватила всего тела.
Вот помощник режиссера, старающийся казаться не только спокойным, но и веселым, отдает шопотом последние распоряжения; говор публики, кажущийся теперь злорадным, понемногу замирает вместе с гаснущим светом в зале. В эту минуту теряешь самого себя и становишься каким-то другим человеком -- доверчивым и скромным. Если б стоящий у занавеса мастер сказал мне в эту минуту, что я великий актер, -- я поверил бы ему. Эта лесть воодушевила бы меня. Скажи он мне, что я бездарность, -- мне захотелось бы бежать со сцены.
Перед поднятием занавеса я не верю, что искусство способно доставить счастливые минуты, я мысленно проклинаю свои заблуждения и твержу обещание никогда впредь не подвергать себя таким нравственным пыткам.
"Даю!" -- шепчет помощник режиссера и убегает за кулисы; за ним плывут туда же полы раздвигающегося занавеса.
В эту минуту начинаешь физически ощущать в себе какой-то центр, собирающий растянутые по всему телу нити нервов и натягивающий их, как вожжи. Подчинение этому центру восстанавливает равновесие и самообладание. На минуту смущаешься, не узнавая своего голоса и интонаций, но скоро привыкаешь, разыгрываешься, и тогда не хочется уходить со сцены. Беда, если вовремя не почувствуешь в себе главного центра и не соберешь в него всех вожжей. Распущенные нервы не поддаются управлению, они измучают и собьют с толку даже опытного актера.