ОДИН КОНВЕРТ – ДВА УБИЙСТВА 4 страница

Таким бесконечным космосом для меня и, думаю, не только для меня, но и для всей театральной России, была Е.А. Левшина. Для всех, кто знал Лену, с ее уходом из жизни вселенная бытия стала намного меньше.

По большому счету, все мы осиротели…

Мы ¾ это театральная громада России и бывшего СССР, тысячи, много тысяч людей, кто так или иначе сопри­касался с Леной Левшиной.

Осиротели все, я ¾ особенно.

Я познакомился с ней в 1971 году, когда мы приехали в Ленинград

защищать наш отчет Министерству культуры. Отчет был хо­роший, и, обсудив его, мы заспорили – где же отмечать сие достойное событие: в ресторане или у Лены, по ее приглашению. И хотя я упирался как бык, Лена сумела-таки настоять на своем.

Это было первое – и последнее! – недоразумение в наших отноше­ниях. Все остальные тридцать шесть лет нашей дружбы были непреходящей радостью общения. Все годы нашего знакомства она была не просто сподвижником и замечательным другом, но еще и любимой сестрой, мы даже шутили, что каждый из нас – alter ego другого в своих столицах. Я признавался ей, что благодарен Богу за возможность жить с ней в одном ис­торическом времени. И это были не пафосные слова ¾ к сожале­нию, в жизни я встречал немного людей с таким багажом культуры и знаний, как у Лены. И каждый, с кем у нее возникала вольтова дуга духовного сотворче­ства, становился ее другом.

Она родилась графиней. Врожденная интеллигентность (не образован­ность, хотя эрудиция ¾ дай Бог каждому!) делала ее естественной, без позы, в общении с совершенно разными людьми ¾ от министров до бомжей, под­тверждаю, как свидетель. Но при всей своей открытости, даже заботливости, была в ней «дистанция культуры», которая не позволяла никому перейти черту, за которой начинается пошлое амикошонство. В тех редких случаях, свидетелем которых я был, она попросту исчезала. Нет, физически она оста­валась на месте, но, вместе с тем, ее здесь уже совершенно очевидно не было. Собеседник, как правило, засты­вал с открытым ртом.

Нашим общим увлечением была наука. Конечно, не только наука, но, прежде всего, именно наука. В исторически переломное время в ее новые, неизведанные направления приходит плеяда молодых исследователей. Так было и в конце 60-х, когда явственно обо­значилось, что «академически замкнутое театроведение» не способно объяснить накопившееся за многие деся­тилетия социальные, культурные, экономические и множество других про­блем театрального процесса. Ее учитель – Анатолий Зиновьевич Юфит – создал в 1971 году кафедру планирования, организации и управления театральным делом, где начиналось «с нуля» создание профессии театрального менеджера в России.

Лена пришла в новую, непроторенную область знания из математики. Сегодня мало кто может представить себе, чем был для поколения «шестидесятников» театр: ефре­мовский «Современник», любимовская Таганка, товстоноговский БДТ, эфро­совский им. Ленинского комсомола – все не перечислить. Удивителен взлет советского сценического искусства (не только драматического, но и балета, оперетты, искусства играющих кукол) в 60-е годы. Это был «Серебряный век» российского театра. Вообще престиж искусства, его священ­ность в несвободном обществе — вне конкуренции: только оно выступает голосом безголосого наро­да.

Признаемся честно – такого универсального таланта, как у Лены, ни у кого в нашем окружении не было. Причем ее универсальность была много­мерной: кто-то занимался правом, кто-то – социологией, кто-то – экономи­кой, кто-то – репертуаром и т.д. Ее же интересовало в этой сфере всё, но при одном-единственном условии – чтоб это было новым и проблемным. Удивителен диа­пазон ее научных интересов в театральной области — от семиотики, культу­рологи, социологии до экономики и права. Груз обширной эрудиции не мешал ей, как это обычно бывает, стать первопроходцем во многих из этих направлений.

Свой путь мы выбираем сами: кто-то всю жизнь изучаетдревнегреческий язык, чтобы читать «Илиаду» в подлиннике (что, бесспорно, весьма почтенное занятие!), а кто-то, как Г. Шлиман, упорно и настойчиво действует – ищет и находит Трою и ее сокровища. Лена счастливо соеди­няла в себе оба эти начала – познавательное и деятельное. Она была из редкой когорты ученых, которые вместе с наукой двигают жизнь, а это совсем иная, можно сказать, тяжелая крестная ноша.

И, главное, она никогда не замыкалась в академической науке, но щедро делилась полученным знанием с практиками театра. Важнейшей составляющей ее жизни были бесконечные кон­сультации: в ФАККе, в СТД РФ, в региональных органах управления куль­турой, в театрах и концертных организациях. Она не только разъясня­ла худрукам, директорам, бухгалтерам положения какого-нибудь норматив­ного акта, но и подробно, предметно-конкретно, объясняла алгоритм работы с ним. Для художественных руководителей и директоров российских театров она была дол­гожданным и мудрым советником, ее рекомендации всегда помогали им «разруливать» самые, казалось бы, сложные трудовые и производственные ситуации. Поэтому в списке педагогов с указанием читаемых ими курсов в моей Высшей школе деятелей сценического искусства я с полным правом против ее фамилии писал «Лена — наше все». Истины ради признаюсь, что ее неудержимая ориентация на практику была иногда причиной наших маленьких конфликтов. – «Ты – библейская Марфа, так нельзя. Иисус говорил, что надо слушать слово Божье. Тебе надо писать, а ты им про казначейство рассказываешь…». – «Но, признайся, и в тебе марфианства хватает, — возражала она. – А потом, кому нужна наука без практики?». Ссор не было – каждый из нас понимал правду другого, но я до сих пор уверен, что именно ей было под силу написать так необходимый сегодня обобщающий труд для менеджеров искусства.

То, как ее ждали участники семинаров, как жадно ловили они каждое ее слово, как засыпали вопросами, доказывало, что повышение квалификации – актуальная потребность для практиков театра. Для того, чтобы готовить знающих, квалифицированных специалистов, ее энергичными усилиями в 2000 году открывается новый учебный центр – Федеральное Государственное образовательное учреждение дополнительного и послевузовского образования «Институт инновационных программ повышения квалификации и переподготовки работников культуры «ИНТЕРСТУДИО»», ректором которого она стала. За эти годы было подготовлено более 150 человек (7 выпусков). Институт не замыкался на подготовке только театральных специалистов, в нем обучались работники всех отраслей культуры – музеев, клубов, выставочных залов и т.д.

Лена была из той редкой категории людей, чей масштаб личности на­много шире всех ее статусных чинов и званий. Ее формальные регалии – доктор, профессор, ректор – мало о чем говорят. При всей своей хрупкости и ранимости она была истовым театральным подвижником. Сколько же она успела сделать за время, отпущенное ей судьбой!..

Под прессом времени вып­рям­ля­ется лома­ная линия жизни. Мы, совре­менники, пом­ним ее из­гибы и зиг­заги. И обязаны передать буду­щим по­колениям наше знание этих по­во­ротов ис­тории для по­нима­ния ре­ального, а не книжного бытия совет­ского, ставшего российским, театра. Для того, чтобы не совершать ошибок, принимая управ­ленческие решения сегодня и в будущем.

Вообще, нашему поколению, исследующему историю российского театра, в каком-то смысле, повезло. Видимо, во всем виноват рубеж веков. Как и сто лет назад, мы стали свидетелями не вычитанной из книг, а происходящих на наших глазах, в жизни, реформ в театральном процессе страны. Где, кроме России, можно увидеть такое? Правда, предшественникам, рожденным в ХΙХ веке, было намного сложнее, чем нам – после бытоустроенного театра рубежа XIX – XX веков им пришлось привыкать и к бесплатным зрелищам в годы военного коммунизма, и к дорогим билетам в годы НЭПа, и к сталинской модели «укрощенного искусства».

Мы прожили в этой законсервированной системе большую часть жизни, и, казалось, возможные благотворные изменения наступят только после нашей смерти. К счастью, мы ошиблись. В начале горбачевской перестройки М.А. Захаров опубликовал принципиальную статью «Аплодисменты не делятся» (июль 1985). И плотину прорвало… В прессе развернулась бурная дискуссия о перезревших проблемах театра. Только за один год об этом – постыдной цензуре, мелочной опеке, закостенелости трупп и т.д. – было опубликовано больше статей, чем за предшествующие 10 лет. По материалам дискуссии Совет Министров СССР принимает в августе 1986 г. Постановление "О комплексном эксперименте по совершенствованию управления и повышению эффективности деятельности театров".

Сегодня, анализируя положения эксперимента, мы видим, что это были первые, еще робкие усилия власти по демонтажу "административно-команд­ной системы" (Г.Х. Попов) управления театральным процессом: в нем была сделана первая, еще робкая, попытка разжать властные государственные тиски и дать театрам относительную свободу: больше – творческую (отменялась сущест­вовавшая с 1918 г. предварительная цензура пьес и приемка новых постановок местными органами культуры) и существенно меньше – в экономической сфере. Тем не менее, у театров появились какие-то возможности хозяйственного маневра. И именно этим новым возможностям посвящено большинство работ Лены Левшиной, так необходимые практикам театра.

Это было началом идущей и по сей день реформы театрального дела в нашей стране. Отметим, что некоторые руководители театров, приспособившиеся к реалиям «застоя», приняли в штыки предложенные нововведения. Выросшие в заповеднике государственного патернализма руководители театров столкнулись с проблемой личной ответственности за конечные результаты своей деятельности. Идеи времени потребовали от них системного, объемного видения бытования театра в пространстве культуры своего города, своего зрителя.

Свое дальнейшее развитие идеи эксперимента получают на последующих этапах реформы.

Эти годы были своего рода временем испытания свободой. Надо честно признать, что работники театра оказались не совсем готовыми к такому повороту событий, оно застало их врасплох. И это закономерно – долгие годы культура и искусство были сферой государственного патернализма. Система ожиданий большинства творческих работников ориентировалась единственно на государственные гарантии и центр. Поэтому предлагаемые реформы были восприняты подавляющим большинством сценических деятелей как попытка коммерциализации театра, отдание его на заклание некомпетентным в вопросах культуры местным властям.

Для Лены театр был всем смыслом существования. Она постоянно держала руку на пульсе театральной жизни. Как средневековые хронисты она в своих работах откликалась как на все хорошее, так и на многочисленные проектируемые властью благоглупости. Особенно ярко это проявилось на последнем, современном нам этапе реформы, связанным с реструктуризацией социальной, и в том числе – театральной, сферы.

К.Маркс проницательно заметил, что власть бюрократии – тайна. Причем, природа этой власти не зависит ни от страны, ни от исторического времени. Как гром среди ясного неба в 2004 году появился, нет, скорее, возник, вдруг обнаружился (он делался в глубокой тайне от театральной общественности) проект рабочей группы по подготовке законопроектов о реструктуризации бюджетного сектора при Министерстве экономического развития и торговли (так называемая «комиссия Грефа») о переходе театров в формы Г(М)АНО и СГ(М)АНО.[1]

Их принятие грозило театрам и всей культуре России многочисленными непрогнозируемыми бедами, вплоть до изъя­тия зданий (они находятся у театров в оперативном управлении). Все от­расли социальной сферы молчали. И только СТД РФ боролся против госу­дарственных благоглупостей – из всех регионов России шли письма на имя Президента РФ против этого проекта, руководством СТД РФ было проведено множество пресс-конфе­ренций с участием самых известных и уважаемых театральных деятелей и т.д. И тем более обидно, что ведомства, обязанные защищать интересы искусства, самоустранились от этого процесса.

Если бы дело заключалось только в поведении ведомств, нам в комиссии было бы проще – многолетний опыт советской жизни научил нас бороться с ними. Более тягостной была атмосфера в самом театральном сообществе: мы были свидетелями иногда глухого, но чаще яростного неприятия творческими деятелями государственных инициатив. Гнев, в общем, справедлив, как справедливы были и доводы, выраженные, преимущественно, в эмоциональной логике. Вся закавыка в том, что власть (а, точнее, разработчики закона) или не знает, или не хочет делать это по-умному, системно и с учетом, как говорил М.С Горбачев, «человеческого фактора».

Всю свою энергию, свой талант в этой ситуации Лена посвятила защите интересов театра, который был для нее смыслом существования. На всех этапах театральной реформы ее обширная эрудиция, вкупе со строгой логикой мышления (она пришла в театр из «царицы наук» – математики), все­гда помогали находить разумный компромисс в самой, казалось бы, безна­дежной ситуации. Невозможно забыть, как настойчиво, педантично, дейст­вительно по-буквоедски защищала она позиции театрального сообщества в «ком иссии Грефа». То, что сегодня мы получили более или менее добротный, прагматич­ный закон ¾ во многом ее личная за­слуга.

Масштабность личности чревата статуарностью, Лене она была чужда изначально. У нее был нереализованный комплекс материнства ¾ она всегда кого-нибудь опекала: родственников, сотрудников по работе, коллег по цеху, студентов, аспирантов, слушателей Интерстудио ¾ из России и СНГ. Какой-то неистребимый, врожденный принцип Гилела: «Если не я ¾ то кто? Если не сейчас ¾ то когда?». «Да хватит тебе их опекать, они уже взрослые», - уговаривал я ее. – «Ты совершенно прав», соглашалась она, и … продолжала опекать.

Всю свою сознательную жизнь Лена была прирожденным педагогом и замечательным организатором. Она открывает в 2001 году и успешно проводит в Питере ежегодные международные научно-практические конференции «Юфитовские чтения», посвященные памяти ее учителя, с приглашением профессоров из Европы и США. А в 2004 году она выступает инициатором соединения театра и Интернета, великое будущее которого мы сегодня еще не способны представить в полной мере – ежегодного Интернет-фестиваля «Театральная паутина», давшие возможность десяткам, а, может быть, сотням тысяч людей во всем мире приобщиться к современ­ному театральному искусству России. Постоянно действующий сегодня пор­тал «Культу.ru!» – конкретный результат этой инициативы. А за год до смерти, в 2006 г. она организовала и провела фестиваль «Симфонические оркестры мира в России».

Я уже отмечал, что она родилась графиней. Может быть, в силу этого при всем ее уме и эрудиции она мало что умела делать руками, была в этом смысле житейски беспомощна, зато очень ценила рукомесло у других. Думаю, что в какой-то мере по этой причины она когда-то выделила меня из сонма окружавших ее людей. Обычно, приезжая в Ленинград (позже – в Питер), я всегда останавливался у нее. В один из первых приездов перед походом в ЛГИТМиК мы с ней что-то обсуждали – кажется, Бердяева – как вдруг я заметил некоторое беспокойство на ее лице. Оказалось, что надо погладить платье, а утюг перегорел, надо вызывать мастера. Будучи слесарем 3-го разряда, утюг я, разумеется, починил. И все годы нашей дружбы я слышал ее рассказ, как она обалдела, что, оказывается, можно чинить утюг и продолжать одновременно обсуждать Бердяева. Она рассказывала об этом с таким же примерно восхищением и удивлением, как начинающий альпинист, которому неожиданно покорился Эверест.

Она была хлебосольной хозяйкой. Двери ее дома – и на Чайковского, и на Суворовском – всегда были открыты для гостей. И хотя не была она поклонница застолий, но материнский инстинкт принуждал ее постоянно набивать холодильник и кормить всех званных и незваных гостей. Думаю, что это было у ней генетическим: она рассказывала, как ее мама в голодные послевоенные годы так же кормила соседских детишек в Омске. Я никогда не забуду ни интонации, ни пронзительной правды ее слов, сказанных в магазине в начале 2000 года: «Как жаль, что наши родители не дожили до этого изобилия…»

Конечно, мы, ее друзья и коллеги, эксплуатировали – кто больше, кто меньше – ее доброту. И я грешен, каюсь. Как-то в середине 70-х мы десантом министерства культуры поехали на семинар во Владимир. В одном купе расположилось начальство – Б. Сорочкин, Р. Плескановская и другие. Мы ―Лена, Юра Орлов, Володя Жидков и я ― ехали в другом. Как скоротать четыре часа нудной вагонной тряски? Естественно, под водочку. Но высокое начальство не пьет (тогда нам так казалось!), и нам тоже как-то неловко. После часа пытки трезвостью меня послали парламентером к начальству. «Ума не приложу, что нам делать, Борис Юрьевич,– сказал я. – У нас там сложная проблема. Дело в том, что Лена хочет выпить…». Я не успел закончить фразу. – «Ну, раз Леночка хочет, значит надо выпить», – радостно сказал Б.Ю. и потянулся за своей бутылкой. И все годы, собираясь в разных компаниях, мы, и Лена в том числе, начинали разговор с фразы, ставшей афоризмом: «Лена хочет выпить». Господи, как будто все это было вчера…

Лена знала, что тяжело больна. Более того, в какой-то момент поняла, что медики что-то не улавливают и настояла на томограмме, подтвердившей ее страшную догадку. Знала, но не сдавалась, рук не опустила. Даже тяжело­больная (сверхтяжело ¾ держалась только на лекарствах!) она разъезжала по стране, продолжая консультировать театры. Все последние двадцать лет в вечных разъездах: привычный авиационно-железнодорожный образ жизни. В конце ноября 2006 она пригласила меня прочитать цикл лекций в Интерстудио, остановиться у нее, но извинилась, что в первый день ее не будет ¾ она приедет из пермской командировки только на следующий день. Не прилетела, а еле-еле приползла. – «Зачем?» – укорил я. – «Не ругай. Они там без меня не разобрались бы», – сказала она.

Думаю, никто не знает, к судьбам какого множества деятелей российского искусства она была сопричастна – имя им легион. Но точно уверен в одном: без нее, без ее ума, энергии, таланта и великой просветительской миссии театральная жизнь России была бы сегодня намного сложнее и конфликтней. С пониманием этого мы, жюри конкурса «Дягилевъ-премиум» международного фестиваля «Пермь-Петербург-Париж», бессменным членом которого она была все эти годы, единогласно присудили в 2007 г. Елене Александровне Левшиной эту премию. Увы, к великому нашему общему огорчению, посмертно.

Сегодня мы пытаемся сложить из мозаики наших общих воспоминаний что-то целостное, но очень важное, сущностное, все равно, остается за текстом. Даже все вместе мы не сможем воспроизвести прекрасную сказку о Лене, когда-то рассказанную Богом. И это обидно. Очень.

Остается утешать себя, что Лена прожила жизнь ярко, талантливо и красиво.

Так, как задумал и написал ее Бог.

(Театральное дело, 2007, № 2-3 (47-48).

ПРИЛОЖЕНИЕ.

От автора.

После публикации статьи «Специфика современной культурной ситуации…» она попала к на глаза главному редактору журнала «Декоративное искусство». Я выписывал этот журнал и знал, что там шла дискуссия о тенденциях современного искусства. Он предложил переписать ее для журнала под этим углом зрения. Я согласился. Гонорар был копеечный, что-то около восьмидесяти рублей, который мы в редакции и потратили на шампанское.