Глава первая. ПРЕОБРАЖЕНИЕ ДОНЬИ СОЛЕДАД 4 страница

То, что я с ним познакомилась, было для меня большой удачей. Нагуаль считал, что мы с ним кое в чем схожи: если мы за что-то ухватимся, то уже не отпускаем. Я ни с кем не разделяла эту свою большую удачу, даже с Ла Гордой. Она встречала его, но, как и ты, как следует не узнала. Нагуаль с самого начала знал, что Элихио уникален, – и от всех его изолировал. Он знал, что ты и девочки – одна сторона монеты, а Элихио, сам по себе, – другая. Нагуалю и Хенаро действительно очень повезло, что они нашли его.

Я впервые встретилась с ним, когда Нагуаль привел его в мой дом. Элихио не ладил с моими девочками. Они ненавидели его и боялись. Но ему было совершенно все равно, мир не затрагивал его. Особенно Нагуаль не хотел, чтобы именно ты часто встречался с Элихио. Нагуаль говорил, что ты маг такого рода, от которого надо держаться подальше. Он говорил, что твое касание не умиротворяет, а наоборот – портит. Он сказал, что твой дух захватывает в плен. Ты вообще был ему в каком-то смысле противен, но в то же время и нравился. Он говорил, что когда нашел тебя, ты был еще более помешанным, чем Хосефина, да ты и сейчас такой.

Странно и не слишком приятно было слышать от кого-то, что говорил обо мне дон Хуан. Сначала я пытался игнорировать слова доньи Соледад, но потом понял, что это была крайне дурацкая и неуместная попытка защитить свое эго.

– Он возился с тобой потому, что так приказала сила. И он как безупречный воин подчинялся своей хозяйке и охотно делал то, что велела делать с тобой сила.

Наступила пауза. Мне ужасно хотелось узнать еще что-нибудь об отношении ко мне дона Хуана. Вместо этого я попросил ее рассказать мне о четвертой девочке.

– Месяц спустя после того, как нашел Элихио, Нагуаль нашел Розу. Роза была последней. Теперь Нагуаль знал, что его число стало полным.

– Как он нашел ее?

– Он отправился повидать Бениньо к нему домой. Он уже подходил к дому, как вдруг из густого кустарника у дороги выбежала Роза, преследуя вырвавшуюся и убегавшую свинью. Свинья бежала гораздо быстрее Розы. Роза налетела на Нагуаля и не смогла поймать свинью. Тогда она повернулась к Нагуалю и стала орать на него. Он сделал жест, словно хватал ее, но она готова была драться с ним. Нагуалю сразу понравился ее дух, но не было знака. Вдруг свинья побежала обратно и остановилась возле него. Это был знак. Роза привязала свинью на веревку, а Нагуаль сразу прямо спросил, довольна ли она своей работой. Она сказала, что нет. Она была служанкой, живущей у хозяев. Нагуаль спросил ее, не хочет ли она пойти с ним, и она сказала, что если для того, что она предполагает, то нет. Нагуаль сказал ей, что приглашает ее работать, и она захотела узнать, сколько он будет платить. Он назвал ей цифру, и она спросила, что это будет за работа. Нагуаль сказал ей, что она будет работать вместе с ним на табачных плантациях в Веракрусе. Тогда она призналась, что испытывала его: если бы он пригласил ее работать горничной, то она знала бы, что он лгун, поскольку он выглядел как человек, который никогда в своей жизни не имел дома.

Нагуаль был обрадован и сказал, что если она захочет вырваться из ловушки, в которой находится, то должна прийти в дом Бениньо к полудню. Еще он сказал ей, что будет ждать ее только до двенадцати. Если она придет, то должна быть готова к трудной жизни и тяжелой работе. Она спросила, как далеко находятся табачные плантации, и он ответил, что в трех днях езды на автобусе. Если это в самом деле так далеко, ответила Роза, она, безусловно, готова ехать, как только отведет свинью в загон. Так она и сделала. Она приехала сюда, и все сразу полюбили ее. Она никогда не была ни вредной, ни надоедливой. Нагуалю не нужно было заставлять ее или трюками вовлекать в работу. Меня она совсем не любит, но заботится обо мне больше всех. Я доверяю ей и все-таки совсем не люблю ее, а когда уезжаю, то скучаю по ней больше всех. Можешь представить себе такое?

Я увидел печальный блеск в ее глазах. Мои подозрения окончательно рассеялись. Она механически вытерла глаза.

Здесь наша беседа сама собой угасла, и наступила естественная пауза. К тому времени уже начало темнеть, и я едва различал то, что пишу. К тому же мне нужно было сходить в туалет. Она настояла, чтобы я воспользовался уборной во дворе прежде нее, как сам Нагуаль.

После этого она принесла две круглые бадьи размером с детскую ванночку, до половины налила их теплой водой и добавила немного зеленых листьев, сначала тщательно размяв их руками. Авторитетным тоном она велела мне помыться в одной бадье, а сама она возьмет другую. Вода пахла почти как духи. Она вызывала ощущение щекотки и легкое ментольное ощущение на лице и руках.

Мы вернулись в ее комнату. Она положила на комод мои письменные принадлежности, оставленные на ее постели. Через открытые окна было видно, что еще не стемнело. Очевидно, было около семи.

Донья Соледад, улыбаясь мне, легла на спину. Я подумал, что она – воплощение тепла, только глаза ее, несмотря на улыбку, вызывали чувство безжалостности и несгибаемой силы.

Я спросил ее, как долго она была с доном Хуаном как его женщина или ученица. Она посмеялась над моей осторожностью в определениях, и ответила, что семь лет. Потом она сказала мне, что мы не виделись пять лет. До этого я был убежден, что видел ее два года назад. Я попытался вспомнить нашу последнюю встречу, но не смог.

Она предложила мне лечь рядом с ней. Я опустился на колени рядом с ней на кровати. Она очень тихо спросила, боюсь ли я. Я сказал, что не боюсь, и это было правдой. В этот момент в ее комнате я столкнулся со своей старой реакцией, проявлявшейся бесчисленное число раз как смесь любопытства с гибельным безразличием.

Почти шепотом она сказала мне, что должна быть безупречной со мной, и сообщила, что эта встреча была решающей для нас обоих. Она сказала, что Нагуаль дал ей прямые указания, что и как делать. Когда она все это говорила, я не мог удержаться от смеха, глядя на ее усилия подражать дону Хуану. Я слушал и мог предугадывать, что она скажет дальше.

Внезапно она села, и ее лицо оказалось в нескольких дюймах от моего. Я видел ее белые зубы, блестящие в полутьме комнаты. Вдруг она обвила меня руками и повалила на себя.

Мой ум был предельно ясен, но что-то вело меня все глубже и глубже в какую-то трясину. Я ощущал себя как нечто совершенно чуждое. Внезапно я понял, что все время каким-то образом чувствую ее чувства. Она была очень странной. Она загипнотизировала меня словами. Она была холодной старой женщиной, и ее планы не были планами молодости и энергичности, несмотря на ее жизненную и физическую силу. Меня озарило, что дон Хуан повернул ее голову в совершенно ином направлении, чем мою. Эта мысль была бы нелепа в любом другом контексте, но в тот миг я принял ее как ошеломляющее откровение. Все тело охватило чувство опасности. Я хотел броситься из ее постели, но какая-то сила, находившаяся вокруг меня, удерживала меня неподвижным. Я был парализован.

Она, должно быть, почувствовала, что я осознал это. Молниеносным движением она сорвала повязку с волос и накинула ее вокруг моей шеи. Я чувствовал давление повязки на своей коже, но это почему-то казалось нереальным.

Дон Хуан всегда говорил мне, что нашим ужасным врагом является тот факт, что мы никогда не верим в то, что происходит с нами. И в тот момент, когда донья Соледад накинула мне петлю на шею, я знал, что он имел в виду. Но даже после возникновения этой интеллектуальной рефлексии мое тело все еще не реагировало. Я оставался вялым, почти безразличным к тому, что, по-видимому, будет моей смертью.

Я чувствовал, с какой силой и ловкостью она затягивала ленту вокруг моей шеи. Я начал задыхаться. Ее глаза блестели исступленным блеском. Тогда я понял, что она хочет прикончить меня.

Дон Хуан говорил, что когда мы, наконец, осознаем происходящее, часто бывает слишком поздно. Именно наш разум оставляет нас в дураках, потому что первым получает сигнал опасности, но вместо того, чтобы поверить ему и реагировать на него немедленно, он начинает с ним забавляться.

Затем я услышал – или скорее ощутил – звук щелчка в основании шеи, прямо позади трахеи. Я подумал, что она сломала мне шею. В ушах у меня зашумело, потом зазвенело. Все звуки стали невероятно отчетливыми. Я подумал, что умираю. Я ненавидел свою неспособность сделать хоть что-нибудь, чтобы защитить себя. Я и пальцем не мог пошевелить, чтобы ударить ее. Я не мог больше дышать. Мое тело задрожало, и вдруг я внезапно встал и стал свободным от ее смертельной хватки. Я взглянул вниз, на постель. Казалось, я смотрел с потолка. Тут я увидел свое тело, неподвижное и вялое, навалившееся на нее.

Я увидел ужас в ее глазах. Мне хотелось, чтобы она отпустила петлю. Меня охватила ярость из-за своей бестолковости, и я ударил ее кулаком прямо в лоб. Она пронзительно вскрикнула, схватилась за голову, а потом потеряла сознание. Но до этого передо мной мелькнула призрачная сцена: я увидел, как донья Соледад была выброшена из постели силой моего удара. Я видел, как она бежит к стене и прижимается к ней, точно испуганный ребенок.

Следующим впечатлением была ужасная затрудненность дыхания. Моя шея ужасно болела. Горло казалось сильно пересохшим, так что я не мог глотать. Мне понадобилось немало времени, чтобы собрать достаточно силы и подняться. Я стал рассматривать донью Соледад. Она лежала на постели без сознания, на лбу у нее вздулась огромная красная шишка. Я сходил за водой и побрызгал ей в лицо, как всегда поступал со мной дон Хуан. Когда она пришла в себя, я заставил ее пройтись, поддерживая подмышки. Она была вся мокрая от пота. Я положил ей на лоб полотенце, смоченное холодной водой. Ее вырвало. Я был почти уверен, что она получила сотрясение мозга. Ее трясло. Я попробовал укрыть ее одеждой и одеялами, но она сняла всю свою одежду и повернула тело в сторону ветра. Она попросила оставить ее одну и сказала, что если ветер изменит направление, это будет знак, что она выздоровеет. Она подержала меня за руку, похожим на короткое рукопожатие жестом и сказала, что это судьба столкнула нас друг с другом.

– Я думаю, что одному из нас было предназначено умереть сегодня вечером.

– Не говори глупостей. Ты ведь еще не скончалась, – сказал я, и я действительно это имел в виду.

Что-то убеждало меня, что с ней действительно все обойдется. Я вышел из дому, подобрал палку и пошел к своей машине. Пес зарычал. Он все еще был там и лежал, свернувшись на сидении. Я приказал ему убираться, и он покорно выпрыгнул из машины. В его поведении что-то резко изменилось. Я увидел, как его огромный силуэт затрусил в полутьме в свою загородку.

Я был свободен. Я сел в машину, чтобы все обдумать. Нет, я не был свободен, что-то тянуло меня обратно в дом. Там оставалось незаконченное дело. Я больше не боялся доньи Соледад. В действительности, необычайное безразличие овладело мною. Я чувствовал, что она, намеренно или бессознательно, дала мне исключительно важный урок. Ее ужасающе целенаправленная попытка убить меня заставила меня действовать против нее на уровне, недостижимом для меня при обычных обстоятельствах. Я был почти задушен, что-то в ее адской комнате сделало меня беззащитным, и все же я выбрался. Я не мог понять, что произошло. Видимо, прав был дон Хуан, что все мы имеем в своем распоряжении мощные скрытые силы, которые никогда не используются. Фактически я ударил донью Соледад из положения призрака. Я взял из машины фонарик, вернулся в дом, зажег все керосиновые лампы, какие смог найти, и сел писать у стола в гостиной. Работа расслабила меня.

На рассвете донья Соледад вышла из своей комнаты, с трудом удерживая равновесие и спотыкаясь. Она была совершенно обнаженной. У двери ей стало дурно, и она упала. Я дал ей воды и попытался укрыть ее одеялом, но она опять отказалась от него. Я беспокоился, что она может переохладиться. Она пробормотала, что должна быть обнаженной, чтобы ветер мог исцелить ее. Она сделала пластырь из размятых листьев, наложила его себе на лоб и обвязала тюрбаном. Потом она закуталась в одеяло, подошла к столу, где я писал, и села напротив меня. Глаза ее были красными. Она выглядела больной.

– Я должна рассказать тебе кое-что, – сказала она слабым голосом. – Нагуаль оставил меня ждать тебя; я должна была ждать, даже если бы на это понадобилось двадцать лет. Он дал мне подробные инструкции, как завлечь тебя и похитить твою силу. Он знал, что рано или поздно, но ты должен приехать, чтобы увидеть Нестора и Паблито, поэтому он сказал мне использовать эту возможность, чтобы околдовать тебя и взять у тебя все, что ты имеешь. Нагуаль сказал, что если я буду жить безупречной жизнью, моя сила должна привести тебя сюда, когда в доме никого больше не будет. Моя сила сделала это. Ты пришел, когда остальные удалились. Моя безупречная жизнь помогла мне. Мне оставалось только взять твою силу, а потом убить тебя.

– Но зачем ты хотела сделать такую ужасную вещь?

– Потому что я нуждаюсь в твоей силе для своего собственного путешествия. Нагуаль должен был это устроить таким способом; ты должен был быть тем, кто мне нужен. В конце концов, я почти не знаю тебя. Ты ничего не значишь для меня. Так почему же мне не взять у тебя то, в чем я так отчаянно нуждаюсь? Это были собственные слова Нагуаля.

– Зачем Нагуалю нужно было причинить мне вред? Ведь ты сама сказала, что он заботился обо мне.

– То, что я сделала с тобой прошлой ночью, не имеет никакого отношения к тому, что он чувствовал по отношению к тебе или ко мне. Это исключительно наше дело. Не было свидетелей тому, что произошло между нами вчера, так как мы оба – часть самого Нагуаля. Но ты получил от него что-то такое, чего нет у меня. Ты владеешь тем, в чем я отчаянно нуждаюсь, – особенной силой, которую он дал тебе. Нагуаль сказал, что он дал что-то каждому из своих шести детей. Элихио для меня недоступен. Я не могу взять это у своих девочек. Таким образом, в качестве моей жертвы остаешься ты. Я увеличивала силу, которую дал мне Нагуаль, и, увеличившись, она изменила мое тело. Ты тоже увеличил свою силу. Мне нужна была твоя сила, поэтому я должна была убить тебя. Нагуаль сказал, что даже если ты не умрешь, то ты все равно должен пасть жертвой моих чар и стать моим пленником на всю жизнь, если я этого захочу. В любом случае твоя сила перешла бы ко мне.

– Но какая польза для тебя от моей смерти?

– Не от смерти, но от твоей силы. Я делала это, потому что нуждаюсь в поддержке. Без нее мое путешествие будет адски трудным. Мне недостает стойкости[5]. Поэтому я не люблю Ла Горду. Она молодая и обладает большой стойкостью. Я старая, и у меня есть задние мысли и сомнения. Если хочешь знать правду, то истинная борьба происходит между мной и Паблито. Он – мой смертельный враг. Нагуаль сказал мне, что твоя сила могла сделать мое путешествие более легким и помочь мне получить то, что нужно.

– Как может Паблито быть твоим врагом?

– Когда Нагуаль изменял меня, он знал, к чему это ведет. Прежде всего, он устроил так, чтобы мои глаза смотрели на север. И хотя ты, я и мои девочки – одно и то же, я противоположна вам. Я иду в другом направлении. Паблито, Нестор и Бениньо – с тобой. Направление их глаз – то же. Все вы будете идти в сторону Юкатана.

Паблито – мой враг, но не из-за направления, а потому, что он мой сын. Вот о чем я должна была рассказать тебе, даже если ты и не понимаешь, о чем я говорю. Я должна войти в другой мир. Туда, где сейчас Нагуаль, Хенаро и Элихио. Даже если ради этого я должна уничтожить Паблито.

– Что ты несешь, донья Соледад? Ты сошла с ума!

– Нет, не сошла. Нет ничего важнее для нас, живых существ, чем войти туда. Видишь ли, для меня это именно так. Чтобы войти в тот мир, я живу так, как учил меня Нагуаль. Без надежды на тот мир я – ничто, ничто. Я была старой жирной коровой. Теперь только эта надежда дает мне руководство, направление, и даже если я не могу взять твою силу, у меня по-прежнему остается цель.

Она положила голову на руки, сложенные на столе. Сила ее речи ошеломила меня. Я не совсем понял, что она имела в виду, но почти сочувствовал ей, хотя это было наиболее странным из всего того, что я услышал от нее этой ночью. Ее цель была в стиле и терминологии дона Хуана целью воина. Однако я и не подозревал, что для ее достижения нужно уничтожать людей.

Она подняла голову и посмотрела на меня сквозь полуприкрытые веки.

– В начале вечера все для меня складывалось благоприятно. Я была несколько испугана, когда ты приехал. Я ждала этого момента годы. Нагуаль сказал мне, что ты любишь женщин. Он сказал, что ты – легкая добыча для них, и я сыграла на этом ради быстрейшей развязки. Я рассчитала, что ты попадешься на этом. Нагуаль научил меня, как захватить тебя в тот момент, когда ты будешь наиболее слабым. Я вела тебя к этому моменту с помощью моего тела. Но ты заподозрил неладное. Я была слишком неуклюжей. Я привела тебя в свою комнату, где линии моего пола должны были захватить тебя и сделать тебя беспомощным. Но ты одурачил мой пол тем, что он тебе понравился и рассматриванием его линий. Стоило тебе опустить глаза на его линии – и он терял всякую силу. Твое тело знало, что делать. Затем ты напугал мой пол, завопив так, как ты это сделал. Внезапные шумы вроде этого губительны, особенно голос мага. Сила моего пола умерла, как пламя. Я знала это, а ты – нет.

Потом ты был близок к тому, чтобы сбежать, и я должна была задержать тебя. Нагуаль рассказал мне, как использовать свою руку, чтобы ухватить тебя. Я пыталась сделать это, но у меня не хватило силы. Мой пол был напуган. Твои глаза заставили оцепенеть его линии. Никто другой никогда не бросал на них ни единого взгляда.

Поэтому я потерпела неудачу, пытаясь обхватить твою шею. Ты выскользнул из моей хватки прежде, чем я успела прижать тебя. Тогда я поняла, что ты ускользаешь, и предприняла еще одну финальную атаку. Я использовала ключ, который, по словам Нагуаля, больше всего действует на тебя – страх. Я напугала тебя своими воплями, и это дало мне достаточно силы, чтобы подчинить тебя. Я думала, что ты у меня в руках, но мой дурацкий пес одурел и сбросил меня с тебя, когда ты почти уже был в моей власти. Теперь я понимаю, он совсем не был таким уж идиотом, вероятно, он заметил твоего дубля и бросился на него, но вместо этого свалил меня.

– Ты говорила, что это не твой пес.

– Я специально обманула тебя. Он был моей козырной картой. Нагуаль научил меня, что всегда надо иметь козырь – некий неожиданный трюк. Почему-то я знала, что мой пес может понадобиться мне. Когда я позвала тебя посмотреть на моего друга, я хотела, чтобы он принюхался к тебе. Как раз койот – друг моих девочек. Когда ты побежал в дом, мне пришлось обойтись с псом довольно круто. Я запихала его внутрь твоей машины, заставив его визжать от боли. Он очень крупный и едва мог протиснуться у тебя над сидением. Я ему велела разорвать тебя в клочья. Я знала, что искусанный псом ты станешь беспомощным, и я легко смогу справиться с тобой.

Ты снова ускользнул, но ты не мог покинуть дом. Я знала, что надо набраться терпения и дождаться темноты. А уж когда ветер изменил направление, я была уверена в успехе.

Нагуаль говорил мне, что я непременно понравлюсь тебе как женщина. Нужно было только дождаться подходящего момента. Нагуаль сказал, что ты убил бы себя, если бы понял, что я захватила твою силу. Но если бы мне не удалось захватить ее, или если бы ты не убил себя, или мне не захотелось бы оставить тебя в живых как своего пленника, я должна была использовать свою головную повязку, чтобы задушить тебя насмерть. Он даже показал мне место, куда бросить твой труп: бездонную яму, расщелину в горах, где часто пропадают козы. Но Нагуаль никогда не упоминал о твоей устрашающей стороне. Я уже говорила, что один из нас должен был умереть этой ночью. Я никак не ждала, что это случится со мной. Нагуаль передал мне чувство, что я одержу победу. Как жестоко было с его стороны не рассказать мне всю правду о тебе.

– Представь себе, донья Соледад, что я знал еще меньше тебя.

– Это не одно и то же. Нагуаль несколько лет готовил меня к тому, что случилось вчера. Я знала каждую деталь. Ты был у меня в ловушке. Нагуаль даже показал мне листья, которые я всегда должна была держать под рукой свежими, чтобы ты оцепенел под их воздействием. Я положила их тебе в бадью, будто для аромата. Ты и не заметил, что для своей бадьи я воспользовалась другими листьями. Ты попадался на все, что я приготовила для тебя. И все-таки твоя устрашающая сторона взяла верх.

– О какой устрашающей стороне ты говоришь?

– Я имею в виду того, кто ударил меня и убьет меня сегодня ночью. Твой ужасный дубль, вышедший, чтобы прикончить меня. Я никогда не забуду его. И если выживу, в чем я сомневаюсь, я никогда уже не буду прежней.

– Он был похож на меня?

– Да, конечно, это был ты, но не такой, каким ты выглядишь сейчас. На самом деле я вообще не могу сказать, на что он был похож. От одной мысли о нем мне становится дурно.

Я рассказал ей о своем мимолетном восприятии того, как она вышла из своего тела после моего удара. Я намеревался выудить у нее еще кое-что. Мне показалось, что подлинной скрытой целью происшедшего с нами было намерение вынудить нас прибегнуть к источникам, обычно нам недоступным. Мой удар, несомненно, был ужасным. Я нанес серьезное повреждение ее телу, но сам я никак не был на такое способен. Я и в самом деле ощущал, что ударил ее своим левым кулаком – об этом свидетельствовала огромная красная шишка у нее на лбу. Но при этом суставы мои не опухли, и в них не было ни малейшей боли или хоть слегка неприятного ощущения, хотя удар такой силы должен был повредить мне руку.

Услышав, что я видел ее прижимающейся к стенке, она пришла в полное отчаяние. Я спросил, соответствовало ли хоть что-нибудь в ее ощущениях тому, что я видел. Например, было ли у нее чувство, что она покидает тело или мимолетное восприятие комнаты в неожиданном ракурсе.

– Я знаю теперь, что обречена, – сказала она. – Очень немногие выживают после касания дубля. Если моя душа уже вышла, мне не остаться в живых. Я буду слабеть, пока не умру.

Ее глаза дико блестели. Она потянулась ко мне и, похоже, хотела ударить меня, но упала обратно на стул.

– Ты забрал мою душу, – прошептала она. – Ты, должно быть, держишь ее у себя в кисете, хотя разве ты скажешь мне об этом?

Я поклялся ей, что не имел намерения причинить ей вред, что я-то в любом случае действовал исключительно ради самозащиты и не держу на нее зла.

– Если моей души нет у тебя в кисете, то это еще хуже. Она, должно быть, бесцельно бродит где-то поблизости. Тогда я никогда не получу ее обратно, – горестно проговорила она.

Казалось, силы оставили ее. Ее голос почти угас. Я предложил ей пойти прилечь, но она отказалась уйти из-за стола.

– Нагуаль сказал, что если уж я потерплю полную неудачу, я должна передать тебе сообщение, – сказала она. – Он велел мне передать тебе, что он давно заменил твое тело. Ты теперь являешься им самим.

– Что он хотел этим сказать?

– Он маг. Он вошел в твое старое тело и заменил его светимость. Теперь ты сияешь, как сам Нагуаль. Ты больше не сын своего отца. Ты – сам Нагуаль.

Донья Соледад встала. Она нетвердо держалась на ногах. Она хотела сказать что-то еще, но язык ее не слушался. Она пошла в свою комнату. Я помогал ей до двери: она не хотела, чтобы я заходил туда. Она сбросила покрывало, укрывающее ее, легла на постель и очень мягким голосом попросила меня подняться на холм невдалеке, чтобы посмотреть, не поменялся ли ветер. Она добавила мимоходом, чтобы я взял с собой ее пса. Что-то в этой просьбе мне не понравилось. Я ответил, что лучше влезу на крышу и посмотрю оттуда. Она повернулась ко мне спиной и сказала, что попросила насчет пса как об услуге, чтобы он на холме приманил ветер. Тут я просто разозлился. Ее комната в полумраке вызывала исключительно странное чувство. Я пошел на кухню, взял две лампы и понес их обратно. Завидев свет, она истерически вскрикнула. Я тоже издал вопль, но по другой причине. Когда свет проник в комнату, я увидел, что пол свернулся коконом вокруг ее постели. Это впечатление было столь мимолетным, что в следующее мгновение я готов был поклясться, что эту призрачную сцену создали тени проволочных защитных стенок ламп. Это призрачное восприятие привело меня в ярость. Я встряхнул ее за плечи. Она заплакала как ребенок и обещала больше не устраивать никаких трюков. Я поставил лампы на комод, и она мгновенно уснула.

К середине утра ветер переменился. Я ощутил сильные порывы ветра, буквально врывающегося в северное окно. Около полудня донья Соледад вышла снова. Она еще немного пошатывалась. Краснота ее глаз исчезла, и шишка на лбу значительно уменьшилась. Осталась едва заметная припухлость.

Я почувствовал, что пора уезжать. Я сказал ей, что, хоть я и записал сообщение, переданное ею от дона Хуана, оно ничего не прояснило.

– Ты больше не сын своего отца. Ты – сам Нагуаль, – повторила она.

Со мной творилось что-то несообразное. Несколько часов назад я был совершенно беспомощным, и донья Соледад действительно пыталась убить меня; но теперь, в тот момент, когда она говорила, я забыл весь ужас этого события. И в то же время существовала другая часть меня, которая могла целыми днями размышлять над ничего не значащими столкновениями с людьми, касающимися моей личности или работы. Эта часть, казалось, была реальным мной, тем самым мной, которого я знал всю жизнь.

Та же часть меня, что прошла схватку со смертью этой ночью, а потом забыла об этом, не была реальной. Она была мною, и в то же время не была. В свете таких несоответствий заявление дона Хуана казалось менее натянутым, но по-прежнему неприемлемым.

Донья Соледад казалась отсутствующей. Она мирно улыбалась.

– О, они здесь! – сказала она внезапно. – Какая удача для меня! Мои девочки здесь. Теперь они позаботятся обо мне.

С нею, похоже, опять что-то было не в порядке. Она выглядела такой же сильной, как и прежде, но ее поведение было более несвязным. Мои страхи выросли опять. Я не знал, оставить ее здесь или взять в больницу, в город за несколько сотен миль отсюда.

Внезапно она вскочила, как маленький ребенок, и побежала через переднюю дверь вниз по дороге в направлении шоссе. Я поспешно забрался в машину, чтобы догнать ее. Спускаться приходилось задним ходом, потому что развернуться было негде. Когда я достиг шоссе, я через заднее стекло увидел донью Соледад в окружении четырех молодых женщин.

Глава вторая. СЕСТРИЧКИ

Донья Соледад что-то объясняла четырем женщинам, окружавшим ее. Она то делала драматические жесты руками, то восклицала что-то, хватаясь за голову. Было ясно, что она рассказывала обо мне. Я вернулся по подъездной дороге на место прежней стоянки, собираясь подождать их там. Я прикидывал, остаться ли мне в машине или небрежно сесть на левое крыло. Наконец я решил встать у дверцы, готовый вскочить в нее и уехать, если возникнут намеки на возможность повторения чего-нибудь типа вчерашних событий.

Я страшно устал. Я не смыкал глаз более суток. У меня был план – сообщить молодым женщинам то, что смогу, об инциденте с доньей Соледад, чтобы они могли принять необходимые меры для помощи ей, а затем уехать. Их присутствие произвело некую перемену, все казалось заряженным новой энергией. Я почувствовал эту перемену, когда увидел донью Соледад, окруженную ими.

Откровение доньи Соледад, что они были ученицами Нагуаля, сделало их мучительно притягательными для меня, и я не мог дождаться встречи с ними. Меня мучил вопрос, не были ли они подобны донье Соледад. Она говорила, что они похожи на меня самого, и что мы идем в одном и том же направлении. Это легко интерпретировалось в положительном смысле. Мне хотелось верить в это больше, чем во что-либо другое.

Дон Хуан обычно называл их «лас эрманитас» – сестрички, самое подходящее наименование по крайней мере для двух знакомых мне девушек, Лидии и Розы. Это были две легкие, похожие на фей очаровательные молодые девушки. Я прикинул, что когда впервые увидел их, им было чуть больше двадцати, хотя Паблито и Нестор всегда отказывались говорить об их возрасте. Две другие, Хосефина и Елена, были полной загадкой для меня. Я слышал, как их имена время от времени упоминались обычно в каком-то неблагоприятном контексте. Из случайных замечаний, сделанных доном Хуаном, я заключил, что они были какими-то чудными – одна была помешанной, а вторая – очень толстой, поэтому их держали в изоляции. Однажды я столкнулся с Хосефиной, когда пришел с доном Хуаном. Он представил ей меня, но она закрыла лицо и убежала прочь прежде, чем я успел поздороваться. В другой раз я увидел Елену, стиравшую белье. Она была огромных размеров. Я подумал, что у нее не все в порядке с железами. Я приветствовал ее, но она даже не обернулась. Я никогда не видел ее лица.

После рекламы, сделанной им доньей Соледад, мне и ужасно хотелось поговорить с таинственными «эрманитас», и в то же время я почти боялся их. Я вскользь взглянул на дорогу, собираясь с силами, чтобы встретится с ними со всеми сразу, но на дороге было пусто. Никто не приближался, а между тем только минуту назад они были не более чем в тридцати ярдах от дома. Я взобрался на крышу машины, но опять никого не увидел, даже собаки. Я запаниковал. Соскользнув вниз, я уже готов был вскочить в машину и уехать, но вдруг услышал, как кто-то сказал: «Эй, посмотри, кто здесь!»