Языковой компонент культуры социума

Выше мы не случайно указывали на культурную специфику отдельных социумов. Культурные особенности социума манифестируются в языке независимо от того, о социуме какого ранга идет речь.

Лексикон языка инвентаризует материальную и духовную культуру соответствующего общества, именно в словарном составе культурное различие проявляется наиболее рельефно. "Громадное большинство слов-понятий любого языка несоизмеримо со словами-понятиями всякого другого языка. Безусловное исключение составляют только термины" [Щерба 1974: 299]. Степень лексического расхождения языков определяется степенью расхождения культур соответствующих социумов. "Поскольку большинство литературных языков Европы возникли под влиянием латинского, а в дальнейшем все время влияли друг на друга, постольку в основе большинства европейских литературных языков лежит более или менее одна и та же система понятий. Потому-то перевод с одного европейского языка на другой гораздо легче, чем, например, с китайского или с санскритского на любой европейский" [Там же: 298–299]. Взаимовлияние языков, о котором говорит Щерба, есть лишь следствие взаимовлияния культур. Роль латыни в формировании новых литературных языков Западной Европы – следствие доминирования этого языка в западном христианском мире.

Существуют хрестоматийные примеры, отражающие языковую относительность: у народов Севера многочисленны названия разновидностей снега, у таежных охотников есть особые названия для одного и того же животного в зависимости от его возраста и пола, от времени охоты на него и т. п. Словарная детализация в данном случае не связана непосредственно с природной средой: эта детализация существует лишь постольку, поскольку соответствующие факты действительности имеют значимость для социальной жизни соответствующей группы людей.

Отдельная лексическая единица появляется в языке (или в какой-то его социальной разновидности) лишь тогда, когда в соответствующем социуме рождается необходимость именования нового для культуры понятия. Речь идет не только о заимствовании некоей реалии: сами по себе предмет, явление и тому подобное могут иметь место, но не иметь социальной значимости, и тогда в обществе отсутствует потребность в их номинации. Если для народа основным родом занятий является охота, то лексикон его неизбежно детализирован в этой области. Для русских в целом это неверно, но есть социальная общность, в которой соответствующая терминология разработана не менее детально, чем у любого сибирского народа. У охотников волк до года называется прибылым, годовалый – переярком, старше он становится матерым. В лексике отражаются

не только особенности анатомического строения объектов охоты и охотничьих собак в целом, но даже и отдельных пород, ср.: гачи 'задние части ляжек борзой собаки', вощёк 'оконечность носа борзой или гончей'; гон, правило, прут, перо – это хвосты собак разных пород, труба 'хвост лисицы', полено 'хвост волка', пых 'хвост зайца' и т. д.

Большинством говорящих из всей этой лексики используется разве что слово матерый, и дело не в том, что мы не сталкиваемся регулярно с лисами, волками и зайцами. Сотрудник зоопарка видит их регулярно, по-своему детализирует понятия из предметной области животного мира, но, поскольку псовой охотой он не занимается, ему не приходится следить за трубой или поленом убегающего животного.

Рядовому русскому часто приходится видеть работу строителей, но вне профессиональной среды термины типа опалубка или обрешетка не используются. Всякий взрослый носитель языка неоднократно видел соответствующие явления действительности (или, не замечая, скользил по ним взглядом), но многие даже не слышали этих слов. И дело тут не в степени внимания к явлению действительности: у тех, кто непосредственно не изготовляет опалубку и обрешетку, нет номинативной потребности формировать в собственном сознании соответствующие понятия и средства их выражения.

Всякий телезритель регулярно видит перемежающиеся заставки в начале выпусков новостей, которые ведущий предваряет фразой "В заголовках новостей". Большинство смотрят (или хотя бы слушают) эту часть программы достаточно внимательно, но лишь у самих телевизионщиков она имеет особое название – Шпигель, поскольку только им приходится обсуждать удачную или неудачную склейку шигеля.

Индивид одновременно входит в огромное число социальных групп и владеет соответствующим количеством языковых разновидностей. "Между признанным диалектом или целым языком и индивидуализированной речью отдельного человека обнаруживается некоторый тип языковой общности, которая редко является предметом рассмотрения лингвистов, но чрезвычайно важна для социальной психологии. Это разновидность языка, бытующая среди группы людей, связанных общими интересами. Такими группами могут быть семья, ученики школы, профессиональный союз, преступный мир больших городов, члены клуба, дружеской компании из четырех-пяти человек, прошедших совместно через всю жизнь, несмотря на различие профессиональных интересов, и тысяча иных групп самого разнообразного порядка" [Сепир 1993: 232].

Таким образом, идиолект индивида не монолитен, это комплекс известных человеку и используемых им в подходящих коммуникативных контекстах социальных разновидностей языка.

В связи с обсуждением лингвистической специфики социологических понятий и терминов надо кратко остановиться на еще одной проблеме, оживленно дискутировавшейся в отечественном языкознании в рамках проблемы "язык и общество".

Марксистский подход к истории постулировал последовательную смену социально-экономических формаций как результат классовой борьбы угнетателей и угнетенных, с этим процессом была связана концепция эволюции этноса от племени к народности, а затем к капиталистической нации, позднее преобразовывавшейся в нацию социалистическую.

Соответственно и советские лингвисты потратили много усилий на выявление формационных и классовых противопоставлений в языке, поиски различий между племенными языками, языками народностей и наций, пролетарской и буржуазной языковой специфики. Следует признать, что в целом эти искания оказались малопродуктивными.

Выдающийся русский, а позднее американский социолог Питирим Сорокин еще в 1920 г. отмечал, что "класс либо ускользал и ускользает из пальцев своих теоретиков, либо, будучи пойман, превращается в нечто столь неопределенное и неясное, что становится невозможным отличить его от ряда других кумулятивных групп, либо, наконец, сливается с одной из элементарных группировок[48]" [Сорокин 1992: 283]. Перефразируя это высказывание, можно отметить, что классовая специфика языка тоже "ускользнула из пальцев". Социальные разновидности языка многообразны, но классовых диалектов (пролетарского, буржуазного и т. п.) не бывает. "Существование социальных диалектов порождается в конечном счете классовой дифференциацией общества, но конкретные формы социальной дифференциации не прикреплены прямолинейными и однозначными признаками к определенным классовым носителям" [Жирмунский 1968: 32].