Ростово-суздальская земля в xii - начале xiii в.
При всей важности для понимания истории позднейшей Ве-ликороссии ее ростово-суздальских истоков тема разработана относительно слабо. В значительной степени это связано с тем, что раннее ростовское летописание не сохранилось, а материалы Татищева долгое время игнорировались. Мешало и априорное представление, будто все летописание в пределах до начала XII в. — это творчество одного летописца Нестора. Между тем, как отмечено выше, в ранней русской письменности известны имена двух Несторов, пострижеников Печерского монастыря, и ни один из них не имеет отношения к созданию «Повести временных лет».
Если история Киевской земли домонгольской поры восстанавливается в основном по Ипатьевской летописи и оригинальным источникам Татищева, то Северо-Восточная Русь изучается прежде всего по Лаврентьевской летописи, ряду сводов XVв., содержащих извлечения из ростовских летописей, и опять-таки по татищевской «Истории Российской», содержащей уникальные
ростовские известия. Эти сведения были почерпнуты Татищевым, по всей вероятности, из упоминаемой им Ростовской летописи, а также выше упомянутых летописей. Естественно, оригинальную информацию привносят и внелетописные источники, связанные, в частности, с религиозной борьбой в Северо-Восточной Руси в 50—60-е гг. XII в.
Любопытный материал содержится также в Киево-Печер-ском патерике, в котором используется «Летописец старый Ростовский». Судя по переписке Владимирского епископа Симона и печерского постриженика Поликарпа (около 1225 г.), летописец этот прерывался примерно в 1156—1157 гг. Но в Лаврентьевской летописи в этих пределах воспроизводится лишь переяславская переработка какой-то киевской летописи, составленной около этого времени, а «Летописец старый Ростовский» дает во многом оригинальную информацию и в тех случаях, когда речь идет о событиях, известных по другим летописям. Название «Летописец старый Ростовский» употребляется обычно в послании Симона. Поликарп говорит о «Летописце Нестора». Но они имеют в виду один и тот же летописец, именно тот, что доведен до конца 50-х гг. XII в., и автор этого летописца вполне реальный ростовский епископ Нестор — постриженик Печерского монастыря, закончивший свою жизнь в Киевском Печер-ском монастыре.
* * *
Ростово-Суздальская земля изначально — это территория летописной мери, племени, участвовавшем, согласно варяжской легенде, в призвании варягов в середине IX в. Вол го-Балтийский путь объединял разноязычные племена, и «мерянский» Ростов археологически просматривается с IX в. Но с того же IX в. на этом пути возникает все больше славянских поселений. Сюда переселяются славяне и с берегов Южной Балтики, и отчасти со стороны Смоленска, где северо-западная и юго-западная волны славянских миграций пересекались и смешивались. Ассимиляция славянами утро-финских племен, к которым принадлежали чудь, весь, меря и мурома, проходила интенсивно и быстро. В XI в. Ростово-Суздальская земля — это уже преимущественно славянский и славяноязычный район. Быстрый переход угро-финского населения на славянскую речь связан с усвоением более производительной системы хозяйства и включением в более организованную территориальную структуру.
Поскольку основная масса славянских переселенцев на Верхнюю Волгу и Клязьму шла через Новгородскую землю, то Новгород изначально и воспринимался как основной политический центр края. Поход Владимира Святого на волжских булгар в конце X в. мог осуществляться только волжским путем, поскольку в X в. из Киева в Ростов добирались через Новгород, ибо радимичи, занимавшие Поднепровье у Смоленска, еще не входили в состав Древнерусского государства. По-видимому, в начале XI в. (летописные записи за это время исчезли) Смоленское Поднепровье полностью вошло в состав Руси, и, как свидетельствует «Сказание о Борисе и Глебе», написанное в третьей четверти XI столетия, путь в Муром из Киева сократился: он шел теперь через Смоленск и Верхнюю Волгу. Путь на Верхнюю Оку и Москва-реку преграждали вятичи, не входившие тогда в состав Древнерусского государства. Большую преграду составляли и дремучие леса, почему Ростово-Суздальская земля в Киеве и вообще на юге называлась «Залесской».
После смерти Ярослава Мудрого Ростово-Суздальская земля входила в Переяславский удел Всеволода Ярославича. И не случайно, что именно в переяславской редакции на северо-восток попало киевское летописание, так же не случайно, что основной поток переселенцев из пограничных территорий Переяславского княжества, разоряемых половцами, идет именно в Ростово-Суздальскую землю. В свою очередь, Новгород долго приглашал на княжеский стол преимущественно потомков Всеволода Ярославича, поскольку это гарантировало сохранение устойчивых связей с Ростово-Суздальской землей. В этих связях Новгород был заинтересован по двум причинам: во-первых, через эту территорию шли торговые пути на восток, во-вторых, из Ростово-Суздальских земель в Новгород шла сельскохозяйственная продукция, которой Новгород не мог обеспечить себя лишь за счет собственных малоплодородных пашен и угодий.
Ростово-Суздальская земля граничила на востоке с Волжской Булгарией, на юге и юго-востоке с Рязанским и Муромским княжествами, на западе со Смоленской землей, а на северо-западе и севере с новгородскими владениями. При этом племя весь, проживавшее у Белого озера, входило в состав Ростово-Суздальской земли, а расположенное далее на восток племя пе-чера платило дань Новгороду (отчисляя часть ее Киеву — так называемая «печерская дань»).
Как особое княжение Ростов впервые упоминается при Владимире Святом: сюда на княжение был направлен Ярослав. После перевода Ярослава в Новгород, Ростов занял Борис. Брат его Глеб (оба были от одной матери «болгарыни») получил Муром, но муромчане не принимали его, и он обосновался за пределами города. Позднее Муромское княжество выделится как самостоятельное, от которого затем отделится Рязанское княжество (археологически подтверждается, что первоначальный город Рязань возник как поселение славян, пришедших со стороны Мурома, а не с запада).
Суздаль, до середины XII в. считавшийся сначала чем-то вроде княжеской резиденции, а с выделением княжества и его центром, впервые упоминается в летописях под 1024 г. в связи с восстанием смердов против «старой чади», державшей «гобино» (достаток, урожай). Восстание было вызвано голодом и приняло оно заодно и антихристианский характер: возглавили его волхвы. Ярослав тогда сурово расправился с восставшими, а «жито» затем привезли из Волжской Булгарии.
До кончины Мстислава в Чернигове в 1036 г. Ярослав по большей части пребывал в Новгороде, а Ростово-Суздальская земля была своего рода «Сибирью». Сюда Ярослав сослал своего дядю новгородского посадника Константина Добрынича: сначала в Ростов, а затем в Муром, где он и был убит.
После принятия христианства в Ростове была создана епархия, считавшаяся старейшей и авторитетнейшей в Киевской Руси. В «Летописце старом Ростовском» упоминалось, что первым ростовским епископом был Леонтий, «великий святитель, его же Бог проелави нетлением. И се бысть пръвый престолник, его же невернии много мучивше и бивше; и се третий гражанин бысть Рускаго мира: с онема варягома венчася от Христа, его же ради пострада». Имени Леонтия другие летописи в этой связи не знают. В них он упоминается в начале XIII столетия уже как святой, т.е. канонизированный Русской Церковью. В 1230 г., по сообщению Суздальской летописи (по Академическому списку), «принесени быша мощи великаго святителя чудотворца из церкви святого Иоана, а въ церькви сборную святыя Богородица Ростову». Под 1231 г. Лаврентьевская летопись, в связи с поставлением епископом Кирилла, напоминает о «прежебыв-ших Ростове Леонтья святаго, и священаго епископа Исайя и Нестера», а также напоминает, что «Леонтий убо святый, свяще-ный епископ, тъ просвети святым крещеньем град Ростов».
Об обретении «нетленных» останков епископа Леонтия под 1161 г. сообщает Тверской сборник — летопись сравнительно поздняя (XVI в.), но содержащая в ряде случаев оригинальную информацию, отсутствующую в других летописных сводах. Согласно сборнику, «заложена бысть церковь камена в Ростове князем Андреем; ту же обретоша святого Леонтия в теле».
Епископ Симон в своей переписке с Поликарпом упоминает тех двух варягов-христиан, которые были убиты в Киеве в 983 г., Леонтий же называется третьим святым. Видимо, предполагается, что Борис и Глеб еще не были канонизированы (канонизация состоится в 70-е гг. XI столетия). По логике изложения Симона предполагается, что Леонтий был первосвятителем в Ростове и являлся младшим современником убитых варягов. Но следует учитывать, что Киево-Печерский монастырь, согласно «Повести временных лет», был основан лишь в 1051 г. И с учетом этого указания в литературе высказано предположение (его поддерживал H.H. Воронин — один из ведущих специалистов по истории Ростово-Суздальской Руси), что Леонтий был убит во время восстания смердов, возглавляемых волхвами, т.е. в 1071 г. Эту дату подтверждает и поставление епископом в Ростов Исайи, которое произошло, согласно Тверскому сборнику, в 1072 г.
Проваряжский настрой «Летописца старого Ростовского» объясняется самой историей первого полувека фактической самостоятельности Ростово-Суздальского княжества в конце XI — начале XII в. Всеволод Ярославич, получив Ростово-Суз-дальскую землю, похоже ни разу ее не посетил (во всяком случае никаких сведений об этом нет). Владимир Мономах с ней был связан более тесно, и первый его «путь», упомянутый в «Поучении», был именно в Ростов — «сквозь вятичи». Владимир заботился об этом крае, послав туда сначала Мстислава, затем Ярополка, позже — Изяслава, погибшего в 1096 г. при попытке отобрать у Олега Святославича Муром, и, наконец, Юрия (будущего Долгорукого), которого в 1107 г. женил на половчанке.
Юрию Долгорукому в это время было всего 16 лет. И управлением доставшегося ему княжества занимался не он, а приставленный к нему варяг Георгий Шимонович. В Киево-Печерском патерике, в рассказе о создании церкви Богородицы в монастыре, отмечается роль варяга Шимона в создании церкви, и в заключении сказано, что Владимир Мономах послал в Ростовскую землю Георгия Шимоновича, «дасть же ему на руце и сына своего Георгиа. По лете же многих седе Георгий Владимеровичь во Киеве, тысяцъкому же своему Георгию, яко отцу, предасть область Суждальскую».
Юрий-Горги-Георгий — так в летописях называют Юрия Долгорукого, а само имя «Юрий» — славянская форма греческого «Георгий». Когда именно Юрий был отправлен в Ростов вместе с Георгием Шимоновичем, в летописях указаний нет. В литературе высказывалось мнение, что Юрия отправил в Ростов еще Всеволод. Но это невероятно. Хотя обычно детей рано отрывали от матерей, а мальчики уже до десятилетнего возраста участвовали в битвах «гляда бой со стороны», Юрий явно был отправлен в Ростов после 1096 г., а вероятнее уже и после 1107-го. В 1108 г. в Ростовской земле побывает и сам Владимир, и он заложит город своего имени — Владимир. Позднее, при Андрее Боголюбском, между новым «княжеским» городом и древним Ростовом надолго развернется борьба, которая впоследствии и приведет к уничтожению богатой ростовской письменной традиции, в том числе летописания, о котором теперь приходится судить по некоторым летописям XV в. и «Истории» Татищева.
Георгий Шимонович был, видимо, важной фигурой в окружении Юрия Долгорукого. Георгий Шимонович упоминается в Тверском сборнике под 1120 г., когда он с князем Юрием ходил на волжских булгар. Позднее, как уже указывалось, именно Георгию Шимоновичу Юрий Долгорукий передал управление Суздальской землей. Сам Юрий Долгорукий не стремился «сидеть» в Ростове, ибо все его помыслы были связаны с Киевом и киевским великим столом. Да и отношения Юрия с ростовцами, как уже было показано, не сложились.
Через связи Георгия Шимоновича прослеживаются и церковные предпочтения как Владимира Мономаха, так и самого Юрия Долгорукого. И эти предпочтения связаны с византийской традицией в русском христианстве, которую олицетворял собой Киево-Печерский монастырь. Ипатьевская летопись под ИЗО г. сообщает, что Георгий Шимонович выделил деньги для украшения гробницы Феодосия Печерского. Видимо, связи с Киево-Печерским монастырем Владимира и Юрия Долгорукого осуществлялись главным образом через Георгия Шимоновича, как бы унаследовавшего политические легенды Патерика. Владимир в 1092 г. создает церковь Богородицы в Ростове «мерой» в Печерскую церковь, а Юрий позднее такую же церковь
строит в Суздале. Ко времени переписки Симона и Поликарпа обе церкви развалились. В Ростове в 1160 г. церковь, простояв 168 лет, сгорела — она была дубовая. Что касается церкви, построенной Юрием в Суздале, то, видимо, именно ее освящал в 1148 г. новгородский епископ Нифонт — наиболее принципиальный противник Климента Смолятича, настроенный, как и Юрий, гре-кофильски. Следует иметь в виду и то, что в 1142—1156 гг. игуменом Печерского монастыря был грек Федос.
Впрочем, в самом Печерском монастыре противостояли две традиции: Житие Антония и Житие Феодосия. Житие Антония было связано с проваряжской и прогреческой традициями, а Житие Феодосия — с самостоятельной традицией Русской Церкви. «Летописец старый Ростовский» отражал первую традицию, и она в той или иной мере сохранялась в позднейшем ростовском летописании, противостоявшем и владимирскому, и киевскому летописаниям. В конечном счете должна была победить традиция, опиравшаяся на местные интересы и местные достижения.
Главная проблема заключалась в том, что противостояли старый Ростов и «молодой Владимир», причем эти города противостояли и как политические, и как церковно-политические центры. В 1155 г. из Киева во Владимир «отъехал» Андрей Юрьевич Боголюбский, сын Юрия Долгорукого. Отъезд Андрея Юрьевича был вызовом и отцу, и грекофильским настроениям, связанным со второй женитьбой Юрия на гречанке, и обострением отношений «прорусской», прогреческой и проваряжской традиций. Поэтому, прибыв во Владимир, Андрей Боголюбский явно не мог согласиться с ролью Георгия Шимоновича как фактического правителя Ростово-Суздальской земли, а также с прогрече-скими позициями ростовского епископата.
Изменение церковно-политических предпочтений в Ростово-Суздальской земле с приездом Андрея Юрьевича (1111—1174) прослеживается по одному интересному факту — прекращению оригинальной северо-восточной летописной традиции. Это прекращение каким-то образом пересекается с изгнанием из Ростова зимой 1156 — 1157 гг. епископа Нестора. На причины изгнания из Ростова Нестора некоторый свет проливает Никоновская летопись. Под 1156 г. летопись говорит о поездке Нестора к сменившему Климента митрополиту-греку Константину в Киев, так как он «от своих домашних оклеветан бысть к Константину митрополиту и в запрещении бысть». Под следующим годом летопись называет Нестора в качестве учредителя празднования «честного Креста» 1 августа. После этого снова говорится об изгнании Нестора.
Причины изгнания епископа Нестора более подробно объясняет Послание патриарха Луки Хризоверга Андрею Боголюб-скому. Важнейшей причиной явилось намерение Андрея сделать Владимир политическим и церковным центром всей своей земли. Вскоре после кончины Юрия Долгорукого Андрей Юрьевич объявил себя великим князем, что не вызывало возражений ни у ростовцев, ни у суздальцев. В 1159 г. он расширил город Владимир и сделал его своей столицей, предполагая учредить здесь и отдельную от Киева митрополию. Именно тогда основание города было приписано Владимиру Святому, а церковь Богородицы получила «десятину» как некогда Десятинная церковь в Киеве. Скорее всего, именно эти вопросы стали причиной резкого размежевания Андрея Боголюбского и старого руководства епископата, а то, что вызвало гнев князя, создало Нестору репутацию «блаженого» среди позднейших ростовских книжников.
Патриарх решительно поддержал Нестора, заявив, что «отъ-яти таковый град от правды и истинны епископьи Ростовьскиа и быти ему митропольею не мощно есть». Сам владыка должен был решать, останется ли Ростов центром епархии: «Аще ли благородие твое восхочет жити в созданием тобою граде и аще восхочет и епископ в нем с тобою жити, да будет сей боголюби-вый епископ и отец и учитель и пастырь твой с тобою... понеже есть той град подо областию его епископьи Ростовскиа и Суз-дальскиа».
В 1160 г. уже после смерти отца, Андрей Боголюбский изгнал и свою родню — мачеху-гречанку и ее детей, своих сводных братьев. Никоновская летопись сообщает, что Андрей «изгна братию свою, хотя един быти властель во всей Ростовъской и Су-ждальской земле, сице же и прежних мужей отца своего овех изгна, овех же ем в темницах затвори; и бысть брань люта в Рос-товьской и в Суждальской земли». Ипатьевская летопись дает это сообщение под следующим годом и перечисляет трех сыновей Юрия — Мстислава, Василько и Всеволода, которые вместе с матерью отправились в Константинополь и получили несколько городов по Дунаю. H.H. Воронин убедительно показал, что изгнание Андреем мачехи-гречанки и ее сыновей также означало разрыв князя с грекофильской политикой Юрия Долгорукого.
Усиление города Владимира, осуществлявшееся Андреем Бо-голюбским, не могло не вызывать неприязни в Ростове. Ростов
и Владимир изначально имели разные формы управления. Ростов был боярским городом, близким Новгороду и Пскову, сохранявшим вечевой строй и имевшим епархию. Владимир же с самого начала складывался как княжеский город. Причем, как было отмечено, Андрей само создание города Владимира удревнил более чем на столетие, приписав основание города Владимиру Святому. Добиваясь утверждения митрополии, князь и его соратники приписали Владимиру Святому и «Устав князя Владимира о десятинах, судах и людях церковных», в котором перво-святителем Руси назывался патриарх Фотий, умерший около 867 г., а первым митрополитом назван Михаил. Иными словами, упоминаются имена деятелей, живших более чем за век до Владимира.
В начале 60-х г. XII в. в Ростово-Суздальской земле продолжился церковно-политический конфликт. На место изгнанного епископа Нестора был поставлен Леонтий, тоже грек и тоже воспитанник Клево-Печерского монастыря. В 1162 г., по Татищеву, Нестор был возвращен на кафедру в Ростов, а Леонтий поставлен во Владимир, но вскоре князь снова изгнал Нестора, и в данном случае именно за его прогреческие настроения. Впрочем, Леонтий тоже был настроен прогречески. Недаром летопись обвиняет Леонтия: и в том, что занял кафедру при другом живом епископе, и в том, что епископский сан он приобрел у митрополита за серебро, а на владычном столе отличался сребролюбием, чем вызвал широкое недовольство и священнослужителей и мирян. Кстати, не исключено, что и Нестор, и Леонтий проводили схожую политику.
Под 1164 г. в Лаврентьевской летописи дан рассказ о «ереси Леонтианьской». Причем в этом рассказе осуждается именно Леонтий, а Нестор как бы оправдывается. Суть же «ереси» состояла в том, что Леонтий «не веляша бо мяса ясти в Господь-скиа празники, аще прилучится когда в среду или в пяток». Спорить с Леонтием о «Господских праздниках» был приглашен черниговский епископ Феодор, которого Андрей предполагал поставить митрополитом во Владимире. В присутствии князя Феодор «препрел» Леонтия и того выслали в Ростов. В Ростове Леонтий начал проклинать самого Андрея, и князь «под стражей» Отправил его в Киев к митрополиту. Спор был в конечном счете перенесен в Константинополь, где суздальского епископа «упрели», а после того как он поднял руку на самого цесаря, его едва не утопили в реке.
В 1164 г. Андрей Юрьевич совершил успешный поход на волжских булгар. Победа была приписана заслугам иконе Пресвятой Богородицы, известной позднее под именем Владимирской иконы Божией Матери. Андрей привез ее во Владимир в 1155 г. из Вышгорода, а по преданию она была вывезена из Константинополя. В «Сказании о чудесах Владимирской иконы Божией Матери» сам путь Андрея из Киева во Владимир обставлен (явно уже в поздней традиции) сплошными чудесами, и даже само отправление на север связывалось с «указанием» иконы.
Андрей Юрьевич считал эту икону и вообще Божию Матерь покровительницей своего княжества. Икона была украшена князем более чем 30 гривнами золота, серебром, драгоценными камнями и жемчугом, и князь поставил ее в свою церковь. В 1158 г. Андрей основал во Владимире церковь Богородицы и перенес в нее икону Богородицы. Церкви была выделена «десятина» «в торгах и стадах», а также села и слободы «с данями». В летописи выделено, что это была каменная церковь, в отличие, видимо, от дубовой, построенной Владимиром Мономахом в Ростове. Именно в этой церкви и вокруг иконы постепенно стало складываться своеобразное «летописание» Владимира и Андрея Боголюбского: были учреждены посвященные иконе праздники, в том числе не вполне ортодоксального характера, а все успехи Андрея и его наследников стали связывать с заступничеством чудесной иконы.
В 1168—1169 гг. Андрей Юрьевич принял активное участие в междоусобной борьбе князей. Войско, возглавляемое его сыном Мстиславом, разгромило противников и захватило Киев. Лав-рентьевская летопись, как бы оправдывая учиненный погром, связывает его с наказанием за введение поста в «Господские праздники»: «Се же здеяся за грехы их, паче же за митрополичу неправду: в то бо время запретил бе Поликарпа, игумена Пе-черьского про Господьскые праздникы, не веля ему ести масла, ни молока въ среды и в пяткы в Господьскые празьдникы; пома-гашеть же ему и черниговьскый епископ Антоний, и князю чер-ниговьскому многажды браняшеть ести мяс в Господьскые праздьникы». Мстислав же посадил князем в Киеве дядю Глеба — брата Юрия Долгорукого, а сам вернулся во Владимир.
Новым актом церковно-полигической борьбы во Владимире явилось изгнание «злого и пронырливого и гордого обманщика лживого владыку Феодорца» из Владимира «и из всей
земли Ростовской». Конфликт Феодора в данном случае произошел с самим князем Андреем, который посылал самозванного владыку на поставление к митрополиту в Киев. Феодор отказался и повелел закрыть все церкви во Владимире, забрав себе церковные ключи. Согласно летописи, самозваный епископ захватывал села, оружие, коней, заточал в неволю и мучил не только простых людей, но и монахов, игуменов и иереев, вымогая имущество. В Киеве митрополит Константин распорядился отрезать самозванцу язык, отрубить правую руку «и глаза ему вынуть, ибо хулу наговаривал на Святую Богородицу».
В 1169 г. состоялся поход Мстислава Андреевича вместе со смоленскими, рязанскими и муромскими отрядами на Новгород, оказавшийся неудачным, — новгородцы победили. У Татищева отмечается, что «тогда был великий недород и голод, а в том новгородцы все жита и скот из ближних мест обрали во град и в дальние места отвезли». Именно голод и стал главной причиной отступления войска суздальцев и их союзников от Новгорода. В немалой степени голод был следствием поведения самого суздальского войска. В Лаврентьевской летописи отмечается, что суздальцы «много зла створиша, села вся взяша и пожгоша, и люди по селом иссекоша, а жены и дети, именья и скот поима-ша». Войско разграбило сельскую округу, но взять Новгород не сумело. Поход был зимой, и потерпевшему поражение войску пришлось возвращаться пешими, многие умерли с голода или ели конину в Великий пост. Летописец поясняет, что это наказание за грехи, ибо за три года до этого в Новгороде было знамение: в трех церквах на трех иконах плакала Богородица, предвидя предстоящую беду и для новгородцев, и для владимирцев. В свою очередь, голод коснулся и Новгорода: в марте резко повысились цены — кадь ржи стоила 4 гривны, хлеб — 2 ногаты, мед — 10 кун за пуд.
Защитой Богородицы объясняет летописец неудачный поход суздальцев на булгар (неудачу летописец объясняет зимним временем: «не время зимою воевать булгар»). Дружину булгары могли бы перебить, но повернули назад, не используя большого численного перевеса. Суздальцы прославили Бога «ибо явно защитила от поганых Святая Богородица и христианская молитва».
В 1174 г. Андрей Боголюбский был убит: 29 июня, в день святых Петра и Павла, в субботу, ночью. Точное указание дня недели позволяет определить год: в летописи в статье смешаны записи 1174 и 1175 гг., т. е. мартовский и ультрамартовский стили, что характерно почти для всего летописания XII в.
В Лаврентьевской и Ипатьевской летописях помещено Сказание об убийстве Андрея Боголюбского, восходящее к одному источнику, предположительно рассказу Кузьмища Киевлянина. Сказание отличается хорошим литературным слогом и большой симпатией к убитому, прежде всего за сооружение многочисленных каменных храмов: во Владимире, Боголюбове, храма Покрова на Нерли. Но Сказание, видимо, позднее редактировалось, потому тексты не совсем идентичны. В Лаврентьевской летописи не указана какая-либо причина заговора и убийства, в Ипатьевской глухо сказано, что любимому слуге князя Якиму Кучковичу сообщил некто, «аже брата его князь велел казнить». В Московском своде XV в. это указание несколько развернуто: «брата его повеле князь Андрей емши казнити, некое бо зло створи», т.е. брат Якима был казнен за какое-то не названное зло.
Иначе представлена причина убийства в Тверском сборнике, который использовал какие-то ростовские записи и интерпретации. Здесь отмечается, что князь был убит «от своих бояр, от Кучковичевь, по научению своеа ему княгини». Утверждается, что княгиня «бе бо болгарка родомъ и дрьжаше к нему злую мысль, не про едино зло, но и просто, иже князь великий много воева съ нимь Болгарскую землю, и сына посыла, и многа зла учини болгаром: и жаловашеся на нь втайне Петру, Кучкову зятю». Далее в летописи, видимо, что-то пропущено. Фраза «пред сим же днем пойма князь великий Андрей и казни его» относится не к Петру, а к брату Иоакима Кучковича. Сказано в летописи и то, что заговорщики собрались у Петра, отмечавшего свои именины, и потому все были пьяны. (По Ипатьевской летописи, убийцы напились меда и вина и перед самым исполнением замысла уже в Боголюбове.)
Некоторые существенные уточнения опять-таки содержатся в «Истории Российской» Татищева. У него убийство Андрея Боголюбского увязывается с рассказом об убийстве Кучко в 1147 г. Согласно этому рассказу, Юрий Долгорукий держал в качестве любовницы жену суздальского тысяцкого Кучко. Возмущенный Кучко жену посадил в заточение, а сам собрался уйти в Киев к Изяславу. Юрий Долгорукий, узнав об этом, явился к Кучко на реку Москву и убил его, а дочь Кучко отдал замуж за своего сына Андрея. Связывая этот рассказ с убийством Андрея Боголюбского в 1174 г., Татищев указывает на причастность к убийству княгини, которая, получается, мстила за отца: княгиня была с Андреем в Боголюбове, но в ночь убийства «уехала во Владимир, дабы ей то злодеяние от людей утаить». Информацию Татищева пытались оспаривать, однако она нашла подтверждение в миниатюре Радзиви-ловской летописи, где жен щи на-княгиня держит отрубленную руку князя. В миниатюре это — левая рука (в летописях — правая). Обследование останков Андрея Боголюбского, проведенное H.H. Ворониным, подтвердило правильность миниатюры и татищевского текста об участии княгини в убийстве супруга.
В данном случае важно сопоставить это сообщение Татищева со сведениями Тверского сборника, в котором жена Андрея Боголюбского названа «булгаркой родом». Булгар было немало на Верхней Волге, они обычно здесь принимали христианство и, соответственно, христианские имена. Правда, Кучко был тысяцким, каковых земля обычно избирала из местных. Но вполне вероятно, что жена Кучко происходила из булгар, следовательно, и их дочь, ставшая женой Андрея Боголюбского, могла считаться «болгаркой родом». У Татищева в примечании есть глухое указание, что это была вторая жена Андрея — ясыня, но он оговаривается, что «когда первая умерла, и когда с сею он женился, того историки не показали».
Все летописи называют несколько имен заговорщиков — Кучковичей. Возглавил заговор зять Кучко — Петр, женатый, следовательно, на сестре (первой или единственной — не ясно) жены Андрея. В числе заговорщиков был также Яким (Иоаким) Кучкович и ключник Андрея Ан-бал Ясин (т. е. выходец из племени ясов, как называли на Руси алан). В Радзивиловской и поздних летописях упоминают еще Ефрема Мои-зовича. Всего заговорщиков, согласно основному сказанию, было 20 человек. Вели они себя, по рассказу Кузьмища Киевлянина, «яко зверье дивии»: князь был заранее обезоружен своим ключником и не мог оказать реального сопротивления, обнаженный труп убитого был выброшен «на съедение псам», и Кузьмище Киевлянин с трудом выпросил у Анбала ковер, чтобы укрыть погибшего. Убийцы же организовали ограбление усадьбы князя, а также построенных им храмов.
После смерти Андрея Боголюбского ростовцы, суздальцы и переяславцы, а также некие «другие» собрались на съезд в Суздале, дабы выбрать себе князя. Не обходилось без демагогии. Так, сына Андрея Юрия отвергали потому, что он был «млад» и значился князем в Новгороде. Младшие братья Андрея Ми-халко и Всеволод, высланные в свое время вместе с матерью, находились в это время «в Руси», т. е. в Приднепровье, куда они вернулись после бегства в Византию. «Старые» вельможи предлагали призвать Юрия из Новгорода и Михалка из Руси, чтобы до совершеннолетия Юрия правил Михалко Юрьевич. Кроме того, предполагалось вернуть великокняжеский центр из Владимира в Суздаль, а в Ростов посадить Всеволода. Существенные противоречия возникли между Ростовом и Суздалем: ростовцы настаивали на том, чтобы главным центром княжества стал Ростов.
Князья долго договаривались о том, как поделить наследство Андрея Боголюбского, но в итоге все договоренности были нарушены и началась усобица. В этой войне друг другу противостояли Михалко Юрьевич с братом Всеволодом Юрьевичем Большое Гнездо и племянники Андрея, сыновья Ростислава Юрьевича — Мстислав и Ярополк. Кроме того, в войну были вовлечены и другие князья, поддерживающие ту или другую стороны. По всей земле, особенно во Владимире, начались грабежи, устроенные князьями и их дружинами. В итоге победил Михалко Юрьевич, Мстислав Ростиславич бежал в Новгород, а Ярополк Ростиславич — в Рязань, к зятю Глебу.
По Татищеву, утвердившись во Владимире, Михалко устроил своеобразный суд над убийцами брата Андрея. Убийц, включая княгиню, тут же взяли заранее приготовленные слуги, Кучковичей и Анбала, повесив, расстреливали, пятнадцати остальним отсекли головы, а княгиню, «зашив в короб с камением», бросили в озеро, куда затем бросили и тела казненных. Озеро это позднее будет называться «Поганым». Имущество казненных Михалко распорядился раздать пострадавшим от них, на церкви и «убогим». Себе князь не взял ничего, «яко сие награбленное осквернит сокровище мое».
Татищев оговорился, что он свое изложение давал по рукописи Еропкина, тогда как в других рукописях сообщается, что суд был уже при Всеволоде Юрьевиче, а об участи жены Андрея Боголюбского большинство летописей не говорит вообще. М.Н. Тихомиров рассмотрел некоторые позднейшие предания о Кучковичах, обычно связанных с «Повестями о начале Москвы». Во всех них называется княгиня Улита — сестра Кучковичей Петра и Иоакима. В наиболее ранней рукописи действие происходит примерно так, как описано и у Татищева: именно Михалко наказал убийц, а Улиту повелел «повесити на вратах и расстрелять из луков». Кстати, в летописном приложении к Повести действие вообще перенесено ко времени Даниила Александровича (конец XIII в.): Улита живет, прелюбодействуя с двумя сыновьями Даниила, и, опасаясь разоблачения, замыслила убить Даниила; мстит же Кучковичам за убийство Даниила его брат князь Андрей Александрович.
Михалко Юрьевич умер в 1177 г. Татищев говорит о нем с большой симпатией. Будучи тяжело больным, Михалко «однако ж о управлении земском крайне прилежал, для сего часто, как ему возможность допускала, ездил по городам, хотя видеть, везде ли люди право судятся и нет ли где от управителей обид, якоже и по селам проезжая, земледельцев прилежно спрашивал, и всем приходящим к нему двери были не заперты». Князь умер в Городце во время поездки по городам на Волге, а похоронен по традиции во Владимире в церкви Богородицы.
Кончина Михалко привела к вспышке новой усобицы, в которую оказались втянутыми многие земли и княжества. Главными участниками стали Всеволод Юрьевич и все те же Рос-тиславичи — Мстислав и Ярополк, поддержанные Глебом Рязанским и половцами. В итоге были пленены Глеб с его сыновьями, Мстислав и Ярополк Ростиславичи. Половцы были полностью (за исключением немногих представителей знати) перебиты.
Во Владимире начал княжить Всеволод Юрьевич Большое Гнездо (1154—1212), и владимирцы сразу же потребовали самой суровой расправы с его противниками. Всеволод не стал их казнить, а имитировал ослепление Ростиславичей. Сын Глеба Рязанского по просьбе княгини рязанской был отпущен при условии подчинения Всеволоду, а Глеб скончался через два года во владимирском плену, отказавшись отдать Коломну и получить взамен Городец в Руси.
Мстислав Ростиславич вернулся в Новгород, но вскоре умер, и новгородцы пригласили его брата Ярополка. Это вызвало гнев Всеволода, и он приказал переловить всех новгородских купцов, отобрать их имущество и посадить в темницы. Новгородцы вынуждены были «отпустить» Ярополка и обратиться к киевскому (бывшему черниговскому) князю Святославу Всеволодовичу послать в Новгород на княжение сына Владимира. Всеволод, дабы иметь какой-то контроль над новым новгородским князем, пригласил его во Владимир и выдал за него дочь своего брата Михалка.
Но в 1180—1182 гг. разразилась усобица из-за влияния в рязанских землях, в которой и Святослав, и его сын Владимир выступили против Всеволода Юрьевича. В результате Всеволод Юрьевич смог пленить Ярополка Ростиславича, который вскоре скончался во Владимире, и посадить в Новгороде князем свояка — внука Мстислава, Ярослава Владимировича.
По Татищеву, именно тогда была заложена «Твердь» — крепость, которой предстояло охранять Верхнюю Волгу от подобных нападений, и заложена была крепость на правом берегу Волги напротив устья притока Тверицы. В литературе, похоже, только немецкий ученый Эккхард Клюг, книга которого «Княжество Тверское» издана в переводе в Твери в 1994 г., обратил внимание на свидетельство Татищева. Но Клюг же указал на то, что польский хронист Матвей Меховский в «Трактате о двух Сарматиях» в начале XVI в. упоминает город именно с таким названием. Видимо, позднее на названии отразилось расположение крепости против устья Тверицы.
1183 г. оказался редким в истории XII в., когда заметных усобиц не наблюдалось. Но нелегкое испытание довелось перенести в связи с нападением крупных сил булгар на побережье Волги около Городца, а также на муромские и рязанские пределы. Не чувствуя себя в состоянии перенести военные действия на территорию Волжской Булгарии, Всеволод обратился за помощью к киевскому князю Святославу Всеволодовичу. Киевский князь откликнулся на просьбу и призвал принять участие в походе также князей черниговских, северских, смоленских. Большое войско двинулось к устью Оки Волгой, Клязьмой, с верховьев Оки. Вызвать булгар на открытое сражение в поле не удалось. Простояв у Булгара 10 дней, Всеволод согласился на мир, предложенный булгарами. А «Слово о полку Игореве» именно этот поход отметит в образном обращении к Всеволоду: «Ты бо можешь веслами Волгу раскропити, а Дон шеломы выльяти».
Всеволод Юрьевич вошел в русскую историю как один из самых могучих князей конца XII — начала XIII в. Даже его прозвище — «Большое Гнездо» — вроде бы подчеркивало его значительную роль в жизни Руси. Кстати, это прозвание Всеволод получил не случайно: у него было восемь сыновей и четыре дочери. И летописцы, вопреки обыкновению, внимательно следили за тем, кто и когда родился и крестился.
В литературе обсуждался вопрос: с какого времени Всеволод был признан «великим» князем? К этому титулу стремился еще Юрий Долгорукий, но он искал его в