Китайско-дальневосточная культурная традиция
К началу новой эры буддизм был вытеснен за пределы Индии. Благодаря терпимому отношению к другим конфессиям, присущему многим восточным учениям, он легко ужился с национальными религиями освоенного им региона – в Китае с конфуцианством и даосизмом, в Японии с синтоизмом. При этом ни политического, ни общекультурного единства буддийского мира не возникло. И если буддийская юго-восточная Азия тяготела к индийской традиции, то культуру дальнего востока, и особенно Кореи и Японии, обусловило влияние Китая.
Европейское представление о нормативной избыточности Востока находит свое подтверждение в традиционной китайской культуре, где ритуал представлен не только в религиозных церемониях. «Ритуал – это тело сердца. Человечность нельзя выразить в словах, а потому она обозначается ритуалом. Кроме ритуала нам ничего не нужно» - сказал мудрец Цзяо Хун в 16-ом в. Значение ритуала особенно подчеркивается в конфуцианстве.
Конфуцианство возникло в 6-5 вв.. до н.э. и было, скорее, этическим учением с элементами культовой практики, а не религией. Адресованное, прежде всего, чиновникам, оно приобрело роль государственной идеологии, и мирно уживаясь с другими учениями, никогда не теряло главенствующего положения. Название конфуцианство получило от европеизированного имени своего создателя – Конфуция, по-китайски Кун-цзы – учителя Куна, родившегося в 551 г. до н.э. в царстве Лу. В беседах со своими учениками он уделял больше внимания обществу и государству, чем вопросам бытия. «Еще не знаем, что такое жизнь, где нам знать, что такое смерть» - говорил он. В последствии изречения учителя были записаны и составили книгу «Лунь юй» («Беседы и суждения»). Представлениям Конфуция об общественном устройстве присущ социоантропоморфизм - государство понимается как большая семья, отношения между родственниками должны служить моделью отношений внутри социума. Император выступает не только в роли культовой фигуры Сына Неба, но и отца всех своих подданных, мудро управляющего ими. Неменьшая ответственность возлагается и на чиновников, ведь от того, насколько человек соответствует занимаемому им месту, зависит порядок в социуме и даже в космосе в целом, и потому в добродетельности чиновника – залог процветания всего государства. «Великая мораль» - да дэ, имеет небесное происхождение, соблюдая ее, человек следует воле неба, и поэтому должен жить, сообразуясь с афористичным изречением учителя: «умереть с голоду – событие маленькое, а утратить мораль – большое». Идеалом человека в конфуцианстве является цзюньцзы – благородный муж, аристократ, которому противопоставлен сяо жень – ничтожный человек. В соответстви с пятиричной классификационной системой благородный муж должен обладать пятью добродетелями: жэнь – человечность, и – долг, ли – благопристойность, чжи – знание, синь – верность. Кроме этих пяти добродетелей упоминается и еще одно качество – сяо – сыновняя почтительность. Метафора государства, как большой семьи, где все связаны отношениями долга (и)предполагает умозаключение –«тот, кто не был хорошим сыном не сможет стать и хорошим подданным». Каждый занимает место в социальной структуре по воле Неба, а потому «государь должен быть государем, подданный – подданным, отец – отцом, сын – сыном».
Легендарным основателем даосизма, оформившегося в религию, как и конфуцианство, значительно позже своего появления, считался Лаоцзы, мудрец из царства Чу. Лаоцзы приписывали способность творить чудеса, понимать язык животных и птиц, знать секрет долголетия. Но его учение получило свое название не от имени создателя, а от центрального понятия – дао, что буквально значит «путь». Дао – путь Неба. Эта категория знакома и Конфуцию, который настаивал на правильном пути применительно к государству и «благородному мужу», но Лао-цзы интерпретирует ее иначе – это путь природы, ее внутренний закон, первооснова и первопричина бытия. Эта идея выражена в трактате Даодэцзин – Книге о дао и дэ – ставшем основой даосского канона. Если дао – основа бытия, всеобщая сущность мира, то дэ – ее проявление в действительности, дао – мировая душа, «мать всех вещей», дэ – ее человеческое «измерение». Даодэцзин носит, преимущественно, натурфилософский характер, однако в нем содержатся наставления и социально – этического плана. Следовать дао – значит следовать естественному ходу вещей, а потому усложнение государственной жизни, ее разветвленная институализация, представляется нарушением изначальной гармонии природы и человека. Стремление к гармонии природы и социальной жизни определило значимость таких понятий как естественность, спонтанность и недеяние (у-вей). Задача человека – постичь дао и жить в согласии с ним, ощущая себя частицей мирового потока, не вмешиваться и не изменять естественный ход вещей. Тот, кому это удалось, считался совершенномудрым – жэнь жень.
Взаимодействие с даосизмом, вызвало к жизни китайскую версию буддизма, проникшую позже в Корею, Вьетнам, Японию. Чань-буддизм получил свое название от китаизированного слова «дхьяна» (медитация) - «чань-на». Своеобразие чань выражается в независимости от письменных источников, в прямой – от учителя к ученику передаче знания, в основанном на внерациональном, интуитивном и зачастую внезапном, прозрении. Последнему способствует парадоксальность мышления, которую развивает практика разгадывания коанов. На вопрос «Кто такой Будда», ученик мог получить странный ответ учителя «Три фунта льна», «Дерьмо» или просто удар палкой. Дзен, как называют эту форму буддизма в Японии, стал очень популярен в этой стране и во многом определил мировоззренческие и эстетические основания японской культуры.
Религиозно-философские представления даосизма и дзен-буддизма определили особенности дальневосточного искусства. В западной традиции пустота переживалась как нечто ущербное, бескачественное, незаполненное. В китайской культуре она являлась важным философским и эстетическим принципом, имеющим позитивную окраску. «Дао пусто, но неисчерпаемо» - говорится в «Даодэцзин». Пустота позволяет художнику создать целостный образ мира; так же, как монохромность является предельным обобщением цвета, так и пустота — это не бескачественное пространство, а все возможные его объекты — вода, небо, горы и осенний лес в тумане. Этот принцип китайского мировидения был воспринят в Японии, где эстетика пустоты приобрела еще более рафинированную форму и проявилась не только в живописи, но и в музыке и поэзии.