Научного исследования региональных этнократий

Одной из тенденцией развития современного мира, наряду с глобализацией, является регионализация, которая проявляется в расширении границ между территориально-социальными комплексами, сохранении культурных различий этносов и других социальных групп, усилении чувства их исключительности, возникновении самодостаточных экономических и политических образований. В полиэтнических территориальных социумах регионализация сопровождается локализацией, которая выражается в интеграции этнических сообществ, стремящихся сохранить уникальные основы своего социального бытия, и стремлении их к политической автаркии.

Усиление процессов глобализации и локализации в новой конфигурации «мироцелостности» привело к актуализации такого особенного «лика политической власти», как региональная этнократия.

В «Своде этнографических понятий и терминов» (М., 1995), изданном Институтом этнологии и антропологии Российской Академии Наук, дается следующее определение этнократии: «Этнократия – (от греч. е thos – народ, krateia – власть; англ. – ethnic authority ) – система власти, при которой на государственных постах находятся (явно преобладают) люди одной национальности (этнической принадлежности), использующие эту власть в националистических целях. Этнократия – типичное и в целом естественное явление для национальных государств, в том числе и в таких, где утвердивший ее этнос не составляет большинства населения. Элементы этнократии проступали в той или иной степени в союзных и автономных республиках СССР, созданных для обеспечения наиболее благоприятных условий экономического и языково-культурного развития определенного («титульного») этноса. С развитием национального сепаратизма и суверенизацией республик явления этнократии обычно усиливаются в результате недемократической системы выборов, лишения иноэтнических групп гражданства и т.п., что ведет к обострению межнациональных конфликтов».

Один из известных российских специалистов Ж.Т. Тощенко рассматривает этнократию как форму политической власти, при которой управление экономическими, политическими, социальными и духовными процессами осуществляется с позиций примата национальных интересов доминирующей этнической группы в ущерб интересам других этносов. Суть этнократии состоит в целенаправленном выпячивании этнического интереса этноса в ущерб интересам и правам личности, которые не могут зависеть от ее этнической и религиозной принадлежности.

Региональные этнократии возникают не «снизу», а являются результатом деятельности этнополитических элит, которые, используя кризисное состояние общества, целеустремленно создают «почву», благоприятную для зарождения этнократических процессов. При этом они используют различные средства, но так или иначе связанные с использованием символического капитала власти. Поэтому одним из эффективных способов изучения региональных этнократий является методология символического интеракционизма, теоретические принципы которого были разработаны Дж. Мидом и Г. Блумером, а затем развиты в феноменологической социологии А. Шюца и концепции социального конструирования П. Бергера и Т. Лукмана.

С позиции символического интеракционизма деятельность людей осуществляется в соответствии с изменениями, которые происходят в окружающем их социальном мире. Однако для символического интеракционизма не существует так называемых социальных миров в «себе», для него есть лишь такие миры, какими люди конструируют их для себя и друг для друга в процессе взаимодействия.

Эти «миры» составлены из «объектов», под которыми понимается все, что человек воспринимает в таком мире, в том числе и ситуации, с которыми он сталкивается в своей по­вседневной практике, поступки других людей, приказы и пожелания правительств, соци­альные институты, а также такие абстрактные объекты, как представления о друзьях и врагах, нравственные прин­ципы, идеалы справедливости, чести и свободы.

Для разных людей значение этих объектов может быть различным, поскольку человек не просто реагирует на окружающий его жизненный мир, а формирует активное отношение к нему. Люди способны приписывать объектам окружающего мира определенные значения, интерпретируя его и создавая тем самым свой символический мир. И если люди намерены действо­вать, то они должны продемонстрировать себе и дру­гим значения этого символического мира.

С помощью различения окружающей среды и мира символических значений теория символического интеракционизма акцентирует внимание на том, что человек противостоит окружающей среде не просто как продукт, который определенным обра­зом «организован», например, через социализацию или развитие потребностей, и лишь автоматически реагирует на внешние стимулы. Наоборот, соглас­но теории символического интеракционизма чело­век сам создает свой мир в процессе его интерпре­тации, и в этом плане объекты окружающего человека мира являются продуктами символических интеракций.

В этой связи Г. Блумер отмечал, что совместная жизнь людей, с точки зрения символического интеракционизма, представляет собой процесс, в котором значение объектов создается, подтверждается, изменяется и отрицается. При этом люди понимают значение объек­тов по сути дела благодаря способам, с помощью которых другие лица, с которыми они взаимодействует, определяют для них это значение. Люди принимают указанное значение объектов или дают ему свою интерпретацию.

В теории символического интеракционизма важное значение имеет понимание условий социальных взаимодействий. Согласно этой теории социальные взаимодействия совершаются не потому, что люди ведут себя функционально по отношению к сложившимся социальным структурам или социальным институтам как необходимым условиям взаимодействия, а потому, что они придают этим условиям определенные значения и тем самым создают эти условия. Поэтому социальные взаимодействия являются процессами совместной жиз­ни людей, которые создают правила социальной жиз­ни, а не наоборот, не правила сами по себе создают и поддерживают совместную жизнь людей.

Таким образом, методология символического интеракционизма базируется на следующих теоретических по­сылках: 1) люди действуют в отношении объектов окружающего их мира на основе значений, которыми для них объекты об­ладают; 2) зна­чения объектов создаются или возникают во взаимодействии людей с социальным окружением; 3) значения используются и изменяются в процессе интерпретации людьми окружающих объектов; 4) интерак­ции в обществе происходит преиму­щественно на символическом уровне, на котором действующие люди определяют себя, узнают и интерпретируют совместные действия.

При изучении региональных этнократий в рамках методологии символического интеракционизма важное значение имеет теория символического капитала власти, в разработку которой большой вклад внес известный французский ученый П. Бурдье.

В научных социально-гуманитарных исследованиях с недавних пор популярной метафорой ресурсов стал «капитал» в терминах социального, человеческого, культурного, информационного и символического капитала.

В современной научной литературе существуют различные представления о том, что такое символический капитал. В целом эти представления можно свести к двум группам: 1) символический капитал – это специфическая форма проявления любого капитала; 2) символический капитал – это особый вид капитала. Некоторые исследователи считают символический капитал разновидностью культурного, другие, наоборот, культурный капитал относят к одной из важнейших форм символического капитала. Это во многом объясняется тем, что и культурный, и символический капиталы основаны на знании: в первом случае это полученное образование и общая культурная компетентность, во втором – экспертное влияние, т.е. власть, основанная на знании и признании авторитетности этого знания другими людьми. В рамках представления о символическом капитале как особом виде капитала, он трактуется иногда как репутация, внешность, имя, знаки достоинства и высокого социального статуса.

Идея символического капитала власти принадлежит П. Бурдье, причем в его работах понятие символического капитала власти используется в двух смыслах: и как форма проявления любого каптала власти, и как совокупность реальных и потенциальных властных ресурсов символического характера.

Рассматривая генезис и структуру бюрократического поля в рамках концепта «дух государства», П. Бурдье отмечал, что государство есть завершение процесса концентрации различных видов капитала: физического принуждения или средств насилия (армия, полиция), экономического, культурного или, точнее, информационного, символического – концентрации, которая сама по себе делает из государства владельца определенного рода метакапитала, дающего власть над другими видами капитала и над их владельцами. Концентрация различных видов капитала (которая идет вместе с формированием соответствующих им полей) в действительности, как считал П. Бурдье, приводит к возникновению некого специфического капитала, собственно государственного, позволяющего государству властвовать над различными полями и частными видами капитала, а главное – над обменным курсом между ними (и тем самым над силовыми отношениями между их владельцами). Из этого следует, что формирование государства идет вместе с формированием поля власти, понимаемого как пространство игры, внутри которого владельцы капитала (разных его видов) борются именно за власть над государством, т.е. над государственным капиталом, дающим власть над различными видами капитала и над их воспроизводством (главным образом, через систему образования).

При этом П. Бурдье подчеркивал, чтосимволическим капиталом может быть любое свойство (любой вид капитала: физический, экономический, культурный, социальный), когда оно воспринимается социальными агентами, чьи категории восприятия таковы, что они в состоянии узнать (заметить) и признать, придать ценность этому свойству. Говоря точнее, это форма, которую принимает любой вид капитала, когда он воспринимается через категории восприятия, являющиеся результатом инкорпорации делений и оппозиций, вписанных в структуру распределения этого вида капитала. Из этого следует, что государство, располагающее средствами навязывания и внушения устойчивых принципов видения и деления, соответствующих его собственным структурам, является исключительным местом концентрации и осуществления символической власти.

П. Бурдье считал, что через условия, которое государство навязывает социальным практикам, оно учреждает и внедряет в головы общепринятые формы и категории восприятия и мышления: социальные рамки восприятия, понимания или запоминания, мыслительные структуры, государственные формы классификации. В этом плане символический каптал власти, с одной стороны, служит основой специфического авторитета обладателей государственной власти, а с другой – является формой символического насилия и контроля.

В федеративных полиэтнических государствах символическим капиталом обладает не только центральная государственная власть, но и государственная власть в субъектах федерации, особенно если они образованы на основе национально-территориального принципа.

Символический капитал региональной власти – это те преимущества (способности, возможности), которыми обладают региональные политические этноэлиты для приписывания значений тем или иным объектам социальной реальности. Символический капитал региональной власти – это символические ресурсы, используемые в региональном управлении, направленном на этническую интеграцию и мобилизацию, регуляцию этнических отношений и защиту этнических интересов. Благодаря эти ресурсам региональная государственная власть может формировать в нормативно-ценностном пространстве локального этнического сообщества такие конструкты когнитивного и ценностного содержания, усвоение которых изменяет внутренний мир людей и задает определенные стереотипы восприятия социальной действительности.

Однако эти конструкты значимы лишь для тех, кто предрасположен к их восприятию, а эта предрасположенность заключена не только в рефлексирующем этническом сознании, но и в этнокультурных архетипах. Поэтому в процессе легитимации происходит непосредственное согласование между внедренными извне ментальными структурами и неосознаваемыми духовными «кодами» жизнедеятельности людей. Эти «коды» представляют собой этнокультурные доминанты поведения людей в любых обстоятельствах, в том числе и катастрофических, и являются своеобразным выражением на уровне культуры народа, его исторической судьбы, как некоего единства характера исторических задач и способов их решения, закрепившихся в народном сознании, в этнокультурных стереотипа. Государственная власть тем самым обеспечивает в этническом сообществе необходимый уровень «логического и морального конформизма» и создает легитимизирующие структуры массового этнического сознания.

Наиболее резкие сдвиги в сфере символического капитала власти происходят тогда, когда меняется не только власть в государстве, но и само государство. Так, возникновение суверенных национальных государств или государственных образований в рамках федераций необходимо влечет за собой создание различного рода «организованных мифов», символических образов социальной реальности. Эти образы являются своего рода «миф-очками», т.е.

когнитивными и ценностными «призмы», сквозь которые люди смотрят на эту реальность. Эти образы, выполняя функции этнической маркировки «своих» и «чужих», являются основой символической солидарности тех или иных этногрупп с национально-государственной системой, приобщения к этой системе и опознания «своих» в ее социальных сетях.