Россия и Запад: сопоставление идеологий

Как соотносятся между собой идеологии России и Запада, в чем их сход­ство и различие, как это отражают русский и английский языки и как они формируют идеологии своих носителей — вот вопросы, к рассмот­рению которых мы теперь обратимся.

Прежде всего необходимо сделать оговорку. До сих пор речь шла как бы вообще о русском языке и вообще об английском. Однако, с точ­ки зрения социокультурной, а тем более идеологической, русский язык может и должен быть представлен двумя разновидностями: советский русский (то есть русский язык времен Советского Союза) и постсоветс­кий, или современный русский (то есть русский язык последнего деся­тилетия). В плане идеологии это два разных варианта русского языка.

Английский язык, как известно, представлен многими диатониче­скими, или пространственными (в отличие от диахронических, или вре­менных), вариантами: британский, американский, канадский, австра­лийский, индийский и т. д. Наиболее распространены два первых — британский и американский. Под наибольшим распространением по­нимается не только количество носителей этого языка как родного, но и число изучающих этот язык как иностранный. Именно с этой точки зрения британский и американский варианты наиболее распростране-

196

ны. Различиям между этими вариантами английского языка посвящена рбширная литература, подробно описаны также история и культура обе­их стран. При этом вопросы соотношения языка и идеологии, языка и культуры гораздо менее изучены. В дальнейшем при сопоставлении рус­ского и английского языков будет указываться вариант того или друго­го языка.

В результате проведенного исследования выяснилось, что с точки зрения идеологии, как это ни странно, из сопоставленных четырех ва­риантов наиболее близкими оказываются американский английский и советский русский.

I. Сходство.

Действительно, тому и другому языку, а значит, той и другой иде­ологии, свойственна прямая, от­крытая, навязчивая пропаганда преимуществ системы, режима, по­рядков своей страны. Эта пропа­ганда находит свое выражение в целом ряде языковых и внеязыко­вых моментов:

1. Открытый, подчеркнутый патриотизм. В предыдущей главе было показано, что для русского языка, в отличие от английского, характерно открытое словесное выражение патриотизма. Это со­вершенно верно, если имеется в виду британский вариант английского языка. Американский же вариант гораздо ближе к русскому, чем бри­танский. У американцев отношение к родине гораздо более личное и эмоциональное, чем у британцев. Американцы называют родину she [она], то есть олицетворяют ее: Where America was and where she is now [Где Америка была и где она сейчас]. Именно в американских текстах можно встретить mother country [родина-мать], они же иногда говорят our country [наша страна]¹.

В своем обращении к японской молодежи Уильям Фолкнер, говоря об Америке, неоднократно называет ее очень лично: ту country, the United States, my part of America [моя страна, Соединенные Штаты, моя часть Америки]; my country, the South, my side of the South [моя страна, Юг, моя часть Юга]; our land, our homes [наша земля, наши дома].

Таким образом, американцы начинают употреблять our country [наша страна], а русские — эта страна.

Более эмоциональное отношение к своей прекрасной родине про­является в перифразе America the beautiful [Америка-красавица]. Об­ратите внимание на форму: не beautiful America [красивая Америка], а America the beautiful [Америка-красавица] — гораздо более торжествен­ное наименование страны, ассоциирующееся с титулами и прозвищами

¹ См.: То the Youth of Japan // W. Faulk­ner. Essays, Speeches and Public Letters. Ed. by James B. Meriwether. New York, 1965, p. 82-86.

царей: Ivan the Terrible [Иван Грозный], Peter the Great [Петр Великий], Nicholas the Second [Николай Второй] — America the Beautiful [Америка Красивая]. Через олицетворение страны достигается эффект более лич­ного к ней отношения.

Знаменитый девиз американцев Proud to be American [Горжусь, что я американец] перекликается с девизом советского времени: Советское значит отличное. По своим масштабам кампания «Proud to be American» весьма впечатляюща: от открыток-сувениров-маек-футболок с этой надписью до серии книг с таким же названием, где перечисляются все до­стижения США — от действительных и крупных до мелких и смешных.

В советское время у нас была точно такая же, громкая и открытая, пропаганда своих достижений. Запад и особенно США нас за это выс­меивали, мы сами острили по этому поводу в анекдотах («Россия — родина слонов») и песнях («и даже в области балета мы впереди пла­неты всей»), но в постсоветское время мы бросились в прямо противо­положную крайность и стали говорить и писать о своих провалах и по­роках с тем же энтузиазмом, с которым раньше кричали о своих дости­жениях и достоинствах.

Американцы оказались более последовательными: они и сейчас «Proud to be American». Англичане не кричат «proud to be English, proud to be British [горжусь, что я англичанин, горжусь, что я брита­нец]»: им национальный характер не позволяет громко и открыто хва­лить себя. У них есть свои приемы и способы (см.: ч. II, гл. 1, § 5). Вот как пишет о них и о русских Валерий Ганичев: «Да, высшие английские политики высокообразованны и целеустремленны. Везде, где можно, они борются за „внедрение" своих союзников, апологетов, англофи­лов (у нас же слово русофил — одно из самых ругательных у властей и прессы)» ².

Интересно, что в нашей стране пропаганда учила гордиться, что ты советский человек («советское значит отличное», «у советских соб­ственная гордость», «великий могучий Советский Союз» и т. п.), но ни­когда не было даже намека на то, что можно гордиться своей принад­лежностью к национальности: слов «горжусь, что я русский» со времен Александра Суворова Россия не слышала.

Американцы же в своей агитации за суперлояльность и суперпре­данность по отношению к своей стране доходят до курьезов: всемирно знаменитое Made in USA [Сделано в США] стало заменяться помпезным Crafted with pride in USA [С гордостью изготовлено в США]. Этикетку с этой гордой надписью, выдержанную в цветах американского флага, автор этих строк увидел на паре носков в магазине «Target», известном дешевизной и соответствующим качеством товаров.

2. Культ святынь и символов.Герб, флаг, символы власти и режима и в СССР, и в США играли важнейшую роль в качестве открытой пропа­ганды. В этом последнем предложении есть одна неточность: время гла­гола играть. Дело в том, что сопоставление уже несуществующего СССР с вполне жизнеспособными США идет по двум разным временным ли­ниям: когда речь идет о Советской России — это прошедшее время, так

² В. Ганичев. Из Анг­лии, но не о ней // Завтра, 1998, № 37 (250).

сказать Past Simple или Past Indefinite, все тенденции США — это Present Perfect или даже Present Perfect Continuos: они были в прошлом и про­должаются в настоящем.

В СССР советская символика (пятиконечная красная звезда, серп и молот и т. п.) была широко распространена даже в обыденной жизни: на школьных тетрадях, банкнотах, театральных занавесах, посуде и мно­гом другом. В США американский флаг можно увидеть не только на об­щественных зданиях: учереждениях, гостиницах и т. п., но и на частных домах (весьма поощряемый властями знак лояльности отдельных граж­дан). Я видела государственный флаг США на химчистке и на пляжной кабинке для переодевания в Лос-Анджелесе.

Почему же американская и советская идеологии оказались так близ­ки духовно? Потому, что их цели и задачи совпадали, это и обусловило сходство методов пропаганды и их языкового выражения.

Перед советскими руководителями стояла сложнейшая задача: в кратчайшие сроки миллионы необразованных, малограмотных или со­всем неграмотных крестьян и рабочих, неожиданно получивших в ре­зультате революции (то есть переворота, оборота колеса истории) дос­туп к власти и культуре, всю эту «темную народную массу» превратить в культурное общество, способное удержать эту власть, развить науку и культуру, поднять страну из руин гражданской войны. Для этого требо­вались простые, доходчивые и действенные методы пропаганды: ло­зунги, клише, вбивавшиеся в головы плакатами и громкоговорителями. Миллионы людей надо было научить грамоте (кампания по «ликбезу» — ликвидации безграмотности), поведению в обществе («Граждане люди! Будьте культурны! Не плюйте на пол, а плюйте в урны!» — на такие при­зывы уходил «талантище» Маяковского), надо было создать новую куль­туру. (Заметим в скобках, что в современном Китае в туристских местах распространены призывы, запрещающие плевать, в том числе и на ло­маном английском — «no spitting everywhere [букв. не плевать всю­ду]», что производит шокирующее впечатление: неужели кто-то может плевать в подземных гробницах китайских императоров?! Но раз при­зывы висят — значит, это есть в реальности.)

Перед американцами стояла сходная задача — «обамериканивания», то есть навязывания американской культуры иммигрантам, прибываю­щим в США, которых также в кратчайшие сроки надо превратить в об­щество американской культуры. Эта кампания уступает по массовости советской, так как речь не идет о миллионах людей, это не море-океан, а река, но зато река, непрерывно, каждый день втекающая. Иммигран­там тоже нужно спешно и интенсивно вдалбливать простые истины про новую родину: America the beautiful [Америка-красавица], Proud to be American [Горжусь, что я американец], American dream [американская мечта]. Из них нужно выбить старую культуру и вбить новую. Вот как Формулирует это Джон Куинси Адаме, говоря о людях, собравшихся иммигрировать в Америку: «They must cast off their European skin, never toresume it. They must look toward their posterity rather than backwards to their ancestors [Они должны сбросить свою европейскую кожу, ни-

когда больше к ней не возвращаться. Они должны смотреть вперед, на потомков, а не назад, на предков]» ³.

Американцы сознают уникальность своей ситуации, заключающей­ся в отсутствии обычных уз, связывающих народ со своей страной. Эти узы надо спешно заменить какими-то новыми идеями — мечтой о сво­боде, равенстве, демократии, о будущем американском рае на земле: «We are tied to our country in a unique way — we are not the French or the '

Italians or anyone else held together by geography, ancestry and common culture; we are tied to the abstracts of freedom and opportunity and the themes expressed in the constitution and the Bill of Rights — and if we cease to believe these things, what's the point of being an American? The ties that bind us are more invisible here — we have no common culture to fall back on, no united version of history, no monolithic tale shared by all. Our foods, our Gods, our marriage customs — everything is various, different... The future, in fact, has been the one constant in the history of America. The essence of America is a commitment to an unbounded future of achievable dreams... Yet the real and greatest enemy we face, as the millennium draws near, is the rejection of hope, optimism, and faith in the American ideas that bind us, that are our very essence» ⁴.

Мы привязаны к нашей стране странным образом — мы не французы или итальянцы, или какая-то еще нация, объединенная географически, общими предками, общей культурой. Мы привязаны к абстракциям — к свободе, к возможностям, к положениям, затронутым в Конституции и в «Билле о правах». И если мы перестанем верить в эти вещи, какой смысл быть американцем? Те нити, что держат нас, менее заметны: у нас нет общей культуры, на которую можно было бы опереться, нет об­щего варианта истории, нет единого повествования, принимаемого всеми. Наша пища, наши Боги, наши свадебные обычаи — все разное, отличное... Будущее — вот, в общем-то, единственное, что остается неизменным в истории Америки. Суть Америки в преданности идее — безграничному будущему мечты, которая может осуществиться... А на­стоящий и основной наш враг, с которым мы сталкиваемся по мере приближения нового тысячелетия, — отказ от надежды, оптимизма и веры в американские идеи, от того, что связывает нас, что является на­шей сутью.

3. Лозунги, призывы, транспаранты, социальная уличная рек­лама. Для общения с простым народом во всех странах и при всех ре­жимах использование устойчивых фраз, лозунгов, призывов считается самым эффективным. В советское время наряду со «словами с пустой семантикой» («Выше знамя социалистического соревнования!»)⁵ наи­более регулярно воспроизводимы были лозунги и клише, разъясняв­шие явления культуры, внушавшие советскую систему ценностей: Кни­га — лучший подарок; Любите книгу — источник знаний; Из всех ис­кусств для нас важнейшим является кино; Газета — не только кол­лективный пропагандист и агитатор, газета еще и коллективный организатор; Решения съезда партии — в жизнь!; Экономика должна быть экономной; Народ и партия едины и т. п.

Неудивительно, что когда я приехала в 1991 году в США, то лозунги на стенах, даже на ковриках у порога (например, в здании USIA — United States Information Agency [Информационное Агентство США] — в Ва­шингтоне) типа Security is everybody's business [Безопасность — дело каждого]; Quality is everybody's job [Качество — дело каждого] воспри­нимались как родные советские: Качество — это дело каждого или более ранние: Болтун — находка для шпиона (ср. Security is everybody's business).

Наличие большого количества клишированных, регулярно воспро­изводимых в готовом виде фраз в советском русском — лозунгов, при-

³ Speech by Richard Dreyfuss to the 1996 American Federation of Teachers Conven­tion. Cincinnati, Ohio, August 4, 1996. Los Angeles, [1996], p. 2.

⁴ Ibid.

⁵ См.: В. П. Белянин. Речевое поведение русских и попытки реконструкции рус­ской ментальности // IX Международный Конгресс МАПРЯЛ. Русский язык, лите­ратура и культура на рубеже веков. Т. 2. Братислава, 1999.

зывов и т. п. — расценивается сейчас как система оглупления народа, привыкшего строить жизнь и сознание по окружающим его клише. Эта система — как советская, так и американская — высмеивалась запад­ным миром: стоит вспомнить хотя бы «Звероферму» («The Animal Farm») Джорджа Оруэлла с ее действительно остроумными лозунгами на сте­нах: «All animals are equal but some are more equal than others [Все жи­вотные равны, но некоторые животные равны более других (Пер. В. Голышева)]».

По поводу лозунгов-клише есть и идущие еще дальше предположе­ния о клишированности сознания народа как свидетельстве низкого уровня его развития. В этой связи хотелось бы сделать два коммента­рия:

1. Производство и функционирование речи зиждется на противопо­ставлении, на единстве и борьбе двух противоположных моментов: с од­ной стороны, свободное творчество говорящего, продуктивность, нео­граниченная реализация данной возможности, а с другой стороны, свя­занность, фиксированность, непродуктивность, регулярная воспроизво­димость, использование заранее заготовленных сложных образований.

Многие лингвистические теории (например, порождающие грамма­тики) были склонны абсолютизировать первый момент, когда главная роль в речеобразовании отводится способности человека свободно, по продуктивным моделям, по определенным логическим правилам сополагать языковые единицы и таким образом производить речь. Игнори­рование противоположной тенденции — к устойчивости, изолирован­ности, фразеологизации, внесению в речь готовых блоков, попытки втис­нуть язык в логические рамки — привели к искажению и схематизации предмета исследования.

Методологически правильным является подход, когда оба эти про­тивоположных момента (творческий — нетворческий, продуктивный — непродуктивный, свободный — фразеологически связанный) рассмат­риваются в диалектическом единстве, и их противопоставление — дви­жущая сила и источник развития языка и речи.

Две главные противоположные тенденции речеобразования нахо­дят выражение в двух противоположных способах соположения язы­ковых единиц, в результате чего составные образования оказываются дихотомически разделенными на продуктивные, свободно созданные говорящим для данного произведения речи, и непродуктивные, устой­чивые, вносимые в речь в готовом виде.

Таким образом, языковое общение и реализация двух главных фун­кций языка — сообщения и воздействия — обусловлены взаимодей­ствием свободных и связанных языковых единиц, причем связанные, устойчивые комплексы, воспроизводимые в речи в готовом виде, пре­обладают во всех функциональных стилях, а те разновидности стилей, которые полностью ориентированы на функцию сообщения (научный, Деловой и т. п.), являются глобально клишированными ⁶. При этом со­ставные комплексы (словосочетания и предложения) отнюдь не рас­сматриваются как «отходы» речевого производства, как шлак при до-

⁶ Т. Г. Добросклонская. Словосочетание как признак функци­онального стиля. Канд. дисс. М., 1980.

быче руды. Наоборот, как уже упоминалось, Л. В. Щерба говорил о «со­кровищнице сочетаний» в развитых языках (он приводил материал французского и русского языков). Готовые словосочетания отобраны речевым коллективом как оптимальные и по содержанию, и по форме.

2. Клишированные фразы, лозунги, транспаранты, призывы на сте­нах, наружная социальная реклама — обязательное средство общения власти, в первую очередь идеологической, с народом. «Семантически пустые» лозунги советской эпохи не имели коммерческих целей: эко­номике дефицитов реклама не нужна, так как хорошие товары расхо­дились, не доходя до прилавка, глагол достать был гораздо частотнее по употребительности, чем купить. Кстати, в наследство от тех времен нашему сознанию осталось настороженно-подозрительное отношение к рекламе: рекламировались только неходовые, то есть плохие товары. Скудная реклама советского времени при отсутствии конкуренции раз­дражала бессмысленностью: «Летайте самолетами Аэрофлота» (а дру­гих авиакомпаний не было), «Покупайте апельсины из Марокко» (в про­даже их не было, огромные очереди выстраивались за любыми апель­синами) и т. п.

Социальная же реклама типа «Книга — лучший подарок» внушала определенную систему моральных ценностей.

Место этих клишированных призывов и поучений сменила в наши дни лавина коммерческой рекламы — часто плохо переведенной на русский язык, непонятной, чуждой, но от непрерывных повторений проч­но застревающей в сознании. Разумеется, ничего общего с моральными ценностями эта реклама не имеет. Современные дети очень удивились бы, узнав, что лучший подарок — это книга. Они уверены, что главные ценности — это жвачка с «неповторимо устойчивым вкусом», это пеп­си, которую «выбирает новое поколение», что зубная паста «Аквафреш» — это «тройная защита для всей семьи», что «RC-кола» — «кто не знает, тот отдыхает» (причем это абсолютно бессмысленное клише — скорее антирекламу — нужно лихо выкрикнуть с интонацией молодеж­ной бесшабашности), что «имидж — ничто, а жажда — все. Не дай себе засохнуть!» — реклама напитка «Sprite» (в каком смысле жажда — все? и почему имидж — ничто?, а для большинства населения, прикованно­го к телевизору: а что такое имидж?), что «свежее дыхание — облегча­ет понимание» (?!) — реклама мятных пастилок «Rondo» и т. д.

В последнее время появилась на улицах Москвы так называемая со­циальная (в отличие от коммерческой) реклама, которая или все 24 часа в сутки желает доброго утра — черными буквами на сером фоне, или мрачновато предупреждает: «Никто не спасет Россию, кроме нас са­мих», или изрекает длинные переводные «мудрые мысли», главным об­разом иностранных авторов.

Приведем несколько примеров текстов, которыми окружены «моск­вичи и гости столицы» в 1999 году, на пороге нового тысячелетия:

«Лучше зажечь одну свечу, чем проклинать темноту». (Девиз обще­ства Кристофер.) Очень хочется сказать: зажгите одну свечу, рассейте нашу темноту — это что за общество?

«Диктаторы, оседлавшие тигров, боятся с них сойти». (Индийская мудрость.) Опять же хочется спросить: это к чему? Против Ельцина, что ли? Кто диктатор-то? Или это в назидание будущим правителям Рос­сии?

«Люди все одинаковы в своих обещаниях, но различны в своих по­ступках». (Мольер.)

«Там, где сжигают книги, будут в конце концов сжигать людей». (Гей­не.)

А может быть, вернуться к тому, что «Книга — лучший подарок»? Читают-то ведь главным образом дети и подростки.

И уж совсем странно приписывать болезнь клишированности толь­ко русскому языковому сознанию. Западный мир забил рекламой моз­ги своим гражданам давно и прочно.

В пьесе «Equus» (лат. 'лошадь') современного английского драма­турга Питера Шеффера (Peter Shaffer) герой пьесы — подросток, пере­живший тяжелейшую душевную драму, — на все вопросы психотера­певта, пытающегося установить с ним «речевую коммуникацию», отве­чает фразами из телевизионных коммерческих реклам. Сильное нервное потрясение выбило у него из головы все, кроме телевизионных реклам. Вот отрывок из этой пьесы:

dysart. And you're seventeen. Is that right? Seventeen?.. Wed? alan (singing low):

Double your pleasure, Double your fun With Doublemint, Doublemint Doublemint gum.

dysart (unperturbed). Now let's see. You work in an electrical shop dur­ing the week. You live with your parents, and your father is a print­er. What sort of things does he print?

alan.

Double your pleasure, Double your fun With Doublemint, Doublemint Doublemint gum.

dysart. I mean does he do leaflets and calendars? Things like that?

(The boy approaches him, hostile.)

alan (singing).

Try the taste of Martini

The most beautiful drink in the world.

It's the right one — The bright one — That's Martini!

дисарт. А тебе семнадцать? Правильно? Семнадцать?.. Ну?

алан (напевая). Двойная радость,

Двойной балдеж,

Когда жвачку «Даблминт»

В рот возьмешь.

дисарт (невозмутимо). Ну, давай посмотрим. В будни ты работаешь в магазине электрики. Ты живешь с родителями, твой отец печатник. Что он печатает? алан. Двойная радость, Двойной балдеж, Когда жвачку «Даблминт» В рот возьмешь.

дисарт. Я имею в виду, он печатает буклеты и календари? Что-то в этом роде?

(Мальчик подходит к нему с недружелюбным видом.)

алан (напевая). Попробуйте «Мартини»,

Лучший напиток на свете!

Подходящий — И ярчайший — Это «Мартини»!

дисарт. Может быть, ты бы присел, раз уж ты поешь? Не думаешь, что так будет удобнее?

(Пауза.)

алан (напевая). Чудесен чай «Тайфу»!

Пакетик в воду бросишь,

Заваришь и поверишь:

Чудесен чай «Тайфу»!

дисарт (оценивающе). Вот это очень хорошая песня. Мне она нравит­ся больше, чем две предыдущие. Могу я еще раз ее услышать?

(Алан отходит от него, и садится на скамейку, которая находится в

глубине сцены.)

алан (напевая). Двойная радость,

Двойной балдеж,

Когда жвачку «Даблминт»

В рот возьмешь.

dysart. I wish you'd down, if you're going to sing. Don't you think you'd be

more comfortable?

(Pause.)

alan (singing). There's only one T in Typhoo!

In packets and in teabags too.

Any way you make it, you'll find it's true:

There's only one T in Typhoo!

dysart (appreciatively). Now that's a good song. I like it better than the

other two. Can I hear that one again?

(Alan starts away from him, and sits on the upstage bench.)

alan (singing). Double your pleasure

Double your fun

With Doublemint, Doublemint

Doublemint gum.

Подводя итоги этим кратким заметкам по вопросу клишированности русской речи и русского сознания, еще раз суммируем:

1. Речь клиширована во всех развитых языках.

2. В советских лозунгах были заложены определенные моральные ценности, которые несомненно полезнее для сознания и воспитания, чем коммерческая реклама. В этом плане американский английский продолжает линию советского русского, призывая граждан гордиться своей родиной, любить ее, быть бдительными (security is everybody's business [безопасность — дело каждого]) и т. п.

3. Постсоветский русский так же клиширован, как и все рассматри­ваемые здесь варианты языков, но массовое сознание быстро и эффек­тивно наполняется коммерческими рекламами, без которых невозмож­но развитие рыночной экономики.

В советском русском языке правила общественного поведения (так называемая информационно-регуляторская лексика) формулировались, в соответствии с командно-административной идеологией авторитар­ного государства, в самой категоричной (чтобы не сказать — грубой) форме повелительного наклонения — инфинитиве глагола: Не курить; Не сорить; По газонам не ходить; Животных не кормить; Не трогать (иногда Руками не трогать). Эта форма, как известно, употребляется в качестве команды солдатам в армии и собакам: лежать! стоять! и т. п. Формы собственно повелительного наклонения также отличались про­стотой резких команд с обращением на ты: Не стой под стрелой; Не влезай — убьет; Неуверен — не обгоняй. Такого рода запреты, призы­вы, инструкции, рекомендации отражают и одновременно формируют идеологию, менталитет общества и государства.

Императивные призывы американского варианта английского язы­ка, отражающие соответствующие идеологию и менталитет, вызывают иронические комментарии у представителей неамериканского англо­язычного мира. Так, например, подруга из Лондона закончила свое пись­мо «американской командой»: «Let me finish my Letter with an American command „Have a nice day!" [Позволь мне закончить письмо американ­ской командой: „Желаю тебе приятного дня!" (букв. Пусть будет твой

день приятным!)]» Коллега из Австралии так отреагировал на натовс­кие бомбардировки Югославии: «The Yugoslav business is a great worry. In spite of any excesses of the Serbs, it is typical of the Americans to think they can bomb them into having „a nice day". The poor young men and women [События в Югославии очень тревожные. Несмотря на все экс­цессы поведения сербов, для американцев вполне типично думать, что благодаря их бомбардировкам и у местного населения будет „прият­ный день"]». Коллега из Велико­британии сказал об американцах: «То sit still for Americans is impossible, they are busy having a nice day [Американцы не могут спокойно сидеть, они постоянно заняты тем, чтобы их день был при­ятным]».

Все эти примеры свидетель­ствуют о том, что императивная форма — даже при самом добро­желательном содержании — раз­дражает людей. Кстати, это коман­дное по форме, но вежливое и при­ятное по содержанию (пусть будет твой день приятным!) пожелание родилось в американских магази­нах, когда продавцы хотели показать покупателю, что ему пора уходить ⁷.

В американских ресторанах официанты, поставив блюдо с едой, из самых вежливых и благородных побуждений приказывают: «Enjoy! [На­слаждайтесь!]» Вспоминается родное: «Стоять!», «Лежать!», «По газо­нам не ходить».

Особенно ясно различие и столкновение идеологий и менталитетов осознается при переводах наружной рекламы, лозунгов, призывов на другой язык. Например, в современной Америке получил распростра­нение призыв (наклейки на автомобилях, в офисах учреждений и т. п.), отражающий менталитет современного американского общества, пыта­ющегося противостоять оглушительной пропаганде и напору собствен­ных властей: «question authority». Это призыв сомневаться в началь­стве, подвергать сомнению авторитеты. Увидев этот лозунг в большом отеле для иностранных туристов в Пекине, я была поражена его идео­логической смелостью, необычной для Китая 1997 года, так живо на­помнившего мне наше недавнее советское прошлое. Я обратилась к ад­министратору с вопросом, что имеется в виду под рекомендацией «question authority». Ответ поставил все на свои места: «It means, if you have questions, ask the authorities of the hotel [Это значит, что, если У Вас возникли вопросы, спрашивайте у администрации гостиницы]». Идеология победила язык, все было правильно, я успокоилась.

Конфликт менталитетов часто становится более очевидным при пе­реводе на иностранный язык. Это понятно: в каждом языке заложены

⁷ «Have a nice day! — typical American En­glish greeting often seemingly used to encourage customers to return to an outlet [„Желаю приятного дня!" (букв, Пусть будет твой день при­ятным!) — типично американско-английское приветствие, ко­торое, как кажется, используется для того, чтобы посетите­ли вновь посетили это заведение]» (А. М. Russell. Hand­outs of the lecture: Recent American Bor­rowings from Ameri­can English in British English. 5 May 1993, Faculty of Foreign Languages, Moscow State University).

культура и менталитет своего народа и то, что звучит нормально и есте­ственно на родном языке, неожиданно получает совершенно другую окраску на языке иностранном.

Многие книги советских времен, звучавшие для нас совершенно ней­трально, будучи переведенными на английский язык, оказывались кри­чащими и неприемлемыми для британского менталитета, склонного, в отличие от советского русского и американского английского, как нео­днократно отмечалось выше, к недооценке и недосказанности — understatement

По свидетельству известного переводчика и автора словарей Роберта Даглиша, долго работавшего в СССР, советское клише нерушимое един­ство, переведенное на английский язык как an unbreakable and indestructible unity, звучит для англичанина слишком громко и помпез­но. По образному выражению Даглиша, английский язык предпочитает негромко свистнуть в темноте там, где русский язык громко кричит при свете дня (из устного доклада Р. Даглиша о трудностях перевода для советских переводчиков с русского на английский язык).

Такой же «конфликт менталитетов» — в английском объявлении, встречающем иностранных гостей в багажном отделении Пекинского аэропорта: «We are proud and delighted to be of any service to you! [Мы гордимся и наслаждаемся возможностью служить вам!]». Контраст меж­ду реальной услугой — выдачей багажа — и стилистически завышен­ным словесным выражением — proud and delighted! — стал особенно ясен из-за западного — английского языка, которому не свойственна восточная пылкость выражения чувств.

Этот момент особенно актуален для рекламного бизнеса в России, стремительно развивающегося в наши дни. Многие русские рекламы, переведенные на английский язык, звучат слишком громко («кричат при свете дня») и поэтому подозрительны для иностранцев. Например, рек­ламный призыв приезжать туристами в Москву и почувствовать русское гостеприимство кончался фразой: «Каждый, кто хоть раз побывал в Москве, подтвердит эти слова». На английском языке эта реклама зву­чала так: «Every one who visited Moscow at Least once would subscribe to these words». He говоря о том, что сам тон рекламы слишком прямоли­неен и категоричен для западного клиента, словосочетание at least once [хоть раз] вызывает сомнения и наводит на мысль, что второй визит в Москву может изменить впечатление.

Наоборот, иностранные рекламы, переведенные на русский язык, часто не имеют желаемого эффекта по той же самой причине: разница менталитетов. Идеология современной России стремительно прибли­зилась к идеологии Запада, так как строится по тому же образцу. Мен­талитет меняется медленнее, чем идеология, и часто ослабляет действие проверенных на Западе приемов коммерческой рекламы. Да и русский перевод вносит свою лепту в усложнение западного рекламного бизне­са на русской почве.

Нередко случаются курьезы. Например, наружная реклама итальян­ской обуви около здания МГУ представляла собой огромную картину

европейской гостиной, где на кушетке лежала в чувственной, не остав­ляющей сомнений позе полуобнаженная женщина в сапогах. Надписи шли на двух языках: «Italians do It better [Итальянцы делают это луч­ше]» и «Итальянцы делают их лучше». Менталитет русского переводчи­ка, сохранивший традиционную русскую невинность в вопросах секса, несмотря на лавину западных порновольностей, обрушившихся на нас в последние годы, выглядит одновременно курьезно и трогательно в этом случае параллельного перевода.

Таким образом, общий тон коммуникации имеет огромное значение для всех сфер общественной жизни, и там, где британцы негромко сви­стят в сумерках, американцы и русские громко кричат при ярком свете дня. Сопоставление идеологий и менталитетов России и Запада выяви­ло некоторые черты сходства приемов и форм с главным «потенциаль­ным противником» России — Соединенными Штатами Америки. Соот­ветствующие варианты языков дали вполне конкретные доказательства этого сходства.

П. Различие.

Однако, несмотря на близость формы, содержание идеологий этих стран различается по самому кардинальному вопросу: отношению к человеку, члену данного общества.

Идеология Советской России была сконцентрирована на идее кол­лективизма, общинности, коммунизма, что привело к игнорированию индивидуальности индивидуума, к растворению отдельного человека с его нуждами, желаниями, потенциями в коллективе.

По свидетельству историков, коллективизм, общинность — искон­ные черты русского народа. Не потому ли так триумфально шествовали идеи социализма и коммунизма? А. В. Павловская в работе «Как делать бизнес в России» пишет: «Русский характер, как и любой другой, был преимущественно сформирован временем и пространством. История и географическое положение наложили на него свой неизгладимый от­печаток. Века постоянной военной опасности породили особый патри­отизм русских и их стремление к сильной централизованной власти; суровые климатические условия вызвали необходимость жить и рабо­тать сообща; бескрайние просторы — особый российский размах.

В основе идеологии Запада, наоборот, лежит культ индивидуума, уважение к потребностям и чувствам отдельного человека и игнориро­вание коллектива.

Исконная склонность русских к коллективизму, обусловленная и гео­графией, и историей народа задолго до революции 1917 года и после­дующего периода „строительства коммунизма", проявилась в кресть­янских общинах, где коллектив решал судьбу индивидуума.

Столетиями русские крестьяне, составлявшие подавляющее большин­ство населения России до начала XX века, жили общинами. Община объе­диняла крестьян, являлась их защитой от внешнего мира — иноземных захватчиков, разбойников, помещиков, государственных чиновников и т. д. Все важнейшие вопросы решались сообща, на общей сходке. Вме-

сте решали, кому сколько выделить земли, чтобы соблюсти принцип справедливости, кому сообща оказать помощь, кого послать на войну, как платить налоги, кого и как наказать за проступки. Даже семейные вопросы в случае конфликта выносились на всеобщее обсуждение. Та­кая система не давала упасть слабым (русская деревня не знала нище­ты), но и не давала подняться сильным. Таким образом, вопреки рас­пространенному убеждению, система коллективизма, социального ра­венства, уравниловки была распространена в русском обществе задол­го до установления социалистического строя и вошла в плоть и кровь. В этих условиях принцип взаимной поддержки становится даже более важным, чем инстинкт самосохранения.

Об этом свидетельствует следующий бытовой пример, подчеркива­ющий разницу менталитетов России и Запада: по шоссе на огромной скорости несутся автомобили, значительно превышая допустимый ли­мит скорости. Встречные машины вдруг начинают мигать фарами. Рус­ский автомобилист реагирует сразу: надо сбавлять скорость, так как впереди дорожный контроль. Чинно проезжает мимо гаишника и... несется дальше, в свою очередь предупреждая встречные машины. Для представителя законопослушного западного мира — это хулиганство и потенциальная опасность для окружающих. Для русского человека — естественное проявление дружеской солидарности, взаимовыручки, круговой поруки.

Чувство братства, присущее русским людям, вызывало восхищение иностранных наблюдателей во все времена. Американский сенатор в самом начале XX века писал: „Individualism... may be an ineradicable

part of the Anglo-Saxon nature... the racial tendency of the Russian (is) to do business on the communistic principle. Where like undertakings by Americans, or Englishmen, or even Germans, would first be interrupted by contention and then distracted by quarrels, and finally break down by the inability of the various members of the association to agree among themselves, the same number of Russians get along very well together, and practically without antagonism".

Индивидуализм — может быть, неискоренимая часть англо-саксонс­кой натуры... национальная тенденция русских — вести дела по ком­мунистическому принципу. Если предприятия американцев, англичан и даже немцев пошатнутся из-за раздоров, затем из-за ссор, а потом разрушатся из-за неспособности сотрудников ассоциации договорить­ся между собой, то такое же количество русских прекрасно ладит меж­ду собой практически без всякого антагонизма.

И сегодня врожденное чувство солидарности русских подчас сво­дит на нет некоторые западные приемы ведения бизнеса. Яркий при­мер: в рамках рекламной кампании напитка „Фанта" был объявлен ро­зыгрыш призов, к которому допускались только те, кто собрал пробки от фанты с определенным набором рисунков на внутренней стороне пробки. В Москве, Петербурге и ряде других городов немедленно сти­хийно сл<