Глава 4. Растения и приматы: почтовые открытки из каменного века.

Ифи было больше лет, чем пальцев на обеих его руках. Теперь он приближался к возрасту, когда присоединится к охотникам у их огня. Тот краткий путь от детской хижины до огня охотников у хижины для пения, хижины настоящих мужчин, был большим шагом. И то был долгий путь — путь не через пространство, а через время. Много лет его вели к этому дню: тут были часы занятий по обучению выпадам с дротиком — затвердевшими в огне палками, служившими для ребят моделью оружия, — бесконечные наставления Докну в выслеживании, в чтении знаков погоды, в постоянном узнавании ветров. И наставления в магии охоты. Мальчик подавил желание потрогать талисман, который приготовила для него мать и который свисал теперь с шеи. Он не двигался. Ум как бы отдалился от места происшествия, глядя на него как бы сверху и чуть-чуть со стороны. Он находился в таком состоянии уже более полусуток. Не двигаясь, почти не мигая. “Это принесет тебе дар безмолвия. И силу!” Он припомнил мыльный вкус срезанной коры корня, когда он одолел его под бдительным взором своего учителя Докну. “От этого ты станешь невидимым, малый брат, — сказал тот тихим голосом, добавив: — Убивай чисто, точно. Тогда ты почтишь наших предков”. Ифи чувствовал, что теперь момент истины близок. Его, находящегося под действием тогна — растения, дающего способность сидеть тихо, — привели в это заброшенное место и велели ждать у свежей туши зебры. Докну, отец и братья отца пожелали ему добра, смеясь, давая обещания и используя какие-то новые и незнакомые слова для описания того, как примут его женщины, если он сумеет преуспеть. Слова эти на какое-то время возбудили его, затем он устроился в своей засаде. Тогна сделала это для мальчика чем-то удивительно легким. Тело казалось неподверженным усталости, а ум бездействовал, наслаждаясь плавающими в голове картинами из рассказанных у огня историй и случаев. Вдруг, хотя у него и волосок не шевельнулся, ум Ифи пришел в полное бодрствование: вблизи что-то послышалось. Вот снова! Со стороны усеянного галькой сухого русла за тамариском, под которым он ждал, исходил какой-то сухой звук: “Чав, чав”.

Ифи не чувствовал ни страха, ни ужаса перед тем, что он вот-вот увидит. Он не двигался. Львица была огромной и со своей бесшумной вкрадчивостью осторожнее всех животных в стране Великих Охотников. Думая, что он — всего лишь валун или дерево, Ифи наблюдал. Львица была от него не более чем в два его роста. Утратив бдительность, она двинулась вперед на запах — обнюхать кровавую ляжку зебры. В этот миг из самого центра средоточия глубиной в сотни поколений Ифи нанес удар — он ударил точно, легко, сбоку спины, прямо под лопатку. Рев смешанной боли и ярости поразил слух. Так велика была сила удара мужа-юнца, что львица была пригвождена к земле на какое-то мгновение, вполне достаточное, чтобы Ифи успел отскочить от когтей умирающего животного. Животы клана будут набиты в эту ночь, а охотники примут нового члена в свой шумливый привилегированный круг.

* * *

Пример этот поясняет, как некое полезное растение, в данном случае мощный стимулятор, после его открытия может быть включен в диету и дать таким образом определенное преимущество в адаптации. То или иное растение могло придавать силу и живость и обеспечивать тем самым успех в охоте и стабильный запас пищи.

Данному лицу или группе гораздо меньше угрожали те факторы среды, которые прежде ограничивали продолжительность жизни, а значит, и рост популяции в целом. Труднее понять, каким образом сходные, но иные преимущества в адаптации могли обеспечивать растительные галлюциногены. Эти соединения не служат, к примеру, катализаторами приведения иммунной системы в высшие состояния активности, хотя данный эффект и может наблюдаться в качестве вторичного. Они, скорее, являются катализаторами сознания — той своеобразной способности саморефлексии, которая достигла наиболее очевидного выражения в людях. Они, однако, не являются причиной сознания как некой обобщенной функции, присутствующей в какой-то степени во всех формах жизни. Катализ — это ускорение процессов, которые уже происходят.

Едва ли можно сомневаться в том, что сознание, подобно способности сопротивляться болезни, дарует огромные адаптивные преимущества тому, кто им обладает. В поисках причинного агента, способного обеспечить синергию познавательной активности и тем самым сыграть определенную роль в возникновении гомини-дов, исследователи могли бы давным-давно обратиться к растительным галлюциногенам, не будь мы так склонны упорно избегать идеи о том, что нашему высокому положению в иерархии природы мы как-то обязаны влиянию растений или каких-то других естественных сил. Так же как век XIX согласился с мнением о происхождении человека от обезьяны, так и нам придется теперь согласиться с фактом, что обезьяны эти находились под действием психоактивных веществ. Употребление этих веществ, кажется, является нашей уникальной особенностью.

Уникальность человека.

Стремиться понять человека — значит стремиться понять его уникальность. Радикальная разница между людьми и прочей природой столь поразительна, что для донаучного мышления это было достаточным доказательством того, что мы божественно привилегированная часть творения, что мы какие-то иные, ближе, так сказать, к Богу. В конце концов, человек говорит, фантазирует, смеется, влюбляется, он способен на великие акты самопожертвования или жестокости, он создает великие произведения искусства и выдвигает теоретические и математические модели явлений. Человеческие существа отличаются обилием разнообразных веществ, которыми они пользуются и к которым пристрастились в своем окружении.