II. Терминология и определение понятий

Тот факт, что концепция психической депривации до сих пор не завершена и не является устойчивой, лучше всего заметен но разно­родности терминов, долженствующих выразить данное понятие и прямо свидетельствующих нередко об основной теоретической позиции автора. Наиболее часто, особенно в англосаксонской литературе, используется название «депривация» (deprivation, или соотв. privation), обозначающее потерю чего-либо, лишения из-за недостаточного удовлетворения какой--либо важной потребности. Речь идет не о физических лишениях, а ис­ключительно о недостаточном удовлетворении основных психических по­требностей (психическая депривация). Совершенно тождественны и осталь­ные термины, выражающие в большинстве случаев аналогию с недостатком питания: психическое голодание (psychological starvation), психическая недостаточность (carence rnentale). Трамер распознает две ступени серь­езности значения данного состояния: психическое истощение (inanitas mentis), и уже явное болезненное изнурение, некую психическую кахексию (inanitio mentis).

Некоторые авторы сужают общее обозначение соответственно тому, какую психическую потребность они принимают в качестве самой важной и какая «недостаточность» имеет, таким образом, решающее, по их мнению, влияние на возникновение психических нарушений. В целом считается, что ребенок для своего здорового развития нуждается, в первую очередь, в теплоте чувств, в любви. Если он окружен достаточной симпатией и обладает эмоциональной опорой, то это возмещает отсутствие иных психических элементов например, недостаточность раздражителей ор­ганов чувств, отсутствие игрушек, недостаточность воспитания и образо­вания. Основное патогенное значение для нарушений развития и характера имеет, следовательно, недостаточное удовлетворение аффективных по­требностей, т. е. эмоциональная, аффективная депривация. В тех случаях, где автор имеет в виду главным образом недостаточность раздражителей органов чувств, то он, напротив, говорит о чувственной депривации (sensory deprivation). Еще более узкий термин избирают те авторы, которые сущность депривации усматривают, главным образом, в недостаточности чувственных связей ребенка и матери: депривация материнской заботы (maternal deprivation, carence de soins maternels, privation maternelle, alejamenU) de la madre, Mntterentzng). В отличие от этого, слишком ши­рокими границами отличается термин «педагогический дефицит». Можно найти и противоположное суженное понимание, например, в термине «игровой дефицит», чем выражается, одновременно, предпосылка, что основную воспитательную потребность в детском возрасте представляет игра и что недостаточные возможности в этом отношении приводят часто к нарушениям развития.

Некоторые исследователи стараются установить различие между си­туацией, когда ребенок с самого начала лишен определенных импульсов, так что некоторые специфические потребности вообще не возникают, и си­туацией, когда потребность уже возникла, и только после этого из жиз­ненной среды ребенка исчезли импульсы, которые могли бы служить для ее удовлетворения. Первую ситуацию можно было бы обозначить в смысле терминологии Гевпрца в качестве «привации», тогда как вто­рую в качестве «депривации», отождествляемой некоторыми исследова­телями с сепарацией.

Пох.тби говорит о частичной депривации (parlial deprivation) там, где не произошло примой разлуки матери с ребенком, однако их отношения по какой-либо причине обеднены и пеудовлетворптельны. Для обозначения данной ституации IIpar и Карлоу используют наименование «скрытая» или «маскированная» депривация и делают различие, помимо этого, между нарушенным и между недостаточным отношением матери к ребенку.

Разнообразие данных терминов, которые, в конце концов, выра­жают тот же самый факт, является лучшим свидетельством «смешения языков» в данной области психологии и психиатрии. Однако х\же всего, что все эти названия авторами подменяются, хотя их первоначальное значение бывает иногда шире, иногда уже, кое-где превышает определенное значение и почти всегда бывает недостаточно уточненным. Гак, например, выражение «госпитадизм», которым многие авторы пользуются в качестве синонима психической депривации, пересекается с последи им понятием лишь частично. С одной стороны, оно ограничивает ситуацию, при которой происходят лишения, только на среду в учреждениях (собственно, лишь больничную среду), с другой стороны, оно не охватывает того факта, что больничная ситуация влечет за собой и иные, чем депривациоипые, влияния (большая возможность заражения, перемена режима, недостаток' сна, по­вышенная возможность для конфликтов при жизни в коллективе и т. д.), if, наконец, не охватывает, также ту возможность, что при оптимальных условиях депривации в учреждениях может вообще не возникнуть. По­добным стразом дело обстоит при каждой разлуке ребенка с матерью, так что и здесь нельзя ставить знак равенства между «сепарацией» и де-нривацией. Вообще термины, устанавливающие понятие лишь через опре­деленную специфическую сптханшо иди на основании лишь о пределен пых признаков, очевидно, малопригодны для психологической теории и следует отдавать предпочтение терминам более общего характера и лучше вы­ражающим психологическую сущность явления. По данной причине мы отдаем предпочтение термину «психическая депривация» или же в чешском переводе «psychicke stradani» (психические лишения); можно было бы говорить также о нарушениях по поводу психической недостаточности.

Следует удивляться, как мало авторов стремится точнее определить понятие «психическая депривания». Результатом же является то, что дан­ное понятие используют произвольно Д^ля объяснения самых различных нарушений в развитии и поведении ребенка и что опускают необходимость подробного медицинского, а также психологического анализа.

Но нашему мнению, к сущности вопроса приближаются больше всего те определения, которые исходят из аналогии психической и биологической недостаточности. Подобно тому, как возникают серьезные нарушения в ре­зультате общего недостатка питания, недостатка белков, витаминов, кисло­рода и т. п.. серьезные нарушения могут возникать и по причине психи­ческого недостатка недостатка любви, стимуляции, социального кон­такта, воспитания и т. и. В обоих случаях происходит своего рода общее или частичное голодание, причем результаты как бы пи был различен их механизм — проявляются вхирепии, ослаблении, обеднении организма. Подобное понимание имплицитно отличает также токсические нарушения и иные нарушения развития от нарушений по поводу лишении как п био­логическом, так и в психологическом смысле.

Плиже всего к данному пониманию стоит определение депривации но Хеббу как «биологически адекватной, однако психологически огра­ничиваемой среды». Выражение «ограничение» здесь соответствует, оче­видно, количественпомх обеднению, иод чем понимается недостаток опре­деленных элементов среды стимулов вообще, стимулов определенного вида пли стимулов определенным образом структурированных, которые необходимы для нормального развития и сохранения психических функ­ции. Однако все еще остается необходимость более точного установления: какие элементы среды являются психологически столь значимыми, что именно их недостаток определяет в первую очередь последующие наруше­ния. Таким образом, с динамической точки зрения лучше говорит!» о недо­статочном насыщении потребностей организма.

После данного рассмотрения свое собственное понимание мы можем выразить, по-видимому, в следующем определении: «Психическая депри­вация является психическим состоянием, возникшим в результате таких жизненных ситуаций, где субъекту не предоставляется возможности для удовлетворения некоторых его основных (жизненных) психических по­требностей в достаточной мере и в течение достаточно длительного вре­мени. »

В определении мы говорим о «психическом состоянии». Мы его понимаем не в качестве чего-то неизменного и постоянного, однако не знаем, как лучше выразить ту актуальную душевную действительность, которая воз­никает путем определенного специфического процесса (вызванного в нашем случае стимул» ным обеднением) и которая является основой или внутрен­ним психическим условием определенного специфического поведения (в на­шем случае депривационных последствий).

Вопросх «основных психических потребностей» будет посвящена, глав­ным образом, глава VIII-ая, в которой мы стремимся разъяснить теорети­ческие предпосылки депривации. здесь же мы лишь предварительно при­водим, что подобными «основными» (жизненными) потребностями можно считать: 1) потребность в определенном количестве, изменчивости и виде (модальности) стимулов; 2) потребность в основных условиях для дей­ственного учения; 3) потребность в первичных общественных связях (особенно с материнским липом), обеспечивающих возможность действенной основной интеграции личности; 4) потребность общественной самореализа­ции, предоставляющей возможность овладения раздельными общественными ролями и ценностными целями.

Конечно, жизненные потребности можно оценивать лишь в соотноше­нии с индивидуальностью ребенка и в соотношении с обществом, в котором он проживает. Вероятным представляется, что действительно основные потребности во всех человеческих культурах являются приблизительно одинаковыми. По-видимому, чем выше подниматься по их иерархии и чем больше сосредоточиваться на подробностях, тем больше будет обнаружи­ваться различии. В определенных культурах отдельные потребности вос­принимаются в качестве более или менее настоятельных. Так, например, иногда в качестве особо «желательных» оцениваются люди сдержанные и пассивные, напротив, в других сл\чая\ люди весьма активные и пред­приимчивые. В одной культуре, например, следит с максимальной по­следовательностью за образованием определенных навыков, которые затем переходит в истые сложные церемониалы, в другой же культуре, наоборот, ребенком руководят самым свободным образом. В некоторых культурах приветствуют, чтобы дети как можно дольше находились в зависимости от родителей, в других же, напротив, стремятся, чтобы дети возможно скорее становились самостоятельными. Из этого вытекает, что \же приток стимулов на самом основном уровне различным образом дозируется и на­правляется. Результаты психической депривации можно также ошзиивать лишь в соотношении с ценностями, имеющими силу в данный период, в данном обществе, на данной ступени развития. Следовательно, в данном смысле последствия психической депривации проявляются в том, что индивид в результате долговременного неудовлетворения потребностей не способен приспособляться к ситуациям, которые обычны и желательны для данного общества.

Наличие какой-либо потребности проявляется сначала в виде опре­деленной готовности организма, а также при ее «активации» общим не­направленным беспокойством или напряжением, являющимся своего рода пружиной для действий, долженствующих обеспечить удовлетворение. Если найдется цель, обещающая сама по себе удовлетворить потребность или служить средством для достижения конечной цели, то напряжение направляется к данной цели, действия организма теряют свою рассредо-точенность и обретают направленность, причем безразлично, является ли направленность к цели (ценности) врожденной («инстинктивной») или име­ющейся на основе заученного, приобретенного опыта. Если организм до­стигает конечной цели, то потребность насыщается и снова возникает равновесие. Если, однако, удовлетворение потребностей является постоян­но недостаточным, то происходит «изголодаиие» организма и равновесие устанавливается па более низком уровне (подобно более низкому мета­болическому уровню л дистрофиков)

По ходу изложения мы попытаемся в дальнейшем объяснить, что означает «достаточная мера», а также «достаточно длительное время» не­удовлетворения потребности.

Наше определение психической депривации достаточно широко для того, чтобы оно дало возможность отметить совместную основу психи­ческих нарушений, возникающих при различных депривационпых обстоя­тельствах (в учреждении, в семье, у здорового и дефектного ребенка и т. п.) и проявляющихся различными признаками. Дальнейшему изучению пред­оставляется здесь задача установит!,: какие психические потребности яв­ляются в определенный период развития ребенка особенно сильными и каковы те потребности, недостаточное удовлетворение которых является особенно вредным. Мы пока еще не способны надежно перечислить и клас­сифицировать все потребности ребенка на различных ступенях развития, однако нам кажется, что главное затруднение не в этом. Напротив, можно надеяться, что именно подобная концепция депривации станет новым импульсом для изучения потребностей п для познания их релятивной значимости в формирующейся психической структуре ребенка.

Определение говорит, конечно, .ниш, о психических потребностях, а не о материальных (биологических) потребностях, которые могут (но не должны) соответствующим образом удовлетворяться. Следовательно, приведенное определение Хебба более узко, подобно тому, как' и, скорее, клиническое определение . 1юие, которая депривироваииым ребенком счи­тает такого, у которого материальные потребности удовлетворяются хорошо, однако потребность в родительской любви остается неудовле­творенной.

Мы полагаем, что паше определение предоставляет еще возможность очертить логическое содержание и широту отдельных терминов, исполь­зуемых в связи с депривацией. Так, например, «деиривационная ситуа­ция» это такая жизненная ситуация ребенка, где отсутствует возможность удовлетворения важных психических потребностей. Различные дети, подвергаемые одной и той же «депривациоиной ситуации», будут вести себя различно и вынесут из этого различные последствия, так как они вносят в нее раздельные предпосылки своей психической конституцией и имеющимся развитием своей личности.

В данном аспекте ч<изоляция» ребенка от стимулирующей среды человеческого общества, семьи, детской группы, школы и т. п. пред­ставляет, следовательно, «депривациоиную ситуацию», а не саму «депривацию». Мы попытаемся показать как реагируют различные дети на такую унифицированную «изоляцию», какой является жизнь в учреждении для грудных детей или в детском доме для ползунков.

Психическая депривация, как мы ее понимаем, является уже особой, индивидуальной переработкой стимульного обеднения, которого достиг ребенок в депривапионной ситуации, является психическим состоянием. Внешне данное психическое состояние проявляется поведением, отли­чающимся некоторыми характерными признаками, что — в контексте имеющегося развития детской личности предоставляет возможность распознать депривацию. Здесь мы говорим о «последствиях депривации», « депривационном поражении » и т. п. Преднамеренно мы избегаем термина «депривационный синдром», который создает представление, что речь идет об определенной, четко ограниченной группе патологических при­знаков и что можно, таким образом, диагностировать депривацию подобно остальным соматическим или психическим заболеваниям.

Иногда говорят о «депривационном опыте» ребенка. Как правило, последнее не выражает ничего иного, чем то, чго ребенок уже ранее под­вергался депривапионной ситуации и что в каждую подобную ситуацию ребенок будет ныне вступать с несколько видоизмененной, более чувстви­тельной, или, напротив, более «закаленной» психической структурой.

Мы будем говорить также о » механизмах депривации «. Под ними мы подразумеваем тот процесс, который вызывается .недостатком в удовле­творении основных психических потребностей ребенка и который харак­терным способом видоизменяет структуру развивающейся детской лич­ности следовательно, «деиривирование», процесс, приводящий к де­привации.

Наше понимание депривации близко к понятию «фрустрация», од­нако не тождественно с ним, и его не следовало бы с ним путать. Фрустра­ция также определяется различным образом как «невозможность (бло­кирование) удовлетворения активированной потребности из-за какого-либо препятствия или обструкции» (Саймондс), далее как «состояние наириже ния, зависящее от блокирования пути к цели» (Мерфи), или такая ситуации, когда «организм встречается с более или менее непреодолимым препят­ствием или обструкцией на пути к удовлетворен и ию какой-либо жизненной потребности» (Розенцвейг). В самом широком смысле слова «фрустрация» охватывает, следовательно, и депривационные ситуации, если вообще от­сутствует возможность удовлетворения потребности в течение длительного периода. Однако не в тех случаях, когда ее нельзя удовлетворить лишь одним способом или одним путем. Большинство исследовательских работ о фрустрации касается (как это соответствует приведенным опре­делениям) удовлетворения «активированной» потребности (aroused need), уже направленной к цели. Ясно, что депривация, таким образом, пред­ставляет собой значительно более серьезное и тяжелое состояние, чем фрустрация в данном узком смысле. Приведем конкретно пример: фруст­рация происходит, если у ребенка отнимают его любимую игрушку и ему предоставляется возможность играть с чем-либо, что ему нравится меньше. Депривация же возникает, если ребенку вообще не предоставляется воз­можность играть. Данное понятийное различие нам кажется важным, хотя в действительности будет иногда сложным точно отличить одно со­стояние от другого.

Дело в том, что, по-видимому, слишком длительная фрустрация пере­ходит в депривацию и что введением в денривационную ситуацию оказы­вается весьма часто именно фрустрапионная ситуация. Так, например, если ребенок в двухлетнем возрасте разлучен с родителями и помещается в больницу, то его непосредственную реакцию на данное событие можно понимать как проявление фрустрации. Если же ребенок остается в боль­нице год, в большинстве случаев в том же помещении, без посещений родителями, без прогулок, в среде, монотонность которой нарушается лишь время от времени привычными действиями обслуживающего персо­нала, то возникает состояние психической депривации.

Подобно этому нельзя смешивать депривацию и конфликт, хотя и здесь в жизненных ситуациях опять-таки оба понятия нередко переплетаются и хотя на основе ситуаций первично депривационных могут возникать и явно конфликтные ситуации. Под конфликтом мы понимаем, как правило, особый тип фрустрации, где препятствие, не позволяющее удовлетворить активированную потребность, существует в форме другого, противо­направленного побуждения Следовательно, в конфликте организм дви­жется силами, направляющимися к различным целям, причем они обе соблазняют и привлекают, или организм одновременно всего лишь к одной цели не только привлекается, но и отталкивается от нее.

Наконец, от понятия депривация мы отличаем понятие запущенность, под которым нами подразумеваются, скорее, последствия внешних не­благоприятных влияний воспитания. Запущенность хотя и проявляется более или менее выразительно в поведении ребенка, однако не нарушает непосредственно его психического здоровья. Запущенный ребенок растет обычно в примитивной среде, с недостаточной гигиеной, с недостаточным воспитательным надзором, без пригодных примеров зрелого поведения, с недостаточной возможностью школьного обучения, однако такой ребенок может быть умственно и, в частности, эмоционально развит вполне соот­ветствующим образом. Следовательно, у него не должны отмечаться ни признаки эмоционального захирения, ни невротические или другие на­рушения. Наоборот, особенно в практической общественной жизни ребенок может быть вполне равноценным с остальными детьми или даже их пре­восходить. Психически депривированный ребенок, вырастает, нередко, в гигиенически образцовой среде, с первоклассным уходом и надзором, однако его умственное и, в особенности, эмоциональное развитие бывает серьезно нарушено. Конечно, и в этом направлении границы между обоими состояниями, как правило, недостаточно четки и в действительности боль­шинство запущенных детей, как это будет дальше показано, является депривированными.

Если в прежних исследовательских работах о неврозах их единственным источником считались конфликты, а в качестве единственного источника нравственного упадка и правонарушительства принималась запущенность, то на основании современных работ многих авторов могло бы возникнуть впечатление, что единственную причину всех психогенных нарушений представляет депривация. Последнее являлось бы, конечно, грубым упро­щением ситуации. Помимо депривации, повторных фрустраций и конфлик­тов имеются, несомненно, и иные психологические обстоятельства, на основе которых могут возникать нарушения поведения и развития — например, перегрузка стимулами, снабжение искаженными стимулами (sensory overload, sensory distortion), превышение интересов и т. п.

К ведь мы остаемся лишь в области психогенных факторов. Помимо этого, здесь имеется, однако, целая широкая область органических по­ражений, нарушений и отклонений, которые прямо или опосредствованно воздействуют на поведение ребенка, становясь причиной его сдвигов. Для выяснения взаимосвязей всех этих факторов потребуется приложить на­много больше усилий, чем это имело место до сих нор. В дальнейших главах мы попытаемся подчеркнуть хотя бы некоторые из них.

III. Изоляция и сепарация

1. изоляция

Психические потребности ребенка наилучшим образом удовлетворя­ются, несомненно, его ежедневным общением с естественной предметной и, в частности, общественной средой. Если по какой-либо причине ребенку препятствуют в подобном контакте, если он, следовательно, изолирован от стимулирующей среды, то он неизбежно страдает от недостатка стиму­лов. Подобная изоляция может отличаться различной степенью (крайней, например, у так паз. «волчьих» детей, частичной, например, у пастушков, проживающих длительное время в одиночестве со стадом, изоляция может приносить ограничение стимулов скорее по условиям предметной среды (например, ребенок, прикован к постели) или общественной среды (ребенок проживает с родителями в отдаленном уединенном месте) и может в раз­личной мере сочетаться с иными факторами (например, сепарапионными переживаниями при повторных помещениях в детские дома, с физическими лишениями при уединенной жизни в природе, с болезненными пережива­ния и при содержании в больнице и т. п.).

При полной изоляции от человеческой среды в течение длительного периода можно предполагать, что основные психические потребности, ко­торые с самого начала .не удовлетворялись, развиваться не будут, и что они останутся на совершенно первоначальном рудиментарном уровне. При менее совершенной изоляции задержка и нарушение развития потребностей б\ дут менее выразительными, так что можно предположить наличие плав­ных переходов причин и последствий, начиная с крайней патологии и вплоть до нормы.

Изоляция, как это будет нами в дальнейшем показано, проходит через все социальные ситуации, при которых возникает депривация. В учрежде­ниях с постоянной коллективной заботой ребенок изолирован от стимулов, приносимых жизнью в семье, и подвергается, в большинстве случаев, определенной монотонии чувственных, а также социальных стимулов. При частичной коллективной заботе данная опасность хотя и бывает суще­ственным образом пониженной, но не устраненной. Ныне, однако, на пер­вый план выдвигается вопрос психологической изоляции ребенка в семье, где для него «не хватает времени», или где родители не способны эмоцио­нально с ним сблизиться. Ребенок, проживающий в нормальной семейной обстановке, может быть и вместе с семьей изолирован от более широкого общества (например, семьи, проживающие в отдаленных уединенных ме­стах, семьи переселенцев в чужой среде). Наконец, изоляция может про­изойти в результате чрезвычайных общественных обстоятельств (жизнь в концентрационном лагере, в тюрьме и т. п.).

Случаи крайней социальной изоляции

Действительно единственный случай совершенной, «чистой» деприва­ции специфических человеческих потребностей представляют те ситуации, когда ребенок полностью или почти полностью вырастает без человеческого общества и культуры. Ребенок старшего возраста способен уже как Робинзон Крузо собственными силами обеспечить хотя бы свое суще­ствование и выжить в течение некоторого времени. Маленький ребенок зависит, однако, при удовлетворении своих биологических потребностей от чужой помощи, которая ему в этих особых случаях предоставляется в крайне ограниченной мере либо людьми, либо — как это предполагают — животными. Интерес представляют случаи покинутых, заблудившихся, одичавших или прямо «волчьих» детей давнего времени. Если опустить различные легенды и сообщения древних и средневековых летописцев (Геродот, Ливии, Садимбен), то можно найти много философских и педа­гогических раздумий о данном предмете в эпоху гуманизма и затем снова в эпоху просвещения (Руссо, Гербер и др.)-

Я.А. Коменский в своей' Большой дидактике в Vl-oii главе, где он доказывает, что «если человек должен стать человеком, то его следует обучать» приводит два весьма примечательных примера подобных «волчьих детей», исходя при этом из сообщений других гуманистов, которые являлись современниками описываемых событий. Комен­ский пишет: «Имеются примеры, что некоторые люди, которые в детстве были похищены хищными животными и среди них воспитывались, не знали ничего больше, чем дикие животные, и даже языком, руками, ногами ничего не умели делать отличного от жи­вотных, не побывши снова некоторое время между людьми. Около 1540 года случилось в какой-то гессенской деревне, лежащей в лесах, что трехлетний ребенок потерялся из-за нерадивости родителей. Через несколько лет крестьяне заметили, что среди волков бегает какое-то другое четырехногое животное, однако с головой, похожей на челове­ческую. Когда вести об этом распространились, местный управляющий им сказал, чтобы они постарались по возможности каким-либо образом поймать его живым. Жи­вотное было поймано и приведено к управляющему и, наконец, к ландграфу в Кассель. Когда его привели на княжеский двор, оно вырвалось, убежало и спряталось под лавкой, дико осматриваясь и издавая страшный бой. Князь приказал содержать его между людьми; когда это свершилось, животное понемногу присмирело, затем начало вставать на задние ноги и ходить на двух ногах, наконец оно начало говорить разумно и пре­вращаться в человека. И тут этот человек начал рассказывать, поскольку он мог это припомнить, что волки го унесли и выкормили; потом они стали ходить с ним на охоту... В 1563 году во Франции несколько дворян отправились на охоту, и, убивши 12 волков, поймали, наконец, в капкан мальчика в возрасте около семи лет, голого, с кожей желтого цвета и кудрявыми волосами. Ногти у него были искривлены как > орла, он ничего не говорил, но издавал какой-то дикий рев. Когда его принесли в замок, он так дико сопротивлялсям, что ему с трудом надели кандалы. Только когда многодневная голодовка его ослабила, он присмерел и потом в течение семи месяцев постепенно заговорил. Его водили но городам с немалой прибылью для его господ. Наконец, какая-то бедная женщина «признала в нем своего сыча». Так говорит Комен­ский, хотя и не верится, чтобы первый мальчик припомнил после нескольких лет события времен своего трехлетнего возраста, и хотя то, что мать «узнала» сына во втором случае могло мотивироваться именно прибылью, которую этот особый случай приносил господам, однако приведенные описания во многих пунктах примечательно совпадают с более правдоподобными и лучше документироваными сообщениями недавнего времени.

К. Линней в первом томе своей Systema naturae (1767) приводит десять случаев «дикого человека» (Homo sapiens ferus) с характерной триадой imitus, tetrapus, lusutns (немой, четвероногий, заросший волосами). С более позднего времени имеется критический обзор антрополога Блюменбаха (1811) в А. Робера (1885), затем данной проблематикой занимался про­фессор антропологии в Денвере Р. М. Зинг, который в своей работе (1940) приводит 31 относительно достоверный случай. Смотря по условиям, в ко­торых ребенок вырастает, данные случаи можно классифицировать дальше: а) одичавшие дети, которые убежали или которых выгнали в дикую местность и которые там самостоятельно выжили; б) «волчьи» дети, которые были похищены и выжили с помощью домашних или диких животных; в) дети, которых кормили люди, но которые в остальном были изолированы от человеческого общества в большинстве случаев преступными или ума-л и ше н и ы ми родителя м и.

а) Одичавшие дети. Первое действительно научное сообщение об «оди­чавшем ребенке» касается «авейронского мальчика дикаря», который в 1799 году в возрасте 12 лет, был найден охотниками недалеко от Авейрона на юге Франции. Предполагалось, что он потерялся или убежал в леса и жил там как дикое существо, лазил по деревьям, питался лесными плодами, не говорил и отличался поведением животных. Врач и учитель глухонемых Жан Птар взял на себя перевоспитание мальчика, предприняв большие усилия, однако с малыми результатами: мальчик хотя и потерял вид и поведение животного, превратился в милого человека, однако об­учился весьма малому числу слов и интеллектуально остался на весьма примитивном уровне. Дожил он до сорока лет. Выдающийся французский психиатр того времени П. Пи не ль объявил мальчика идиотом. Против этого имеется серьезное возражение, а именно то, что мальчик все же обладал достаточным интеллектом, чтобы поддержать свое существование в диком месте без чужой помощи.