Донатизм в конце IV — начале V в.

Вторая половина IV в. была периодом непрерывного роста влияния донатизма в Северной Африке. Преследования, которым подверг донатистскую церковь Констант, могли только повысить в массах ее авторитет церкви «мучеников». С приходом к власти Юлиана в 361 г. гонения на {215} донатистов прекратились, император-язычник и его представители в Африке оказали им даже известную поддержку в борьбе с ортодоксальной церковью. Донатистские епископы были возвращены из ссылки. Воспользовавшись благоприятной ситуацией, донатисты из Нумидии с помощью вооруженных отрядов и при поддержке провинциальных властей захватили католические церкви в мавретанских городах Типасе и Лемеллефензе и изгнали оттуда католических клириков 72. Участие донатистов в восстании Фирма привело к изданию декрета Валентиниана от 373 г., запрещавшего исповедание донатизма (вторичное крещение) и лишавшего клириков оппозиционной церкви налогового иммунитета 73. При последующих императорах конца IV в. издавались все новые и новые антидонатистские декреты: были запрещены богослужебные собрания донатистов, членам их церкви запрещалось наследовать и принимать дарения, за исповедание донатизма был установлен денежный штраф. Законы, направленные против донатизма, стали издаваться особенно часто после подавления мятежа Гильдона. Однако все эти мероприятия правительства империи, относящиеся к концу IV и первому десятилетию V в., не дали значительного эффекта. Напротив, донатистская церковь продолжала крепнуть, а позиции ортодоксального христианства были основательно подорваны.

По данным католических авторов, относящимся к последним десятилетиям IV в., донатизм был в это время религией подавляющего большинства населения Северной Африки 74. Католические клирики во многих районах подвергались систематическим преследованиям. Августин пишет о «тираническом владычестве донатистов в отдельных африканских областях, городах и больше всего в чужих имениях»; десятилетие между 388 и 398 гг. в его изображении было периодом власти донатиста Оптата Тамугадского над всей Африкой 75. Но и после подавления восстания {216} Гильдона и казни Оптата отправление католического культа по-прежнему было опасным делом. Еще в конце IV в. ортодоксальная церковь испытывала острый недостаток в клириках 76, а на Карфагенском соборе 401 г. католический епископ Аврелий заявлял: «Многие церкви до того пусты, что не имеют ни одного хотя бы малограмотного диакона» 77. В дальнейшем католики пытались добиться примирения с донатистами: Карфагенский собор 403 г. выступил с предложением созвать совещание представителей обеих церквей для обсуждения разделявших их разногласий. Донатисты ответили на это усилением борьбы с католической церковью 78. В 404 г. католический собор направил делегацию к императору Гонорию с просьбой об оказании помощи в защите от вооруженных нападений донатистов. Были изданы еще более строгие, чем ранее, антидонатистские законы, донатизм официально был объявлен ересью, но четыре года спустя католические епископы вновь были вынуждены просить императора о защите 79.

Приведенные факты показывают, что в конце IV — начале V в. значительно возросла популярность донатизма в широких слоях провинциального населения. Ничем иным нельзя объяснить то обстоятельство, что ортодоксальная церковь, которая большую часть этого периода пользовалась активной поддержкой государственной власти, терпела столь сокрушительные поражения от донатизма. Значительный интерес для сравнительной оценки того влияния, которым обладали обе соперничавшие церкви в различных районах Римской Африки, представляют данные о количестве епископов, присутствовавших на совместном соборе обеих церквей 411 г. 80. По этим данным, к моменту собора в Проконсульской провинции из 137 епархий в 42 были и католические, и донатистские епископы, в 62 — только католические и в 33 — только донатистские. В Бизацене, где было примерно 100 епархий, 92 епископские кафедры занимали католики и 98 — донатисты (в 30 епархиях были епископства обеих церквей). {217}

Таким образом, в Проконсульской Африке влияние католической церкви оставалось преобладающим, а в Бизацене силы были примерно равны при небольшом преобладании донатистов 81. Иным было положение в Нумидии и Мавретании. Из 124 нумидийских епархий 58 имели только донатистские епископства, 46 — и католические, и донатистские, и только 20 были исключительно католическими. В Ситифенской Мавретании 13 донатистских епархий и 9 совместных приходилось только на 5 католических, в Мавретании Цезарейской 11 епархий разделялись между двумя церквами, 16 принадлежали донатистам и 8 — католикам. Эти цифры показывают абсолютное преобладание донатистской церкви в Мавретании и особенно в Нумидии (для последней этот вывод подтверждается также данными церковных авторов) 82.

Некоторые исследователи объясняют распространенность донатизма в Нумидии и Мавретании этническим фактором — преобладанием в этих провинциях нероманизованного берберского населения, а в самом донатизме видят выражение «национальной оппозиции» берберов римскому господству 83. При этом обычно ссылаются на известные пережитки туземных языческих культов, в особенности культа Сатурна, в африканском христианстве, воспринятые впоследствии донатизмом, что якобы свидетельствует о его связи с воспоминаниями о былой нумидийской независимости или даже о пуническом Карфагене 84. Не приходится отрицать сравнительно слабую степень романизации сельских районов Нумидии и Мавретании и распространенность здесь еще в V в. финикийского или ливийского языка 85. В то же время вполне возможна {218} известная преемственная связь между отдельными моментами местных языческих культов и христианством (что, кстати, характерно отнюдь не только для Африки). Однако подобная связь все же не позволяет видеть в христианстве лишь «трансформацию народной религии» и отрицать его принципиально новый характер по сравнению с язычеством, как это делает, например, Френд. Языческие культы уступали свое место христианству не только благодаря тому, что многие из них приобрели в период империи официально-государственное значение и утратили поэтому популярность в массах (хотя этот фактор и играл известную роль). Не меньшее значение имело то обстоятельство, что благодаря изменившимся социальным условиям исчезла объективная основа этих культов. Еще задолго до IV в. в Нумидии шел процесс разрушения старых родовых и общинных связей, былые кочевники-берберы превращались в колонов крупных имений либо в жителей римских муниципиев. Массовое распространение здесь христианства в III в. свидетельствует прежде всего о том, что в настроениях трудящихся слоев на первый план постепенно выступала не угасшая мечта о восстановлении независимости давно ушедших в прошлое племенных коллективов, а протест против социальной несправедливости, порожденной развитием эксплуататорских отношений. Та же часть провинциального населения, которая в III—IV вв. сохраняла свою племенную организацию и боролась за независимость от Рима, почти не подверглась влиянию христианства и отстаивала свои традиционные культы 86. Но если в африканском христианстве нельзя усматривать лишь трансформировавшуюся туземную религию, то и донатизм, объединявший как раз наиболее широкие слои христиан, вряд ли мог быть «национальной религией» берберов. К тому же донатисты были наиболее воинствующими борцами против языческих культов. Сознание этнической общности может получить определенное идеологическое оформление только в том случае, если налицо имеются реальные социально-экономические институты, в защите которых заинтересованы представители данной этнической группы. Но у берберов, населявших территорию {219} римских провинций и давно утративших свою племенную организацию, таких институтов не существовало, поэтому не было и факторов, которые способствовали бы их идеологическому объединению на этнической основе.

Более детальное ознакомление с данными о распределении влияния католической и донатистской церквей в отдельных провинциях убеждает в том, что среди адептов донатизма были представители различных этнических групп. В такой сильно романизованной провинции, как Проконсульская Африка, оппозиционная церковь имела много последователей среди населения Карфагена, а также в таких никак не связанных с берберами городах, как Утика, Курубис, Лептис Минор или Гадрумет в Бизацене. В то же время Нумидия и Мавретания отнюдь не были сферой исключительного влияния донатистов. В ряде городов этих провинций — Каламе, Куикуле, Тагасте, Заттаре — в 411 г. вообще не было донатистских епископств, а в большинстве более или менее крупных городов — Цирте, Милеве, Тевесте, Ситифе, Цезарее и многих других — католические епископства существовали наряду с донатистскими. Интересно отметить, что католики пользовались известным влиянием в городе Thubursicum Numidarum (возникшем на месте поселения туземного племени Numidae), а в Diana Veteranorum, возникшем некогда из колонии римских ветеранов, был только донатистский епископ! 87 Подобные факты показывают неприменимость чисто этнического критерия при исследовании причин распространения донатизма. Наличие в той или иной степени последователей донатизма в подавляющем большинстве романизованных городов Северной Африки требует какого-то иного объяснения 88. {220}

Во время епископской деятельности Августина в Гиппоне-Регии там, по его словам, было мало католиков. Донатистский епископ Фаустин запретил членам своей паствы выпекать хлеб для католических клириков. «Пекарь — инквилин какого-нибудь нашего диакона,— пишет Августин,— выбрасывал ему сырой хлеб» 89. Отсюда следует, что к донатистской церкви примыкала в Гиппоне основная масса городского населения, в том числе мелкие ремесленники. В то же время среди гиппонских католиков были представители имущих групп и городской знати — navicularii, honorati, которые вносили в католическую церковь крупные дарения, в том числе виллы и даже целые имения 90. Сходные данные о поддержке донатизма большинством городского населения мы имеем также для Цирты, Рузикаде, Каламы 91. Очевидно в более или менее крупных городах, где существовали острые социальные противоречия, влияние донатистов распространялось на эксплуатируемые и малоимущие слои — ремесленников, мелких землевладельцев, разорявшихся куриалов и т. п., а католическая церковь опиралась в основном на городскую верхушку 92. В маленьких, большей частью эпиграфически не засвидетельствованных городках, представлявших собой коллективы мелких землевладельцев, где процветающий слой богатых куриалов не получил развития, донатистская церковь пользовалась исключительным влиянием 93. Напротив, там, где этот слой, судя по эпиграфическим и археологическим данным, был особенно значителен (например в Куикуле, Типасе, Булле Регии), католическая церковь была гораздо сильнее донатистской. В эти наблюдения могут быть, разумеется, внесены {221} отдельные поправки, которые не изменят, однако, общей картины. В целом приведенные данные позволяют предположить, что донатистов объединяла не этническая общность, а прежде всего моменты социально-политического порядка.

В специальной литературе не вызывает сомнения тот факт, что наиболее многочисленную категорию донатистов составляло эксплуатируемое сельское население — колоны крупных имений 94. Этот вывод подтверждается многочисленными данными Августина и актов церковных соборов 95. Именно в сельской местности донатистский клир и циркумцеллионы-агонистики чувствовали себя наиболее прочно, а священники ортодоксальной церкви подвергались наибольшим преследованиям. Типичным для крупных, в том числе сенаторских, имений было такое положение, при котором их собственники были католиками, а все колоны — донатистами 96. Этот факт позволяет, на наш взгляд, объяснить большую распространенность донатизма в Нумидии, Мавретании и Бизацене, чем в Проконсульской Африке. В этих провинциях удельный вес крупного землевладения и колоната был относительно более высок, в то время как Проконсульская провинция была наиболее урбанизированной областью Римской Африки. Соответственно в ней более значительную роль играла зажиточная муниципальная знать и те круги городского населения, которые находились под ее влиянием 97.

Мы можем заключить, что как в городах, так и в сельской местности донатистское движение объединяло различные группы эксплуатируемых классов. Выше уже отмечались некоторые черты донатизма, обеспечившие ему массовую поддержку в начале IV в. Для второй половины IV и начала V в. мы располагаем более многочисленными и определенными данными о тех аспектах учения донатистов, которые привлекали к нему симпатии эксплуатируемого слоя христиан. {222}

Участие донатистской церкви в восстаниях Фирма и Гильдона окончательно придало ей значение силы, враждебной власти Римской империи. В трудах донатистских авторов конца IV — начала V в. разрабатывается теория невмешательства государства в церковные дела. Карфагенский епископ донатистов Пармениан (70-е годы IV в.) доказывал, что ортодоксальная церковь изменила христианским принципам, призвав против «истинной церкви» вооруженную силу мирской власти. «Quid Christianis cum regibus, quid episcopis cum Palatio»,— писал он, осуждая союз католиков с империей 98. В 403 г. глава донатистской церкви Петилиан, отвечая на призыв католического собора к донатистам собраться вместе для обсуждения разногласий, заявлял, что между католиками и представителями его церкви нет ничего общего, так как первые водружают «идолы многих императоров», а вторые — одно лишь евангелие 99. В одном из своих полемических произведений Петилиан писал об исконной враждебности светской власти христианской вере и доказывал, что союз католиков с этой враждебной силой направлен против христианства 100. Таким образом, с точки зрения донатистов, союз с государством несовместим с верностью христианству, такой союз является признаком язычества, обожествлявшего носителей императорской власти. Донатистский епископ Гауденций в 420 г. развивал ту идею, что светская власть вообще не может быть божественным орудием, лишь пророки представляют волю бога 101.

Для того, чтобы оценить значение подобных высказываний, необходимо учитывать, что к концу IV в. ортодоксальная церковь в Африке окончательно превратилась в ревностного апологета императорской власти. В произведениях Августина принудительное обращение еретиков и схизматиков в «истинную веру» прославлялось как выполнение христианским государством своего религиозного {223} долга 102. По мнению Августина, «нет более сильного воина Христа, чем император» 103. Католические соборы и сам Августин осуществляли эту теорию на практике, постоянно обращаясь за помощью к государственным властям в борьбе против донатизма. Для ортодоксальной церкви не существовало каких-либо сомнений в соответствии существующего социального и политического строя принципам христианской морали. Для Августина подчинение подданных императору, а рабов господам — подлинно христианская добродетель. Он осуждает отказ платить подати, который является, по его словам, нарушением заповеди «воздайте богу богово, а кесарю кесарево» 104. В этих условиях понятно, что акцентируя вопрос об отношениях церкви и государства, донатистские епископы получали в свои руки важное средство агитации против католиков и демонстрации «святости» своей церкви, не запятнанной союзом с империей. Такое же значение имело прославление мучеников, погибших во время религиозных преследований. Поддержание памяти о мучениках помогало донатистским епископам изображать католическую церковь как сообщество «преследователей» (persecutores) 105 и тем успешнее подрывать ее позиции среди масс верующих.

Основной аргумент, который выдвигали католики в своей полемике с донатистами, состоял в том, что последние являются врагами «единства церкви». Поэтому важнейшая цель «теоретических» построений донатистов сводилась к оправданию самостоятельного существования их церкви, доказательству невозможности ее объединения с католиками, которые ссылались на свою общность с римской и другими церквами империи. С этим связана разработка донатистскими авторами учения о церкви как «сообществе избранных», святых, куда нет доступа грешникам или еретикам (церковь — запертый сад, hortus conclusus) 106. За пределами этой истинной церкви, которая отождествлялась, разумеется, с церковью донатистской, находится греховный мир, к которому принадлежит и {224} католическая церковь — сообщество «предателей» и «преследователей». Поэтому ее клирики не являются подлинными клириками 107, а крещение, совершенное ими, не имеет силы. Объединение с этой церковью равносильно измене истинной вере. При разработке этой теории донатистские богословы умело использовали теологическое наследство Киприана, а также традицию африканской церкви III в. вторично крестить еретиков. Поскольку вторичное крещение было отвергнуто римской и ортодоксальной африканской церковью, оно оказалось в руках донатистов превосходным орудием доказательства исключительности, «святости» их церкви, соблюдения ею ригористических норм раннего христианства и ее враждебности «предателям». Ортодоксальные авторы, полемизируя с этим принципом донатистов и доказывая единство крещения, утверждали, что святость церкви определяется таинствами, т. е. в данном случае самим актом крещения, а не «святостью», на которую претендуют донатисты. Сама эта совершенная «святость» вообще недостижима, с их точки зрения, на земле, ее носителем является только Христос 108. Поэтому личная святость священнослужителя не может рассматриваться как критерий его принадлежности к истинной церкви, и совершенное им крещение действительно независимо от его личных достоинств. В этой концепции, несомненно, сказывалось стремление католических теологов лишить вопрос о связи их церкви с епископами-«предателями» той остроты, которую он приобрел в начале IV в. и все еще сохранял в конце IV — начале V в. Таким образом, полемика между двумя направлениями в африканском христианстве неизбежно развертывалась — хотели того или нет участники этой полемики — главным образом вокруг проблемы отношений церкви с окружающим ее миром. Эта проблема стала центральной для широких слоев верующих в период интенсивного изменения социально-политической роли христианства, поэтому любой церковный конфликт, если он принимал достаточно широкий характер, не мог не затронуть ее в той или иной степени. Если представители ортодоксальной теологии {225} в Африке разрабатывали теории, соответствующие изменившемуся положению их церкви, то руководители донатизма использовали ту оппозицию, которую вызывали эти изменения. Следовательно, и в чисто теологическом плане конфликт между донатистской и ортодоксальной церквами отражал в известной мере борьбу различных социальных тенденций внутри христианства.

Необходимо вместе с тем отметить, что донатистская церковь не ограничивалась выдвижением идей и лозунгов, импонирующих эксплуатируемым слоям христиан, но и прямо подчеркивала свою близость к «беднякам». Донатистские епископы провозглашали свою церковь «церковью бедных», а говоря о своих единоверцах, они применяли термин compauperi 109.

Указанные особенности идеологии донатизма обстоятельно и во многих случаях глубоко изучены Бриссоном. Однако мы не можем согласиться с тенденцией этого исследователя изображать донатизм второй половины IV — начала V в. как «религию бедных» и видеть в нем последовательное продолжение и развитие религиозных концепций Тертуллиана и Киприана. Бриссон полагает, что такой характер донатизму придали «революционные циркумцеллионы», которым руководители донатизма, нуждавшиеся в их поддержке, в конце концов позволили превратить свою церковь в «церковь бедных», «слить их попытку революции с защитой оппозиционной церкви» 110. Вместе с тем Бриссон не сомневается в искренней и последовательной враждебности донатистского епископата римскому государству 111. Каждое из этих положений вызывает, на наш взгляд, серьезные оговорки и возражения.

Вряд ли можно согласиться с тем, что в развитии африканского христианства существовала некая единая линия: Тертуллиан — Киприан — донатизм. Во-первых, было бы неправомерно отождествлять концепции Тертуллиана и Киприана. Выше уже говорилось о влиянии на идеологию Киприана изменений социального состава христианских общин; добавим, что этого писателя вообще трудно считать сторонником некоей строгой и последовательной доктрины. Взгляды, которые им высказывались, зависели от кон-{226}кретных условий религиозной борьбы в тот или другой период, Так, настаивая на вторичном крещении еретиков и идя на конфликт с римской церковью, он в отдельные моменты требовал терпимого отношения к «падшим», призывал примириться ради единства и мира с недостойными прелатами, заявляя, что бог сам разделит праведных и неправедных в должное время 112. Донатисты использовали в своей полемической литературе наиболее подходящие им высказывания Киприана, но в то же время на другие стороны его учения опирались католики, ведя полемику с донатистами 113. Еще менее возможно сближать донатизм с идеями Тертуллиана. Декларации донатистов о «бедности» их церкви так же далеки от резких выступлений Тертуллиана против богатства, как их иерархическая церковная организация от примитивных христианских общин его времени. Бриссон думает, что донатисты отождествляли разделение между богатыми и бедными с разделением между греховностью и святостью 114. Если это предположение, может быть, в какой-то степени оправдано применительно к неимущим донатистам или агонистикам, то нет никаких оснований приписывать подобные взгляды епископам или донатистской церкви в целом. Отношение донатистского клира к борьбе трудящихся против социальной несправедливости видно достаточно отчетливо из его позиции во время восстаний агонистиков. Эти восстания неизменно приводили к тому, что донатистская церковь оказывалась в одном лагере с государством и имущими классами и вместе с ними вела борьбу против своих вчерашних союзников.

Отношение руководителей донатизма к государственной власти вообще далеко не всегда определялось провозглашенным ими принципом невмешательства государства в церковные дела. В период правления Юлиана донатистские епископы не только обратились к языческому императору с просьбой о разрешении их вероисповедания, но и воспользовались помощью провинциальных властей для разгрома католической церкви в Мавретании. Этот факт {227} неоднократно использовался впоследствии против них католическими полемистами 115. В 90-х годах IV в. донатистский карфагенский епископ Примиан, преследуя группу епископов своей церкви, не признававших его полномочий, опирался на поддержку городских магистратов и провинциальных властей. Впоследствии, желая лишить сана некоторых оппозиционных ему епископов, он передал это дело на рассмотрение проконсула язычника Герода, который подтвердил притязания Примиана 116. Таким образом, когда ситуация это позволяла, руководители донатизма точно так же опирались на поддержку императорских властей и отдавали на их суд свои церковные дела, как это делали католики.

Донатистская церковь не была также вполне последовательной в отстаивании своих собственных религиозных принципов. На одном из донатистских соборов было решено разрешить прием в церковь «предателей» без вторичного крещения. По-видимому, это решение обусловливалось позицией мавретанских епископов-донатистов, так как в Мавретании обычай вторичного крещения вообще не был популярен 117.

Все эти факты из истории донатистского движения позволяют заключить, что такие черты его идеологии, как провозглашение своей церкви «церковью бедных», принципиальное противопоставление ее императорской власти и связанные с этим конфессиональные принципы пропагандировались донатистским епископатом в значительной мере в расчете на привлечение на свою сторону трудящихся и малоимущих слоев христиан и носили на себе заметный отпечаток социальной демагогии. Отмечая отличия донатистской церкви от ортодоксальной, заключавшиеся главным образом в ее иной политической позиции, нельзя в то же время преувеличивать эти различия и не видеть моментов, определявших сходство социальной роли обеих церквей.

С точки зрения Бриссона, основной причиной изменения социально-политических позиций ортодоксальной церкви в IV в., по сравнению с более ранним временем, {228} явилась религиозная политика Поздней империи. Всячески подчеркивая это обстоятельство, он не видит в то же время тех процессов внутри самой церкви, которые подготовили ее союз с государством, сделали возможным признание христианства официальной религией. Этим в значительной мере определяется и его понимание роли донатизма. По мнению Бриссона, донатизм отказался принять те сдвиги, которые произошли в христианстве IV в. 118 Автор подчеркивает близость донатизма к раннему христианству со всей характерной для него идеологией социального протеста и соответственно сближает учение донатистов с идеями, развивавшимися Тертуллианом. Между тем по своему социальному положению и внутренней организации донатистская церковь столь же глубоко отличалась от ранних христианских общин, как и церковь ортодоксальная и в этом плане она вовсе не оказалась в стороне от общих процессов развития христианства. В экономическом отношении донатистская церковь была крупным собственником, владела имениями 119, следовательно, эксплуатировала труд зависимого сельского населения. Высший клир донатистской церкви имел мало общего с демократическими слоями африканского населения. Среди его членов были собственники и арендаторы крупных имений 120. Таким образом, «бедность» донатистской церкви была чисто декларативной. Принцип церковной иерархии и епископской власти не подвергался какому-либо сомнению донатистскими теоретиками и весьма последовательно осуществлялся на практике. Когда в 393 г. группа донатистских епископов во главе с диаконом Максимианом выступила против автократической власти карфагенского примаса Примиана, они были осуждены подавляющим большинством остальных епископов 121.

Все эти черты внутренней структуры и экономического положения донатистской церкви легко объясняют то обстоятельство, что, несмотря на ее связь с городским и сельским плебсом, она все же не воспринималась в Северной Африке как некая организация демократических {229} слоев населения, враждебная «социальному порядку» и имущим классам. В последней четверти IV и в начале V в. немало представителей этих классов было последователями донатизма. Донатистская церковь увеличивала свою собственность в значительной мере за счет их пожертвований. Об этом свидетельствует установление имперского законодательства, согласно которому донатистской церкви запрещалось получать какое-либо имущество по завещанию или путем дарения, а также упоминания Августина о богатых и знатных людях, поддерживавших оппозиционную церковь 122. В указе Грациана от 377 г. говорится о собраниях донатистов в больших домах и имениях (loca magna domorum seu fundorum) и предписывается конфисковать такие имения 123. В одном из антидонатистских декретов Гонория рассматривается вопрос о рабах, принудительно обращенных в донатизм их господами 124. В другом декрете Гонория (от 414 г.) среди лиц, подлежащих штрафу за исповедание донатизма, упоминаются высшие чиновники провинциального управления и военного командования, сенаторы, декурионы 125. Особенно примечательно, что в последних десятилетиях IV в. донатизм активно поддерживали многие представители бюрократической и военной верхушки африканских провинций. После подавления восстания Фирма викарием Африки был ярый донатист Флавиан 126. Проконсул Африки Целер, сенатор и собственник нескольких крупных имений, населенных колонами-донатистами, сам был донатистом 127. Значительную поддержку донатистскому епископу Примиану во время его конфликта с максимианистами оказал проконсул Герод. В 397 г. другой проконсул — Серан — подтвердил решение донатистского собора в Багаи, осудившего максимианистов 128.

Факты участия в донатистском движении сенаторов и крупных чиновников неоднократно отмечались в литературе, но не получили удовлетворительного объяснения. Вряд ли, например, можно считать таким объяснением {230} политически тенденциозную параллель Френда между римскими сенаторами и... современными французскими крупными землевладельцами в Северной Африке, которые, живя среди своих арендаторов, якобы «оказываются ближе к их точке зрения, чем революционные идеалисты из Французской метрополии, желающие освободить их» 129. Между тем эти факты свидетельствуют о близости каких-то сторон донатистской идеологии интересам определенного слоя господствующего класса Римской Африки. Если проконсулы и викарии, назначаемые в Африку, считали целесообразным переходить в донатизм (как Флавиан) или, оставаясь язычниками, оказывать поддержку донатистской церкви (как Герод), то это едва ли объяснялось наличием среди адептов этой церкви колонов или городских плебеев. Скорее всего, эти чиновники считались в подобных случаях с религиозными настроениями тех кругов провинциального общества, с которыми им приходилось ближе всего соприкасаться и которые были ближе к ним в социальном отношении. В первую очередь к этим кругам могли принадлежать представители сенаторской аристократии, крупные земельные собственники — донатисты,— те clarissimi, которые упоминаются в декрете Гонория. Наиболее ярким свидетельством приверженности определенной части крупных землевладельцев к донатизму является жалоба Августина комиту Бонифацию на трудности борьбы с ересью в тех местах, где ее защищают «толпы людей, подчиненные влиянию немногих могущественных лиц» 130.

Разумеется, далеко не все африканские сенаторы были донатистами. Значительная, вероятно, даже бóльшая их часть принадлежала к ортодоксальной церкви или оставалась верной язычеству. Но приведенные выше соображения и данные источников убеждают в том, что земельный магнат-донатист все же не был каким-то редким исключением в Римской Африке конца IV — начала V в. Очевидно, враждебность донатизма императорской власти привлекала к нему те группы господствующего класса, которые были настроены наиболее оппозиционно к позднеримскому {231} государству и более или менее осознанно стремились освободиться от его обременительной власти. Выше мы пытались показать, что в какой-то мере эти группы были связаны с мятежом Гильдона. Поскольку к концу IV в. власть римских императоров идеологически все больше сближалась с христианством, наиболее целесообразной формой протеста против этой власти была враждебная ей христианская схизма. Поэтому те представители сенаторского сословия, которые более или менее активно выступали против господствующей идеологии, не могли удовлетвориться противопоставлением язычества христианству 131, они должны были использовать против официального «другое христианство», оппозиционное, которое было представлено в Северной Африке донатизмом. Но, помимо этой идеологической подоплеки симпатий данной группы господствующего класса к донатизму, они имели под собой еще более существенное практически-политическое основание. Донатистская церковь, не посягая на существующие социальные отношения, была в то же время организацией, сплачивавшей вокруг себя мощное антиимперское движение народных масс и вооруженные отряды циркумцеллионов. Возможность использовать эту организацию в своих собственных политических интересах, очевидно, представлялась оппозиционным земельным магнатам весьма привлекательной. Не случайно в одном из официальных документов, посвященных борьбе с донатизмом, говорится о толпах циркумцеллионов, которые держат в своих имениях отдельные землевладельцы 132.

Все это, разумеется, не означает, что какие-то группы крупных землевладельцев поднялись в изучаемый период на активную борьбу с Римским государством. Их приверженность к донатизму далеко не всегда была последовательной, в источниках упоминаются отдельные случаи перехода состоятельных донатистов в католичество под угрозой конфискации их имущества или под влиянием политических соображений 133. Само положение этой социальной группы, подвергавшейся известному экономическому дав-{232}лению со стороны государства и в то же время нуждавшейся в защите этого государства, когда речь шла о поддержании «социального порядка» и борьбе с варварами, было двойственным и противоречивым, что исключало последовательное участие крупных землевладельцев в антиимперском движении. К тому же, как уже отмечалось выше, сенаторское сословие было неоднородным, и лишь та его часть, которая экономически была связана преимущественно с Африкой, могла проявлять какие-то сепаратистские настроения. Но во всяком случае участие этой социальной группы в донатистском движении является признаком охватившего ее серьезного идеологического и политического брожения, ее растущих противоречий с Римской империей.

В целом изучение истории донатизма приводит к тому выводу, что в этом религиозном движении отразились весьма разнородные социальные и политические устремления: протест эксплуатируемых классов против социальной несправедливости и враждебной им власти Римской империи, настроения разоряемых налогами и притеснениями властей муниципальных слоев, наконец, оппозиция империи со стороны отдельных групп господствующего класса. В ходе своего исторического развития донатизм превратился в идеологию всех тех групп африканского общества, которые в той или иной мере выступали против Римского государства. Поскольку донатистская схизма не нашла себе сторонников за пределами Африки, она приняла явно выраженный «африканский» характер. Чтобы оправдать эту ее особенность, донатистские богословы стремились доказать, что еще священным писанием было предрешено пребывание истинной церкви только в Африке, толкуя соответственно различные места Библии 134. Но за пределы этих абстрактных противопоставлений Африки и своей церкви другим частям империи донатисты не выходили. Ни одна из социальных групп, поддерживавших донатизм, не могла выработать сколько-нибудь конкретной политической программы отделения от империи. Сепаратистские настроения донатистов практически выражались в IV в. главным образом в присоединении к восстаниям берберской родоплеменной аристократии, {233} в лозунгах которых сохранялось представление об Африке как о части Римской империи. Лишь в более поздний период под влиянием усилившегося натиска на империю «варварских» народов в политических идеях донатизма появляются некоторые новые элементы. В 417 г. Августин сообщал римскому командующему в Африке Бонифацию, что некоторые донатисты теперь рассчитывают на поддержку готов и в связи с этим пытаются сблизить свои религиозные взгляды с арианством 135. Таким образом, развитие сепаратистских настроений в рамках донатистского движения шло по линии поисков каких-то форм союза с «варварми». В этом отразилась политическая слабость тех групп этого движения, от которых исходили подобные устремления: эти группы могли решиться на открытую борьбу с империей, лишь опираясь на помощь сил находившихся за пределами африканского общества.

В начале V в. значительно возрос удельный вес африканских провинций в политической жизни Западной империи. Африка оставалась единственной областью Западно-римского государства, которой пока не угрожало непосредственно варварское завоевание. Это ее значение, очевидно стало ощущаться особенно остро после взятия Рима Аларихом в 410 г. В этих условиях для правительства Западной империи разгром оппозиционного сепаратистского движения в африканских провинциях превратился в насущную необходимость. В идеологическом, а возможно, и в организационном плане это движение ассоциировалось с донатизмом. О том, насколько высоко оценивали при императорском дворе политическое влияние донатистской церкви, свидетельствует тот факт, что в период борьбы с Аларихом римские власти сочли необходимым предоставить донатистам свободу вероиспов<