Свобода, равенство и братство

Сначала шел я в ногу с веком, О всякой штуки не мечтал, И мог быть дельным человеком, Но зазевался и — отстал. Пренебрегая капиталом, Искал сокровищ для души, Всю жизнь стремился к идеалам И увидал — одни шиши!   Кричал я громко о свободе, Клеймил стеснительную власть, Скорбел о страждущем народе — И угодил с народом в часть!.. Как либерал, поэт и барин, В стихах о равенстве трубил, Пока швейцар наш, Влас Тугарин, Мне с пьяных глаз не нагрубил!..

О братьях—сербах как я плакал, Купил револьвер и кинжал; Но страх попасть к турчину на кол — Меня от братства удержал!..   Лишенный сладостных мечтаний, В бессильной злобе и тоске Пошел я в волковские бани Распарить кости на полке... И что ж? О, радость! о, приятство! Я свой заветный идеал Свободы, равенства и братства В торговых банях увидал!

В.П. Шумахер.

Последний из могикан

Чёрт возьми, совсем не спится, От клопов покою нет; Чуть заснешь, — исправник снится, Депутаты, комитет! Что и делать, сам не знаю, Видно, надобно вставать... Ванька — мыться! Гришка — чаю! Юрка — повара позвать!   Протрубили англичане, Что у них-де все равны, И что баре, что крестьяне Для свободы рождены. И у нас пошли драть глотки, И печатать и писать... Васька — редьки! Мишка — водки! Сенька — кушать подавать!   Где уж русскому народу Брать примеры с англичан? Дай-ка Фильке я свободу, — Через час напьется пьян.

Гей! сказать попу Маркелу, В дурачки чтоб шёл играть. Федька — карты! Фомка — мелу! Митька — ужин собирать!   Вот и дожили, канальство: Барин, в отчине своей, Без заведома начальства Хама выпороть не смей; А задашь, бывало, лупку — Просто Божья благодать... Тишка — свечку! Яшка — трубку! Кузька — ставни запирать!   Говорят, пора приспела! Нет спасенья, — говорят; Эх, когда б всё это дело Повернуть на старый лад! Все не легче час от часу; Завалиться с горя спать... Тришка — Пчёлку! Оська - квасу! Филька — Машку мне послать!

В.П. Шумахер.

Песня каторжного

Ой ты горечь, злая мачеха Сибирь! Снежной степью разметалась вдоль и вширь; Не приветна, не привольна, не людна, Неприглядна, неприютна, холодна! Не грызи ты злобой-местию своей Беззаступных горемык, страдных людей, Что томятся в чужедальной стороне С лиходеями-ворами наравне.... Знал и я иную долюшку, Знал и я свободу, волюшку, На родимой на сторонушке, При любимой пташке-женушке; Да она, моя красавица, Сатана-змея-лукавица,

И людей не постыдилася — С целовальником слюбилася!.. На совет позвал я хмелюшку, И друзьям постлал постелюшку; Услужил любимым чадушкам: Уложил на месте рядышком.... Не томи ты, дума черная! Не греми ты, цепь зазорная, Что брянчишь на степь пустынную Про вину мою безвинную! Ой ты горечь, злая мачеха Сибирь! Снежной степью разметалась вдоль и вширь, Не приветна, не привольна, не людна, Неприглядна, неприютна, холодна!

Н.А. Некрасов.

Зимний путь (Из поэмы «Русские женщины)   Луна плыла среди небес Без блеска, без лучей, Налево был угрюмый лес, Направо — Енисей. Темно! Навстречу ни души, Ямщик на козлах спал, Голодный волк в лесной глуши Пронзительно стонал, Да ветер бился и ревел, Играя на pеке, Да инородец где-то пел На странном языке. Суровым пафосом звучал Неведомый язык, И пуще сердце надрывал, Как в бурю чайки крик.....

По тракту (Из поэмы «Русские женщины) Мороз сильней, пустынней путь, Чем дале на восток; На триста верст какой-нибудь Убогий городок. Зато как радостно глядишь На темный ряд домов. Но где же люди? Всюду тишь, Не слышно даже псов. Под кровлю всех загнал мороз, Чаек от скуки пьют. Прошел солдат, проехал воз, Куранты где-то бьют, Замерзли окна..... Огонек В одном чуть-чуть мелькнул... Собор... на выезде острог... Ямщик кнутом махнул: «Эй вы!» — и нет уж городка, Последний дом исчез... Направо — горы и pекa, Налево темный лес...

Георгий Маслов

Путь во мраке

(Дорога Омск–Красноярск. Январь–февраль 1920 г.)

В.М. Кремковой

Стоят морозы.

Глубокий снег.

Обозы. Обозы. Обозы.

Впереди — вереница телег.

Побросали вещи,

Тепло пешком.

Ворона кричит зловеще.

Чёрт с ней! Идём.

Из вагона прогнали

Поляки.

Плакала больная дама.

Свободный тормоз во мраке

Упрямо

Искали.

Душа захлёбывалась в злобе,

Кровью налились виски.

Завяз в сугробе,

Промочил носки.

Смотрит унылым взглядом лошадь

Из вагонной мглы,

И весёлый жеребёнок всё хочет

взъерошить

Наши узлы.

Господи, наконец-то едем,

Всё равно куда!

И нашим четвероногим соседям

Нравится езда.

Как мы замёрзли, поезд карауля!

Как хорошо немного отдохнуть!

Что ждёт нас завтра? Быть может, пуля

Иль снова путь?

Мы приехали после взрыва.

Опоздали лишь на день,

А то погибнуть могли бы.

Смерть усмехалась криво

Из безглазых оконных впадин.

И трупов замерзших глыбы

Проносили неторопливо...

Но мы равнодушны к смерти,

Ежечасно ее встречая,

И я, проходя, — поверьте —

Думал только о чае.

Добрели мы до семафора,

Свободен путь, слава Богу.

Ну, значит, — скоро

Можно опять в дорогу.

Ст. Тайга.

6А. Ш.

В черной шапочке, с сумкой за плечами,

Вы проходили месяц медовый.

Едва поспевает за вами

Муж решительный и суровый.

Странно слышать такие простые

И непривычные слова:

«Я верю — Россия

Еще жива».

Пусть душа моя стала зверем

И не ищет от травли спасения —

Я верю, мы оба верим

В воскресение.

Розовым румянцем перламутра

Январское засмеялось утро.

Смехом багряным смейся, заря, нам,

Скитальцам по немилым странам,

Чтоб несли мы горе покорней,

Осужденные десницей горней.

Встает, заря, твой розовый полог,

И будет день и тяжек и долог,

И будет грустно в сугробах снега

До неизвестного брести ночлега.

Кн. Кур(акину)

Носили воду в декапод

Под дикой пулеметной травлей.

Вы рассказали анекдот

О вашем предке и о Павле.

Не правда ль, странный разговор

В снегу, под пулеметным лаем?

Мы разошлись и не узнаем,

Живем ли оба до сих пор.

Но нас одна и та же связь

С минувшим вяжет.

А кто о нашей смерти, князь,

На родине расскажет?

Тянутся лентой деревья,

Морем уходят снега.

Грустные наши кочевья

Кончат винтовки врага

Или сыпные бациллы,

Или надтреснутый лед...

Вьюга зароет могилы

И панихиды споет.

Будет напев ее нежен,

Мягкой — сугробная грудь.

Слишком уж был безнадежен

Тысячеверстный наш путь.

Где поспокойней и глуше,

Где не услышишь копыт,

Наши усталые души

Сладостный сон осенит.

Быть может, жива Россия,

Но ты уже не жива.

Смотрит в небеса пустые

Маленькая голова.

«Граждане, вы будете расстреляны

Через час».

И сверкнули пристальные щелины

Злобных глаз.

Алая змейка грудь схватила

И исчезла, в снег упав.

Все ушли, лишь собака выла,

Нос задрав.

Довольно, больше идти не надо!

Душа до дна пуста.

Истерика, визгливая менада,

Кричит в мои уста.

Отчаянье тяжелым комом

К душе прилипло.

Но не хочу я бросить землю —

И внемлю

Звукам незнакомым

От лиры хриплой.

О, ты ли,

Соловей Цитеры,

Такие звуки

Из собственной могилы

В меняющиеся размеры

Куешь, ломая руки?

Давно ли

Рубины зорь в спокойном небе

Искали все мы?

Теперь твой жребий —

Стать криком боли

Для тех, кто немы.

Мы жили в творческом тумане,

Губители чужих наследий,

Стихи чеканя

Из меди.

Но, все ограды руша,

Мир входит к нам в двери.

Больные выльем души

В каком размере?

На лиру мы воловью

Натянем жилу,

Чтоб звукам, вырванным из сердца

с кровью,

Хрипящую оставить силу.

Они без форм. В них есть уродство

Невыношенного созданья.

Но их осветит благородство

Страданья.

Ф. М. Лыткин.

ЛЕГЕНДА

Меж берегов скалистых и зеленых,

С цветочной бахромой,

Меж берегов, тайгою окаймленных,

Дремучею тайгой —

Царевна, вечно юная,

Волнистая, как дым,

Чудна, как сказка лунная,

Под небом голубым;

Сверкая переливами

Под ласками лучей,

Мятежностью красивая

Таинственных очей;

Лилейность гор прибрежную

Улыбкою даря,

Струится с песней нежною

Царевна Ангара.

Для юноши далекого,

Красавца синеокого,

Идущего в моря,

Свободного, могучего,

В борьбе с врагом кипучего,

Несет любовь лазурную,

То томную, то бурную,

Царевна Ангара.

И ждет ее желанную,

С тоскою несказанною

В тревожности ночей,

И шлет свои томления,

Волны созвучной пение

Ей гордый Енисей.

Громады гор бесшумные

В величьи вековом,

Утесы многодумные

В плащах из легких мхов,

Тайги леса шумливые,

Мятежно-говорливые —

Любви волне трепещущей

Угрюмо дали путь;

Царевна валом плещущим

Разбила камня грудь...

И ночью тихолунною;

Средь северных полей,

Обнял царевну юную

Красавец Енисей...

А далеко меж гор и скал,

Где небо кроется с туманом,

Угрюмым, мрачным великаном

Казался старый царь Байкал...

Была тиха на небе ночь...

И звездным отблеском таинственно сверкала

Волна печального да грозного Байкала:

Он проклял дочь, родную дочь,

Что к Енисею гордому бежала.

П. Л. Драверт

СИБИРИ

Тебе одной мои напевы —

Стране холодной, но живой,

Где мною брошенные севы

Созрели к жатве полдневой,

Твоим горам — мои молитвы,

Снегам равнин — печаль моя;

Ни в снах любви, ни в буре битвы

Тебя забыть не в силах я...

В твоих реках — мои стремленья,

В твоей тайге — моя душа.

Ведет меня тропа оленья,

И манят звоны камыша.

Кочуя на твоих просторах,

Где ветры мой разносят стих,

То ковылей ловлю я шорох,

То скрежет лиственниц твоих.

В часы ночей покойно-белых

Впиваюласковый их свет,

И в камни скал оруденелых

Влюблен от юношеских лет...

Лучась на сопках охлажденных,

Гори, небес полярных ширь.

Сквози в строках, тобой рожденных,

Моя великая Сибирь!

Омск, 1922 г.

П. Драверт

Сибирий

Как звенят вдохновенные крылья

В завершающий светлый момент! —

Неизвестный еще элемент

В енисейском берилле открыл я.

Дал ему я Сибирий названье

В честь его материнской страны.

Где в Лучах неостывшей луны

Намечалось хребтов очертанье...

Кто-то шепчет: «а вдруг это — сон.

И проснешься ты скорбный и бедный;

Что венок от Паллады победной,

Если в грезах навеян был oн?»

Искушающий демон, молчи!

Есть виденья всех былей сильнее;

Все равно, — на яву иль во сне я:

Мне Сибирия светят лучи!

Красноярск, 1915 г.

П. Драверт

ЧЕТЫРЕ

Одна мне сказала так ясно и четко,

Прощаясь на долго со мной:

Я вас не забуду — и жду самородка

«С верховьев Реки Золотой».

Другая, желая в дороге успехов,

Держа мою руку в своей,

Напомнила, чтобы кедровых орехов

Привез я на праздники ей.

А третья, волнуясь неотданной силой,

В глазах обещанье тая,

Шепнула: «скорей возвращайся, мой милый,

И буду я только твоя»...

Я встретил четвертую... Россыпь хрустела.

Брусника меж кедров цвела...

Она ничего от меня не хотела.

Но самой желанной была.

Омск, 1922 г.

П. Драверт

Опал

Как дивно играет опал драгоценный! —

В нем солнечный блеск и отливы луны;

В нем чудится жизни поток переменный

И тихая прелесть ночной тишины…

Рождаясь под тяжестью горной породы,

Не видел он света лучистого дня.

Над ним проходили несчетные годы,

И рос он, не зная тепла и огня.

Порой содрогалися недра земные…

Вздымалися горы в усильях труда…

Сползали по скатам пласты ледяные…

Безумно врывалась в пещеры вода…

Земля в одеяньях своих многоцветных

От солнца брала красоту и любовь,

И в беге веков, словно миг незаметных,

Мечтала, дремала и грезила вновь…

А он, заключенный в объятьях кремнистых,

Впитал отдаленной природы цвета —

Лазурность морей в берегах золотистых

И пурпур заката и зелень листа.

Какая-то странная, чудная сила,

От пышного, яркого мира струясь,

Незримо к нему в глубину нисходила

И с жизнью давала волшебную связь…

………………………………………….

Под ласкою солнца, в мерцанье лампады

Играет и блещет он, чуждый тревог,

И скрытую влажность подземной прохлады

В себе сохраняет, как жизни залог.

Сунтар на Вилюе

П. Драверт

Падучая звезда

Ты думаешь: в море упала она,

Звезда голубая, — до самого дна

Дошла и зарылась в зыбучий песок,

Из чуждого мира случайный кусок…

Не глыба, не плотный объемистый ком, –

Частица, сравнимая с малым зерном,

Влетела стремглав в атмосферу Земли

Из темной, холодной небесной дали.

И вмиг раскалив окружающий газ,

Блестящей звездой оказалась для глаз,

Несущейся к черному зеркалу вод,

В себе отразивших ночной небосвод.

Пучины воздушные глубже морских,

И наша звезда не промерила их, —

Угасла в далекой немой высоте,

Доступной пока только смелой мечте.

Угасла недаром: в бесчисленный круг

Ее закатившихся прежде подруг

От Космоса некая часть попадет,

Включаясь навеки в земной оборот…

Пусть будет недолог твой жизненный путь,

Но можешь и ты лучезарно сверкнуть,

Оставив живущим волнующий след,

Строитель, художник, ученый, поэт!

П. Драверт

Из якутских мотивов

От моей юрты до твоей юрты

Горностая следы на снегу.

Обещала вчера навестить меня ты, —

Я дождаться тебя не могу.

От юрты твоей до юрты моей

Потянул сыроватый дымок:

Ты варишь карасей для вечерних гостей,

Я в раздумье сижу одинок…

От моей юрты до твоей юрты

Горностая следы на снегу.

Ты, пожалуй, придешь под крылом темноты.

Но уйду я с собакой в тайгу.

От юрты твоей до юрты моей

Голубой разостлался дымок.

Тень собаки черна, а на сердце черней,

И на двери железный замок.

Казань, 1914 г.

Иван Евдокимович Ерошин

ВЕЛИЧИЕ

Горы лежат предо мной — хаоса древние книги.

Жадно смотрю я на них, не могу насмотреться.

О, как могучи они, пристанища туч сизокрылых.

Еду хребтом. Сметлив буланый монголец,

Знает он горные тропы, с седла седока не уронит.

Холод хватает лицо. Воздух — вода ключевая.

Снег нестерпимо колюч, бисерный, остро-хрустящий.

Черно-алмазные льды ослепительно светят.

Темень в глазах. Невольно я их закрываю,

Снова смотрю. Взор отдыхает на нежных,

Теплых тонах. Рыхлы лиловые дали.

Беркут покинул скалу, крылья его неподвижны,

Будто застыл он в этом лазурном пространстве.

Смятенно, в тревоге, кричат журавли, удаляясь.

Стою восхищенный диким величьем Алтая,

Питая величием стих, душу простором питая.

1923 г.

СТАРАЯ ИЗБА

Окна снизились, смотрят на землю,

С ветхой крыши глядит лебеда.

Сказкой, песнями смолкшими дремлет,

Погрузившись в былые года.

Сажа пышная — бархата челка.

Закопченный провис потолок,

Покосилась настенная полка,

С кошкой дымчатой дружит шесток.

Красный угол: резная божница,

Тараканами съеденный спас,

Паутин пролегла вереница

И какой-то угодник без глаз.

Под божницею — хлеба коврига,

Лапоть начатый, нож, качатыг,

О изба, нераскрытая книга,

Непочатая книга всех книг!

Виталий Калашников-Кручинин

Г.

В мороз упорный, в мороз трескучий

Рождённый в жуткой кошмарной мгле,

Под хор надземных ночных созвучий

Год юно-новый сошёл к земле.

Пришёл так странно, безвестный, скрытый,

Окутан плотно в глубокий мрак,

Пришёл и скрылся, как миг изжитый.

Кто он? Откуда? Наш друг иль враг?

Его встречая, вино мы пили,

Друг другу счастья желали мы;

Венки желаний мы дружно вили

Под кровом ночи, под кровом тьмы.

И долго-долго в лучах надежды

Желаний наших цвели цветы,

С вина так сладко слипались вежды:

Мы все витали в чаду мечты.

Потом прощались, немного пьяны,

И долго-долго куда-то шли.

Мы шли в забытьи, шли в глубь, в туманы

И мысль о счастье с собой несли.

Но год пришёл к нам, так странно скрытый,

Окутан плотно в глубокий мрак, -

Пришёл и скрылся, как миг изжитый.

Кто он? Откуда? Наш друг или враг?