Принципиальные моменты церковности христианства
Необходимость церковности христианства
Церковь изначально есть нечто большее, нежели общественная организация, преследующая религиозные цели, пусть даже христианская по замыслу и оформлению. Повсюду, где есть люди, существует «церковь» в смысле религиозной организации. Даже те, кто протестует против церкви, объединяются там, где вообще существует религиозность и
ХРИСТИАНСТВО КАК ЦЕРКОВЬ
религиозная практика, в религиозно-социологическое сообщество и в этом, предварительном, чрезвычайно широком смысле образуют нечто вроде «церкви», даже если при этом называют себя «религиозно свободными». Если мы говорим, что христианство должно быть церковно офомлен-ным, то имеем в виду, что такое церковное сообщество - пока совершенно безразлично, каково будет конкретное его оформление, - составляет часть религиозной экзистенции человека как таковой. Оно непосредственно связано с вопросом о спасении человека и выполняет принципиально конструктивную функцию, важную для формирования отношения человека к Богу. В этом смысле мы утверждаем, что церковь имеет нечто общее с сущностью христианства, а не есть просто организация для религиозных отправлений, в своем подлинном значении представимых также и независимо от такой религиозной организации.
Если мы усматриваем церковь лишь там, где вопрос о религиозной организации сам входит в подлинную сущность христиански-религиозного и таким образом сам обретает спасительное значение, то это не означает, будто всякий, кто не принадлежит к такому церковно оформленному христианству, утрачивает свое спасение или не может иметь последней, решающей связи с Богом, основанной на благодати Христовой. Но тот факт, что спасительное действие Божие обращено принципиально к каждому человеку и принципиально влияет на спасение человека, если оно принимается в повиновении нравственной совести, - этот факт не исключает того, что полное, достигшее своего исторического совершенства христианство Божьего самосообщения есть в том числе христианство церковное.
Вопрос о церкви - не просто вопрос о человеческой целесообразности, но также в подлинном смысле вопрос о вере. Церковь по существу христианства должна пониматься так, чтобы она сама вырастала из существа христианства как самосообщения Бога человечеству - сверхъестественного, но проявляющегося исторически и обретающего свою
-[471]-
ОСНОВАНИЕ ВЕРЫ
окончательную и историческую высшую точку в Иисусе Христе. Церковь составляет часть христианства как спасительного события самого по себе. Мы не можем выносить общественное, социальное, интеркоммуникативное за скобки человеческой сущности, в том числе его сущности как субъекта религии, отношения к Богу. Если Бог не есть по существу дела некая частная реальность наряду со всеми прочими возможностями, но Источник и абсолютная Цель единого и целостного человека, тогда весь человек - то есть в том числе и в его интеркоммуникации и социальности -связан с этим Богом. Исходя из сущности человека, из сущности Бога и из сущности отношения человека к этому верно понятому Богу невозможно вынести социальное за скобки религиозного. Они взаимосвязаны, ибо человек во всех своих измерениях связан с этим единым Богом, спасающим всего человека. В противном случае религия стала бы просто частным делом человека и перестала бы быть религией.
Автономный характер обращения вести Иисуса Христа к человеку
Если религия представляет собой не план бытия, исходящий от человека, но призыв Бога, живого Бога, и если этот призыв свободного, личного Бога - без ущемления божественности Бога - не может быть просто трансцендентальным делом глубинной совести человека, но реализуется в истории, то это значит, что существенной чертой такой религии, помещенной Богом в историю, является то, что можно назвать авторитетностью. Религия как религия Бога, а не изобретенная человеком, религия, которая есть подлинно историческая величина, должна проявляться в отношении к человеку так, чтобы становиться реальной величиной в человеческой жизни не только тогда, когда человек сам, в собственном мышлении как бы начертит ее план и придаст ей форму. Для религиозного человека вопрос только в том, есть ли в пределах его опыта, его истории такая
4472}-
ХРИСТИАНСТВО КАК ЦЕРКОВЬ
величина, которая явно установлена независимо от него и имеет силу не как нечто, находящееся в распоряжении, а как некая сила, сама распоряжающаяся им. Если бы религия была по сути дела лишь тем, что испытывает каждый человек как изображение и интерпретацию его собственного чувства бытия и своего собственного толкования бытия, то религиозное было бы лишено какого-либо существенного основания и какой-либо существенной отличительной особенности.
Конечно, религия, для того чтобы быть религией, и христианство, для того чтобы быть христианством, должны реализовываться в воспринятом, переведенном, субъективном виде; они есть по-настоящему только там, где есть личное решение веры, где есть надежда и любовь. И конечно, объективное, авторитетное, институциональное никогда не может заменить этого личного христианства. Но подлинная субъективность, сознающая свое положение перед лицом Бога и потому изначально понимающая, что она должна управляться объективным, которое положено не ею самой, - такая субъективность видит, что представляет собой церковь внутри рамок религиозности, а именно, что здесь есть величина, обязывающая человека, образующая точку, по которой он может ориентироваться, появляющаяся не только в тот момент, когда этот человек со своей собственной субъективностью начинает быть религиозным. Именно незаменимая, неотменимая субъективность человека требует по своей собственной сущности, чтобы ей отвечала объективность, нормирующая эту субъективность.
Внутриэтой свободно, личностно данной ей возможности такая объективность должна выступать как нормирующая эту субъективность, она должна быть религией Бога, а не просто экспликацией моего собственного чувства бытия как величина, могущая действовать силой собственного авторитета. Христианство становится религией требовательного Бога, как бы вызывающего человеческую субъективность из нее самой, только тогда, когда оно является человеку в церковности, носящей характер авторитета. В противном
4 473}-
ОСНОВАНИЕ ВЕРЫ
случае конкретный человек - который есть не только трансцендентальность, но действительно конкретный человек с телом и душой, с исторической обусловленностью, с субъективной субъективностью - остается жертвой своей собственной нищеты, проблематичности и возможности искажения и ложного толкования религиозности. Если Христос есть не только идея, но конкретный человек, если спасение во Христе происходит не только через сообщение определенной идеологии, которую в принципе можно было бы усвоить и независимо от Иисуса и Его вести, если спасение зависит от конкретного события Его распятия, смерти и воскресения, то это спасение не может быть дано лишь через субъективно-внутреннее и основано на нем; тогда эта конкретность Иисуса Христа, обращаясь с требованием к человеку, должна проявляться для этого человека в том, что мы называем церковью, и эту церковь создает не сам человек, она утверждается не на его желаниях и религиозных потребностях, а проявляется в миссии, в задании, в провозвестии, подлинно являющей человеку реальность его спасения.
Историчность и социальность должны служить посредниками спасения
Можно было бы свести всю проблему церкви к очень простой формуле: религиозен ли человек лишь в своем трансцендентальном отношении, как бы его точнее ни интерпретировать, или же это естественно данное фундаментальное отношение Бога к человеку и человека к Богу в том, что мы называем духом и благодатью, само по себе есть осязаемая конкретная история? По сути дела при всем разнообразии и смешении религиозных форм в конечном счете существует только две возможности. Либо история сама по себе имеет значение для спасения, либо спасение происходит лишь в субъективном, в конечном счете трансцендентальном внутреннем, так что остальная человеческая жизнь с этим в
4474]-
ХРИСТИАНСТВО КАК ЦЕРКОВЬ
общем никак не связана. Если по-настоящему подлинно человеческим является первое решение, то это значит, что церковь принадлежит истории спасения через божественную благодать не только в качестве полезной религиозной организации, но как категориальная конкретность и опосредование самого благодатного спасения, и только это и делает церковь настоящей церковью.
Миновала та эпоха, в которую человек мог верить, что главное в его бытии, подлинно человеческое и личное может жить и осуществляться в таком интимном уединении, которое не имеет ничего общего с суровыми человеческими буднями, с человеческим обществом, его конкретной интеркоммуникацией, с широкой социализацией. Правда, еще существует иллюзия, будто люди могут создать для себя разумное общественное устройство, и на этом устройстве может основываться все прочее их мировоззрение. Но со временем будет становиться все яснее, что даже самое про-фанное, поддерживаемое властными средствами общество не может обойтись без «идеологического», мировоззренческого основания, и что оно обязательно создаст и будет отстаивать такое основание. Это не означает, что идеология будущего, высокоорганизованного общества будет либо идентична христианству, либо необходимо окажется антихристианской. Но развитие, в русле которого мы движемся, показывает ведь, что существуют такие тесные связи и взаимоотношения между общественным в человеке и человеческим в человеке, в том числе и его мировоззренческой интерпретацией своего бытия, что две эти величины не могут существовать просто независимо друг от друга в мировоззренчески нейтральном обществе. Таким образом становится ясно, что человек и в своем мировоззрении остается социальным. Поэтому, если христианство утверждает, что человек как христианин в своем последнем отношении к Богу церковен, то это не какое-то давным-давно устаревшее мнение, а нечто такое, что будет совершенно очевидно и для людей грядущих эпох.
4475]_
ОСНОВАНИЕ ВЕРЫ
Такое указание на то, что, в соответствии с сущностью человека как такого сущего, которое осуществляет свою трансцендентальность исторически, и в соответствии с автономным характером обращения вести Христовой к человеку, христианин должен быть церковным христианином, не должно, конечно, затемнять того ясного факта, что свободное приятие церкви и ее авторитета есть также акт свободы и решения, за которое всякий христианин - в том числе и католик - принимает на себя ответственность в уединении своей собственной совести, и в этом пункте истории своей свободы он уже не может опереться на авторитет церкви как таковой. И как раз на этом «одиноком» решении всегда основано фактическое действие авторитета церкви на отдельных христиан. В этом пункте нет никакого существенного различия между католическим христианством и тем евангелическим христианством, которое вообще признает какую-либо авторитетную инстанцию (например, Священное Писание) как приходящую «извне» и потому обязательную.