Реалии и культура речи

Это одна из тем, мимо которых не имеет права пройти ни один переводчик. Рассмотреть ее уместно именно здесь, когда мы говорим о заимствовании.

В борьбе за «чистоту языка» следует руководство­ваться общеизвестным высказыванием В. И. Ленина о вреде употребления «без надобности» иностранных слов и задаться прежде всего вопросом, необходимо языку данное иноязычное слово или нет. Одним словом, «право заимствования» обусловливается потребностью, о кото­рой, как считает К. Ф. Яковлев, «забывают почему-то иные теоретики.., безмерно усердствуя в заботах о все новых и новых «наслоениях» в нашем языке. Наслоение наслоению рознь, — продолжает автор. — Революция и коммунизм, алгебра и физика, космос и электроника — это одно, а босс и бизнес, шейк и твист, сервис и круиз — другое»². Как бы общие вопросы очищения языков от «иноязычной скверны» ни интересовали нас, они остают-

'Фадеев В. И. Русские слова в английском языке. — РР, 1969, ₂ № 3, с. 91—92.

Яковлев К. Ф. Как мы портим русский язык. М.: Молодая

гвардия, 1976, с. 52—53.

²* 27

ся за пределами нашей темы, так что мы не будем всту­пать в полемику с данным автором. Да и не книга в це­лом, а более узкий вопрос, подсказанный приведенными примерами, заинтересовал нас своей тесной связью с про­блемой заимствованных реалий, и в частности, с вопросом о потребности в них или их ненужности. Здесь полезно будет заметить, что вопрос необходимости или ненужно­сти заимствованной лексики нашел свое отражение в спе­циальных терминах: нужные— в болгарском «заем-ки», в английском loan-words, в немецком Lehnworter, a ненужные, нежелательные — в болгарском «чужди-ци», в английском foreign words, в немецком Fremdwor-ter. Итак, любопытно для нас в этих примерах то, что все шесть нежелательных, по мысли автора, заимствований представляют собой реалии, причем не эпизодически или по недосмотру введенные в текст одного какого-нибудь перевода, а элементы русской лексики, зафиксирован­ные различными словарями русского языка: все шесть имеются в ОСРЯ, пять — в наиболее кратком из русских толковых словарей — Ож., три, в том числе и отсутствую­щее в Ож. слово босс, — в MAC (слов шейк и твист, по­явившихся после выхода MAC, искать в нем, разумеется, нельзя).

Разберем эти слова с точки зрения потребности в них. Первые четыре — босс, бизнес, шейк и твист — не имеют соответствий в русском языке за отсутствием обозначаемых ими предметов. Босс и бизнес — слова с ярким американским колоритом. Первое нельзя передать ни одним из приведенных в БАРС соответствий: босс — это не «хозяин» и не «предприниматель»; подчеркнутая экономическая и социальная характеристика не позволя­ет поставить между ними знака равенства. Шейк и твист тоже непереводимы: это новые (для того времени, когда они вошли в язык) понятия; назвать их сочиненными, ис­ходя из этимологии, словами тоже трудно («тряска» и «сучение» для танца и музыки как-то не годится); един­ственным путем оставалась транскрипция. Ведь точно таким же путем в русский язык вошли «вальс» и «танго»; быть может, в то время и против них возражали, но время показало, что слова эти нужные.

На то, что упомянутые слова не имеют эквивалентов в русской лексике, указывает и способ раскрытия их со­держания в Ож.: все они приведены с полными толкова­ниями, без синонимов, за исключением сервис, прирав­ниваемого к «обслуживанию». Приведем здесь мнение

Л П. Крысина об этом слове; сервис, пишет он, при исконном обслуживание относится к словам, ко­торые своим значением вносят «дополнительный семан­тический оттенок (или оттенки) в «поле» значений соот­ветствующей группы исконных слов (или одного сло­ва) » ¹, ^т- ^е- сервис имеет более узкое значение: отнюдь не каждое обслуживание назовешь «сервисом».

Что касается последнего из этих примеров — круиз, то мы согласны, что без него можно было бы обойтись, несмотря на то, что это не любое «морское путешествие» (БАРС), а лишь туристическое, увеселительное (Ож.); значит, и это слово может обогатить русскую лексику. Недавно оно попалось нам на глаза в «Крокодиле», под­твердив наше предположение: «Вот вернется иной из за­граничного крюиза и спросит...», «Крюизные сведе­ния сыплются из него, как пшено из худого мешка» (раз­рядка наша — авт.) ²; слово получило юмористическую окраску, а это ли не обогащение языка?

С другой стороны, не следовало бы «критерием по­требности» считать одну лишь возможность или невоз­можность замены заимствованного слова исконным. На­пример, среди указанных в работе К. Ф. Яковлева «нуж­ных» заимствований фигурирует космос; содержание ко­торого в том же словаре Ожегова раскрыто при помощи исконных русских слов «вселенная» и «мир». Несмотря на наличие двух синонимов, космос прочно вошел в рус­скую лексику и отвоевал в ней свое, присущее только ему место; произошло обогащение русского языка треть­им нелишним синонимом.

Вопрос о потребности/ненужности заимствований, исключительно важный для культуры языка, небезраз­личен и для теории перевода, во-первых, из-за близости заимствований к реалиям и, во-вторых, в связи с возмож­ностью засорения языка лишними, избыточными реалия­ми, а также «мнимыми реалиями», словами, возводимы­ми в ранг реалий без достаточного основания и соприка­сающимися очень тесно с «чуждицами» вообще.

¹ См. сб. Развитие лексики современного русского языка. М.: Наука, 1965, с. 114.

² Кр., 23.XI.1978.

Глава 3

РЕАЛИЯ ИЛИ НЕРЕАЛИЯ

Проведенное последовательно сопоставление реалий с терминами, именами собственными, обращениями, от­ступлениями от литературной нормы, иноязычными вкраплениями, а особенно с элементами внеязыковой действительности и заимствованиями приводит нас к ес­тественному вопросу: как отличать реалии от нереалий и где граница между ними и перечисленными классами слов?

Сразу же отметим, что это совсем не риторический вопрос. Распознавание реалий путем отграничения их от иных слов не только представляет немалый теоретичес­кий интерес, но и имеет большое практическое значение: от его правильного решения зависит в значительной сте­пени выбор пути, по которому пойдет переводчик при пе­редаче данного слова и его окружения.

В плане содержания отличительной по срав­нению с другими словами чертой реалии является харак­тер ее предметного содержания, т. е. тесная связь рефе­рента— обозначаемого реалией предмета, понятия, явления — с народом (страной), племенем или, реже, с другой социальной общностью, с одной стороны, и исто­рическим отрезком времени, с другой; отсюда соответст­вующий национальный (местный) и/или исторический ко­лорит. При более пристальном рассмотрении окажется, что этот признак требует ряда коррективов, что необхо­дим учет иных особенностей реалий уже не в «общем пла­не», а в зависимости от того, что у нас, в нашей стране, есть и чего нет, что мы знаем или что нам чуждо, что для нас свое и что чужое?

Эта точка зрения, которая, казалось бы, должна су­зить границы реалий, внести некоторое уточнение, дает обратный результат: границы реалий делаются еще ме­нее определенными. Возьмем, к примеру, такое дерево, как пальма. В Болгарии пальмы не растут «на воле»; для нас это экзотическое дерево, уводящее мысль в стра­ны вечного лета, на коралловые острова среди безбреж­ного океана; не менее экзотичной будет пальма и для эс­кимоса, никогда, быть может, не видевшего ее. Но для жителей этих самых коралловых островов, тропиков и субтропиков это обычное дерево, очень полезное и нуж­ное, но столь же привычное, как для нас, скажем, слива.

С ДРУ^г°й стороны, для жителя пустыни или индейца с Амазонки такой же экзотикой будет снег — заурядное понятие для нас, не говоря уже о жителях Заполярья.

Представляя для теории перевода немалый интерес, вопрос о зависимости определения реалии от показате­лей «свой» и «чужой» не является тем не менее решаю­щим: нельзя на основании чуждости объекта причислять к реалиям такие слова, как пальма или снег, только по­тому, что в той или иной стране они не имеют «матери­ального покрытия» (а следовательно, и названия). На наш взгляд, такие слова, лишенные эквивалентов в том или ином языке, можно отнести к безэквивалентной лек­сике (БЭЛ) в плоскости данной пары языков и назвать их «экзотизмами» (но не реалиями), поскольку они, не являясь носителями колорита страны или народа ИЯ, придают лишь экзотический оттенок тексту на ПЯ (об экзотизмах см гл. 4).

Интересен и обратный случай, когда это «материаль­ное покрытие» несомненно есть, но в разных языках вы­ражено различными по широте охвата средствами. Здесь речь идет о несовпадении семантических полей двух язы­ков, когда неизбежно ставится вопрос о так называемой недифференцированной лексике. Не оста­навливаясь на вопросе в целом (он довольно подробно разработан в работе Л. С. Бархударова '), коснемся лишь тех его сторон, которые относятся к реалиям. Здесь как будто прежде всего в голову приходят термины родства и «экзотический иероглиф» Вл. Россельса: азербайд­жанская «хала», оказавшаяся попросту «тетей»² (см. ч. II, гл. 3).

В самом деле, поскольку речь идет об эквивалентах (.шла = тетя), вводить такую сомнительную реалию, ско­рее, опять-таки экзотизм, не имеет смысла. Но если учесть, что термины родства нередко при одном наимено­вании могут обозначать разные родственные отношения, для которых на ИЯ есть самостоятельные названия, то в каждом отдельном случае придется решать: всех ли, до­пустим, болгарских дядьев — чичо, вуйчо, свако (и вдвое больше диалектных и областных) — нужно переводить, или же тех или иных желательно сохранить в качестве

'Бархударов Л. С. Язык и перевод. М.: Междунар. отнош., 1975, с. 78 и ел.

Россельс Вл. Перевод и национальное своеобразие подлинни­ка, с. 169.

референтов реалий, имея в виду, что чичо — это брат от­ца, вуйчо — брат матери или муж тети, а свако — муж тети (сестры отца или матери), муж сестры? Или как быть, когда на ИЯ «есть два разных слова для отца де­вочки и отца мальчика»', или же особое слово бате (болг.) —для старшего брата, содержащее, кроме всего прочего, и характерную коннотацию (уважение к стар­шему) и высокую частотность употребления (в том числе и в обращении)?

Вопрос о принадлежности этих слов к реалиям и со­ответственно об их переводе следует решать с учетом некоторых черт, характерных для обозначаемых ими по­нятий. Во-первых, это повсеместное существование оди­наковых или приблизительно одинаковых родственных отношений (едва ли нужно говорить об исключениях, на­пример, о племенах, где родителями детей считаются все члены рода), присущих человеческому обществу вооб­ще; более или менее дробное, дифференцированное их обозначение обычно не связано с какими-нибудь особен­ностями, присущими реалиям. Во-вторых, они называют, подобно терминам, довольно точно эти родственные от­ношения; различия можно отнести главным образом за счет дифференцированности или недифференцированно-сти понятия в том или ином языке. И, в-третьих, благо­даря этому они допускают довольно верный перевод, ес­ли не эквивалентом, то путем описания и при помощи родово-видовой замены.

Все это приближает термины родства именно к тер­минам и позволяет руководствоваться при переводе пра­вилами перевода терминологической лексики. Но и это, разумеется, нельзя принимать за канон. Чтобы передать колорит казачьего быта, Л. Толстой вводит в свой текст диалектные бабуки, мамуки, дедуки и пр. (мы назвали эти слова локальными реалиями), мастерски вплетает их в ткань повествования, передавая вместе с тем различ­ные родственные (и неродственные) отношения. Напри­мер, младший брат Марьянки обращаясь к ней, называет ее нянюкой. В болгарском языке этот оттенок можно со­хранить, но при переводе на другой язык, в котором нет слова, обозначающего «старшая сестра», придется пере­водить бесцветным «сестра», теряя, таким образом, ха­рактерную деталь казачьих взаимоотношений — уваже­ние младших детей к старшим.

'Калашникова Е. Голос из-за океана. — МП, 1965, № 5, с. 479. 32

Вот характерный пример из болгарской действитель­ности: старший брат подкупает младшего конфетами, стараясь заставить его обращаться к нему уважительным бате в присутствии девушек; отказ от передачи этой под­робности при переводе явно нарушит колорит (об обра­щениях см. ч. II, гл. 3).

В плане выражения вопрос о различиях меж­ду реалиями и нереалиями, об их разграничении, связан со следующими соображениями. Во-первых, далеко не все понятия, явления, отношения, связанные с данным народом или данной эпохой, можно выразить при помо­щи одних лишь реалий. На примере из романа «Герой на­шего времени» (с. 16—17) мы пытались указать на эту разницу между реалиями и элементами внеязыковой действительности, также играющими заметную роль в правдивой передаче как смыслового содержания, так и колорита произведения (подробнее см. гл. 10).

Во-вторых, мы везде говорим о реалиях-словах, но реалиями могут быть и фразеологические единицы.

Чтобы отличить реалии от нереалий в контексте — важная задача для переводчика, требуется иногда нема­ло усилий. Успешное решение обычно зависит от двух предварительных вопросов: 1) реалия ли это как лекси­ческая единица и 2) если реалия, то своя или чужая? Ответ на первый вопрос мы постарались дать выше: были намечены параметры реалий путем их последова­тельного сопоставления с близкими понятиями; едини­цы, не отвечающие этим параметрам, обычно реалиями не считаются — это мнимые реалии (ложные реа­лии, псевдо-, квази- или лжереалии), которые, в отличие от истинных, являются скорее лишними экзотизмами, не отражающими действительный колорит \ а употребляе­мыми, по выражению Ив. Кашкина, в качестве «орнамен­тальных ненужностей»².

Второй вопрос — зависимость реалий от понятия «свой или чужой» — уже упоминался (с. 30, подробнее см. гл. 5). Забегая вперед, отметим только, что трудности распознавания связаны большей частью со своими реа­лиями: чужие в достаточной мере «торчат над строкой», чтобы не остаться незамеченными.

Мнимые реалии не следует смешивать с реалиями избыточными. Последние представляют собой истин-

з См. Финке ль А. М. Об автопереводе. — ТКП, с. 112—1,13. Кашкин Ив. Для читателя-современника, с. 471.

ные реалии, обладающие всеми качествами этого класса слов, но лишние, ненужные по той или иной причине в пе­реводе данного конкретного текста, где их введение явля­ется следствием неправильного решения вопроса «тран­скрибировать или переводить?» в пользу транскрипции. Хорошим примером такой избыточной реалии является в приведенном Л. Н. Соболевым примере махорка — «сло­во непереводимое, но от того, что Теркин будет курить не махорку, а просто табак, изменится очень мало»¹. Впро­чем, в другом контексте, может быть, и потребуется введе­ние ее в транскрибированном виде.

Что касается основного вопроса — реалия ли это в дан­ном контексте, то следует признать, что однозначно отве­тить на него нельзя; он решается переводчиком в каждом отдельном случае с привлечением всех знаний и немалой дозы интуиции. Поэтому о нем будет идти речь ниже, в главе, где он разбирается в плоскости пары языков. Здесь же мы дадим некоторые предварительные сведения о рас­познавании реалий в ИЯ.

Так, слово атаман, будучи реалией, связанной с казац­ким бытом, имеет вместе с тем и значение главаря, пред­водителя (атаман разбойников); наряду с обычным наи­менованием числительного, слово сотня может быть и реалией, обозначающей войсковую единицу, причем в двух аспектах — в древней Руси и в казачьих войсках, и т. д.

Неудачи переводчика, не учитывающего зависимость слова как реалии от контекста, можно проиллюстриро­вать следующими примерами из «Казаков» Л. Толстого:

а) ...наш папенька сам сенатор; тысячу, больше душ мужиков себе имел. (с. 212)

б) ...шея, руки и лицо [немой] были жилисты, как у мужика, (с. 231)

в) ...будь джигит, а не мужик. А то и мужик ло­шадь купит, денежки отвалит и лошадь возьмет, (с. 228)² (Разрядка наша — авт.)

Даже из этих довольно узких контекстов ясно видна разница в употреблении слова «мужик». В первом случае речь идет о крепостных, во втором говорится о мужчине вообще, в то время как в третьем существенным является

'Соболев Л. Н. О переводе образа образом. — Сб. Вопросы ху­дожественного перевода. М.: Сов. писатель, 1955, с. 293.

² Толстой Л. Н. Собр. соч. в 20-ти томах. Т. 3. М.: Рос; изд. худ.
лит., 1961. . ...

'34

пренебрежение к мужику при сопоставлении его с джиги­том как носителем всех казацких добродетелей. Следова­тельно, при переводе на любой иностранный язык «му­жик» б'уд^ет реалией только в первом из приведенных при­меров, где замена его словом «крепостной» не привела бы к заметному искажению. В болгарском переводе «мужик» оставлен как реалия во всех трех случаях. Неудача пере­водчика в этом примере обусловлена не только много­значностью слова мужик. Даже не зная всех значений, хороший переводчик должен почувствовать различия в употреблении этого слова, а это приведет его к мысли, что не во всех случаях его следует транскрибировать.

Многозначность не особенно характерна для реалий. Поэтому интереснее случаи изменения объема значе­ний реалий, обусловленные в первую очередь контек­стом. Слова водка, виски, ракйя — названия напитков, которые пьют русские, англичане, болгары. Но эти слова употребляются, пожалуй, чаще расширительно, просто в значении крепкого алкогольного напитка, теряя в той или иной степени свои специфически национальные черты. Вот почему так странно звучит в болгарском тексте тран­скрибированное слово водка, употребленное именно в расширительном значении, как родовое понятие. Переда­вая рассказ И. Эренбурга (газета «Народна култура») о том, как Ж. Амаду угощал его «с някаква отвратител-на водка «кашаса» (т. е. какой-то отвратительной водкой «кашасой»), которую он в шутку назвал «амадовкой» на манер зубровки и перцовки, автор должен был учесть, что такой словесный коктейль будет явно не по нутру чита­телю.

Глава 4

ТЕРМИН «РЕАЛИЯ»

Более стройному определению понятия «реалия», на­ряду с не очень четкими границами самого предметного значения, препятствуют и заметные расхождения в тер­минологии. «Гейне., заполнял свои стихи огромным коли­чеством собственных имен, географических названий и многих других реалий, т. е. того, что ничем заменено быть не может, что при всех условиях должно сохраниться в переводе», — писал известный поэт-переводчик Л. Пень-35

ковский ^!, приравнивая таким образом реалии к понятию «безэквивалентная лексика» в трактовке Е. М. Верещаги­на и В. Г. Костомарова и даже расширяя его границы. В. П. Берков считает, что «к экзотизмам, как, впрочем, в равной степени и к иноязычным вкраплениям... можно от­нести передачу специфических иноязычных приветствий, междометий, обращений и т.п.»²; А. А. Реформатский³, называя реалии варваризмами («иноязычные слова, при­годные для колористического использования при описа­нии чуждых реалий и обычаев»), относит к этой катего­рии и «личные собственные имена», ономастику. Приме­ров такого обозначения одного понятия разными названиями немало, но и этих достаточно, чтобы прийти к заключению о необходимости точнее определить содер­жание термина «реалия» в переводоведении, по крайней мере в нашем понимании.

1. Чаще всего в литературе встречаются термины «безэквивалентная лексика» и «экзотическая лексика» или «экзотизм» и наряду с ними, нередко в том же или близком значении — «варваризм», «локализм», «этногра-физм», «алиенизм», «фоновые слова», «кошютативные слова», «слова с культурным компонентом», «пробелы», или «лакуны». Роднит эти понятия определенная — национальная, историческая, местная, бытовая — окрас­ка, отсутствие соответствий (эквивалентов) в ПЯ, а в от­ношении некоторых — и иноязычное происхождение. Что­бы несколько упростить задачу, постараемся в первую очередь «отсеять» термины, уже знакомые в закрепив­шихся за ними значениях, а также те, которые можно было бы вообще элиминировать как ненужные синони­мы. Тогда легче будет уточнить содержание оставшихся нескольких наименований, уточняя таким образом и се­мантический круг «реалии».

Употребление термина «локализм»⁴ в качестве синонима реалии, с одной стороны, смещает ее значение как лексической единицы, приближая к обозначению стилистической характеристики (ср. «диалектизмы», «об-

'Пеньковский Л. Взаимодействие и взаимообогащение лите­ратур. — Сб. Художественный перевод. Ереван: Изд. Ерев. ун-та, 1973, с. 522—523.

² Берков В. П. Вопросы двуязычной лексикографии, с. ПО; автор употребляет термин «экзотизм» приблизительно в значении «реалии».

³ Реформатский А. А. Введение в языковедение. М.: Просве­щение, 1967, с. 137—139. ⁴Финкель А. М. Указ, соч., с. 112.

ластная лексика»), а с другой, если допустить, что «ло­кализм» стоит в одном ряду с таким словом, как «экзо-изм», сильно сужает представление о действительном содержании понятия: отнести его можно было бы лишь к незначительной группе реалий, обозначающих «местные предметы», но лишенные национального и/или исторического колорита; специальное обозначение в этом случае едва ли нужно.

То же касается и вопроса присвоения реалии назва­ний бытовое слово¹, или этнографизм², что, по существу, еще уже, чем «локализм».

И. И. Ревзин и В. Ю. Розенцвейг, цитируя А. Маль-блана ³, отмечают употребляемое им понятие пробел (lacune) по отношению к случаям, «когда ситуации, обычные для культуры одного народа, не наблюдаются в другой культуре»⁴ («пробел», видимо, в смысле отсутст­вия соответствий в другом языке). Те же авторы упот­ребляют в одной плоскости с реалией слово неоло­гизм, правда, в лексикографическом плане. О неологиз­мах говорят также Е. М. Верещагин и В. Г. Костома­ров ⁵ в значении соответствий, подыскиваемых перевод­чиком для передачи БЭЛ (т. е. в нашем понимании, реа­лий). Разумеется, с точки зрения теории перевода пробел и, тем более, неологизм не могут быть ни синонимами, ни признаками реалий.

В словарях и в специальной литературе не удалось обнаружить термина алиенизм, который В. П. Берков предлагает для обозначения слов «из малоизвестных языков», подчеркивающих «стилистическую функцию экзотизмов» (т. е. реалий). Таким образом, «алиенизм» является видовым понятием по отношению к родовому «экзотизм» (в терминологии В. П. Беркова). Необходи­мость данного термина в таком значении весьма сомни­тельна. Во-первых, его исходное значение от лат. alienus— «принадлежащий другим, не свой..; инозем­ный.., заимствованный» (ЛРС) — не подсказывает связи с редкими языками, а, во-вторых, группа реалий, на­зываемых «алиенизмами», не обладает принципиальны-

'Левый И. Искусство перевода. М.: Прогресс, 1974, с. 128. з Кинкель А. М. Там же.

м а I Ь 1 а п с A. Stylistique comparee du francais et de I'allemand.
_t Pans, 1961. ^ч ^ ^v

Ревзин И. И. и Розенцвейг В. Ю. Основы общего и ма-₅ ™^инного перевода. М.: Высшая школа, 1964, с. 184. оерещагин Е. М., Костомаров В. Г. Указ, соч., с. 28.

ми отличиями от остальных, поскольку никто, вероятно, не смог бы сказать, что, с точки зрения перевода, отли­чает язык малоизвестный от языка известного¹. Таким образом, вопрос, видимо, нужно ставить так: известный или малоизвестный кому? Читателю? Реалиями-экзотиз-мами или реалиями-алиенизмами будут, к примеру, болгарские слова баница (кушанье из слоеного теста), кавал (народный музыкальный инструмент наподобие свирели), читалиште (просветительное общество, свое­образный клуб культуры)? Думается, что все это делает термин «алиенизм» малопригодным для обозначения той группы реалий, о которых говорит В. П. Берков.

2. Совсем коротко остановимся на «с л о в а х с к у л ь-турным компонентом», обозначающих в лингво-страноведении лексические единицы, «своеобразная се­мантика которых отражает своеобразие нашей культу­ры»². К ним, наряду с реалиями, названными БЭЛ, точнее, составляющими часть фигурирующих в этой группе единиц, относятся фоновые и коннота-тивные слова. С точки зрения теории перевода эти понятия интересны потому, что, во-первых, они серьезно и целенаправленно сосредоточивают внимание перевод­чика на внелингвистической стороне значения многих слов, которой часто пренебрегают, и, во-вторых, многие из этих слов либо представляют собой истинные реалии, либо обладают некоторыми чертами, общими с реа­лиями.

Понятие «коннотативные слова» мы толкуем несколь­ко расширительно. «Коннотация» — это добавочное со­держание слова, дополнительное к основному смыслово­му значению, наряду с выражением эмоционально-эк­спрессивной окраски и тоном торжественности, непри­нужденности, игривости и т. д. На наш взгляд, в понятии «коннотация» содержится и понятие колорита, тем более что национальная и историческая окраска тесно связана с самыми разнообразными «эмоционально-экспрессивно-оценочными обертонами»³, а нередко и обусловливает их. Наиболее типичным для реалий признаком является

¹ В качестве слов малоизвестных языков автор приводит лексичес­кие единицы «экзотических языков, а к известным причисляет скандинавские. Но ведь для болгарина слова норвежского языка будут столь же незнакомы (и «экзотичны»), сколь для норвежца болгарские слова.

² Верещагин Е. М. Костомаров В. Г. Указ, соч;, с. 68,

³ См. дефиниции в СЛТ и С-СЛТ. '"•'

именно их колорит, и, стало быть, в нашем понимании все они являются в той или иной мере носителями кон-нотативных значений.

3. Термин «в а р в а р и з м», переплетающийся у ряда авторов (в том числе и в БСЭ) с «экзотизмом», нельзя, к сожалению, элиминировать в качестве избыточного синонима «реалии», опираясь лишь на мнения лингвис­тов и данные словарей, так как большинство дефиниций, наряду с определениями «слово, образованное непра­вильно», «слово, чуждое языку по своей структуре», «иноязычное слово», не получившее прав гражданства, и т. п., включают и «описание чужеземных обычаев, осо­бенностей жизни и быта (реалии)», «создание местного колорита» и др.¹; все это, по существу, чуть ли не пря­мое перечисление характерных для реалий показателей. По-видимому, «варваризм» следует считать термином только лексикологии (и стилистики), не имеющим соот­ветствия в переводоведении: реалии, в отличие от вар­варизмов, 1) могут быть и исконными, не заимствован­ными словами, 2) не обязательно чужды языку по своей структуре и 3) не имеют, как правило, «слов-двойников, равноценных по смыслу», а, следовательно, не могут быть легко переведены²; кроме того, 4) многие из них фигурируют в словарях, в том числе и толковых. Так что реалия может быть варваризмом только как исключе­ние; к этой лексической категории, однако, следует от­нести многие сложные реалии.

Теперь уже можно уточнить границы и точки сопри­косновения понятий «экзотическая лексика» («экзо­тизм»), «безэквивалентная лексика» и «реалии».

4. В первую очередь особого внимания заслуживает термин «экзотическая лексика» («экзотизм») как наибо­лее серьезный конкурент термина «реалия» в специаль­ной литературе. Исследователи отмечают, что экзо­тизм— это 1) иноязычное слово, причем некоторые добавляют, 2) «из малоизвестных языков, обычно неин-

¹ См. дефиниции в СЛТ, С-СЛТ, БСЭ; К р ы с и н Л. П. в сб. Раз­витие лексики современного русского языка, с. 106; Современный русский язык. Под ред. Д. Э. Розенталь. Т. I. M.: Высшая школа, 1976, с. 25.

^а Даже в плоскости одного языка как лексикологический (и стили­стический) термин «варваризм» нуждается в уточнении. Дефиниция могла бы быть близкой к предложенной в С-СЛТ с тем добавлени­ем, что «варваризм» представляет собой вместе с тем родовое по­нятие по отношению к понятиям «галлицизм», «германизм» и т.п.

'39

доевропейских», или 3) вид варваризма (БСЭ), 4) слово, «обозначающее реалию — явление быта, социальных от­ношений, природы», «жизни, быта, обрядов, обычаев отдельных народов», и 5) слово, употребляемое «для придания речи особого (местного) колорита». Что термин этот недостаточно устоялся в лингвистической литерату­ре со своим точно определенным значением, видно еще из различных оговорок и уклончивых дефиниций: «под экзотизмом в работе., подразумевается..», «часто подобные слова называют экзотической лексикой», «в том же значении нередко употребляется также термин «варваризм», «среди варваризмов иногда вы­деляются экзотизмы» и т. д. А. Е. Супрун, одним из первых уделивший экзогизмам особое внимание, все же употребляет этот термин как бы с опаской: ставит слово «экзотическая» в кавычки уже в заголовке статьи, отме­чает, ссылаясь на Е. М. Галкину-Федорук, что «слова такого рода относят иногда к так называемой «экзотиче­ской» лексике»¹ и что он, этот термин, удобнее по срав­нению с описательными терминами вроде «лексика, ха­рактеризующая быт (и не только быт) разных стран и народов», как указывается у А. Н. Гвоздева².

Не только неустойчивость и возможность смешивания с «варваризмом», но и узость значения делает термин «экзотизм» в значении реалии неприемлемым. Экзотизм, во-первых, подобно варваризму, является только ино­язычным словом для ПЯ; значит, своя для ИЯ реалия экзотизмом быть не может; во-вторых, в отличие от варваризма, это слово, уже вошедшее в лексику соответ­ствующего языка, тогда как реалии могут быть и своего рода окказионализмами. И, наконец, определения, кото­рые мы встречали в литературе, не включают в содер­жание понятия «экзотизм» исторические реалии, рас­сматривая эту лексику только с точки зрения местной, но не временной отнесенности.

Имеется еще одно возражение, обратное приведенно­му А. Е. Супруном и достаточное, чтобы -воздержаться от использования термина «экзотическая лексика» в его прямом значении — «иноземный, чужестранный» (ЛРС): само по себе слово «экзотический» гораздо чаще используется и воспринимается в своем пе-

реносном значении как «причудливый, диковин­ный поражающий своей странностью» (Ож.), такой, который «кажется необычным, причудливым для ино­странца» (БАС), а нередко и связанный с какой-то ро­мантической привлекательностью.

Это приводит нас к мысли о возможности иного, в отличие от реалии, применения термина экзотизм, исхо­дя из обоих его значений — прямого и переносного. Та­ким образом, в рамки его содержания войдут слова — реалии и нереалии, 1) на которых лежит налет экзотики, 2) в том числе и коннотативные слова, слова из нацио­нального или международного «экзотического реквизи­та», 3) целенаправленно используемые для придания произведению определенного колорита, 4) нередко с юмористическим или неодобрительным оттенком; экзо-тизмами в этом значении можно считать и те слова, ко­торые переводчик неосновательно принимает за реа­лии — мнимые реалии.

5. Совсем иначе обстоит дело с «б е з э к в и в а л е н т-н о и лексикой». Термин этот встречается у многих авторов ', которые, однако, трактуют его по-разному: как синоним «реалии», несколько шире — как слова, отсут­ствующие «в иной культуре и в ином языке», несколько уже — как слова, характерные для советской действи­тельности, и, наконец, просто как непереводимые на дру­гой язык слова.

Говорить о БЭЛ, рассматривая ее в плоскости одного языка, в принципе, вообще не следовало бы, поскольку этот термин можно считать обоснованным лишь для науки, для которой сравнение категорий одного языка с категориями другого или других языков является ве­дущим методом исследования; таковы переводоведение, сопоставительное языкознание, контрастивная, конфрон-тативная лингвистика, отчасти методика преподавания иностранных языков, отчасти лингвострановедение. Под­тверждает это и сделанное, правда, по другому поводу, высказывание А. Н. Ониани: «В каждом конкретном языке выделение лингвистических единиц и установле­ние лингвистических понятий осуществляется не путем сопоставления с другими языками, а путем сравнения с другими единицами того же языка, путем установления

¹ Супрун А. Е. Указ, соч., с. 51.

-² Гвоздев А. Н. Очерки по стилистике русского языка. Изд. 2-е М.: Учпедгиз, 1955, с. 85—86.

' d' г' ,^ЧеР^нов' Я. И. Рецкер, А. Д. Швейцер, Е. М. Верещагин и ь. 1. Костомаров, А. А. Брагина, Л. С. Бархударов, В. Н. Круп-нов и др.

их внутренней природы»¹. Согласно этой логике, опреде­лять безэквивалентность нужно, опираясь на принятое в теории перевода представление об эквиваленте, в част­ности на дефиницию, которую дает понятию «эквива­лент» Я- И. Рецкер². При этом положении БЭЛ будут лексические (и фразеологические) единицы, не имеющие постоянных, не зависящих от контекста, эквивалентов вПЯ.

Однако если это определение верно, то придется при­знать, что выделение группы единиц на основе такого критерия не имеет ни теоретического, ни, тем более, практического оправдания. Поскольку «эквивалент» предполагает тождество, т. е. полное покрытие между соответствующими единицами двух языков в плане со­держания (семантика, коннотация, фон), БЭЛ окажется совершенно необъятной группой слов (и словосочета­ний), практически включающей чуть ли не всю лексику (и часть фразеологии) данного языка; исключение со­ставят большинство терминов, небольшое количество общеязыковой лексики (обычно однозначные слова) и некоторое число имен собственных. Нетрудно увидеть, что такой необозримый материал не может ни для тео­рии, ни для практики перевода служить источником ис­следований или опыта.

Чтобы добиться практического решения, идеальный «логический» критерий (эквивалентный = равнозначный, тождественный) придется несколько модифицировать в целях снижения его потолка до практически достижимо­го. Для этой цели можно позаимствовать у В. Н. Комис­сарова термин «переводческая эквивалентность» на уровне языковых знаков³, несколько уточнив его ис­пользуемым Я. И. Рецкером⁴ делением эквивалентов на полные и частичные, абсолютные и относительные. По­лученная в результате дефиниция БЭЛ — лексиче­ские (и фразеологические) единицы, которые не имеют переводческих эквивалентов в

¹ О н и а н и А. Л. Фразеологизм и слово. — Сб. Труды Самарканд­ского Гос. ун-та. Вопросы фразеологии. III. Самарканд. 1970, с. 140.

² «Эквивалентом следует считать постоянное равнозначное со­ответствие, как правило, не зависящее от контекста». (Рец­кер Я. И. Теория перевода и переводческая практика. М.: Меж-дунар. отнош., 1974, с. 10, 11)

'Комиссаров В. Н. Слово о переводе. М.: Междунар. отнош., 1973, с. 75.

⁴ Рецкер Я. И. Указ, соч., с. 11.

г-* а _ уступает предыдущей по точности, но зато замет­но сужает границы БЭЛ.

В частности, в теории перевода, на наш взгляд, нуж­но более четко отграничить БЭЛ от реалий. Мы предло­жили бы следующую схему взаимоотношений (и рас­хождений) между ними, а также между ними и осталь­ными понятиями, затрагиваемыми в нашей работе.

Наиболее широким по своему содержанию является понятие БЭЛ(в приведенном выше значении). Реалиивходят, как самостоятельный круг слов, в рамки БЭЛ. Отчасти покрывают круг реалий, но, вместе с тем, отчас­ти выходят за пределы БЭЛ термины, междометия и звукоподражания, экзртизмы, аббревиатуры, обраще­ния, отступления от литературной нормы;с реалиями соприкасаются имена собственные и фразеологизмы(и те, и другие — со множеством оговорок); большин­ство упомянутых лексем и выражений (исключение со­ставляют главным образом термины) обладают и кон-нотативными значениями разного рода и различной степени, что позволяет причислять их и к коннотативным словам.Все в тех же границах БЭЛ значительное место занимают слова, которые мы назвали бы собственно без­эквивалентной лексикой или БЭЛ в узком смысле сло­ва¹— единицы, не имеющие по тем или иным причинам лексических соответствий в ПЯ; обычно они также, подобно терминам, лишены коннотаций.